Мы не признаем во Христе различия Лиц, потому что Троица пребыла Троицею, и после того, как Слово воплотилось через это воплощение, не приложилось новое лицо к Святой Троице. Но признаем в Нем различие естеств, чтобы не исповедать плоти по естеству единосущной Слову.

Когда начинает ум успевать в любви Божией, тогда начинает искушать его и дух хуления и внушает ему такие помыслы, каких ни один человек изобрести не может, а только один диавол, отец их. И это делает он, завидуя боголюбцу, чтобы, как измысливший такие помыслы, придя в отчаяние, не дерзал он более воспарять к Богу обычною молитвою. Но от этого не получает лукавец ничего благоприятного для его цели, но делает нас более твердыми. Ибо, будучи боримы и противоборствуя, мы становимся опытнее и искреннее в любви к Богу. «Меч их войдет в их же сердце, и луки их сокрушатся» (Пс. 36:15).

Человекоугодливый об одном том заботится, чтобы внешнее его поведение было показно, и чтобы заслужить доброе слово льстеца, первым зрение, а вторым слух подкупая в свою пользу у тех, которые услаждаются или в удивление приводятся только видимым и слышимым, и добродетель определяют только тем, что показывают чувства. Человекоугодие, таким образом, будет добрых нравов и слов показывание перед людьми и для людей.

Страсть чревоугодия сластолюбивым помыслом, как мечом, многие добродетели обесчадствовала: семена целомудрия убивает она невоздержанием; равнозаконие правды растлевает корыстолюбием; естественные союзы человеколюбия рассекает самолюбием; и коротко сказать, страсть чревоугодия бывает истребитсльницею всех порождений добродетели.

Хорошо, всегда от всего уклоняясь, искать Бога, как нам повелено (Пс. 45:11; 104:4). Ибо хотя по свойству настоящей жизни, ища Его, мы не можем дойти до предела глубины Божией, но, может быть, и малость некую глубины Его достигнув, увидим Святых Святейшее и Духовных Духовнейшее.

Знак великого невежества, чтоб не сказать безумия, — искать спасения молитвами святых тому, кто в сердце услаждается пагубными делами, и просить прощения в том, чем с самохвальством в то же время действительно сквернится он в мыслях и чувствах. Просящему молитвы праведного не должно позволять самому себе делать ее бесплодною и недейственною, если воистину ненавидит зло; но окрыляя ее своими добродетелями, делать ее действенною и сильною востечь до могущего давать оставление прегрешений.

Два есть высочайших состояния чистой молитвы. Одно случается с людьми жизни деятельной, другое – с людьми жизни созерцательной. Одно бывает в душе от страха Божия и благой надежды, другое – от Божественной любви и крайней чистоты. Признак первой меры есть тот, когда собирают ум от всех мирских помыслов, творя молитвы без развлечения и смятения, и как бы Сам Бог предстоял ему, как и предстоит действительно. Признак второй — когда в самом устремлении молитвы ум бывает восхищаем Божественным и безмерным светом и совсем не чувствует ни себя и ничего иного из сущих, кроме Единого, любовию делающего в нем таковое озарение. В сем состоянии, подвизаемый к уразумению слов о Боге, получает он чистые и светлые о Нем познания.

Ум тогда лишается дерзновения к Богу, когда бывает собеседником с помыслами злыми и нечистыми.

Тщеславие есть отступление от цели, которая по Богу, и переступление к другой цели, которая не по Богу. Ибо тщеславен тот, кто для своей, а не для Божией славы заботится о добродетели, и трудами своими имеет в виду накупить лишь человеческих непостоянных похвал.

Кто творит добродетели из тщеславия, тот и познания ищет из тщеславия же. Но такой ничего уже не делает и не говорит для назидания, но во всем ищет уловить славу от видящих дело его или слышащих слово его. Обличается же страсть эта тем, если когда некоторые из таковых станут хулить слова или дела его, он крайне огорчается тем не потому, что те не получили назидания, ибо этой цели он и не имел, но потому, что он унижен или уничижен ими.

Тщеславию монаха свойственно тщеславиться добродетелью и ее последствиями; гордости же его свойственно гордиться успехами, унижать других и приписывать то себе, а не Богу. Тщеславию же и гордости мирянина свойственно тщеславиться и гордиться красотою, богатством, силою и рассудительностью или житейским благоразумием.

Вера убеждает боримый ум прибегать к Богу и возбуждает его к дерзновению уверением в готовности для него всяких духовных орудий.

Демон гордости двоякое имеет лукавство: или убеждает монаха исправные дела свои приписывать себе, а не Богу, Подателю благих и Помощнику в исправности, или, когда он не соглашается на это, подстрекает уничижать менее совершенных братий. Но не ведает он, что и при таком действии на него, демон подговаривает его отвергаться Божией помощи. Ибо, уничижая тех, как не могших подобно ему оказаться исправными, он выставляет себя именно показавшим особенную исправность собственною силою.

