Должно нам сообразовать житие свое с житием святых и отцев, и им подражать, а также знать, что, уклоняясь от образа их жития, делаемся чуждыми и общения с ними.

...Сущий Бог от Себя имеет и Сущее Слово; и Слово не после явилось, как несуществовавшее прежде, и Отец никогда не был без Слова. Дерзость против Сына влечет за собою хулу на Отца...

...Чем большему осмеянию подвергается <Слово> неверными, тем убедительнейшее представляет свидетельство о Божестве Своем.

Когда захотел Бог, тогда и созданы твари Словом Его; а Сын всегда есть собственное рождение Отчей сущности.

Как вечен Отец, так вечно Его Слово или вечна Его Премудрость.

Как скоро намеревался я писать и принуждал себя помыслить о Божестве Слова — всякий раз далеко от меня отступало ведение, и сознавал я, что в такой мере остаюсь я позади, в какой думал постигнуть. Ибо не мог написать того, что, по-видимому, представлял умом; а что писал, то делалось слабее даже и той малой тени истины, какая была у меня в мысли.

Измеряющие временем образ и начертание Божества пусть вникнут, в какой ров нечестия впадают они. Если Сын не был, пока не рожден, то в Боге не всегда была истина. Но сказать это — нечестиво.

О Господе и Спасителе нашем Иисусе Христе должно говорить из Писания, что написано о Нем, а не вводить речений, не находящихся в Писании.

Где Отец, там и Сын, как и где свет, там сияние.

Сын Божий неотделим от Отца, как сияние от света.

Бог соделал, что телесное Его рождение указала звезда, потому что Слову, нисходящему с неба, надлежало иметь и знамение на небе, и рождающегося Царя твари должна была ясно познать вся тварь.

Во Иордане бывшее на Господа сошествие Духа было сошествием на нас, потому что носит Он на Себе наше тело. И было оно не к усовершению Слова, но для нашего опять освящения, чтобы мы причастились Его помазания.

Если не воскрес Христос, но мертв, то как же ложных богов, которые, по утверждению неверующих, живы, и чествуемых ими демонов изгоняет, преследует и низлагает?

Сошел Он телесно, воскрес же, потому что в теле был Бог.

Слову нужно было принять на Себя смертное тело, чтобы Им, наконец, могла быть уничтожена смерть, и люди опять обновились по образу.

...Хотя умерло Тело для искупления всех, но не видело тления, так как воскресло целым, потому что было Телом не кого иного, как самой Жизни.

...Слово, будучи Богом, стало плотию, чтобы, умерши плотию, силою Своею оживотворить всех.

...Если пришел Он на Себе понести клятву, на нас бывшую, то как бы иначе стал клятвою, если бы не принял смерть, бывшую под клятвою?

...Жертва, принесенная Спасителем единожды, все совершила и навсегда пребывает верною.

...Погиб бы род человеческий, если бы Владыка и Спаситель всех, Сын Божий, не пришел положить конец смерти.

...Смертию Его совершилось спасение всех, искуплена вся тварь. Он есть общая всех Жизнь...

Господь и родился, и явился человеком, умер и воскрес, делами Своими унижая и помрачая дела когда-либо живших людей, чтобы от всего того, чем бы ни были предубеждены люди, отвлечь их и научить ведению истинного Отца Его.

Восприятое Христом на Себя тело принося на смерть, как жертву и заклание, свободное от всякой скверны, этим приношением сходственного во всех подобных уничтожило немедленно смерть.

Как описанная о Нем смерть была искуплением грехов человеческих и уничтожением смерти, так описанное о Нем Воскресение и Вознесение через Него надежными остались и для нас.

Спаситель ожидал смерти, чтобы ее истребить, и наносимой смерти спешил положить конец для спасения всех.

Христос ни в чем не понес ущерба, потому что бесстрастен, нетленен, есть неточное Слово и Бог; страдающих же людей, ради которых и претерпел это, сохранил и спас Своим бесстрастием.

Теперь суд приняло на Себя Слово и, за всех пострадав плотию, всем даровало спасение.

