Максим Исповедник

Непрестанно ищущие души нашей ищут посредством страстных помыслов ввергнуть ее в мысленный или действительный грех. Но когда встретят ум, не принимающий их, тогда постыдятся и посрамятся, когда же найдут, что ум занят духовным познанием, тогда «возвратятся вспять и устыдятся вскоре» (Пс. 34:4; 6:11).

Пяти ради причин, говорят, от Бога попускается нам быть боримыми от демонов: первая причина этого та, чтобы мы, будучи боримы и противоборствуя, дошли до умения различать добродетель от греха; вторая та, чтобы мы борьбою и трудом снискав добродетель, имели ее твердою и неизменною; третья, чтобы, преуспевая в добродетели, мы не высоко о себе мудрствовали, но научились смиренномудрию; четвертая, чтобы, испытав делом, сколь зол грех, — совершенною возненавидели его ненавистью; наконец, пятая и важнейшая та, чтобы, сделавшись бесстрастными, не забывали мы своей немощи и силы Помогшего нам.

Диавол и враг есть Божий и мститель. Враг — когда из ненависти к Нему, являя притворную, но пагубную любовь к нам, человекам, при возбуждении разных страстей, сластью от них ожидаемою прельщает произволение наше предпочитать вечным благам временные и, ими похищая все расположение души, совсем отторгает нас от любви Божественной и делает произвольными врагами Сотворшего нас. Мститель — когда, излив всю к нам ненависть, требует казни и в наказание нам, через грех соделавшимся как бы подчиненными ему. Ибо ничто так не любезно диаволу, как видеть человека казнимым. Когда же это бывает ему попущено, он, подобно буре, налетает на тех, на которых по попущению Божию получил власть, придумывая одни за другими наведения им непроизвольных страданий за произвольные страсти, не повеление Божие исполнить хотя, но желая насытить свою к нам страстную ненависть, чтобы душа, изнемогши под  тяжестью скорбей и бед, отбросила всякую надежду на Божественную помощь, и наведение прискорбных случайностей, вместо вразумления, соделала причиною потери веры в самое бытие Бога.

Где разум не властвует, там обыкновенно присуща власть чувственная, с которою неким образом срастворена сила греха, через сласть влекущая душу к желанию сродной с нею по естеству плоти, вследствие которого она на себя приняв, как бы естественное ей дело, страстное и сластолюбное  попечение о плоти, отводит человека от настоящей естественной жизни и склоняет его сделаться для себя устроителем не имеющего самостоятельного существования зла.

...Три... есть начала, побуждающих нас на зло: страсти, демоны и злое произволение. Страсти – когда желаем чего безрассудно, как то: или пищи не вовремя и без нужды, или жены без намерения деторождения и незаконной, также когда гневаемся или огорчаемся на кого не должно, как то: на бесчестившего или вред нам причинившего. Демоны – когда они во время вознерадения нашего, усмотрев удобное время, внезапно налегают на нас и с великою силою возбуждают вышесказанные страсти и подобные им. Наконец, злое произволение – когда, зная добро, избираем зло.

Некоторые говорят, что не было бы зла в тварях, если бы не было посторонней некоей силы, увлекающей нас к таковому. Но сила эта не иное что есть, как наше нерадение о естественной деятельности ума. Почему те, которые радеют о нем, всегда делают добро, а зла никогда. Итак, если и ты этого же хочешь, то отбрось нерадение, и с тем вместе отбросишь и зло, которое есть погрешительное употребление мыслей, сопровождаемое злоупотреблением и вещами.

Не одинаково должно судить о согрешающих тем же по действию грехом, но различно <судя по причине согрешения>, ибо иное грешить по навыку, а иное по внезапному, неудержимому увлечению. В последнем случае человек ни прежде греха не имел мысли о нем, ни после греха не имеет влечения к нему, а, напротив, весьма скорбит и мучится о случившемся. Совсем не то бывает с тем, кто грешит по навыку, ибо он и до греха не переставал грешить мысленно, и по совершении его в том же остается расположении.

