Не нужно нам довольствоваться тем одним, чтоб желать, чего хочет Бог, но надлежит еще желать этого, как, когда, почему и для чего хочет того Он. Ибо если в деле будет недостаток хоть по одному какому обстоятельству, или если мы будем совершать его не от всего произволения и не всеусиленно, то явно, что оно несовершенно и есть и именуется.

Во всех случаях не давай воли своим желаниям, а держи их в своей власти, направляя все исключительно к одной главной цели — стоянию в воле Божией и хождению по воле Божией. Ибо тогда и желания твои все будут правы и благочестны, и ты при всякой неприятной случайности будешь пребывать в покое, упокоеваясь в воле Божией. Искренно веруя, что с тобою ничто не может случиться помимо воли Божией, и ничего не желая, кроме пребывания в деятельном исполнении воли Божией, ты, как само собой очевидно, всегда будешь иметь только то, чего желаешь, что бы когда ни случилось с тобою.

Если ты желаешь предохранить себя от утаенных препятствий на пути к совершенству, если желаешь успешно установиться в таком благонастроении, чтобы и желать, и делать все только ради того, что того хочет Бог, только во славу Его и для благоугождения Ему, и для работания Ему одному, желающему, чтобы в каждом деле нашем и в каждом помышлении нашем Он один был и Началом и Концом, — поступай следующим образом: когда предстоит тебе какое дело, согласное с волею Божиею или само по себе хорошее, не склоняй тотчас воли своей к нему и не вожделей его, если прежде не вознесешься умом Своим к Богу, чтоб уяснить, что есть прямая воля Божия на то, чтобы желать и совершать такие дела, и что они благоугодны Богу. И когда так сложишься в мыслях, что самою волею Божиею будет определяться у тебя склонение воли твоей, тогда вожделей его и совершай ради того, что этого желает Бог, ради одного Ему благоугождения и лишь во славу Его.

Кроме обучающего упражнения ума своего, необходимо тебе управлять и волею своею так, чтоб не позволять ей склоняться на пожелания свои, а, напротив, вести ее к тому, чтоб она совершенно единой была с волею Божиею. И при этом помни, что недостаточно для тебя того одного, чтоб желать и искать всегда приятного Богу, но надлежит еще, чтобы ты желал этого как движимый Самим Богом, и для той единой цели, чтобы угодить Ему от чистого сердца. Для устояния в каковой цели мы выдерживаем более сильную борьбу с естеством своим... Ибо естество наше так склонно к угождению себе, что во всех делах своих, даже самых добрых и духовных, ищет успокоения и услаждения себя самого, и этим незаметно и похотливо питается, как пищею. От сего бывает, что, когда предстоят нам духовные дела, мы тотчас устремляемся к ним; однако же не как движимые волею Божиею, или не с той одной целью, чтобы угодить Богу, но ради того утешения и радования, какое порождается в нас, когда желаем и ищем того, чего хочет от нас Бог. Такое самообольщение бывает тем скрытнее и потаеннее, чем выше само по себе и то духовнее, чего желаем.

В этой невидимой борьбе две воли, существующие в нас, воюют между собою: одна принадлежит разумной части души и потому называется волею разумною, высшею; а другая принадлежит чувственной нашей части и потому называется волею чувственною, низшею, в общем же называется она волею бессловесною, плотскою, страстною. Высшая воля желает всегда одного добра, а низшая — лишь зла. То и другое совершается само собою, почему ни доброе желание само по себе не вменяется нам в добро, ни злое во зло. Вменение зависит от склонения нашего свободного произволения; почему, когда склоняемся мы произволением своим на доброе желание, оно вменяется нам в добро; а когда склоняемся на злое желание, оно вменяется нам во зло. Желания эти одно другому сопутствуют: когда приходит доброе желание, тотчас выступает против него желание злое, и когда приходит желание злое, тотчас выступает против него желание доброе. Произволение же наше свободно следовать тому и другому, и к какому желанию склоняется оно, то и бывает на этот раз победительным. В этом и состоит вся невидимая наша духовная брань, цель ее для нас должна состоять в том, чтобы никак не позволять свободному произволению своему склоняться на желание низшей, плотской и страстной воли, а всегда следовать одной воле высшей, разумной; ибо она есть воля Божия, следовать которой есть коренной закон нашего существования.

