Богу благоугодно все совершаемое со страхом и верою, а не то, что хотя и многоценно, но без любви.

Для добродетели главное — Божия помощь, которой сподобляется своею жизнью присвоивший себе Божию милость.

Добродетели... будучи тверды и неуступчивы, не допускают внутрь себя притока искушений, да и во время искушений противятся влиянию порока.

Сколько добродетелей, столько же надлежит представлять себе и источников очистительных вод, от которых очи непрестанно делают самих себя чище: например, целомудрие есть источник очистительной воды, другой такой же источник — смиренномудрие, истина, правда, мужество, желание добра, отчуждение от зла. Эти и  подобные этим воды, хотя из одного источника, но собираются различными потоками в одно исполнение, и ими производится очищение очей от всякой страстной нечистоты.

Добродетель тогда будет торжествовать победу над злом, когда все враждебное ей, при содействии разума, обратится в ничто.

...Начало добродетельной жизни — стать вне порока.

...Для не вкусивших еще чистого и божественного удовольствия надобно придумать нечто такое, почему были бы приняты и уроки добродетели, будучи услаждены чем-либо увлекающим чувство. Так обычно поступать и врачам, когда какой-либо горький и противный вкусу целительный состав делают они непротивным для больных, приправив сладостью меда.

О добродетели же узнаем мы от Апостола, что у нее один предел совершенства — не иметь самого предела.

...Недоступен будет ворам плод добродетели, будучи огражден твердою корою воздержания, честным и угрюмым состоянием, как бы какими иглами терний уязвляя приближающихся с худою целью.

Добродетель не знает над собою властелина, произвольна, свободна от всякой необходимости.

Истинная добродетель — добро без примеси худого, добро, при котором постигается всякое понятие, составляемое мыслью о наилучшем — Сам Бог-Слово, — эта покрывшая небеса добродетель, как выражается пророк Аввакум (Авв. 3:3). И весьма справедливо ублажены желающие этой Божией правды, ибо подлинно вкусивший Господа (Пс. 33:9), т.е. принявший в себя Бога, делается исполненным того, чего жаждал и желал, по обещанию Сказавшего: Я и Отец придем и обитель у него сотворим (Ин. 14:23), очевидно, по вселении уже Святого Духа.

Поскольку всякая греховная скверна зловонна, а, напротив того, добродетель есть Христово благоухание, исполненное же любви сношение с любимым естественно производит срастворение, то к чему привержены мы любовью, тем и делаемся, или благоуханием Христовым, или зловонием.

...Божие насаждение составляю! добродетели, и если ими занята мыслительная сила нашей души, и не развлекается ничем внешним, то она запечатлена печатью истины, нося на себе образ расположения своего к добру.

Тот, кто приобрел непреоборимый жезл добродетели — жезл, уничтожающий жезлы ухищренные, неким путем и последовательно восходит к большим чудесам. Чудотворение же не с целью изумить слышащих совершается, но имеет в виду пользу спасаемых, потому что чудесами добродетели истребляется враждебное для них, и умножается им соплеменное.

Одно только утвердившееся в нас усердие о добродетели есть нечто твердое и состоятельное. Ибо кто преуспел в чем-либо высоком, например: в целомудрии, или в скромности, или в благочестии пред Богом, или в другом каком из возвышенных и Евангельских учений, тот при каждом преспеянии имеет не мимолетное и неустойчивое, но непоколебимое, во все продолжение жизни пребывающее и продолжающееся веселие. Почему же? Потому что все это всегда можно приводить в действие, и во всё продолжение жизни нет времени, приводящего в пресыщение добрую деятельность. И целомудрие, и чистота, и непреткновенность во всяком добре, и необщительность со злом всегда приводятся в действие, пока имеет кто в виду добродетель, и деятельность сопровождается веселием.

Не заповедью только должна измеряться добродетель, но нужно, чтобы и нами было нечто изобретаемо из примышляемого извне, как и поступал апостол Павел, от себя сплетавший прекрасные одежды к заповедям. Хотя закон повелевает «служащим жертвеннику брать долю от жертвенника» (1 Кор. 9:13), не запрещает «иметь спутницею сестру жену» (1 Кор. 9:5), и «проповедующим Евангелие жить от благовествования» (1 Кор. 9:14); апостол Павел проповедует Евангелие даром, терпя и жажду, и голод, и наготу. Вот те прекрасные одежды, которые прибавлением своим к заповедям украшают хитон.