Не окажется никакого противоречия, если Отец тем же Словом, Которым создал тварь, соделал и ее спасение.

«Я послал их в мир. И за них Я посвящаю Себя, чтобы и они были освящены истиною» (Ин. 17:18—19). Говоря это, показал Он, что Сам есть не освящаемый, но Освящающий; ибо не другим освящается, но Сам Себя святит, чтобы мы были освящены во истину. Освящающий же Себя есть Господь освящения. Как же это совершается? В каком смысле говорит это? Не в этом ли? «Я, Слово Отчее, Сам даю Духа Себе, сделавшемуся человеком, чтобы уже Мною — Истиною освятились и все».

Само Слово по естеству, Господь, соделавшись и человеком, через самый образ раба соделывается Господом всех и Христом, именно же для освящения всех Духом.

Произносящий хулу на одну из Божественных Ипостасей не получит отпущения грехов ни в этом веке, ни в будущем.

«Не давайте святыни псам и не бросайте жемчуга вашего перед свиньями» (Мф. 7: 6),– говорит Христос. Ибо и в этом нужен правый суд. Господь не сказал неопределенно или без различия: давайте святое и жемчуг всем, но говорит: «Не давайте святыни псам», то есть творящим зло. Так говорит и апостол: «Берегитесь псов, берегитесь злых делателей» (Флп. 3: 2). ... Внемли же и ты, иерей, не давай недостойным Пречистого Тела, чтобы не подпасть тебе ответственности – не по законам гражданским, не по слову Владыки. Итак, не давайте святыни псам, не бросайте бисера вашего перед свиньями, чтобы они не попрали его ногами своими и, обратившись, не растерзали вас, произведя расколы и ереси.

Ни один демон не терпит и имени Христова, но едва слышит его, как предается бегству.

В начале не было зла, потому что и теперь нет его во святых, и для них вовсе не существует оно.

Когда пришел Господь наш Иисус Христос, мы усовершенствовались, освободившись от греха.

«Возьмите иго Мое на себя и научитесь от Меня, ибо Я кроток и смирен сердцем, и найдете покой душам вашим; ибо иго мое благо, и бремя Мое легко» (Мф. 11:29–30). Воспользовавшись этим, божественный апостол назвал грех обременительным и запинающим нас (Евр. 12:1). Ибо что тягостнее и вреднее греха? И, с другой стороны, что легче и полезнее добродетели? Греховность, как сказано в Притчах, «многих повергла она ранеными, и много сильных убиты ею» (Притч. 7:26). «Беззаконного уловляют собственные беззакония его» (Притч. 5:22). А добродетель оживляет и возносит на высоту, по слову автора Притч: Она – древо жизни для тех, которые приобретают ее (Притч. 3:18), и по слову Псалмопевца: «Смиренных возвышает Господь» (Пс. 146:6). Поэтому грех символически представляется в виде придавливающего куска свинца (Зах. 5:7), и те, у кого есть плотское бремя и плотские похоти, кого придавил грех, не могут свободно возводить око к небу. Потому и иго Спасителя благо, и бремя Его легко. Но скажут, почему же легко, когда Он говорит: «Если кто не возненавидит отца своего и матери» (Лк. 14:26), «и кто не берет креста своего и следует за Мною» (Мф. 10:38), и «кто не отрешится от всего, что имеет, не может быть Моим учеником» (Лк. 14:33), когда повелевает отдать и саму душу? Да научит тебя Павел, который говорит: «Ибо кратковременное легкое страдание наше производит в безмерном преизбытке вечную славу» (2 Кор. 4:17); и еще: «Нынешние временные страдания ничего не стоят в сравнении с тою славою, которая откроется в нас» (Рим. 8:18).

Хотя и невидим Он очам, но порядок и согласие вещей противоположных дают уразуметь их Правителя, Распорядителя и Царя.

Божие лицезрение и знание превосходит силы всех тварей.