Воображение чувственных предметов много докучает и много беспокойств причиняет тем, кои ревнуют всегда пребывать с Богом; ибо оно отвлекает внимание от Бога и наводит его на суетное, а между ним и на греховное, и тем возмущает внутреннее наше доброе настроение. Это страдаем мы не наяву только, но и во время снов, в которых впечатление нередко продолжается не на один день. Как воображение есть сила неразумная, действующая большей частью механически, по законам сочетания образов, духовная же жизнь есть образ чистой свободы; то само собой разумеется, что его деятельность несовместима с сею жизнию... <Потому> знай, что как Бог есть вне всех чувств и всего чувственного, вне всякого вида, цвета, меры и места, есть совершенно безобразен и безвиден, и хотя везде есть, но есть превыше всего; то Он есть и вне всякого воображения... Отсюда само собою следует, что воображение есть такая сила души, которая по природе своей не имеет способности пребывать в области единения с Богом. Знай, что и Люцифер первый из ангелов, будучи прежде выше всякого неразумного воображения и вне всякого вида, цвета и чувства, как ум мысленный, невещественный, безвидный и бестелесный, когда потом возмечтал и наполнил ум свой образами равенства Богу, ниспал от оного безвидного, безобразного, бесстрастного и простого безвеществия ума, в это многовидное, многосоставное и дебелое воображение... и таким образом из ангела безвидного, безвещественного и бесстрастного сделался диаволом, некако вещественным, многовидным и страстным. Но каким стал он, такими же сделались и слуги его, все демоны <...>
Из сего уразумей, возлюбленный, что так как многовидная фантазия есть изобретение и порождение диавола, то она для него премного вожделенна и пригодна для погублении нас. Святые отцы справедливо называют ее мостом, чрез который душеубийственные демоны проходят в душу, смешиваются с нею и делают ее пчельником трутней, жилищем срамных, злых и богопротивных помыслов и всяких нечистых страстей душевных и телесных. Знай, что по святому Максиму, великому богослову, и первозданный Адам создан от Бога не воображательным. Ум его, чистый и безвидный, будучи и в деятельности своей умом, не принимал сам вида или образа от воздействия чувств или от образов вещей чувственных; но не употребляя этой низшей силы воображения и не воображая ни очертания, ни вида, ни размера, ни цвета сих вещей, высшею силою души, т. е. мыслию чисто невещественно и духовно, созерцал одни чистые идеи вещей или их значения мысленные. Но человекоубийца диавол, как сам пал от мечтания о богоравенстве, так довел и Адама до того, что он стал мечтать умом своим о равенстве Богу и пал от такого своего мечтания; и за то из мысленной оной равноангельской, чистой, разумной и безобразной жизни низринут был в эту чувственную, многосоставную, многовидную, в образы и мечтания погруженную жизнь, в состояние неразумных животных. Ибо быть погруженным в образы или жить в них и под влиянием их есть свойство неразумных животных, а не существ разумных. После же того, как ниспал человек в такое состояние, кто может сказать, в какие страсти, в какое злонравие и в какие заблуждения введен он был своим воображательным мечтанием? Нравоучение наполнил разными обольщениями, физику — многими лжеучениями, богословие – непотребными и нелепыми догматами и баснями. И не древние только, но и новейшие мыслители, желая любомудрствовать и говорить о Боге и о божественных, простых и недоступных воображению и фантазии таинствах <ибо в этом труде должна работать высшая сила души — ум> и приступив к сему делу прежде очищения своего ума от страстных видов и воображательных образов чувственных вещей, вместо истины нашли ложь. И что особенно многобедственно, они эту ложь свою заключили в объятия души и сердца и держат крепко, как истину, выражающую действительность.

