Авва Дорофей

Не плач происходит от слез, а слезы от плача. Если человек, находясь среди других, отсекает свою волю и не обращает внимания на чужие грехи, то приобретает плач. Ибо через сие собираются его помыслы и, собираясь таким образом, рождают в сердце печаль ради Бога (2 Кор. 7:10), а печаль эта — слезы.

Прежде, чем скажем или сделаем что-нибудь, испытаем, согласно ли это с волею Божией; и тогда, помолившись, скажем или сделаем это и повергнем немощь нашу перед Богом, и благость Его поможет нам во всем.

...Через упражнение в <пороке> мы принимаем некоторый чуждый и противный естеству навык, т. е. приходим в навык некоего губительного недуга, так что, если даже пожелаем, не можем исцелиться без многой помощи, без многих молитв и многих слез, которые могли бы преклонить к нам милосердие Христово.

Не желай знать пороков ближнего твоего и не принимай на него подозрений, внушаемых тебе врагом; если же они и возникают в тебе, по греховности нашей, то старайся обращать их в добрые помышления.

Если кого-нибудь хвалят, не должен ли он отвечать, говоря как бы со смирением? Молчать гораздо полезнее. Ибо если кто отвечает, то это значит, что он принимает похвалу, а это есть уже тщеславие. Даже и то, когда думает, что он отвечает смиренно, есть уже тщеславие; ибо если он те же слова, которые он сам говорит о себе, услышит от другого, то не может перенести их. Но случается, что похваливший, заключив из молчания его, что принял похвалу, соблазнится этим; как же должно поступать? Неизвестное подвизающийся должен предоставить Богу, да известит Он Сам слышащего. Почем знать, может быть, хваливший получил пользу от его молчания, полагая, что он не принял похвалы, а он думает, что тот соблазнился. Если соблазнившийся сам обнаружит это, тогда должно объяснить ему со смиренномудрием, говоря: «Прости меня, брат, я ничего не сознаю в себе доброго, потому и не нашел, что тебе отвечать; но помолись о мне Господа ради...» Случается, что иной действительно грешен и со смиренномудрием, а не по тщеславию говорит истину: неужели он и тогда не должен отвечать? Не должен, хотя бы и так было; ибо если он смиренномудрствует на время, но слушающий считает его смиренномудрым, и это будет тяготить его; потому что Господь сказал: горе вам, когда все люди будут говорить о вас хорошо (Лк. 6:26), относя это к грешникам, которые не имеют дел, а получают похвалу.

...Если ты будешь похотствовать, хотя бы ты сегодня и не прелюбодействовал, но похоть не перестанет внутренно смущать тебя, пока не вовлечет и в самое действие.

...Каждый получает вред или пользу от своего <душевного> устроения, и никто другой не может повредить ему, но если мы и получаем вред, то вред этот происходит... от устроения души нашей, ибо мы можем от всякого дела... получить и пользу, и вред. И скажу вам пример, дабы вы узнали, что это действительно так. Положим, что кому-нибудь случилось стоять ночью на некотором месте, — не говорю, чтобы то был монах, но кто-нибудь из городских жителей. И <вот> мимо него идут три человека. Один думает о нем, что он ждет кого-нибудь, дабы пойти и сделать блуд, другой думает, что он вор, а третий думает, что он позвал из ближнего дома некоего друга своего и дожидается, чтобы вместе с ним пойти куда-нибудь в церковь помолиться. Вот трое видели одного и того же человека, на одном и том же месте, однако не составили о нем эти трое одного и того же помысла, но один подумал одно, другой другое, третий еще иное, и очевидно, что каждый – сообразно со своим устроением.

Желающий, с помощью Божией, достигнуть благого устроения не должен говорить, что добродетели велики и он не может достигнуть их, ибо, кто так говорит, тот или не надеется на помощь Божию, или ленится посвятить себя чему-либо доброму. Назовите какую хотите добродетель и вы увидите, что от нас зависит исполнить ее, если хотим. Не обращай внимания на то, как далеко ты отстоишь от этой добродетели, чтобы не начать ужасаться. Не увлекайся такими размышлениями и не думай, чтобы добродетель превышала твои силы и была неисполнима, но положи только начало с верою в Бога, покажи Ему твое произволение и старание и увидишь помощь, которую Он подаст тебе для совершения добродетели.