Несомненным доказательством того, что причина всего существующего – одна, служит то, что мир один, а не многие. Самый порядок мира и совершенное соответствие всех его частей ясно показывают, что правитель и распорядитель во вселенной один, а не многие. Ибо если бы правителей было много, этот порядок не мог бы сохраниться, напротив, все смешалось бы и извратилось, питому что каждый стал бы распоряжаться по своему произволу и противодействовать другому. И как мы сказали, что многобожие есть безбожие, так и многоначалие необходимо назвать безначалием: если бы один ниспровергал власть другого, без сомнения, не осталось бы ни одного начальника, а было бы одно всеобщее безначалие. Где нет начальника, там не бывает никакого порядка, напротив, один беспорядок. Если бы один мир был создан многими, это обличало бы бессилие творцов, так как для одного дела потребовалось участие многих; и одновременно это показывало бы недостаточность знаний каждого из них для творения. Ведь если бы для этого был достаточен один, не нужно было бы тогда многим восполнять недостаточность друг друга. Но говорить, что в Боге чего-нибудь недостает,– не только нечестиво, но и превышает всякое нечестие: потому что и между людьми не назвали бы совершенным художником, а напротив, назвали бы слабым того, кто не один, а при содействии многих сотворил бы какое-нибудь произведение.

Хула на Духа Святого «не простится... ни в этом веке, ни в будущем» (Мф. 12:32)
Священное Писание возвещает нам, что Христос в неизреченном единении двухсоставен. Он – Бог и человек. Ибо Слово стало плотию (Ин. 1:14). Итак, Сам Христос именует Божество Слова Духом Святым, как и самарянке сказал: «Бог есть дух» (Ин. 4:24), а человечество Слова – Сыном Человеческим, ибо говорит: «Ныне прославился Сын Человеческий» (Ин. 13:31). И иудеи, всегда оскорбляющие Бога, в отношении ко Христу впадали в двойную хулу. Одни, соблазняясь плотью Его, тем, что Он Сын Человеческий, считали Его пророком, а не Сыном Божиим, и упрекали Его за то, что он ест и пьет (Мф. 11:19). И этим Он даровал прощение; потому что тогда только началась проповедь, и для мира невместимо было уверовать в Бога, сделавшегося человеком. Потому и говорит Христос: «Если кто скажет слово на Сына Человеческого»,– то есть на тело Его,– «простится ему» (Мф. 12:32). Ибо осмелюсь сказать, что даже блаженные ученики не имели совершенного понятия о Божестве Его, пока не сошел на них Дух Святой в день Пятидесятницы; даже после Воскресения, увидев Его, одни «поклонились Ему, а иные усомнились» (Мф. 28:17), однако не были за это осуждены. Но тому, кто хулил Духа Святого, то есть Божество Христово, и говорил, что «Он изгоняет бесов силою веельзевула» (Лк. 11:15), не простится ему ни в этом веке, ни в будущем. Надо заметить, что Христос не сказал: «Не отпустится хулившему и покаявшемуся», но «хулящему», то есть пребывающему в хуле. Ибо должное покаяние разрешает все грехи. Иные, исследуя сказанное, говорят, что есть четыре способа, которыми совершается отпущение грехов, и два из них имеют место здесь, а два – в будущем веке. Поскольку память наша не в состоянии удержать все прегрешения целой жизни, чтобы человеку покаяться в них здесь, то человеколюбивый Господь для непокаявшихся, как говорят они, подготовил два способа покаяния в будущем веке. Если кто-нибудь делал добро без различия, из сострадания к ближнему или по другим человеколюбивым побуждениям, то в будущем веке, во время суда, это будет взвешено, и если добро перевесит, то будет ему прощение. Это – первый способ. А второй следующий: если одержимый грехами, слыша, что говорит Господь: «Не судите, да не судимы будете» (Мф. 7:1), и убоявшись, никого не осуждает за его жизнь, то, как хранитель заповеди, он не осудится, потому что Бог не солжет и не забудет Своей заповеди. Другие же два способа прощения имеют место здесь. Иногда грешник, по Промыслу Божию, подвергается несчастиям, нуждам, болезням,– ибо через это Бог неизвестным нам образом очищает его, и если искушаемый благодарит, то за благодарность приемлет награду. Если же не благодарит, то осуждается и за те грехи, за которые он терпел наказание, и сверх того подвергнется ответственности за неблагодарность. Поэтому, кто грешит в чем-либо перед людьми, тот имеет много случаев к получению прощения. Ибо кто грешит против одного человека и делает добро другому человеку, тот оправдывается тем же самым естеством, против которого согрешил. Но хула на Духа есть неверие, и нет другого способа к получению прощения, как сделаться верным; и грех безбожия и неверия не простится ни здесь, ни в будущем веке.