Кто подвигаем бывает на дела одним сознанием воли Божией на то, и одним желанием угодить через то Богу, тот никогда не желает одного дела больше другого, хотя бы одно из них было высоко и велико, а другое низко и малозначительно, но одинаковое имеет расположение воли к обоим им, поскольку они угодны Богу. Потому такой человек, высокое ли и великое какое дело делает, или низкое и малозначительное, одинаково бывает спокоен и доволен, потому что всесторонне объят он главным своим намерением и главною своею целью — всегда и во всех делах своих быть лишь угождающим Богу, в жизни ли то, или в смерти...

Не должно отнюдь... бегать того, что может служить поводом к стяжанию добродетели, но наипаче надлежит всегда принимать то с радостью, как только представится тебе что подобное, почитая наиболее честными и достолюбезными такие случаи, которые неприятны для твоего сердца и никакого не возбуждают сочувствия. Предсказываю тебе, что с Божиею помощью, действительно и будешь так поступать, если добре напечатлеешь в уме своем следующие помышления.
Во-первых, должно тебе сознать, что встречающиеся тебе случаи к добродетели суть самые пригодные для тебя средства к стяжанию ее, Богом тебе поданные, по твоей молитве. Возжелав стяжать добродетель, ты, конечно, молился Богу, чтобы Он даровал тебе ее; молясь же о том, ты не мог не молиться и о способах и средствах к получению такого дарования. Но Бог не дает, например, добродетели терпения без прискорбностей и добродетели смирения без смирительных случаев унижения и бесчестия. Потому после того, как ты помолился о сих добродетелях, Он и послал тебе соответственные им случаи. Что же ты теперь делаешь, убегая от них и отвращаешься? Отвергаешь помощь Божию, о коей молился, и <противишься дару Божьему>.
Итак, положи любезно встречать представляющиеся тебе случаи к добродетелям, и тем любезнее, чем в большее поставляют они тебя затруднение. Ибо в таких случаях наши добродетельные деяния вызывают большое мужество и обнаруживают большую силу нравственную; а чрез это мы всякий раз делаем значительнейший шаг по пути добродетели, что исключительно и должны мы иметь всегда в цели.
Оговорюсь, однако же, что, советуя тебе пользоваться особенно важными случаями к добродетели, я не имею в мысли внушить тебе презирать маловажные к тому случаи и пропускать их с небрежением. Нет, надо неопустительно пользоваться теми и другими, чтоб всегда быть в трудах по доброделанию. Например, терпеливо переносить должно не только наглую брань и поношение, и даже удары, если случится, но и косой взгляд и презрительную мину, или колкое слово. Достодолжные действия наши в таких маловажных случаях, как имеющие возможность чаще проявляться, потому что и случаев таких больше, в непрерывном напряжении поддерживают нашу нравственную силу и тем укрепляют нас держать себя, как должно и в важнейших случаях. Пропуская же небрежно такие случаи, мы расслабляем свою нравственную силу и делаем ее менее способною на дела важные.
Во-вторых, восставь в себе убеждение и веру, что все случающееся с нами случается по Божию изволению на пользу нам, да плод некий духовный получим через то. Хотя об ином из этого, каковы наши и прочих людей грехи, нельзя полагать, что они происходят от изволения Божия деятельного; но всяко и они бывают не без изволения Божия попустительного, на вразумление и смирение нас. Что же касается до прискорбностей и страданий, по нашей ли вине бывающих, или по злобе других, то Бог Сам посылает их, желая, чтоб мы помучились и пострадали в них, для стяжания того блага добродетели, которое несомненно получим, если достодолжно перетерпим посланное нам от Него, — и по другим судам Своим,  сокровенным от нас, однако ж несомненно праведным и благословным.