Конец добродетели: мир, упокоение и вселение единообразное, не имеющее ничего общего со страстями, преуспевающее в надежде на общение с Богом.

Разнообразная и многовидная забота о добродетелях делается многомощною, доставляет спасение преуспевающему.

Добродетели нужно быть свободною от всякого страха, не по жестокому над собою владычеству, но по добровольному рассуждению избирать доброе; а главное во всяком добре — состоять под животворною властью.

Цветы жизни нашей есть добродетели, которые ныне цветут, плод же свой приносят во время свое.

Для приступающего по обращении снова к добру, если жизнь его была изъязвлена тысячами прегрешений, скопление злых дел кажется подобным тысяче лет, но как скоро он обратился, Бог ни во что ему не вменяет этого, потому что Божие око взирает всегда на настоящее, не вменяет же прошедшего; напротив того, признается это у Бога за один день или за часть ночи, которые прошли и миновались.

Подвиги добродетели должно нести с удовольствием, а освобождение души от страстей относить к Богу, чтобы таким образом душа, став превыше самой себя и сильнейшей злобы врага, представила себя благим жилищем поклоняемому и Святому Духу, прияв от Которого бессмертный мир Христов, чрез таковой соединяется с Господом и прилепляется Ему. Если же некоторые, еще не имея ни напряженности совершенной молитвы, ни приличной этому делу старательности и силы, лишены этой добродетели, то пусть исполняют послушание в ином роде, по силе служат другим, усердно делая, работая тщательно с удовольствием, не за какую либо награду и не ради славы человеческой, служа другим не как чужим телам и душам, но как рабам Христовым, как нашим родным, чтобы наше дело явилось перед Господом чистым и без обмана. И никто пусть не извиняет себя бессилием для подвига добродетели, ибо Господь не повелевает ничего невозможного: «И кто напоит одного из малых сих только чашею холодной воды, во имя ученика, истинно говорю вам, не потеряет награды своей» (Мф. 10:42). Что удобоисполнимее этой заповеди? А награда за удобоисполнимое дело — небесная. И опять: «Так как вы сделали это одному из сих братьев Моих меньших, то сделали Мне.(Мф. 25:40). Заповедь мала, а польза от послушания велика. Таким образом, ничего не требует сверх силы, но малое ли, великое ли сделаешь, последует тебе награда, какую пожелаешь избрать. Ибо если станешь творить добрые дела во имя Божие и по страху Божию, получишь неотъемлемый дар, а если напоказ, то послушай Господа, с клятвою утверждающего: «Итак, когда творишь милостыню, не труби перед собою, как делают лицемеры в синагогах и на улицах, чтобы прославляли их люди. Истинно говорю вам: они уже получают награду свою. (Мф, 6:2). А чтобы кто не испытал этого, заповедует ученикам, а чрез них нам: «Смотрите, не творите милостыни вашей пред людьми с тем, чтобы они видели вас: иначе не будет вам награды от Отца вашего Небесного» (Мф. 6:1).

...Приобретение добродетели, в ком однажды твердо она укоренилась, ни временем не меряется, ни сытостью не ограничивается, но живущим добродетельно всегда доставляет чистое, живое, сильное ощущение собственных своих благ. Потому алчущим этого Бог-Слово обещает удовлетворение голода, такое удовлетворение, которое сытостью воспаляет, а не угашает желание.

...Какую из частных добродетелей почитать совершеннейшею и достойною заботы прежде прочих, и какую за этим вторую, и какие остальными дальнейшими — сказать нельзя. Ибо они одинаково зависят одна от другой и обладающих ими, одна посредством другой ведут на высоту <совершенства>, ибо простота отсылает к послушанию, послушание к вере, вера к надежде, а надежда к правде; последняя к служению, а это к смирению, смирением объемлется кротость, которая ведет к радости, радость же – к любви, любовь – к молитве, и таким образом взаимно завися и  поставляя в зависимость от себя обладающего ими, низводят <человека> на самую вершину желаемого, также наоборот, и зло своих друзей, свойственными себе мерами, низводит до крайней порочности. Но более всего должно нам прилежать к молитве, ибо она есть как бы некий предводитель лика добродетелей и посредством таинственной святости и действия Духа и неизреченного расположения прилежного в молитве вводит в единение с Богом. Кто пламенеет любовью, никогда не находит насыщения в молитве, но всегда сгорает желанием блага...

