Если истинно возлюбим Бога, то этой самою любовью отгоним страсти. Любить же Его есть предпочитать Его миру, а душу плоти — с презрением всех мирских вещей, с всегдашним посвящением себя Ему: воздержанием, любовью, молитвою, и псалмопением, и прочее.

Кто не избавится от всякого пристрастия к вещественному, тот не может настоящим образом любить ни Бога, ни ближнего.

Явно же, что тот премудр, кто, оставя плоть, как тленное нечто, весь прилепляется к духу, как нетленному.

Мудрый, и уча и учась, желает учиться и учить одному полезному; а кажущийся мудрец, и вопрошая и вопрошаемый, предлагает одно то, что питает любопытство.

Христианин умудряется этими тремя путями: заповедями, догматами и верою. Заповеди освобождают ум от страстей, догматы вводят его в познание Сущего, а вера — в созерцание Святой Троицы.

Надежда бывает для <ума> необманчивою поручительницею за Божественную помощь, обещая истребление противных сил...

Надежда есть крепость стоящих по краям ее, справа и слева, — любви и веры.

Если все святые были причастны обучительному наказанию, то будем вместе с ними благодарны и мы, когда обучительно наказаны бываем, чтоб удостоиться быть причастными и славы их. «Ибо кого любит Господь, того наказывает и благоволит к тому, как отец к сыну своему» (Притч. 3:12).

Сподобившийся дара ведения, но питающий огорчение или ненависть к человеку, подобен моющему глаза свои тернием и волчцами.

Случилось тебе искушение со стороны брата, и огорчение довело тебя до ненависти- не будь побежден ненавистью, но победи ненависть любовью. Победить же ее можешь так: искренно молясь о нем Богу, приемля приносимое от брата извинение, или сам себя врачуя извинением его, поставив самого себя виновником искушения и положив терпеть, пока пройдет облако.

Такой-то похулил тебя: возненавидь не его, но хулу и подговорившего к тому его демона. Если же ненавидишь похулившего тебя, то ты возненавидел человека и преступил заповедь, и что он сделал словом, то ты совершаешь делом. А если хранишь заповедь, то покажи к нему дело любви и, если в чем можешь, помоги ему, да отвратишь его от зла.

Бесстрастно говорящий о грехе брата говорит по двум причинам: или чтобы его исправить, или чтобы принести пользу другому. Если же он говорит самому ли ему, или другому без этих целей, то говорит, осуждая или оклеветывая брата, и такой не избежит оставления от Бога, но непременно впадет или в то же, или в другое прегрешение, и, быв обличен и укорен другими, посрамится.

Милостыня врачует раздражительную часть души; пост иссушает похоть; молитва очищает ум и приготовляет его к познанию Сущего. Ибо по силам души Господь дал нам и заповеди.

Бегающий всех мирских похотей поставляет себя выше всякой мирской печали.

Пища создана для двух причин — для питания и врачевания. Посему приемлющие оную не в том намерении, и не как следует <...> осуждаются яко сластолюбцы. И в отношении ко всем вещам неправильное их употребление есть грех.

Не все пекись о плоти, но, определив ей подвиг, по силе ее, весь ум свой обрати на внутреннее.

Вводимому на путь благочестия не должно руководствоваться одною благостию к исполнению заповедей, но и памятованием о строгости судов Божественной правды почаще быть возбуждаемым на подвиги.

Искусный и опытный подвижник есть духовный земледелец, видимое посредством чувств в видимых вещах, как дикое дерево, пересаживающий на духовное поле и обретающий при этом сокровище, — благодатное видение проявления Божией премудрости в сотворенных вещах.

Есть средства, которые останавливают движение страстей и не дают им возрастать; и есть другие, которые умаляют их и ведут к истощанию. Так пост, труд и бдение не дают возрастать похоти; а уединение, созерцание, молитва и возлюбление Бога умаляют ее и ведут к исчезновению. Так и в рассуждении раздражимости: великодушие, незлопамятность и кротость останавливают ее и не дают ей возрастать, а любовь, милостыня, доброхотство и человеколюбие умаляют ее.

Для вкушения духовного радования душе недостаточно одного покорения страстей, если не стяжет и добродетелей через исполнение заповедей.