Признаком преуспеяния служит то, если вступивший на путь добродетели ревностно течет по нему с твердою решимостью не сходить с него, как бы трудно это ни было, и каких бы жертв ни требовало, несмотря ни на случающиеся по временам охлаждения и омрачения души, ни на оскудение духовных утешений и благодатных радований, какое попускается по Божескому о нас промышлению, на пользу нам.
Вторым, не менее верным признаком преуспеяния служит степень силы брани, какую воздвигает против добрых решений и дел плоть. Чем более слабеет сия брань, тем более преуспеяние в добродетели явно подвигается вперед. Потому когда не чувствуешь борьбы или нападок со стороны низшей чувственной части своей, особенно в то время, когда имеешь перед глазами возбудительный к тому случай, то можешь верить, что добродетель твоя  довольную уже восприяла силу. Но и то, если ты начал совершать дела свои на пути добродетели с большею готовностью и радостью духовною, чем прежде, можешь почитать признаком преуспеяния в добродетели, даже еще более верным, чем усмирение плоти.
При всем том, однако ж, не следует питать полную уверенность в том, что мы совершенно установились в искомой добродетели или окончательно победили какую-либо страсть, хотя бы иной раз долгое время не чувствовали приражений и движений ее, потому что тут может скрываться злая кознь человеконенавистного дьявола и лукавство живущего в нас греха, по которым нередко представляется нам в себе добром и по сокровенной гордости нашей признается таковым то, что поистине есть совершенно противоположного свойства. И кроме того, если помыслим о совершенстве, к какому призывает нас Бог, то, хотя бы мы уже довольное время шли путем добродетели, скорее подумаем, что едва ли и начало достодолжной жизни положено нами, нежели что мы уже установились в ней. Потому святые отцы называют несовершенною, не чуждою недостатков жизнь и самых совершенных людей.

Времени, сколько нужно упражняться в добродетели, чтобы установиться в ней, определить нельзя умозрительно. Это пусть уже всякий сам для себя полагает, судя по своему состоянию, своим обстоятельствам и своим успехам в духовной жизни, особенно же по рассуждению своего старца, или духово отца, руководящего его. Впрочем, у кого ревность о преуспеянии жива и он не останавливается ни перед какими трудностями и средствами, у того скоро обнаружится явно немалый успех.

Для стяжания добродетелей требуется душа мужественная и великая, и воля не какая-нибудь слабая и вялая, но решительная и сильная, с верным предзрением многих препятствий и тяжелых трудов и с готовностью все их поднять и перенести. В основе таких расположений должны лежать крепкое желание каждой добродетели и всей добродетельной жизни, и пламенная о том ревность.
Итак, не ленись возгревать свою ревность о добродетели, с сердечным участием размышляя, как благородна Богу добродетельная жизнь, как прекрасна и высока добродетель сама по себе, и как для нас она необходима и благотворна, ибо в ней начало и конец истинного нашего совершенства и преуспевания в нем.

В обыкновенном путешествии чем дальше идет путник, тем более увеличивается его утомление; в течении же путем духовной жизни, чем больше кто продляет путь, простираясь вперед, тем большую приобретает силу и мощь для дальнейшего шествия. Причина этому та, что трудами на пути добродетели низшая наша часть, т. е. плоть, которая своим восстанием против духа и делает путь добродетели жестоким и многотрудным, все более и более ослабевает в своем противоборстве духу; между тем как часть высшая, где и обитает добродетель, т. с. дух, все более и более укрепляется и делается мощною. Почему чем более преуспеваем мы в добродетели и добре, тем более умаляется та прискорбная трудность, какую встречаем в начале вступления на этот путь. К тому же при этом некая сокровенная сладость, Богом подаваемая, соединяется с нашим сердцем и час от часу увеличивается. Вследствие чего, простираясь вперед, все с большею и большею охотой и силой, легко восходим от добродетели к добродетели и достигаем наконец самого верха совершенства духово, где душа начинает делать всякое добро, уже не как с усилием ведомая, без всякого вкуса, но с охотным стремлением и радостью. Ибо подавив и победив страсти и отказавшись от всего тварного, живет она теперь в Боге, и в Нем, среди приятных трудов духовных, вкушает непрестанно сладкий покой.