...Кто возжелал добродетели, тот добро делает своим приобретением, в себе видя то, чего возжелал. Потому блажен взалкавший целомудрия, ибо исполнится чистоты. А насыщение ею производит не отвращение, но усиление желания, и насыщение и желание взаимно возрастают в равной одно с другим степени. Ибо за вожделением добродетели следует приобретение вожделеваемого; и приобретенное благо привносит в душу непрекращающееся веселие. Таково свойство этого блага, что не в настоящем только услаждает пользующегося им, но на все части времени доставляет действительное веселие, потому что преуспевшего увеселяют и воспоминание о жизни, проведенной правильно, и самая жизнь в настоящем, когда проводится она добродетельно, и ожидание воздаяния, которое не в ином чем полагаю, как в той же опять добродетели, так как она есть дело преуспевающих и делается наградою преспеяний.

...Действительно преуспевающим в добродетели оказывается от Бога данное естеству нашему вспоможение, которое по первоначальному бытию предваряет, но является и познается тогда уже, как при внимательности и попечительности достаточно освоившись с высшим  житием, приуготовимся к труднейшим подвигам.

...Если при времени недостает меры, или при мере благовременности, то тем, чего недостает, непременно обращается в бесполезное и то, что есть, но во времени оказывает пользу соразмерность, и в мере – благовременность.

Как если бы из чувственной снеди, принимаемой в пищу, ничто не извергалось по излишеству, но всецело принималось в прибавление телесного роста, то тела достигали бы великого роста, потому что величину их причащала бы собою ежедневная пища; так и оная правда, а с нею и всякая добродетель, поскольку, будучи вкушаема как духовная снедь, не извергается, то причащающихся делает всегда более и более от нее рослыми, непрестанно возращая их величину своим прибавлением.

Возвысившись своею жизнью над всем миром и считая одну только добродетель бесценным для себя приобретением, человек проводит жизнь мирную, без печалей и борьбы. Потому что сокровище добродетели, хотя в нем принимают участие все люди, каждый по своим силам, вполне удовлетворяет ищущих его; не таково земное сокровище, которое, когда делят его на части, сколько прибавляют к одной части, столько же отнимают у другой, и избыток у одного сопровождается уменьшением участвующего в доле: отсюда борьба за большую часть, отсюда, вследствие уменьшения, возникает между людьми ненависть. А в таковом сокровище стремление приобрести больше не возбуждает зависти, и восхитивший больше не наносит никакого ущерба тому, кто считает себя достойным равной части: но по мере того, как кто вмещает и сам удовлетворяется в своем благом желании, и богатство добродетелей не оскудевает у имевших таковое прежде.

Не должно нам, имея в виду какое-либо одно из добрых дел, оставаться нерадивыми о преуспевании в прочих.

Вкусивший уже добродетели и собственным опытом уразумевший свойство добра, бывает таков не потому, что какою-то необходимостью и по вразумлениям другим отвлекается от пристрастия к пороку и обращает взор к добродетели, но потому, что более всего жаждет лучшего, ибо непреодолимое и сильное желание Псалмопевец уподобляет жажде, приискав между животными породу наиболее чувствительную к жажде, чтобы сила пожелания более выразилась примером животного, чрезмерно жаждущего. И животное это называет оленем (Пс. 41:2), естество которого утучняется тем, что употребляет в пищу ядовитых зверей. А как соки этих зверей горячи и воспалительны, то олень, наевшись и отравившись их соком, по необходимости чувствует в себе сухость. И потому с большею жадностью желает воды, чтобы уврачевать происходящую от такой пищи сухость. Поэтому, кто по первой части псалмопения начал добродетельную жизнь, вкушением познал сладость желанного, истребил в себе всякий пресмыкающийся вид похоти и вместо зверей зубами целомудрия пожирает страсти, тот общения с Богом возжелает более или столько же, как и «олень желает на источники водные» (Пс. 41:2). А достигшему источника после чрезмерной жажды естественно столько поглотить воды, сколько станет пожелания и сил вместить. Но кто принял в себя желаемое, тот полон того, чего желал, потому что сделавшееся полным не пустеет снова, подобно полноте в теле, и питие не остается недейственным само в себе, а, напротив того, Божественный Источник, в ком бы он ни был, в Себя претворяет к Нему прикоснувшегося и сообщает тому собственную Свою силу.