Максим Исповедник

Осиявший ум свой Божественными разумениями, слово приучивший Божественными песнями непрестанно чтить Творца, и чувство освятивший непорочными на все взираниями, – этот к естественному добру бытия по образу приложил и благобытие по подобию произвольным благонастроением. Хранит душу свою не оскверненной тот, кто ум свой понуждает помышлять о едином Боге и Его совершенствах, слово поставляет правым истолкователем и изяснителем этих совершенств, а чувство научил благочестно взирать на видимый мир и на все, что в нем, и душе возвещать о величии сокрытого в том разума.

Высочайшей благости дело есть, что она не только божественные и бестелесные естества мысленных тварей соделала отображениями неизреченной Божеской славы, как способные сообразно с своею приемлемостью воспринимать все недомыслимое благолепие неприступной красоты, но и в тварях чувственных, во многом недостаточествующих перед существами мысленными, отпечатлела явные следы своего величия, могущие ум человеческий, в них углубляющийся, переносить прямо к Богу, восторгая его выше всего видимого, как бы вводя в область верховного блаженства.

Ум, соединившийся с Богом и в Нем пребывающий молитвою и любовью, бывает мудр, благ, силен, человеколюбив, милостив, великодушен и, просто сказать, почти все Божественные свойства в себе носит. А удаляющийся от Него и с вещественными предметами соединяющийся, предавшись сластолюбию, бывает или скотен, или дик, воюя с людьми из-за этого.

Очищай ум твой от гнева, злопамятства и срамных помыслов, — и тогда сможешь узнать Христово в тебе вселение.

Любовь есть благое расположение души, по которому она ничего из существующего не предпочитает познанию Бога.

Не неради о заповеди любви, ибо через нее будешь ты сыном Божиим, а преступая ее, окажешься сыном геенны.

Не раздаянием только имения оказывается расположение любви, но еще более преподанием слова Божия и телесным служением.

Кто не вменяет ни во что честолюбия и сластолюбия, и их возращающего, и ради их порождающегося сребролюбия, тот не может отсечь причин гневного раздражения: а не отсекающий их не может достигнуть совершенной любви.

Не растлевай плоти твоей срамными делами, не оскверняй души помыслами злыми — и мир Божий снидет на тебя, принося с собою любовь.

Изнуряй плоть свою голодом и бдением и неленостно упражняйся в псалмопении и молитве — и освящение целомудрия снидет на тебя, нося с собою любовь.

Обыкновенно за познанием следует самомнение и зависть, особенно вначале. Имеющему знание нужно приобрести и любовь, дабы она сохраняла ум во всем невредимым.

Не неради о любви и воздержании, ибо они, очищая страстную часть души, устрояют тебе путь к ведению удобным.

Верные блюстители заповедей и истинные тайноведцы судеб Божиих не оставляют друзей, по Божию попущению искушаемых.

Если одних ненавидишь, а других — не любишь, не ненавидишь; иных любишь, но посредственно, а иных любишь очень сильно, то из этого неравенства познай, что ты далек еще от совершенной любви, которая внушает любить равно всякого человека.

Как воспоминание об огне не согревает тела, так вера без любви не производит в душе света знания.

От того бывает, что любовь созидает, что она не завидует, и не огорчается на завидующих, и не разглашает о себе всенародно того, что достойно завидования; она не почитает себя уже достигшею совершения (Флп. 3:12), и чего не знает, о том не стыдится признавать свое неведение. Таким образом она предохраняет ум от превозношения и всегда располагает его преуспевать в познании.

Многие многое сказали о любви, а найдешь ее у одних учеников Христовых.

Совершенная любовь не разделяет единого естества людей по различным их нравам, но всегда смотря на то, всех людей равно любит: добрых любит как друзей, а недобрых, как врагов, благодетельствуя им, долготерпя, перенося ими причиняемое, отнюдь не отплачивая им зла, но даже страдал за них, когда случай востребует, чтобы, если возможно, сделать и их себе друзьями, но если и невозможно, она все же не отступает от своего расположения к ним, всегда равно являя плоды любви всем людям.

Любовь делает ум неотторжимым от родственного сочетания с Божественным, даже и во время самой борьбы, прилепляя всю силу его расположения к вожделению Божественного.

Дело любви составляют: усердное благодетельство ближнему, великодушие, терпение и благоразумное пользование вещами.

Ни во что вменяющий славу и бесславие, богатство и убожество, утехи и горести не достиг еще совершенной любви. Совершенная любовь не только это все ни во что вменяет, но и самую временную жизнь и смерть.

Любовь делает мертвым для боголюбивого ума нападение врагов, совершенно обессиливая его вожделенным устремлением к Богу.

Деятельное повиновение Божественным заповедям совсем умерщвляет грех мечом Духа.

Против всякого пути неправедного даны нам от Господа противоположные тому заповеди, — и если кто оставляет какую-нибудь из них, то вместе с тем вступает на противоположный ей путь неправды.