«У тебя же, когда творишь милостыню, пусть левая рука твоя не знает, что делает правая» (Мф. 6: 3), то есть пусть не знают плотские помышления, что совершает Дух Святой. Но может ли творящий милостыню сделать, чтобы левая рука его не содействовала благотворению? Без сомнения надо, чтобы действовали обе руки. И когда левая рука держит деньги или кошелек, тогда правая сеет прекрасное семя на ниве сердца нищих, чтобы пожать не колос, держащийся на соломенном стебле, но вечную и бессмертную жизнь, утвержденную на кресте. Единородный не хочет, чтобы плотские помыслы не знали, что творит десница Святого Духа, и чтобы они не препятствовали благому намерению и щедрому пожеланию, говоря: «Мне самому на многие годы нужно иметь пищу и деньги на расходы, и одежды, и имущество...». Ибо правая часть Святого Духа вовсе не заботится о всем этом и не вожделеет этого, веруя слову Владыки: «Ищите же прежде Царства Божия и правды Его, и это все приложится вам» (Мф. 6: 33).
В этом смысле пусть левая рука не знает, что творит правая. Ибо когда ум с твердым желанием угодить Богу изо всех сил стремится не уклониться от должного и подвизается законно, тогда он не имеет мысли ни о чем другом, кроме полезного для угождения Богу... И так как в вере нет никакой причины к неверию, если свет по природе своей не бывает причиной тьмы, если диавол не смеет появляться рядом со Христом, то явно, что противоположное разуму несовместно с разумом... и добродетель остается добродетелью. И потому не знает она ни избытка в правой руке, ни недостатка в левой, ибо то и другое было бы противно разуму.

Он не был так объят телом, чтобы, когда был в теле, не был вне тела и, когда приводил в движение тело, тогда вселенная лишена была Его действия и промышления. Но, что всего удивительнее, Он как Бог Слово ничем не был содержим, но Сам все содержал. По существу Он вне всего, однако силами Своими присущ всему, все созидая, на все и во всем простирая Свое промышление... Оживотворяя и каждую тварь, и все твари в совокупности, объемля целую вселенную и не объемлясь ею, но весь всецело пребывая в едином Отце Своем ... и в человеческом пребывая теле и Сам оживотворяя его, вне всякого сомнения, оживотворял и вселенную, пребывал во всех тварях и был вне вселенной... Давал познавать себя в теле делами и не переставал являть себя в действиях на вселенную. Слово не связывалось телом, а, напротив, Само обладало им, потому и в теле Оно было, и находилось во всех тварях, и было вне существ, и упокоевалось в едином Отце ... Оно жило как человек, все оживотворяло как Слово, и сопребывало с Отцом как Сын. Поэтому, когда рождала Дева, Оно не страдало и, пребывая в теле, не осквернилось, но, напротив, освящало тело ... И, пребывая во всех тварях, Оно не делается всему причастным, а, напротив, все Им оживотворяется и питается. Если и солнце, Им сотворенное и нами видимое, не оскверняется прикосновением к земным и не омрачается тьмою, а, напротив, само их освещает и очищает ... тем более все – святое Божие Слово, Творец и Господь солнца, давая познавать Себя в теле, не осквернялось, а, напротив, будучи нетленным, оживотворяло и очищало и смертное тело.

