Освободим себя и погасим пристрастие к деньгам, чтобы воспламенить желание небесного. Ведь не могут эти два стремления совмещаться в одной душе.

Деньгами должно владеть, как подобает господам,– так, чтобы мы властвовали над ними, а не они над нами.

Тот, кто прощает деньги, сделавшему у него заем, делает прекрасное и достойное удивления дело: но такая милость касается тела, хотя он приемлет себе воздаяние сокровищами духовными и относящимися к душе. Но тот, кто простил грехи, принес пользу душе, и своей собственной, и того, кто получил прощение, потому что... сделал более кротким не только себя, но и его. Мы не столь, преследуя обидевших нас, уязвляем их души, сколько, прощая их, приводим их в смущение и стыд.

Сребролюбец есть страж своего имения, а не владелец; раб, а не господин. Для него легче отдать часть своего тела, чем уделить сколько-нибудь из своего богатства.

...Любостяжательным мы называем того, кто хочет присвоить чужое и не довольствуется своим...

Нажил ли ты богатство за счет кого-нибудь? Нажитое потратится, а корыстолюбие останется при тебе.

Кто у другого отнимает деньги и ввергает его в нищету, тот себя предает смерти; другого в этом мире изнуряет нищетою, а себе приготовляет вечное наказание.

Любостяжание в том и состоит, чтобы желать иметь больше надлежащего. Так бывает и с имуществом: когда мы хотим собрать его больше и больше, то, сами не замечая, питаем в себе дикого зверя; имея многое, нуждаемся во многом, навлекаем на себя бесчисленные заботы и представляем диаволу множество поводов.

Не станем оплакивать того, кто уже умер, но будем оплакивать хищника, корыстолюбца, сребролюбца, ненасытного. Зачем плакать об умерших, которым нельзя уже принести никакой пользы? Будем плакать о тех, для которых еще возможна перемена.

Пристрастившиеся к деньгам неизбежно бывают и завистливы, склонны к клятвам, вероломны, дерзки, злоречивы, исполнены всех зол, хищны и бесстыдны, наглы и неблагодарны.

...Если мы не удержим рук от любостяжания и не прервем этого нечистого потока, то, хотя бы стали давать и милостыню, все будет напрасно.

Кто стал служить маммоне, тот уже отказался от служения Христу.

Кто попрал страсть к богатству, тот всех богаче.

Прошу вас избегать идолопоклонства – так апостол Павел называет любостяжание – поняв всю важность этого порока, избегать любостяжания не только в деньгах, но и во всякой порочной склонности.

Будем избегать корыстолюбия. Оно именно довело Иуду до неистовства, оно научает крайней жестокости и бесчеловечию тех, которыми обладает.

И в настоящей жизни забота о богатстве не может доставить никакого удовольствия, а сопровождается ежедневными тревогами и неприятностями.

Не станем воспламенять в себе страсть к большим и большим приобретениям и через то приготовлять себе только больший и жесточайший огонь, огонь неугасимый, пламень нестерпимый.

Когда злой навык или страсть к корысти будет сильно обольщать тебя, вооружись против них этой мыслью: презревши временное удовольствие, я получу великую награду. Скажи душе своей: ты скорбишь о том, что я лишаю тебя удовольствия, но радуйся, потому что я готовлю для тебя небо. Ты трудишься не для человека, но для Бога; потерпи же немного, и ты увидишь, какая произойдет отсюда польза, пребудь твердою в жизни настоящей, и ты получишь неизреченную свободу. Если таким образом будем беседовать с душою, если будем представлять не одну тяжесть добродетели, но и венец ее, то скоро отвлечем ее от всякого зла.

С корыстолюбием неразлучна болезнь высокомерия, и чем кто более собирает богатства, тем более усиливается и эта болезнь.

Будем же пренебрегать деньгами, чтобы не пренебречь своей душой.

Удивляюсь тем, кто не пренебрегает деньгами. Это признак души, исполненной крайней лености, души... не представляющей себе ничего великого.