...Мы знаем о Боге, что Он любит и щадит Свое создание, что Он есть источник премудрости и знает, как устроить все касающееся до нас, и что Ему нет ничего невозможного, но все служит воле Его. Мы должны также знать, что все, что Он ни делает, делает для нашей пользы, и должны принимать это... с благодарностью, как от Благодетеля и Благого Владыки, хотя бы то было и скорбное. Ибо все бывает по праведному суду, и Бог, Который столько милостив, не презирает ни малейшей нашей скорби.

Промысел Божий делает многое сверх нашего соображения и надежды. И иногда предполагаемое нами на опыте бывает иначе, и одним словом: во время искушения нужно иметь долготерпение и молиться, а не желать, как я сказал, и не полагать, что можно человеческими помыслами преодолеть помыслы бесовские.

Мы не знаем путей Промысла Божия, и потому должны предоставлять Ему устраивать все, касающееся нас.

Если мы во всем, что с нами ни случается, считаем виновными самих себя, а не других, то это приносит нам много добра и доставляет великое спокойствие и преуспеяние. И тем более должны мы так воспринимать происходящее, что ничего не бывает с нами без Промысла Божия.

Главная причина всякого смущения, если мы основательно исследуем, есть та, что мы не укоряем самих себя. Оттого проистекает всякое расстройство, оттого мы никогда не находим покоя. И нечего удивляться, когда слышим от всех святых, что нет другого пути, кроме этого. Мы видим, что никто, минуя этот путь, не обрел покоя, а мы надеемся получить спокойствие или полагаем, что идем правым путем, никогда не желая укорять самих себя. Поистине если человек совершит и тьмы добродетелей, но не будет держаться этого пути, то он никогда не перестанет оскорбляться и оскорблять других, теряя через то все труды свои. Напротив, какую радость, какое спокойствие имеет тот, кто укоряет самого себя! Куда бы ни пошел укоряющий себя, как сказал Авва Пимен, какой бы ни приключился ему вред, или бесчестие, или иная какая-либо скорбь, он уже предварительно считает себя достойным всякой скорби и никогда не смущается. Есть ли что беспечальнее такого состояния?

...Святой Антоний сказал: «Великий подвиг человека состоит в том, чтобы он перед лицем Божиим возлагал все согрешение свое на себя и ожидал бы искушения до последнего издыхания».

...Если ты, пребывая в келье, рассеиваешься мыслями, укоряй себя во всем и повергни немощь твою перед Богом. Он поможет тебе и укрепит тебя преуспеть о Нем.

Полагающемуся на свой разум или на свое суждение невозможно повиноваться или последовать доброму делу ближнего.

Подлинно когда оправдание соединится с волею, то это есть совершенная смерть, великая опасность, великий страх; тогда окончательно падает несчастный. Ибо кто заставит такого верить, что другой человек более его знает, что ему полезно? Тогда он совершенно предается своей воле, своему помыслу, а, наконец, враг, как хочет, устраивает его падение. Поэтому сказано:«Зло причиняет себе, кто ручается за постороннего; а кто ненавидит ручательство, тот безопасен» (Притч. 11:15). Ибо не только самое наставление ненавидит лукавый, но даже и самого голоса, произносящего оное, не может слышать, даже ненавидит и самый голос наставления, т.е. то самое, когда говорят что-либо, служащее к наставлению.

Мы оправдываем самих себя, что держимся своей воли и следуем самим себе. Все это исчадия гордости, враждебной Богу.

Почему враг любит полагающихся на себя? — Потому что они помогают диаволу и сами себе строят козни. Я не знаю другого падения монаху, кроме того, когда он верит своему сердцу.

Тогда только человек видит непорочный путь Божий, когда оставит свою волю. Когда же повинуется своей воле, то не видит, что непорочны пути Божии; но если услышит что-либо, относящееся к наставлению, он тотчас порицает это, унижает, отвращается от этого и действует напротив; ибо как ему перенести что-либо или послушаться чьего-либо совета, если он держится своей воли!

Достигший отсечения своей воли достиг места покоя.

Отсечение своей воли есть кровопролитие, и для достижения этого человек должен потрудиться до смерти и отвергать свою волю.

Ничто не приносит такой пользы людям, как отсечение своей воли, и поистине от этого человек преуспевает более, чем от всякой другой добродетели.