Праведно гнев посещает высокомудрствующий о себе ум, т. е. оставление его, или попущение ему потерпеть нападки от демонов, и в деятельности, и в умствовании.

Страсть гордыни состоит из двух неведений, или несознаний, кои, сошедшись воедино, производят одно слиянное мудрование <гордостное>. Ибо один тот горд, кто не признает ни Божеской помощи, ни человеческой немощности. Таким образом гордость есть божественного и человеческого знания лишение.

Молящийся получить насущный хлеб, конечно, не весь приемлет его, как он есть сам в себе хлеб, но как может приять приемлющий. Всем просящим дает Себя Хлеб Животный (Ин. 6:35), как человеколюбивый, не всем, однакож, поровну; но соделавшим великие дела правды больше, а тем, которые скудны такими делами, меньше: каждому сколько может приять достоинство, или благонастроение его ума.

Не оскверняй ума твоего удержанием в себе помыслов похоти и гнева, чтобы, отпадши от чистой молитвы, не впасть в дух уныния.

Когда демоны увидят, что мы презираем вещи мира этого, не желая за них ненавидеть людей и отпасть от любви, тогда воздвигают на нас клеветы, чтобы мы, не перенося огорчения, возненавидели клеветников.

Загради уста клевещущему — в уши твои, да не согрешишь с ним двойным грехом, и сам приучась к этой страсти пагубной, и ему не препятствуя поносить ближнего.

Вместе с помышлениями о чувственных вещах лукавый злокозненно влагает и воображения их внешних видов и форм, через которые обыкновенно возбуждаются страстные вожделения тех вещей по одной их наружности, когда разумная наша деятельность останавливается в своем прехождении к мысленному и духовному через... посреде сущее чувство. Тут-то враг и успевает растлить душу, ввергнув ее в страстное волнение.

Непрестанно ищущие души нашей ищут посредством страстных помыслов ввергнуть ее в мысленный или действительный грех. Но когда встретят ум, не принимающий их, тогда постыдятся и посрамятся, когда же найдут, что ум занят духовным познанием, тогда «возвратятся вспять и устыдятся вскоре» (Пс. 34:4; 6:11).

Пяти ради причин, говорят, от Бога попускается нам быть боримыми от демонов: первая причина этого та, чтобы мы, будучи боримы и противоборствуя, дошли до умения различать добродетель от греха; вторая та, чтобы мы борьбою и трудом снискав добродетель, имели ее твердою и неизменною; третья, чтобы, преуспевая в добродетели, мы не высоко о себе мудрствовали, но научились смиренномудрию; четвертая, чтобы, испытав делом, сколь зол грех, — совершенною возненавидели его ненавистью; наконец, пятая и важнейшая та, чтобы, сделавшись бесстрастными, не забывали мы своей немощи и силы Помогшего нам.

Когда демоны увидят, что мы презираем вещи мира этого, не желая за них ненавидеть людей и отпасть от любви, тогда воздвигают на нас клеветы, чтобы мы, не перенося огорчения, возненавидели клеветников.

Без Божия попущения и сами демоны ни в чем не могут служить дьяволу. Ибо Бог знает, как с подобающим человеколюбным и благим промышлением попускать дьяволу через слуг своих совершать разные наказания за то, в чем мы согрешили.

Диавол и враг есть Божий и мститель. Враг — когда из ненависти к Нему, являя притворную, но пагубную любовь к нам, человекам, при возбуждении разных страстей, сластью от них ожидаемою прельщает произволение наше предпочитать вечным благам временные и, ими похищая все расположение души, совсем отторгает нас от любви Божественной и делает произвольными врагами Сотворшего нас. Мститель — когда, излив всю к нам ненависть, требует казни и в наказание нам, через грех соделавшимся как бы подчиненными ему. Ибо ничто так не любезно диаволу, как видеть человека казнимым. Когда же это бывает ему попущено, он, подобно буре, налетает на тех, на которых по попущению Божию получил власть, придумывая одни за другими наведения им непроизвольных страданий за произвольные страсти, не повеление Божие исполнить хотя, но желая насытить свою к нам страстную ненависть, чтобы душа, изнемогши под  тяжестью скорбей и бед, отбросила всякую надежду на Божественную помощь, и наведение прискорбных случайностей, вместо вразумления, соделала причиною потери веры в самое бытие Бога.

Где разум не властвует, там обыкновенно присуща власть чувственная, с которою неким образом срастворена сила греха, через сласть влекущая душу к желанию сродной с нею по естеству плоти, вследствие которого она на себя приняв, как бы естественное ей дело, страстное и сластолюбное  попечение о плоти, отводит человека от настоящей естественной жизни и склоняет его сделаться для себя устроителем не имеющего самостоятельного существования зла.