Поскольку поклонение и безбожие овладели вселенной и скрыто стало знание о Боге, то кому было научить мир об Отце? Если, скажут, человеку, то невозможно было людям обойти всю вселенную: они по природе своей не были бы в состоянии совершить такой путь, не могли бы заслужить и веры, не имели бы и достаточных сил, чтобы самим собою противостать такому бесовскому обольщению и мечтанию. Поскольку все были в душе поражены и извращены бесовской прелестью и идольской тщетою, то как можно было людям переубедить человеческую душу и человеческий ум? Может быть, скажут, что для этого достаточно было творения. Но если бы достаточно было творения, то не произошло бы столько зол. Творения были, но тем не менее люди погрязли в том же заблуждении о Боге. Поэтому-то, желая оказать людям верную помощь. Слово Божие приходит как человек, принимая на Себя тело, подобное телам человеческим, и помогает земными, именно телесными делами, чтобы те, которые не захотели познать Его из Промысла Его о вселенной и из управления его, познали Слово Божие во плоти, а через Него и Отца, хоть из телесных Его дел. Для этого-то Господь и родился, и явился человеком, и умер, и воскрес, чтобы научить знанию истинного Отца Его. Поскольку мысль человеческая однажды ниспала в чувственное, то Слово благоволило сделать Себя видимым посредством тела, чтобы, став человеком, обратить на Себя внимание людей, отвлечь к Себе чувства их и, когда увидят Его человеком, теми делами, какие творит Он, убедить их наконец, что Он не только человек, но и Бог, Слово и Премудрость истинного Бога.

Человек может лежать на земле, мыслить о небесном и его созерцать. Часто также, когда тело его бездействует или спит, внутри себя он находится в движении и созерцает существующее вне его, а также переселяется и переходит из страны в страну, встречается со своими знакомыми и нередко через это предугадывает, что должно случиться с ним на другой день... Тело по природе смертно, почему же человек рассуждает о бессмертии и нередко из любви к добродетели сам идет на смерть? Тело временно, почему же человек представляет себе вечное и, устремляясь к нему, пренебрегает тем, что у него под ногами? Тело само по себе не помыслит ничего подобного... Необходимо поэтому быть чему-либо другому, что помышляло бы о противоположном и неестественном телу... Глазу естественно смотреть и уху слушать, почему они от одного удерживаются, а другое принимают? Кто удерживает глаз от зрения или кто заключает для слышания слух, способный по природе слышать? Или кто нередко от естественного стремления удерживает вкус, назначенный самою природою для вкушения? Кто запрещает руке касаться чего-либо, если рука предназначена природой к действию? И обоняние, данное для ощущения запаха, кто иногда удерживает? Кто все это производит наперекор тому, что естественно телу? Или почему тело, удерживаясь от требуемого природой, склоняется на совет кого-то другого и обуздывается его мановением? Все это не на что-либо указывает, как только на душу, владычествующую над телом. Тело не само себя побуждает к деятельности, а побуждается и приводится в движение другим, подобно тому как и конь не сам собою управляется, а правящим его.

Всякий, кто следует истине, должен сознаться, что ум человеческий не одно и то же с телесными чувствами: как нечто иное, он является судьей самих чувств, и если чувства чем-нибудь заняты, ум обсуждает и оценивает это, указывая на лучшее. Дело глаза – только видеть, ушей – слышать, уст – вкушать, ноздрей – принимать в себя запах, рук – касаться, но рассудить, что должно видеть и слышать, чего касаться, что вкушать и обонять,– уже не дело чувств, а судят об этом душа и ее ум. Рука может, конечно, взяться и за меч, уста могут вкусить и яд, но они не знают, что это вредно, если ум не произнесет об этом суда. Можно это уподобить хорошо настроенной лире в руках музыканта. Каждая струна издает свой звук, то низкий, то высокий, то средний, то пронзительный, то какой-либо другой. Но судить о их согласии и настроить их не может никто, кроме знатока, потому что в них только тогда сказывается согласие и гармонический строй, когда музыкант ударит по струнам и мерно коснется каждой из них. Подобное бывает с чувствами, настроенными в теле, как лира, когда ими управляет сведущий разум, ибо тогда душа оценивает и сознает, что совершает.