Каждое утро со всем вниманием старайся рассмотреть и предусмотреть, какие случаи вероятно представиться могут в продолжение дня для совершения того или другого доброго дела, прилагая к тому и желание и решение непременно так поступить; а вечером испытай себя, исполнены ли и как исполнены утренние твои добрые помышления и желания; затем в следующее утро возобнови опять те же намерения и желания, с живейшею ревностью и желанием исполнить их в точности.
Все же это старайся направлять к упражнению в той добродетели, в которой приобретать навык положил ты в настоящее время. Равным образом и примеры святых, и молитвы, и размышления о жизни и страданиях Христа Господа, и все другое, что почитается пригодным и необходимым для преуспевания в добродетелях и в духовной жизни, должно быть у тебя направляемо преимущественно к той добродетели, которою ты занят. Но и всеми случайностями дня, как они ни разнообразны, старайся пользоваться сколько возможно так, чтобы через это не только не расстраивался, но, напротив, более установлялся и укоренялся навык к той добродетели, о которой ты теперь особенно ревнуешь.
Пределом такого навыка да будет — дойти до того, чтобы добродетельные дела, внешние ли то или внутренние, совершаемы были с такою же легкостью и готовностью, с какими прежде были делаемы дела, противные им, или лучше, с какими обыкновенно исполняются естественные потребности нашего естества; а это то же, что довести навык в добродетелях до того, чтоб они сделались в нас как бы естественными. При этом, чем больше встретится внутренних или внешних препятствий к приобретению какой-либо добродетели, тем скорее и тем глубже внедрится она в нашу душу, если с полною решительностью и без саможаления будем устремляться на преодоление их.

Хотя истинный воин Христов, всем сердцем возжелавший полноты совершенства, не должен никаких полагать пределов своему стремлению к преуспеянию во всем; однакож ему необходимо рассуждением умерять и добре направлять чрезмерные порывы рвения духово. Такие порывы, особенно в начале, обыкновенно вдруг возгораются с великою силой и влекут неудержимо, а потом слабеют, слабеют и совсем угасают, оставляя нас беспомощными среди пути. Ибо не только внешние — телесные добродетели следует приобретать мало-помалу, восходя в них, как бы по ступеням, но и в приобретении внутренних — душевных добродетелей нужно соблюдать свой чин и порядок, так как только при этом малое наше скоро делается большим и устанавливается на всегдашнее в нас пребывание. Так, например, в стяжании внутренней добродетели терпения нельзя тебе вдруг желать напрасного обвинения, обид и всяких других неприятностей, порываться на них и радоваться им, хотя можешь терпеливо переносить их, когда встречаются, потому что такое желание и такая радость есть высшие степени терпения, до вступления на которые тебе предстоит пройти низшие: смиренное самоуничижение, считающее себя заслужившим всякие оскорбления; подавление позывов к отмщению — возненавидение всякой мысли о мести, и подобные.
Советую тебе также, не берись вдруг за все добродетели, и даже за несколько их, но установись прежде в одной, а потом переходи и к другой. При таком образе действия всякий добродетельный навык удобнее и прочнее укоренится в душе. Ибо когда станешь упражняться непрестанно преимущественно в одной добродетели, то и память твоя все будет занята почти одной ей, и ум твой, будучи через то прикован к размышлению о ней, скорее утончится в изыскании случаев и способов к совершению ее, и воля твоя охотнее прилепится к ней с большим расположением; а все это в деле стяжания добродетельных навыков есть сильная помощь, которой тщетно будешь ты ожидать, если за раз потянешься ко многим добродетелям.
С другой стороны, и самые деяния одной и той же добродетели, будучи одинаковы и сходны между собой, по причине этой одинаковости образа действия, становятся все менее и менее трудными и скорее направляют к другой. Ибо обыкновенно одна добродетель вызывает другую, подобную ей, и помогает ей тем самым, что, установившись в сердце, предрасполагает его к принятию подобной ей, уготовляя наперед там для нее как бы престол для восседания.
Этот, высказанный мной, расчет верен и истинен, и мы по опыту знаем, что кто хорошо и усердно упражняется в одной добродетели, тот вместе с тем не только научается наперед, как упражняться и в другой, но с умножением навыка в ней возбуждает, растит и крепит и все другие добродетели, по причине нераздельности их между собой; ибо они все есть лучи, исходящие от одного и того же Божественного света.