Руки даны для того, чтобы ты простирал их на молитву; но, если ты не ведешь себя трезвенно, ты простираешь их на любостяжание.

Корыстолюбие есть тление — и такое тление, которое ужаснее всех видов тления: оно ведет к идолослужению.

Порок любостяжания, как бы охватывая нашу душу своими, так сказать, бесстыдными руками и крепко держа ее, даже против нашей воли влечет и удаляет любовь оттуда.

Не так море вздымается волнами, как душа, объятая корыстолюбием обуревается помыслами и страстями и ко всем, своим и чужим, питает неприязнь.

Где деньги, там случай к вражде и бесчисленным раздорам; равным образом уста корыстолюбия исполнены обид, тщеславия, чрезмерной гордости, проклятий и лести.

Сребролюбие не в том только, чтобы любить множество денег, но и вообще в любви к деньгам. Желать более, чем нужно,– великое сребролюбие. Разве золото склонило предателя? Всего тридцать сребреников; за тридцать сребреников он продал Владыку.

Что может быть несчастнее корыстолюбца? Кроме того, что он губит душу свою, он и тело изнуряет  бесчисленными заботами и лишается и наслаждений, и удовольствий, и чести, и всякой славы.

Страсть к деньгам сильнее и неистовее других страстей и может причинить больше скорби не потому только, что жжет сильнейшим огнем, но и потому, что не поддается разумному облегчению и гораздо усерднее.

Нет безумнее человека, преклоняющегося богатству. Одолеваемый, он представляет себя повелителем; будучи рабом, почитает себя господином; связав себя узами, радуется; проявляя звериную лютость, веселится; находясь в плену у этой страсти, торжествует; видя бешеного пса, нападающего на его душу, вместо того, чтобы связать и изнурить его голодом, доставляет ему обильную пищу, чтобы он еще более нападал на него и был еще ужаснее.

Если кто из корыстолюбивых лишится хотя некоторой части своего богатства, вот тогда-то именно увидишь, что жизнь для них становится невыносимой.

Отвергни любостяжание от души и тогда увидишь, что то, что кажется теперь драгоценным, будет презреннее грязи.

Не хуже ли, скажи мне, всякого одержимого горячкой преданный страсти корыстолюбия или сладострастия? Не нечистее ли он всякого такого, совершая и допуская все постыдное? Что может быть отвратительнее корыстолюбца? Он и пресмыкается перед теми, перед кем не следует, и бывает дерзок там, где не следует, и никогда не держит себя ровно: часто людям порочным, неблагонамеренным, развратникам, которые гораздо хуже и ничтожнее его, он угождает и льстит, а других, благородных и вполне добродетельных людей, поносит и оскорбляет.

Представь любостяжание, когда бываешь чужд этой страсти. Нет ничего гнуснее, ничего отвратительнее хищения и любостяжания.

Кто желает Царства Небесного, тот смеется над корыстолюбием.

Когда мы, имея повеление давать другим свое собственное, похищаем чужое, то какая остается нам надежда спасения?

Душа, будучи однажды пленена корыстью, уже не может легко и удобно удерживаться, чтобы не сделать или не сказать чего-либо такого, что прогневляет Бога, так как она делается уже рабою другого господина, и притом такого, который повелевает ей все противное Богу.

Глаза корыстолюбца не успокаиваются до тех пор, пока не похитят у других всего, потому что смотрят не по-человечески, но по-зверски.

Любовь к богатству — страсть неестественная. Естественные пожелания вложены в нас с самого начала, а о золоте и серебре долгое время даже не было известно, существуют ли они. Отчего же усилилась эта страсть? От тщеславия и крайней беззаботности.

Если бы даже не было диавола, если бы никто не работал против нас, и в таком случае бесчисленные пути отовсюду ведут сребролюбца в геенну.