«Один книжник, подойдя, сказал ему: Учитель! я пойду за Тобою, куда бы Ты ни пошел. И говорит ему Иисус: лисицы имеют норы и птицы небесные – гнезда, а Сын Человеческий не имеет, где приклонить голову» (Мф. 8:19–20). Господь, видя, что этот книжник, обещая идти за ним, говорит это только на словах, а увлекается иными помыслами,– обличает его. Он не прогоняет книжника от Себя, как бы отвращаясь от него, и не обольщается словами его, как бы не зная, каков он, но как знающий обличает и как вразумляющий исправляет. Господь как бы так говорит: никто, погруженный в бездуховное, не может по следовать Слову; друг бездуховных не в состоянии принять Слова. Действительно, в самой дерзости книжника можно видеть признак его опрометчивости и невежества. Ибо если бы познал он силу Слова, то не составил бы себе ложного понятия о духовном слове. И, будучи человеком, не осмелился бы сравнить себя с непостижимою силою Спасителя, не сказал бы: «Пойду за Тобой, куда бы Ты ни пошел». Ибо идти вослед Спасителю только затем, чтобы слышать Его учение, еще возможно для естества человеческого, впрочем, только по человеколюбию Спасителя. Последовать за Ним всюду и невозможно, и дерзко для дающего такое обещание; потому что мы не можем пребывать с Ним, покоящимся у Отца. И возможно ли это для тех, кто иного естества? Невозможно для нас всюду сопутствовать Вездесущему, потому что Он беспределен, а мы ограничены. Он в целой вселенной и вне ее, а мы определены мерой. И Господь, недвижимо и не переходя с одного места на другое, все существующее приводит в движение и всем управляет; а мы, люди, переходя с места на место, только показываем, как мы малы перед непреходящим и вездесущим Божеством. Господь исправляет книжника в том и другом, изобличает, что он не готов к исполнению своего желания, и научает величию Своего Божества, говоря: лисицы имеют норы и далее. Это то же, как если бы Он сказал: все сотворенные существа ограничены и разделены между собою местом, но Слово Божие имеет необъятную силу; поэтому, не говори больше: «Пойду за Тобой, куда бы Ты ни пошел». Если же хочешь стать учеником, оставь все бездуховное и приступи к Слову. Ибо пребывающему в бездуховном невозможно стать учеником Слова.

Слово воплотилось, чтобы людей, обратившихся в тление, снова возвратить в нетление и оживотворить их от смерти, присвоением Себе тела и благодатью Воскресения уничтожая в них смерть, как солому огнем.

Если вообще ни с чем не сообразно быть Ему в теле, то несообразно пребывать Ему и во вселенной, все озарять и приводить в движение Своим Промышлением, потому что и вселенная есть тело. А если прилично Слову пребывать в мире и открывать Себя во вселенной, то прилично Ему явиться и в человеческом теле, которое бы Им озарялось и приводимо было в действие, потому что и род человеческий есть часть целого мира. Если же части неприлично соделаться орудием Его к сообщению ведения о Божестве, то гораздо более несообразности — открывать Ему Себя в целом мире.

Когда пришел Он в нашу область и вселился в одно из подобных нашим тел, тогда прекратились, наконец, вражеские злоумышления против людей, уничтожилось тление смерти, издревле над ними превозмогавшее.

Заслуги Спасителя, совершенные через вочеловечение Его, столь велики и многочисленны, что пожелать изобразить их — значило бы уподобиться человеку, который устремил взор на морскую пучину и хочет перечесть ее волны. Как невозможно объять глазами всех волн, потому что чувству покусившегося на это представляются непрестанно новые и новые волны, так и намеревающемуся объять умом все заслуги, совершенные Христом в теле, невозможно даже вместить их в помысле, потому что вновь представляющиеся мыслям его — гораздо многочисленнее тех, которые, как думает он, объял уже мыслею.