Невозможно содружиться с Богом нам, бунтующим против Него страстьми и охотно платящим дань греха злому тирану и губителю душ, диаволу, если прежде не восстанем решительною войною против этого лукавого. Ибо до тех пор мы состоим врагами и противоборцами Богу, несмотря на то, что прилагаем к себе имя верных, пока самохотно рабствуем страстям бесчестия. И никакой нам не будет пользы от мира мирского, когда душа наша худа по своему настроению, восстает против своего Творца и не хочет быть под Его царскою властию; между тем как продает себя  бесчисленным злым господам, ввергающим ее в грехи и льстиво изучающим вместо спасительного пути избирать более путь, ведущий в пагубу.

Когда ты оскорблен кем-нибудь или в чем унижен, берегись помыслов гнева, дабы они, по причине этого оскорбления, отлучив тебя от любви, не переселили в область ненависти.

Дух Святый во всех вообще есть, как всех объемлющий, и о всех промышляющий, и во всех приводящий в движение естественные семена добра. Но в сущих под законом Он определительно есть, как указатель преступления заповедей и просветитель предсказанного относительно Христа обетования. Во всех же, сущих во Христе, кроме сказанного, и как Сыноположитель, или усыновления производитель. А как премудрости Податель, ни в ком из сказанных лиц не есть Он просто или безусловно, но только в тех, которые, разумея дело, соделали себя достойными Его Божеского вселения своею богоподобною жизнью. Ибо всякий, не творящий Божиих волений, пусть он и верный, неразумное имеет сердце, как мастерскую злых помыслов, и тело, в грехах повинное, как всегда полное нечистыми страстными похотями.

Конец всех благ есть любовь, так как она всех ходящих в ней ведет, приводит и приближает к верховнейшему из благ — Богу, Виновнику всякого блага, как всегда верная, никогда не отпадающая и всегда неизменною пребывающая. Вера есть основание за нею следующих надежды и любви, как твердо устанавливающая истину. Надежда есть крепость — стоящих по краям ее, справа и слева — любви и веры, как само собою обеим им показующая верность веруемого и достолюбезность любимого, и путь к тому творить собою научающая. Любовь есть исполнение их, как вся все последнее желательное объемлющая, и упокоение в нем подающая, вместо веры в то, что есть, и надежды того, что будет, вводя собою и в себе обладание этим, как настоящим и вкушение того, как присущего.

Мир имеет много нищих духом – но не по надлежащему, много плачущих – но или об утрате имения, или о потере детей, много кротких – но к нечистым страстям, много алчущих и жаждущих – но того, чтобы похищать чужое неправедно и собирать корысти, много милостивых – но к телу и телесному, и чистых сердцем – но по тщеславию, и миротворцев – но подчиняющих душу плоти, много изгоняемых – но за свое бесчиние, много оскорбляемых – но за срамные грехи. Блаженны же одни те, которые действуют и страждут за Христа и о Христе.

Как блаженный Давид, играя на гуслях, успокаивал давимого злым духом Саула (1 Цар. 16:23), так всякое слово духовное, сладостное по проникающим его мысленным созерцаниям, успокаивает страждущий эпилепсией ум, освобождая его от давящей его злой совести.
«Он был белокур, с красивыми глазами и приятным лицем» (1 Цар. 16:12), подобно великому Давиду, есть тот, кто при светлости жизни по Богу имеет светозарное подобно ей и слово ведения. В таких добрая деятельность сочетавается с созерцанием, — и первая блестит разными видами добродетелей, а вторая светит божественными помышлениями.

Бог, приводя в бытие разумное и умное существо по высочайшей благости Своей, сообщил этим тварям четыре Божественные свойства, их содержащие, охраняющие и спасающие: бытие, вечное бытие, благость и премудрость. Из них два первых даровал существу, а два последних — нравственной способности: существу — бытие и вечное бытие, а нравственной способности — благость и премудрость, чтобы тварь делалась тем по причастию, что Он Сам есть по существу. Поэтому и сказано, что человек сотворен по образу и по подобию Божию: сотворен по образу, — как существующий — Существующего, как вечносуществующий — Вечносуществующего, хотя и не безначально, впрочем, бесконечно; сотворен по подобию, как благой — Благого, как премудрый — Премудрого, тем бывая по благодати, чем Бог есть по естеству. По образу Божию есть всякое существо разумное, по подобию же одни добрые и мудрые.