Видел ли ты падшего, — знай, что он последовал самому себе. Нет ничего опаснее, нет ничего губительнее этого.

Будучи страстными, мы отнюдь не должны веровать своему сердцу, ибо кривое правило и прямое кривит.

Быть свободным от славолюбия и тщеславия могут только те, которые сбросили с себя ветхого человека.

Как облеченный в шелковую одежду, если бросить на него рубище нечистое, отбегает, чтобы не замарать своего драгоценного одеяния, так и святые, будучи облечены в добродетели, убегают человеческой славы, чтобы не оскверниться ею. А ищущие славы подобны нагому, который желает найти хотя малое рубище или иное что-либо, дабы покрыть свой стыд; так и необлеченный в добродетели ищет славы человеческой.

Если ты настоятель братии, пекись о них с сокрушенным сердцем и снисходительным милосердием, наставляя и обучая их добродетелям делом и словом, а более делом, потому что примеры действительнее слов.

Приобретем и мы любовь, приобретем снисходительность к ближнему, чтобы сохранить себя от пагубного злословия, осуждения и уничижения, и будем помогать друг другу, как своим собственным членам.

...Через сокрушение сердечное человек делается послушным заповедям, освобождается от зла, приобретает добродетели и потом восходит в покой свой.

...Хотя мы еще не достигли совершенства, но самое сие желание есть уже начало нашего спасения; от этого желания мы начнем с помощию Божиею и подвизаться, а через подвиг получаем помощь к стяжанию добродетелей.

Кто вначале понуждает себя, то, продолжая подвизаться, он мало-помалу преуспевает и потом с покоем совершает добродетели, поскольку Бог, видя, что он понуждает себя, подает ему помощь.

Желающий, с помощью Божией, достигнуть благого устроения, не должен говорить, что добродетели велики, и он не может достигнуть их, ибо кто так говорит, тот или не уповает на помощь Божию, или ленится посвятить себя чему-либо доброму.

Усиленно обуздывай органы чувств твоих: зрения, слуха, обоняния, вкуса и осязания, и преуспеешь благодатью Христовою.

Поскольку каждый оправдывает себя, каждый позволяет себе ничего не соблюдать, а от ближнего требуем исполнения заповеди, потому мы и не можем прийти в познание доброго.

Когда Бог сотворил человека, Он всеял в него нечто Божественное, как бы некоторый помысел, имеющий в себе, подобно искре, и свет, и теплоту; помысел, который просвещает ум и показывает ему, что доброе и что злое, — это называется совестью, а она есть естественный закон. Это те кладези, которые, как толкуют святые отцы, искапывал Исаак, а филистимляне засыпали (Быт. 26). Последуя этому закону, т. е. совести, патриархи и все святые, прежде написанного закона, угодили Богу. Но когда люди через грехопадение зарыли и попрали ее, тогда сделался нужен закон написанный, стали нужны святые пророки, нужно сделалось самое пришествие Владыки нашего Иисуса Христа, чтобы открыть и воздвигнуть <совесть>; чтобы засыпанную эту искру снова возжечь хранением святых Его заповедей.
Ныне в нашей власти или опять засыпать ее, или дать ей светиться в нас и просвещать нас, если будем повиноваться ей. Ибо когда совесть наша говорит нам сделать что-либо, а мы пренебрегаем этим, и когда она снова говорит, а мы не делаем, но продолжаем попирать ее, тогда мы засыпаем ее, и она не может уже явственно говорить нам от тяготы, лежащей на ней, но как светильник, сияющий за завесою, начинает показывать нам вещи темнее. И как в воде, помутившейся от многого ила, никто не может узнать лица своего, так и мы по преступлении не разумеем, что говорит нам совесть наша, так что нам кажется, будто ее вовсе нет у нас. Однако нет человека, не имеющего совести, ибо она есть... нечто Божественное и никогда не погибает, но всегда напоминает нам полезное, а мы не ощущаем этого, потому что, как уже сказано, пренебрегаем ею и попираем ее.