Если бы ты и мало погряз в море корысти, с трудом можешь выйти из него и, как в водовороте, сколько бы ты ни старался, не преодолеешь легко стремления воды, так и еще гораздо хуже, впавши в бездну этой страсти, погубишь себя со всем своим имуществом.

Чистых мыслей, когда они не доставляют денег, корыстолюбцы не допускают, а мыслей грязных и действительно звероподобных держатся из-за денег и бесстыдно усвояют их, губятаким образом красоту души своей.

Какая польза, если кто даже смиряется и соблюдает посты, но при этом сребролюбив, любостяжателен и, будучи привязан к земле, вводит в свою душу мать всех зол – сребролюбие?

Имение сребролюбца нередко разделяют между собою многие, а грехи, сделанные им из-за этого имения, уносит с собою он один.

Любостяжатель же преимущественно живет во тьме, и на всех распространяет великий мрак.

Демон враждует против человека, а не против подобных ему демонов, а корыстолюбец старается всячески причинить зло и ближнему, и родному, не стыдясь самой природы.

Заметьте вы, сребролюбцы, и подумайте, что стало с предателем Иудой. Как он и денег лишился, и душу свою погубил. Такова тирания сребролюбия. Ни деньгами не воспользовался, ни жизнью настоящей, ни жизнью будущей, но вдруг лишился всего.

До каких пор это неистовство наживы? До каких пор эта неугасимая печь будет все наступать и пожигать? Разве вы не знаете, что этот пламень производит тот вечный неугасимый огонь, что это изнурение рождает того ядовитого червя?

Те, которыми овладела безумная страсть и любовь к собиранию богатства, истощают на это все свои силы и никогда не насыщаются, потому что сребролюбие есть ненасытное опьянение.

Корыстолюбие легче преодолеет не тот, кто вращается среди мира, но тот, кто пребывает в горах; первый легко и побеждается им, а побежденного корыстолюбием надо причислять к идолослужителям ( Кол. 3:5). Последний, если имеет деньги, с охотою отдаст родным все, между тем как первый не только оставит их без внимания, но и обидит не меньше чужих.

Как пьяные, чем больше вливают в себя вина, тем большей распаляются жаждой, так и сребролюбцы никогда не могут остановить этой неукротимой страсти, но чем более возрастает их имущество, тем сильнее разжигаются они корыстолюбием и не отстают от этой страсти, пока не низринутся в самую бездну зла.

...Корыстолюбцы, имея по природе кроткий нрав, вопреки природе, насильно доводят себя до зверства. И уста у них — уста зверей, или даже и тех лютее, потому что произносят слова, испускающие яд хуже, чем их зубы, и причиняющие смерть. Если кто исследует и душу таких людей, то назовет их уже не только зверями, но и демонами, потому что они исполнены крайней жестокости и вражды к своему сорабу.

Как погасим пламень корыстолюбия? Можно погасить его, хотя бы даже он поднялся до самого неба. Нам стоит только захотеть — и мы, без сомнения, одолеем этот пламень. Как усилился он вследствие нашего желания, так от желания и уничтожится. Разве не свободная наша воля зажгла его? Следовательно, свободная воля в состоянии будет и погасить. Только пожелаем. Но каким образом может явиться в нас такое желание? — Если обратим внимание на суетность и бесполезность богатства, на то, что оно не может нам туда сопутствовать, что и здесь оно оставляет нас, что хотя оно пребывает здесь, однако язвы от него идут с нами туда; если посмотрим, как велики там уготованные богатства, и что если сравним с ними земное богатство, то оно покажется ничтожнее грязи; если заметим, что оно подвергается бесчисленным опасностям, что оно доставляет временное удовольствие, смешанное с огорчением, если хорошо рассмотрим иное богатство, т. е. то, которое уготовано в Вечной Жизни, — будем тогда иметь возможность презреть богатство земное; если вникнем в то, что последнее нисколько не приумножает нам ни славы, ни здоровья, ни чего-либо другого, а, напротив, погружает нас в бездну погибели; если узнаешь, что, несмотря на то что ты здесь богат и имеешь много подчиненных, отходя туда, ты отойдешь одиноким и нагим. Если мы будем часто повторять и слышать это от других, то, может быть, возвратится к нам здоровье, и мы избавимся от этого тяжкого наказания.