...Насколько ум прилепляется к вещам мира сего, настолько порабощается им и презирает заповедь Божию, преступая ее небоязненно.

Как от духа через разумное сочетание добродетелей одной с другою в душе делается одежда нетленная, которая является доброю и преславною, так от плоти через растление разных страстей, по сродству их одной с другой, производится для нее некая одежда нечистая и испачканная, являющая собою, какова душа, налагая на нее другой образ и подобие вместо Божественного.

Хороши бывают и страсти в руках ревнителей о доброй и спасительной жизни, когда, мудро отторгнув их от плотского, употребляем к приобретению небесного; именно: когда вожделение соделываем стремительным движением духовного возжелания Божественных благ; сластолюбие — живительным радованием под действием восхищения ума Божественными дарами; страх — предостерегательным старанием о том, как бы не подвергнуться будущему мучению за прегрешения; печаль — раскаянием, направленным на исправление настоящего зла; и, коротко сказать, когда страстями этими будем пользоваться к уничтожению или предотвращению настоящего или ожидаемого зла, равно как к приобретению и сохранению добродетели и знания, подобно тому как мудрые врачи уничтожают или предотвращают имеющееся уже в теле повреждение от яда или имеющее проявиться телом ядовитого зверька ехидны.

Раздражительную силу души обуздывай любовью; вожделевательную умерщвляй воздержанием; мыслительную воскрыляй молитвою — и свет ума никогда не помрачится в тебе.

Страждущий за попрание Божией благодати, если познает цель врачующего его Божественного промышления, то и случившуюся прискорбность с благодарностью принимает, радуясь, и грех, за который наказывается, охотно исправляет, а кто нечувствительным остается к таким врачевательным намерениям, тот и данной ему благодати праведно лишается и предается смятению страстей, оставлен будучи в дело приводить то, к чему внутри имел расположение и стремление.

В отсутствие предмета страсти не почитай себя имеющим совершенное бесстрастие. Но когда и предмет появится, а ты останешься нетронутым ни им, ни после воспоминанием о нем, тогда знай, что ты вступил в пределы его. Однако ж и тогда не будь беспечен: ибо хотя долговременная добродетель умерщвляет страсти, но если пренебрежешь о ней, то они опять возбудятся.

Первое бесстрастие есть совершенное воздержание от злых дел, видимое в новоначальных; второе — совершенное отвержение помыслов о мысленном согласии на зло, бывающее в тех, кто с разумом проходят путь добродетели; третье — совершенная неподвижность страстного пожелания, имеющее место в тех, которые от видимых вещей восходят к мысленным познаниям; четвертое бесстрастие есть совершенное очищение даже от самого простого и голого мечтания, образующееся в тех, которые через познание сделали ум свой чистым и ясным отражением Бога. Итак, очистивший себя от страстных дел, и освободившийся от мысленного на них согласия, и пересекший похотное к ним движение, и сделавший ум свой чистым даже от простого о них помышления, имея эти четыре главные бесстрастия, исходит из области тварей вещественных и вступает в чин существ мысленных.

Рождается Христос Бог и, с приятием плоти, имеющей разумную душу, соделывается Человеком, — Он, даровавший бытие всему сущему из несущего, Которого Дева родив преестественно, не лишилась никакого знамения девства. Ибо как Он Человеком соделался, не изменив естества и не преложив силы, так и родившую Его и Матерью соделывает, и сохраняет Девою, в одном и том же на чудо чудом указывая и вместе каждым из них прикрывая другое. Бог Сам по Себе, по естеству Своему, всегда таинственно сокровен, и если выводит иногда Себя из естественной Своей сокровенности, то так, что самым проявлением ее делает ее еще более сокровеннейшею. Так и в Своем рождении Человеком Он делает Деву рождающею Матерью, так, что само рождение соделывало неразрешимыми узы девства.

Познание Божественных вещей без приверженности к ним не убеждает ума совершенно презреть вещественное, но бывает подобно простому помыслу о чувственной вещи. Потому много можно найти людей, имеющих много познаний и в плотских страстях валяющихся, подобно свиньям в тине (2 Пет. 2:22). Ибо, очистившись несколько во время ревнования о добре и получив в известной мере познание о том, потом же обленившись, они уподобились Саулу, который, удостоившись царского престола, но недостойно его начав жить, со страшным гневом был с него свержен.