Смерть собственно есть отдаление от Бога; жало же смерти — грех, которое Адам, прияв в себя, стал в одно время изгнан и от древа жизни, и от рая, и от Бога, за чем необходимо следовала и телесная смерть.

Конец настоящей жизни несправедливо, думаю, называть смертью, а скорее избавлением от смерти, удалением из области тления.

Хранит душу свою неоскверненною тот, кто ум свой понуждает помышлять о едином Боге и Его совершенствах...

Душа никогда не может простереться к познанию Бога, если Сам Бог, по благоснисхождению к ней, не коснется ее и не возведет ее к Себе.

Душа по настроению своему, бывает или воском, как боголюбивая, или грязью, как веществолюбивая.

Никакой нам не будет пользы от мира мирского, когда душа наша худа по своему настроению, восстает против своего Творца и не хочет быть под Его царскою властью.

Измождение тела есть укрепление души.

Душа благоумно движется, когда ее сила вожделевательная облагорожена воздержанием, раздражительная ревнует о любви, отвращаясь от ненависти, мысленная пребывает в Боге, молитвою и духовным созерцанием.

В естество человеческое через чувственность так укоренилась сила неразумного любовь к жизни или животности, что многие не чем иным почитают человека, как плотью, имеющей способность только к наслаждению настоящею жизнью.

Как ум, держа страсти в своей власти, делает чувства орудиями добродетели, так и страсти, когда держат ум в своих руках, настраивают чувства ко греху.

Много страстей кроется в душах наших; обнаруживаются же они, когда появляются предметы их.

Страсть достойна порицания, как неестественное движение души.

Усиливают страсти нечистые духи, принимая в содействователи себе наше нерадение и подстрекая их: а умоляют — святые Ангелы, побуждая нас к деланию добродетелей.

Прирожденные телу страсти, разумом управляемые, не имеют ничего укорного, но когда допускается их движение без этого ограничения, тогда они наводят укор. Почему говорится, что отвержение должно быть таких страстей, которых движение естественно, но которых употребление бывает часто не по естеству, не бывая управляемо разумом.

Единение с Богом-Словом разрешением клятвы восстановило в силе все естество, сделав таким образом неизвинительным для нас склонение произволения на страсти.

Страсть есть неестественное движение души или по несмысленной любви, или по безрассудной ненависти к чему-нибудь чувственному, или за что-нибудь чувственное: по несмысленной любви — или к пище, или к женщинам, или к имению, или к преходящей славе, или к иному чему-нибудь чувственному; или ради этого— по ненависти несмысленной, когда ненавидят... без рассуждения что-либо из вышесказанного, или кого-нибудь по причине того.

...Доблестно борясь с миром, и с плотью, и с исходящими от них восстаниями... <святые> не порабощенным сохранили в самих себе достоинство души.

Нам надлежит быть не только телесных страстей убивателями, но и душевных страстных помыслов истребителями.

Борьба с воспоминаниями о вещах столько же труднее брани с самыми вещами, сколько грешить мыслью удобнее, чем самым делом.

Отречемся, сколько силы есть, от удовольствий настоящей жизни и от страха прискорбностей ее, и всеконечно избавимся от всякого страстного помысла и от всякой злокозненности демонской.

Уму, научившемуся разумно избегать невидимых схваток или столкновений с невидимыми врагами, не следует ни приступать к естественному рассуждению, ни что-либо другое делать во время нападения злых сил, но только молиться, утомлять трудами тело.

Кто во время восстания страстей мужественно изгонит мечтание и память о чувственных вещах, тот победоносно посрамит, с помощью Божественной благодати, восставшее на него злое и тиранское насилование страсти и диавола.

Вся борьба монаха против демонов состоит в том, чтобы отделить страсти от мыслей; ибо иначе невозможно ему бесстрастно смотреть на вещи.

Ум получает страстные помыслы следующими тремя путями: через чувство, через состояние тела, через воспоминание. Через чувства — когда производящие на них впечатление вещи, как такие, к которым мы имеем страсть, возбуждают в уме страстные помыслы; через состояние тела — когда несоблюдение воздержания в питании, или действием демонов, или какою-нибудь болезнию изменившееся состояние тела побуждает его к страстным помыслам, или к восстанию на Промысл; через воспоминание — когда память возобновляет помышления о вещах, к которым мы пристрастны, и возбуждает в уме этим образом страстные помыслы.

Если хочешь избавиться от помыслов, уврачуй страсти: и тогда удобно изгонишь их из ума. Именно в отношении к блудной страсти — постись, совершай бдение, трудись и уединяйся; относительно гнева и печали, ни во что вменяй славу, и бесславие, и прочие вещи земные; относительно злопамятства, молись за оскорбившего — и избавишься.

Совершенная беззаботность о земном и всегдашнее поучение в Божественном Писании приводит душу в страх Божий, страх же Божий приводит внимание. И тогда душа начинает видеть, как демоны воюют против нее посредством помыслов, и отражать их.