Кто мать страстей — самолюбие — отвергнет, тот, при помощи Божией, удобно отложит и все другие страсти, как то: гнев, печаль, злопамятство и прочие. Кто же одержим первым, тот, хотя бы не хотел, уязвляется и последними. Самолюбие же есть страстная любовь к телу.

Берегись матери зол, самолюбия, которая есть неразумная любовь к телу. Ибо от него с кажущеюся благосклонностью рождаются три первые и родовые, страстные и неистовые помыслы, а именно: чревоугодие, сребролюбие и тщеславие, — заимствуя поводы от необходимой потребности телесной; а от этих рождается все племя страстей. Вот почему и нужно, как сказано, весьма остерегаться самолюбия, и противоборствовать ему с великой бдительностью. Ибо с истреблением его истребляются и все его порождения.

Самолюбие состоит причиною всех страстных помыслов; ибо от него рождаются три главнейших помысла вожделевательной части души: чревоугодия, сребролюбия и тщеславия. Потом от чревоугодия рождается помысл блудный; от сребролюбия любостяжательный; от тщеславия гордостный; прочие же все следуют за каждым из этих трех, как то: помысл гневный, печальный, злопамятный, унывный, завистливый, клеветливый... Эти страсти связуют ум предметами вещественными и клонят его к земле, налегая на него, подобно тягчайшему камню, тогда как ум по природе легче и тоньше огня.

Самолюбие и плотское мудрование людей, отделив их друг от друга и криво истолковав закон, рассекло единое естество на многие части и, введши в силу сейчас всех соединявшее жестокосердие, таким настроением вооружило природу саму против себя, то есть людей друг против друга.

Если хочешь быть мудр и вместе с тем скромен, а не рабствовать страсти самомнения, то всегда ищи в вещах, что скрыто от твоего разума, и, найдя, что многое и различное неизвестно тебе, ты подивишься своему невежеству, и смиришь свое мудрование. А познав свое ничтожество, познаешь многие великие и дивные вещи. Мечтание же о своих знаниях не дает успевать в познаниях.

Мнящий о себе, что достиг уже верха добродетелей, никак не станет уже искать причины благ, одному себе приписывая силу преуспевать в добре, и сам себя за то лишая утверждения и ограждения спасения, т. е. Бога. А кто чувствует в себе естественную скудость сил на добро, тот не перестает спешно идти к Могущему восполнить недостающее ему.

Во Святом Писании различать можно плоть и дух, как бы оно было неким духовным человеком. И кто сказал бы, что буква Писания есть плоть, а смысл его — дух или душа, тот не погрешил бы против истины. Явно же, что тот премудр, кто, оставя плоть, как тленное нечто, весь прилепляется к духу как нетленному.

Слово Божие есть свет и огонь, поскольку освещает естественные помыслы и попадает неестественные; равно как поскольку разгоняет мрак чувственной жизни для тех, которые через исполнение заповедей стремятся к ожидаемой лучшей жизни, а тех, которые самовольно по любви к плоти держатся этой темной ночи жизни чувственной, казнит огнем суда и осуждения.

Писание не отнимает у нас ничего данного нам от Бога для употребления, но обуздывает неумеренность, и исправляет безрассудность.

Если случится, что по какой-либо нужде или состоянию телесному, например по болезни или по другой подобной причине, мы не сможем исполнить телесных добродетелей, то имеем снисходительное прощение от Господа, знающего и причины тому.

Страх преисподней понуждает новоначальных избегать греха; желание воздаяния благ придает готовности преуспевающим в делании добродетелей; а таинство любви восторгает ум превыше всего тварного.

Не примеряй себя к слабейшим из людей, а лучше расширяй себя в меру заповедей о любви. Примеряясь к людям, впадешь в пропасть высокомерия; а расширяя себя в меру любви, достигнешь высоты смиренномудрия.

Что благодать Божия производит по порядку добродетельной жизни, то, и достигши совершенства, опять подвигается к возрастанию: ибо здесь так бывает, что конец одного служит началом другого. Кто пресек в себе живущие в нем тленные страсти деятельною добродетелью, тот вместе с этим начал другие божественнейшие преобразования «от славы в славу» (2 Кор. 3:18).

Как без солнечного света глаз не может воспринимать чувственное, так без духовного света ум человеческий никогда не может воспринять духовного созерцания. Ибо чувственный свет естественно освещает чувство к восприятию видения вещей чувственных, а свет духовный осиявает ум к созерцательному постижению сверхчувственного.