Поскольку многое потребно, чего верующие должны искать для богопознания и добродетели, каковы: освобождение от страстей, терпение искушений, разумение добродетелей и видов соответственных им деяний, изгнание пристрастия души к плоти, отчуждение расположения чувства к чувственному, совершенное отстранение ума от всего тварного, и — обще сказать — бесчисленное есть множество вещей, которые потребны для удаления от греха: и неведение, и стяжание ведения и добродетели, то Господь и сказал: и всё, чего ни попросите в молитве с верою, получите (Мф. 21: 22), выражая тем, что вообще всего, что способствует к богопознанию и добродетели, и притом этого одного, благочестивые с разумом и верою должны искать и испрашивать: ибо это все душеспасительно для нас, и Господь всегда подает это просящим у Него.

Как простой помысл о вещах человеческих заставляет ум презирать Божественное, так и простое знание Божественного не убеждает его совершенно презирать  человеческое, потому что здесь истина пребывает еще в тенях и гаданиях, и потому имеет нужду в блаженной приверженности святой любви, связующей ум с духовными созерцаниями и убеждающей предпочитать вещественному невещественное, чувственному мысленное и Божественное.

...Когда ум бывает в Боге, то сперва от пламенной любви ищет уразумения естества Его, но утешение находит при этом не из познания того, что есть в Нем, ибо это невозможно и невместительно равно для всякого сотворенного естества, а утешается познанием того, что окрест Его, как то: вечности, беспредельности, неописанности, благости, премудрости и силы вседетельной, всепромыслительной и всесудительной. И то только в Нем всякому постижимо, что Он беспределен, и самое познание недоведомости Его есть ведение, превосходящее ум...

Един Бог, Единица безначальная и пресущная, частей не имеющая и нераздельная; один и тот же и Единица и Троица.

Един есть Бог — безначальный, непостижимый всякую совершенно мысль исключающий о "когда" и "как" есть, как для всех недоступный и никакою тварью непознаваемый в естестве Своем.

Благ сущий Бог и, желая совершенно исторгнуть из нас семя зла, то есть желание удовольствий, лишающее ум Божественной любви, попускает диаволу наводить на нас притеснения и страдания, чтобы через скорби очистить душу от яда предшествовавших желаний и внедрить в нее ненависть и совершенное отвращение от таковых, льстящих одной чувственности, — как ничего полезного, кроме мучительных последствий, не доставивших при прежнем удовлетворении их, чтобы таким образом самую мучительную и человеконенавистную силу врага сделать обстоятельною причиною возвращения к добродетели тех, которые произвольно согрешили против нее.

Спастися искренне желает тот, кто не противится врачевательным лекарствам; лекарства же эти есть скорби и печали, разными несчастиями наводимые. Противящийся же бедам не знает ни того, какой торг идет у нас здесь, на земле, ни того, с какою прибылью отойдет он отсюда.

Кто показывает в себе ведение, осуществляемое деятельностью, и деятельность, одушевляемую ведением, тот обрел точный способ истинного в нас богодействия. Кто же имеет какую-либо из сих черт разъединенную с другою, тот или ведение сделал пустою фантазиею... или деятельность  превратил в бездушного идола. Ибо ведение недеятельное ничем не разнится от мечтаний фантазии, не имея в подтверждение свое деятельности, и деятельность неосмысленная есть то же, что идол, не имея одушевляющего ее ведения.

Пока кто в этой жизни находится, прежде, сколько бы ни был совершен, по здешнему состоянию, в деятельности и умозрении, отчасти только имеет и знание, и пророчество, и залог Святого Духа, но не во всей полноте, — имея некогда прийти в совершенное состояние, которое достойным показывает истину лицом к лицу, как она есть сама в себе: так что он не часть только полноты будет иметь, но самую полноту всю будет носить в себе по причастию.

Живущий не для себя, а для Бога бывает исполняем Божественных даров, которые не всегда явны бывают по причине угрожающего нападения страстей.