...Три... есть начала, побуждающих нас на зло: страсти, демоны и злое произволение. Страсти – когда желаем чего безрассудно, как то: или пищи не вовремя и без нужды, или жены без намерения деторождения и незаконной, также когда гневаемся или огорчаемся на кого не должно, как то: на бесчестившего или вред нам причинившего. Демоны – когда они во время вознерадения нашего, усмотрев удобное время, внезапно налегают на нас и с великою силою возбуждают вышесказанные страсти и подобные им. Наконец, злое произволение – когда, зная добро, избираем зло.

Некоторые говорят, что не было бы зла в тварях, если бы не было посторонней некоей силы, увлекающей нас к таковому. Но сила эта не иное что есть, как наше нерадение о естественной деятельности ума. Почему те, которые радеют о нем, всегда делают добро, а зла никогда. Итак, если и ты этого же хочешь, то отбрось нерадение, и с тем вместе отбросишь и зло, которое есть погрешительное употребление мыслей, сопровождаемое злоупотреблением и вещами.

Зло есть погрешительное суждение о познанных вещах, сопровождаемое неправильным их употреблением.

Зло познается не в естестве созданий, но в погрешительном и неразумном их движении.

Не одинаково должно судить о согрешающих тем же по действию грехом, но различно <судя по причине согрешения>, ибо иное грешить по навыку, а иное по внезапному, неудержимому увлечению. В последнем случае человек ни прежде греха не имел мысли о нем, ни после греха не имеет влечения к нему, а, напротив, весьма скорбит и мучится о случившемся. Совсем не то бывает с тем, кто грешит по навыку, ибо он и до греха не переставал грешить мысленно, и по совершении его в том же остается расположении.

Ум, соединившийся с Богом и в Нем пребывающий молитвою и любовью, бывает мудр, благ, силен, человеколюбив, милостив, великодушен и, просто сказать, почти все Божественные свойства в себе носит. А удаляющийся от Него и с вещественными предметами соединяющийся, предавшись сластолюбию, бывает или скотен, или дик, воюя с людьми из-за этого.

Невозможно содружиться с Богом нам, бунтующим против Него страстьми и охотно платящим дань греха злому тирану и губителю душ, диаволу, если прежде не восстанем решительною войною против этого лукавого. Ибо до тех пор мы состоим врагами и противоборцами Богу, несмотря на то, что прилагаем к себе имя верных, пока самохотно рабствуем страстям бесчестия. И никакой нам не будет пользы от мира мирского, когда душа наша худа по своему настроению, восстает против своего Творца и не хочет быть под Его царскою властию; между тем как продает себя  бесчисленным злым господам, ввергающим ее в грехи и льстиво изучающим вместо спасительного пути избирать более путь, ведущий в пагубу.

Когда ты оскорблен кем-нибудь или в чем унижен, берегись помыслов гнева, дабы они, по причине этого оскорбления, отлучив тебя от любви, не переселили в область ненависти.

Дух Святый во всех вообще есть, как всех объемлющий, и о всех промышляющий, и во всех приводящий в движение естественные семена добра. Но в сущих под законом Он определительно есть, как указатель преступления заповедей и просветитель предсказанного относительно Христа обетования. Во всех же, сущих во Христе, кроме сказанного, и как Сыноположитель, или усыновления производитель. А как премудрости Податель, ни в ком из сказанных лиц не есть Он просто или безусловно, но только в тех, которые, разумея дело, соделали себя достойными Его Божеского вселения своею богоподобною жизнью. Ибо всякий, не творящий Божиих волений, пусть он и верный, неразумное имеет сердце, как мастерскую злых помыслов, и тело, в грехах повинное, как всегда полное нечистыми страстными похотями.

Конец всех благ есть любовь, так как она всех ходящих в ней ведет, приводит и приближает к верховнейшему из благ — Богу, Виновнику всякого блага, как всегда верная, никогда не отпадающая и всегда неизменною пребывающая. Вера есть основание за нею следующих надежды и любви, как твердо устанавливающая истину. Надежда есть крепость — стоящих по краям ее, справа и слева — любви и веры, как само собою обеим им показующая верность веруемого и достолюбезность любимого, и путь к тому творить собою научающая. Любовь есть исполнение их, как вся все последнее желательное объемлющая, и упокоение в нем подающая, вместо веры в то, что есть, и надежды того, что будет, вводя собою и в себе обладание этим, как настоящим и вкушение того, как присущего.