Духовная жизнь и совершенство не состоят в одних тех видимых добродетелях. Она не состоит и в другом чем, кроме как в сближении с Богом и в единении с Ним, в связи с чем состоят сердечное исповедание благости и величия Божия и сознания собственной нашей ничтожности и склонности на всякое зло; любовь к Богу и нелюбие к себе самим; подчинение себя не только Богу, но и всем тварям из любви к Богу; отвержение всякой собственной нашей воли и совершенная покорность воле Божией, и при том желание всего этого и совершение от чистого сердца, во славу Божию (1 Кор. 10:31), только для одного благоугождения Богу, только потому, что так хочет Он Сам, и что так надлежит нам любить Его и работать Ему.

Общие правила о том, как нужно употреблять внешние чувства, чтоб впечатления от них не разоряли нашего духовно-нравственного строя. Послушай! Более всего, брате мой, всеусильно держи в руках злых и скорых окрадателей своих — глаза свои — и никак не позволяй им простираться к любопытному смотрению на лица женщин, красивы ли они или некрасивы, равно как и на лица мужчин, особенно юных и безбородых; не позволяй им также смотреть на нагие тела, не только чужие, но и на свое собственное. Ибо от такого любопытства и страстного смотрения удобно может зародиться в сердце сладострастная похоть блудная
Остерегайся также всматриваться в хорошие кушания и питие, припоминая праматерь нашу Еву, которая, посмотрев недобрыми глазами на плод запрещенного дерева в раю, возжелала его, сорвала и вкусила, и подвергла смерти себя и весь род свой. Не смотри с вожделением на красивые одежды, ни на серебро и золото, ни на блестящие наряды мирские, чтоб чрез глаза твои не вошла в душу твою страсть тщеславия или сребролюбия. Остерегайся смотреть на хороводы, пляски, пиры, пышности, споры, ссоры, пустоболтания и все другие неподобные и срамные дела, которые любит несмысленный мир и запрещает закон Божий. Убегай и закрывай глаза свои от всего этого, чтоб не наполнить сердца своего страстными движениями и воображениями, срамными образами и не возбудить в себе бунта и брани против себя, пресекши непрерывность подвига, которым должен ты всегда подвизаться против страстей своих. Но люби посещать церкви и смотреть на святые иконы, священные книги, усыпальницы, кладбища и все другое преподобное и святое, смотрение на что может спасительно действовать на душу твою.

Желая жить праведно (Евр. 13:18), ревнители о спасении все так и действуют, всячески стараясь ни в чем из того не погрешить и ничем не запятнать своей совести. При всем том, однако же, то мысли и чувства, то слова, а то и дела неправые проскользают, иной раз незаметно, а то и заметно, и запыляют чистый лик совести, так что к концу дня редкий не бывает похож на путника, шедшего по пыльной дороге, у которого всюду набивается пыль, и в глаза, и в нос, и в рот, и в волоса, и все лицо покрывает. По этой причине и положено всякому ревнующему о спасении вечером испытывать свою совесть и, уяснив себе все неправости, допущенные днем в мыслях, словах и делах, очистить их покаянием, т. е. делать то же, что делает запылившийся путник: путник умывается водой, а ревнующий о спасении очищает себя покаянием, сокрушением и слезами.
Испытание должно исследовать все, доброе и недоброе, правое и неправое, по всем вышеозначенным сторонам. Что увидишь правым по существу дела, посмотри, право ли оно по побуждению и намерению, право ли по образу совершения, и право ли ты взглянул на то по совершении, не сделал ли ты то для показности, или из человекоугодия, или по самоугодию, — к месту ли то, ко времени ли, к лицу ли, — и после того не потрубил ли ты перед собой и не помечтал ли о себе, не воздав славы Богу. Правое дело право воистину, когда оно делается из покорности воле Божией и во славу Божию, с полным самоотвержением и самозабвением.
Что увидишь неправым, рассмотри, как случилось, что ты сделал то, когда держишь постоянно желание делать одно правое, какие были к тому поводы и причины внутренние и внешние, как бы тебе следовало править собой в данном случае, чтобы не погрешить, и почему ты это не сделал; затем, осудив себя, а никого и ничего другого, разумно определи, как следует тебе держать себя, чтобы впредь не погрешить в таких же или подобных обстоятельствах, и предпиши то себе в закон с решимостью и исполнять его без уклонения и поблажки себе или человекоугодию, пользуясь таким образом для удобрения нивы сердца своего и нечистотами.
Кончив испытание, за все исправное поблагодари Бога, никакой не присваивая себе в том части; «потому что Бог производит в вас и хотение и действие по Своему благоволению» (Флп. 2:13), и без Него не можем мы творить ничего доброго (Ин. 15:5). Поблагодарив же Бога, забудь то, подражая святому Павлу, чтобы по его же примеру с большим усердием простираться вперед (Флп. 3:13). Во всем же неисправном покайся и сокрушись перед Господом, раскаиваясь в себе, что на твоей трапезе предложения никогда не приносишь Ему совершенно чистых хлебов, а все с мякиной и сором, и твердое полагая намерение строго следить за собой в следующий день, чтобы ничего не прорывалось недолжного, не только в делах и словах, но и в мыслях и чувствах.
Внимающие себе все это, т. е. и испытание, и только что указанное заключительное его действие, совершают среди самого течения дел дня; так что вечером испытание совести бывает у них только повторением дневного, его исправлением и пополнением. И нельзя не согласиться, что такой образ действия лучше и естественнее. От совести не укроешь, что допущено недоброго; заметив же то, она тотчас и беспокоиться начинает. Не естественнее ли тотчас же и успокоить ее самоосуждением, сокрушением и определением вперед быть исправным, чем оставлять это до вечера?