Воздержание учит воздерживаться от всего, что не необходимой потребности удовлетворяет, а только доставляет удовольствие, не позволяет касаться ничего, кроме необходимого для жизни, не дает гоняться за приятным, а велит искать лишь полезного, и пищу и питие соразмерять с нуждою, не допускать в теле собираться излишней мокротности, и только жизнь тела поддерживать, соблюдая его свободным от похотных стремлений. Вот как воздержание иссушает похоть. Напротив, удовольствия, обилие нищи и пития разгорячают чрево и возжигают сильнейший позыв постыдной похоти, и влекут человека, как неразумное животное, к беззаконному смешению. Тогда глаза бывают бесстыжи, руки необузданны, язык говорит только то, что тешит слух, и ухо охотно слушает только суетное; ум пренебрегает Богом, и душа не только мысленно делает блуд, но и тело увлекает к неподобному деланию.

Гнев Божий есть болезненное чувство обучаемых; причиняется же это чувство болезненное наведением невольных неприятностей в жизни, которыми Бог часто приводит к скромности и смирению ум, гордящийся добродетелью и знанием, давая ему через них познать самого себя и сознать свою немощь, почувствовав которую, он отлагает суетное возвышение сердца.
Гнев Господа есть сокращение или пресечение подаяния Божественных даров, которое бывает на пользу всякому уму, высоко и много о себе думающему и хвалящемуся от Бога данными ему благами, как бы они были плодом его собственных добродетелей.

Блажен, кто воистину сознал, что Бог в нас, как в органах, совершает всякое дело и созерцание, добродетель и печение, победу и мудрость, доброту и истину...

Благорасположение к добродетели есть лицо умозрительствующего ума, как на небо, подъемлемое на высоту истинного ведения.

Из добродетелей иные суть телесные, а иные — душевные. Телесные суть: пост, бдение, спание на голой земле, служение, рукоделие, чтобы не быть в тягость другим, или для подаяния и прочее. А душевные суть: любовь, великодушие, кротость, воздержание, молитва и прочее. Итак, если случится, что по какой-либо нужде, или состоянию телесному, например по болезни или по другой подобной причине, мы не сможем исполнить... телесных добродетелей, то имеем снисходительное прощение от Господа, ведущего и причины тому; не исполняя же добродетелей душевных, никакого не будем иметь извинения, ибо они не подлежат таковым препятствиям.

Бог именуется и бывает Отцом по благодати только тех, которые о своем благодатном от Бога в духе рождении свидетельствуют добродетельными нравами. В сих нравах видится как бы лицо души, отображающее в добродетелях явные черты родившего ее Бога; и имеющие их располагают взирающих на них прославлять Бога, представляя свою жизнь для подражания как изряднейший образец добродетели. Ибо не голыми словами прославляется обыкновенно Бог, но делами правды, мо паче слов провозглашающими о Божеском велелепии.

Три начала побуждают нас к добру: семена добра в нас от природы, святые силы, и доброе произволение. Семена природы, — когда, например, как желаем, чтобы с нами поступали люди, так и мы поступаем с ними; или когда видим человека в тесноте и нужде, и естественно милосердуем о нем. Святые силы, — когда, чувствуя побуждение к доброму делу, обретаем в себе благое содействие, и успеваем. Наконец доброе произволение, — когда, различая добро от зла, избираем доброе.

Бог тех, которые хорошо совершили весь путь добродетелей, в непорочном течении деятельной жизни своей, вводит в область знания и как Свет показывает им пресветлые сокровища премудрости. Один и тот же Он есть и Путь, и Дверь, и Ключ, и Царство.

Возмогший трудами доброделания умертвить земные члены (Кол. 3:5), и через исполнение заповедей Слова победить сущий в нем мир, никакой не будет иметь скорби, как оставивший уже мир и начавший пребывать во Христе, Победителе мира страстного и всякого мира Подателя. Ибо не оставивший пристрастия к вещественному, конечно, будет иметь скорбь, изменяясь в чувствах вместе с изменением того, что изменчиво по  природе; а начавший быть во Христе ни под каким видом не восчувствует уже изменения в вещественном, каково бы оно ни было.