Начало и конец спасения каждого есть премудрость, которая, начиная, прежде порождает страх, а потом, усовершенствовавшись, к концу порождает любовь.

Страсть сребролюбия обнаруживается тем, если кто принимает всегда с радостью, а подает с печалью. Таковой не может быть истинно экономным.

Страх двояк: один чистый, а другой нечистый. Тот страх, который порождается по причине прегрешений под действием ожидания мук, нечист, так как причиною имеет сознаваемый за собою грех, и не пребудет навсегда, потому что вместе с отъятием через покаяние греха исчезает. А тот, который и без этого боязливого беспокойства из-за грехов всегда стоит в душе, этот страх чист и никогда не отойдет, потому что он неким образом соприсущ Богу, как дань от лица тварей, проявляя собою естественное всем благоговение перед Его величием, превысшим всякого царства и силы.

Страх Божий двояк. Один рождается от угроз наказанием, от которого порождаются в нас по порядку воздержание, терпение, упование на Бога и бесстрастие, из коего любовь. Другой сопряжен с самою любовью, производя в душе благоговение, чтобы она от дерзновения любви не дошла до пренебрежения Бога.

Дух страха Божия есть воздержание от злых дел.

Охраняющий тело свое от сластей и от болезней имеет в нем соработника в служении лучшему.

Увлеченные обольщением чувственной сласти, предпочли мы истинной жизни смерть. Понесем же благодарно убивающий эту сласть труд телесный, чтобы, когда смертью ее уничтожится вместе с нею через нее происшедшая смерть, принять возвращающуюся к нам жизнь, прежде проданную за сласть, а теперь опять купленную за немногие труды плоти.

Исполнением заповедей ум освобождается от страстей; духовным созерцанием видимого освобождается от страстных о вещах помыслов; познанием невидимого отрешается от созерцания видимых вещей; наконец, познанием Святой Троицы – и от самого знания вещей невидимых.

Для совершенного освобождения ума от страстей так, чтобы он мог молиться без развлечения, не довольно деятельного способа: если его не сопровождают различные духовные познания. Тот освобождает ум от невоздержания и ненависти; а эти от забвения и незнания его избавляют, и он таким образом получает возможность молиться, как следует.

Ум и чувство противоположное одно другому имеют естественное действо, по крайнему несходству и разности предметов их. Тот предметами своими имеет мысленные и бестелесные сущности, которые воспринимает бестелесно; а это - чувственные и телесные естества, которые и воспринимает чувственно. Ум как только начнет считать чувство своею собственною естественною силою, то, оплетшись видимостями чувственных вещей, делается изобретателем плотских удовольствий, не имея силы возвыситься над естеством видимых вещей по причине пристрастного расположения к чувству.

Нечистота ума состоит, во-первых, в ложном знании; во-вторых, в незнании чего-либо всеобщего; говорю это относительно к человеческому уму, ибо Ангелу несвойственно не знать даже что-нибудь и из частного; в-третьих, в страстных помыслах; в-четвертых, в стремлении на грех.

Ум, проходя исправно деятельную жизнь, преуспевает в благоразумии; а проходя исправно созерцательную — в ведении. Первая приводит подвизающегося в ней к различению добродетели от порока; вторая причастника своего вводит в познание свойств бестелесных и телесных существ. Дара же богословского сподобляется ум тогда уже, когда, на крыльях любви перелетев все вышесказанное и достигши пребывания в Боге, духом созерцает свойства Его, сколько уму человеческому то возможно.

Когда, по влечению любви, ум возносится к Богу, тогда он ни самого себя и ничего из существующего совсем не чувствует. Озаряемый Божественным безмерным светом, он бесчувственен бывает ко всему сотворенному, подобно как и чувственное око к звездам по восшествии солнца.

Когда ум чист, то, получая понятие о вещах, возбуждается к духовному созерцанию тех; сделавшись же нечист по разленению, помышления о других вещах воображает просто, а воспринимая что-либо человеческое, превращает то в срамные и злые помыслы.

Когда тяжко тебе от укоризны или бесчестия, то знай, что ты великую получил от того пользу, ибо через уничижение промыслительно изгнано из тебя тщеславие.

Унижение внешнее через тягостные телесные положения имеет свойство сохранять в душе божественные сокровища.