Если приятною представится тебе любостяжательность, <тогда> подумай, что на это не соизволяет Христос, и она тотчас же покажется тебе противною.

...Любостяжание хуже всякой грязи; оно оскверняет не тело, но душу, так что трудно бывает очистить ее.

Корыстолюбие есть некая старая закваска, и куда бы она ни проникла, в какой бы дом ни вошла, делает его нечистым; и хотя бы ты немного приобрел от неправды, она заквашивает все твое имущество. Вот почему часто немногое, внесенное худо, лишает многого, собранного хорошо. Но почему, скажешь, когда обогащающихся корыстолюбием много, они не терпят одного и того же наказания? Непременно потерпят; если же теперь они и избегнут наказания, то тем более бойся тогда, потому что они соблюдаются для большего наказания.

Любовь к богатству противна любви к поучениям.

Ничто столько не подвергает нас власти диавола, как желание большего и любостяжание.

Корыстолюбец — вор и разбойник, даже хуже, потому что бесчеловечнее. Вор не настолько, по крайней мере, дерзок, он таится и налагает руку ночью, как бы стыдясь и боясь греха, напротив, корыстолюбец, поправ всякий стыд, с открытым лицом среди площади грабит всех, будучи в одно и то же время и вором, и мучителем. Он не подкапывает стен, не гасит светильника, не открывает сундука, не разламывает печатей. Но что? Он поступает более дерзко, чем те: на глазах обижаемых он выкидывает все вон, с дерзостью открывает все и заставляет их самих выкладывать свое имущество. Это верх насилия! Он тем гнуснее воров и разбойников, чем бесстыднее и бесчеловечнее. Потерявший что-нибудь вследствие обмана хотя и скорбит, но немало утешается тем, что обидевший его, по крайней мере, боится его самого; а тот не только претерпел зло, но еще подвергся презрению, не имея возможности противиться наглости, так как возбудил бы только больший смех.

Проклят жертвенник корыстолюбия! Если придешь к жертвеннику идолов, почувствуешь от него запах крови козьей и крови быков; если же подойдешь к жертвеннику корыстолюбия, почувствуешь тяжелый запах человеческой крови. А если остановишься здесь, то не заметишь сжигаемых крыльев птиц, ни запаха от того и поднимающегося дыма, но умерщвленные человеческие тела. Иные бросились с крутизны, другие накинули на себя петлю, иные перерезали ножом горло. Ты видел жертвы грубые и бесчеловечные? Хочешь ли посмотреть еще на более жестокие, сравнительно с этими? Я покажу тебе не только человеческие тела, но и души человеческие, которые там приносятся в жертву. Ведь и душу можно приносить в жертву, соответствующей душе, потому что как для тела есть смерть, так и для души.
Принесение в жертву души особенно и совершаются на жертвеннике корыстолюбия. Не удовлетворяются они, не останавливаются на крови человеческой, но если вы не принесете самой души, жертвенник корыстолюбия не насыщается, если не примет душ обоих, души приносящего жертву и приносимого. Ведь необходимо прежде быть принесенным в жертву тому, кто ее приносит, и таким образом он совершает жертвоприношение и, будучи мертвым, приносит в жертву живого.

Пусть же не воспламеняется и не овладевает тобою сребролюбие, но пусть пожигается и истребляется эта безумная страсть духовным огнем, пусть отсекается мечом Духа. Это будет добрая жертва... жертва прекрасная, которая приносится на земле, но тотчас принимается на Небо.

...Нет столь бесчувственного, как корыстолюбец; он враг вселенной; он досадует, что существуют другие люди; он желает, чтобы везде была пустыня и чтобы он один обладал всем, и многое подобное он думает.