...Берегитесь, братия, пренебрегать малым, берегитесь презирать его, как малое и ничтожное; оно не малое, потому что через него образуется худой навык. Будем же внимать себе и заботиться о легком, пока оно легко, чтобы оно не стало тяжким: ибо и добродетели, и грехи начинаются от малого и приходят к великому добру и злу. Поэтому заповедует нам Господь блюсти свою совесть и как бы особенно увещевает каждого из нас, говоря: посмотри, что ты делаешь, несчастный! Опомнись, помирись с соперником твоим, пока ты на пути с ним (Мф. 5: 25). Потом указывает бедственные последствия от несоблюдения этой заповеди: чтобы соперник не отдал тебя судье, а судья не отдал бы тебя слуге, и не ввергли бы тебя в темницу; (Мф. 5, 25). А затем что? — истинно говорю тебе: ты не выйдешь оттуда, пока не отдашь до последнего кодранта. (Мф. 5, 26). Ибо совесть обличает нас, как я уже сказал, и в добре, и во зле, и показывает нам, что делать; и опять она же осудит нас в будущем веке. Поэтому и сказано: пока не отдал тебя судье (Мф. 5: 25) и прочее.

...Хранение совести многоразлично: ибо человек должен сохранять ее в отношении к Богу, к ближнему и к вещам. В отношении к Богу хранит совесть тот, кто не пренебрегает Его заповедями и даже в том, чего не видят люди и чего никто не требует от нас, он хранит совесть свою в отношении к Богу втайне. Например: обленился ли кто в молитве, или страстный помысл вошел в сердце его, а он не воспротивился ему и не восстягнул себя, но принял его; также, если кто, видя ближнего, делающего или говорящего что-либо, и, как обыкновенно случается, осудил его; короче сказать, все, что бывает втайне, чего никто не знает, кроме Бога и совести нашей, должны мы хранить; и сие-то есть хранение совести в отношении к Богу. — А хранение совести в отношении к ближнему требует, чтобы не делать отнюдь ничего такого, что, как мы знаем, оскорбляет или соблазняет ближнего делом, или словом, или видом, или взглядом: ибо и видом, как я часто повторяю, даже и взглядом можно оскорбить брата. Короче сказать, человек не должен делать ничего такого, о чем знает, что он делает это с намерением оскорбить ближнего. Сим оскверняется его совесть, сознающая, что это сделано с тем, чтобы повредить брату или опечалить его; и сие-то значит хранить свою совесть в отношении к ближнему. А хранение совести в отношении к вещам состоит в том, чтобы не обращаться небрежно с какою-либо вещью, не допускать ей портиться и не бросать ее как-нибудь; а если увидим что-либо брошенное, то не должно пренебрегать сим, хотя бы оно было и ничтожно, но поднять и положить на свое место.

Постараемся, братия, хранить совесть нашу, пока мы находимся в этом мире, не допустим, чтобы она обличала нас в каком-либо деле; не будем попирать ее отнюдь ни в чем, хотя бы то было и самое малое. Знайте, что от пренебрежения этого малого и, в сущности, ничтожного, мы переходим и к пренебрежению великого.

...Иной служит больному, но служит для того, чтобы иметь награду, это... неразумно. И потому, если с ним случится что-либо скорбное, то это легко удаляет его от того доброго дела, и он не достигает конца его, потому что делает его неразумно. А разумно служащий служит для того, чтобы приобрести милостивое сердце, чтобы приобрести чувство сострадания; ибо кто имеет такую цель, тот, что бы ни случилось с ним, скорбь ли извне, или сам больной помалодушествует против него, он без смущения переносит все это, взирая на свою цель и зная, что более больной благотворит ему, нежели он больному. Поверьте, что кто разумно служит больным, тот освобождается и от страстей, и от браней. Я знаю брата, который терпел брань от нечистых помыслов и освободился от нее тем, что разумно служил больному, страдавшему водяною болезнью. И Евагрий говорит о некоем великом старце, что он одного из братий, смущаемого ночными мечтаниями, освободил от таковых мечтаний, повелев ему поститься и служить больным; и вопрошаемый о сем говорил, что сии страсти ничем так не погашаются, как состраданием.

Если врач, пекущийся о больном, получает награду, не тем ли более тот, кто по силе своей во всём сострадает ближнему?