Совершенная любовь не разделяет единого естества людей по различным их нравам, но всегда смотря на то, всех людей равно любит: добрых любит как друзей, а недобрых, как врагов, благодетельствуя им, долготерпя, перенося ими причиняемое, отнюдь не отплачивая им зла, но даже страдал за них, когда случай востребует, чтобы, если возможно, сделать и их себе друзьями, но если и невозможно, она все же не отступает от своего расположения к ним, всегда равно являя плоды любви всем людям.

Мир имеет много нищих духом – но не по надлежащему, много плачущих – но или об утрате имения, или о потере детей, много кротких – но к нечистым страстям, много алчущих и жаждущих – но того, чтобы похищать чужое неправедно и собирать корысти, много милостивых – но к телу и телесному, и чистых сердцем – но по тщеславию, и миротворцев – но подчиняющих душу плоти, много изгоняемых – но за свое бесчиние, много оскорбляемых – но за срамные грехи. Блаженны же одни те, которые действуют и страждут за Христа и о Христе.

Против всякого пути неправедного даны нам от Господа противоположные тому заповеди, — и если кто оставляет какую-нибудь из них, то вместе с тем вступает на противоположный ей путь неправды.

Как блаженный Давид, играя на гуслях, успокаивал давимого злым духом Саула (1 Цар. 16:23), так всякое слово духовное, сладостное по проникающим его мысленным созерцаниям, успокаивает страждущий эпилепсией ум, освобождая его от давящей его злой совести.
«Он был белокур, с красивыми глазами и приятным лицем» (1 Цар. 16:12), подобно великому Давиду, есть тот, кто при светлости жизни по Богу имеет светозарное подобно ей и слово ведения. В таких добрая деятельность сочетавается с созерцанием, — и первая блестит разными видами добродетелей, а вторая светит божественными помышлениями.

Бог, приводя в бытие разумное и умное существо по высочайшей благости Своей, сообщил этим тварям четыре Божественные свойства, их содержащие, охраняющие и спасающие: бытие, вечное бытие, благость и премудрость. Из них два первых даровал существу, а два последних — нравственной способности: существу — бытие и вечное бытие, а нравственной способности — благость и премудрость, чтобы тварь делалась тем по причастию, что Он Сам есть по существу. Поэтому и сказано, что человек сотворен по образу и по подобию Божию: сотворен по образу, — как существующий — Существующего, как вечносуществующий — Вечносуществующего, хотя и не безначально, впрочем, бесконечно; сотворен по подобию, как благой — Благого, как премудрый — Премудрого, тем бывая по благодати, чем Бог есть по естеству. По образу Божию есть всякое существо разумное, по подобию же одни добрые и мудрые.

В естество человеческое через чувственность так укоренилась сила неразумного любовь к жизни или животности, что многие не чем иным почитают человека, как плотью, имеющей способность только к наслаждению настоящею жизнью.

...Насколько ум прилепляется к вещам мира сего, настолько порабощается им и презирает заповедь Божию, преступая ее небоязненно.

Как от духа через разумное сочетание добродетелей одной с другою в душе делается одежда нетленная, которая является доброю и преславною, так от плоти через растление разных страстей, по сродству их одной с другой, производится для нее некая одежда нечистая и испачканная, являющая собою, какова душа, налагая на нее другой образ и подобие вместо Божественного.

Хороши бывают и страсти в руках ревнителей о доброй и спасительной жизни, когда, мудро отторгнув их от плотского, употребляем к приобретению небесного; именно: когда вожделение соделываем стремительным движением духовного возжелания Божественных благ; сластолюбие — живительным радованием под действием восхищения ума Божественными дарами; страх — предостерегательным старанием о том, как бы не подвергнуться будущему мучению за прегрешения; печаль — раскаянием, направленным на исправление настоящего зла; и, коротко сказать, когда страстями этими будем пользоваться к уничтожению или предотвращению настоящего или ожидаемого зла, равно как к приобретению и сохранению добродетели и знания, подобно тому как мудрые врачи уничтожают или предотвращают имеющееся уже в теле повреждение от яда или имеющее проявиться телом ядовитого зверька ехидны.

Раздражительную силу души обуздывай любовью; вожделевательную умерщвляй воздержанием; мыслительную воскрыляй молитвою — и свет ума никогда не помрачится в тебе.

Отречемся, сколько силы есть, от удовольствий настоящей жизни и от страха прискорбностей ее, и всеконечно избавимся от всякого страстного помысла и от всякой злокозненности демонской.

Уму, научившемуся разумно избегать невидимых схваток или столкновений с невидимыми врагами, не следует ни приступать к естественному рассуждению, ни что-либо другое делать во время нападения злых сил, но только молиться, утомлять трудами тело.

Вся борьба монаха против демонов состоит в том, чтобы отделить страсти от мыслей; ибо иначе невозможно ему бесстрастно смотреть на вещи.