Если злопамятствуешь на кого, молись о нем и, молитвою отделяя печаль от воспоминания о зле, какое он причинил тебе, остановишь движение страсти; став же дружелюбным и человеколюбивым, совершенно изгонишь страсть из души. Когда же другой злобится на тебя, будь к нему ласков, смирен и живи с ним в добре, и избавишь его от страсти.

Знание по естеству есть добро, подобно тому и здравие. Но многим более пользы принесло противное. Ибо для злых знание бывает не на добро, хотя оно по естеству, как сказано, добро. Подобно не на добро бывает для них и здравие, и богатство, и радость, ибо не на полезное себе они употребляют их; для таковых полезнее противное тому, а следовательно, и это не зло в собственном смысле, хотя и кажется злом.

Думаю, что когда Господь и Бог наш научал учеников Своих, как должно молиться, то словами: не введи нас во искушение (Мф. 6:13) внушал отмаливаться от  искушений, в области произволения устрояющихся, т. е. от возбуждений похоти, колеблющих добрые расположения и намерения; а великий Иаков, братом Господа именуемый, научая подвизающихся за истину не поражаться находящими искушениями, имел в виду искушения непроизвольные, говоря: с великою радостью принимайте, братия мои, когда впадаете в различные искушения, (Иак. 1:2), т. е. непроизвольные, помимо воли нашей находящие, и причиняющие скорби и тяготы. Это ясно показывают следующие за тем и другим изречением слова, ибо там Господь присовокупляет: но избави нас от лукавого, а здесь великий Иаков наводит: зная, что испытание вашей веры производит терпение; терпение же должно иметь совершенное действие, чтобы вы были совершенны во всей полноте, без всякого недостатка.(Иак. 1: 3—4).

Творцом сущий от вечности, Бог по беспредельной Своей благости творит, когда захочет, единосущным Своим Словом и Духом. Не спрашивай: как же так, будучи благ всегда, Творец явился Он только ныне? Ибо и я тебе говорю, что неисследимая премудрость бесконечного Существа не подходит под человеческое ведение.
Творец от вечности предсуществовавшее в Нем ведение о всем сущем осуществил и произвел в дело, когда захотел. Ибо неуместно сомневаться о Боге Всемогущем, может ли Он осуществить что, когда захочет. Для чего Бог что сотворил — исследуй, ибо это можно познать, но как и почему не так давно, этого не испытывай, потому что это не подлежит твоему разуму. Ибо из Божественных вещей некоторые постижимы, другие же непостижимы для человека. Умозрение, если его не обуздывать, может в пропасть низвергнуть...

Лицемерие есть притворение дружбы, или ненависть, прикрываемая видом дружбы, или вражда, под прикрытием благоволения действующая, или зависть, подражающая характеру любви, или жизнь, красная притворным видом добродетели... или притворение праведности... или обман, имеющий вид истины, — что все ухитряются устроять в нравственной испорченности подражающие змию.

Отрекшийся от вещей мирских, как то: жены, имения и прочего, соделал монахом человека внешнего, а еще не внутреннего, отрешившийся же от страстных помыслов соделал таковым и внутреннего человека, т. е. ум. Внешнего человека легко сделать монахом, если только захотеть, но не мал подвиг сделать монахом внутреннего человека.

Естественные пожелания и удовольствия не подвергают укору тех, кто испытывают их, так как они есть необходимые следствия устроения нашего естества. Ибо естественное доставляет нам, и, помимо воли нашей, удовольствие — и пища, удовлетворяющая предшествовавший голод, — и питие, утоляющее томление жажды, — и сон, обновляющий силы, истощенные бодрствованием, — и все другое, что бывает у нас по естественным потребностям, необходимо для благосостояния нашего естества, и необходимое к приобретению добродетели для ревнителей о том. Все такое уместно и во всяком избегающем греховного движения в разумных, однако же, пределах, не допускающих, чтобы он подвергся через то рабству произвольно образующихся в нас укоризненных и противоестественных страстей, не имеющих другого в нас начала, кроме неуправляемого разумом движения естественных потребностей и пожеланий, которые и прирождены не с тем, чтобы идти нам в бессмертную и долговечную жизнь.