Невозможно душе пребывать в одном и том же состоянии, но она всегда преуспевает или в лучшем, или в худшем. Поэтому каждый желающий спастись должен не только не делать зла, но обязан делать и добро. Если кто-нибудь привык обижать, то он должен не только не обижать, но и поступать по правде; если он был блудник, то он должен не только не предаваться блуду, но и быть воздержным; если был гневлив, должен не только не гневаться, но и приобрести кротость; если кто гордился, то он должен не только не гордиться, но и смиряться. И это-то значит: «Уклонися от зла и сотвори благо» (Пс. 33:15). Ибо каждая страсть имеет противоположную ей добродетель.

Сперва должно быть положено основание, т. е. вера: ибо без веры, как говорит Апостол, невозможно угодить Богу (Евр. 11:6), и потом на этом основании человек должен строить здание равномерно: случилось ли послушание, он должен положить один камень послушания; встретилось ли огорчение от брата, должен положить один камень долготерпения; представился ли случай к воздержанию, должен положить один камень воздержания. Так от всякой добродетели, для которой представляется случай, должно полагать в здание по одному камню и таким образом возводить его со всех сторон, полагая то камень сострадания, то камень отсечения своей воли, то камень кротости и т. п. И при всем том должно позаботиться о терпении и мужестве; ибо они есть краеугольные камни, ими связывается здание и соединяется стена со стеною, почему они не наклоняются и не отделяются одна от другой. Без терпения и мужества никто не может совершить ни одной добродетели. Ибо если кто не имеет мужества в душе, тот не будет иметь и терпения, а у кого нет терпения, тот решительно ничего не может совершить. Поэтому и сказано: «в терпении вашем спасайте души ваша» (Лк. 21:19).
Строящий должен также на каждый камень класть известь; ибо если он положит камень на камень без извести, то камни выпадут и дом обрушится. Известь есть смирение, потому что она берется из земли и находится у всех под ногами. А всякая добродетель, совершаемая без смирения, не есть добродетель.

Если мы поистине хотим спастись, то мы должны всею силою и со всем усердием любить истину и охранять себя от всякой лжи, чтобы она не отлучила нас от истины и жизни.

Хотящие же спастись не обращают внимания на недостатки ближних, но всегда смотрят на свои собственные и преуспевают.

Пусть дело не исполнится так, как вы хотите, но будет так, как случится и как требует того нужда, нежели, чтобы от усилия вашего или самооправдания, хотя бы они и были благовидны, вы смущали или оскорбляли друг друга и через то теряли многое ради малого. Случается же часто, что иной теряет и то и другое и совершенно ничего не исполняет, ибо таково свойство любящих спорить.

Есть два страха: один первоначальный, а другой совершенный... Один свойственен, так сказать, начинающим быть благочестивыми, другой же страх — святых, достигших в меру совершенной любви. Например, кто исполняет волю Божию по страху мук, тот еще новоначальный, ибо он не делает добра для самого добра, но по страху наказания. Другой же исполняет волю Божию из любви к Богу, любя Его, собственно, для того, чтобы благоугодить Ему. Сей знает, в чем состоит существенное добро; он познал, что значит быть с Богом. Этот-то имеет истинную любовь, которую святой называет совершенною. И эта любовь приводит его в совершенный страх, ведь такой человек боится Бога и исполняет волю Божию уже не по боязни наказания, уже не дня того, чтобы избегнуть мучений, но потому, что он, вкусив самой сладости пребывания с Богом, боится отпасть, боится лишиться ее. И этот совершенный страх, рождающийся от этой любви, изгоняет первоначальный страх; а потому-то Апостол и говорит: совершенная любовь изгоняет страх (1 Ин. 4:18).

Отгоняем же страх Божий от себя тем, что делаем противное этому: не имеем ни памяти смертной, ни памяти мучений; тем, что не внимаем самим себе и не испытываем себя, как проводим время, но живем нерадиво и обращаемся с людьми, не имеющими страха Божия, и тем, что не охраняемся от дерзновения; это последнее хуже всего: это совершенная погибель. Ибо ничто так не отгоняет от души страх Божий, как дерзость.

...Человек приобретает страх Божий, если имеет память смерти и память мучений, если каждый вечер испытывает себя, как он провел день, и каждое утро — как прошла ночь, если не будет дерзновенен в обращении и, наконец, если будет находиться в близком общении с человеком, боящимся Бога.

Невозможно кому-либо разгневаться на ближнего, если он сердцем своим сперва не вознесется над ним, если не уничижит его, и не сочтет себя высшим его.