Чем сильнее возлюбишь ты притрудность или безжалостное к себе самоутруждение в подвигах, тем скорейшую и полнейшую одержишь ты победу над собой и тем, что в тебе противоборствует высокому добру, а вследствие того преисполнишься всякою добродетелию и благонастроением, и мир Божий водворится в тебе.

Сколько можно строже разбирай дела свои, и углубляйся в производство их, и потом суд произноси над собою нещадный. Чем глубже будешь вникать во все, бывающее в тебе и от тебя, и неправое устранять, а в правом утверждаться, тем скорее очистится совесть твоя: подобно как чем глубже роются, выкапывая колодец, тем чище бывает в нем вода. Начинай и оканчивай обсуждение дел своих усердною молитвой, да даст тебе Господь очи увидеть сокровенности сердца своего.

Взирая на крест, держи в мысли, что это есть знамя нашего духовного воинствования, в коем сокрыта всепобедительная сила, и что если удалишься от него, то предан будешь в руки врагов своих, а если пребудешь под ним, то достигнешь неба и внидешь в него в преславном торжестве.

Великий Бог и Вседержитель не удовольствовался тем, что создал тебя по образу и подобию Своему, ни тем, что, когда ты, согрешив и Его оскорбив, ниспал из чина своего, послал Сына Своего Единородного пожить тридцать лет и три года на земле, чтобы найти тебя, и, приняв страшные страдания и мучительную смерть крестную, искупить и похитить тебя из рук диавола, которому ты поработил себя грехом, и опять восставить тебя в свой чин, но, кроме того, благоволил учредить еще и Таинство Тела и Крови в пищу тебе для существеннейшего соединения с естеством твоим всей силы воплощенного Домостроительства. Это-то последнее изъявление великой к тебе любви Божией сделай для себя предметом постоянного познания и углубления, чтоб, видя всестороннюю полноту ее и изобилие, питать тем и более и более воспламенять и свое к Богу всецелое устремление и любовь.
Помысли о том, когда стал любить тебя Бог, и увидишь, что этому нет начала. Ибо сколько Сам Он вечен по Божескому естеству Своему, столько же вечна и любовь Его к тебе, по которой Он прежде всех веков положил в совете Своем даровать тебе Сына Своего дивным неким и непостижимым образом. Увидев же это, восторженною возрадуйся радостью духовною и воззови: «Итак, еще в той бездне вечности мое ничтожество было попечительно видимо и любимо Богом беспредельным; еще тогда промышлял Он о благе моем и по благоволению неизреченной любви Своей положил даровать мне в пищу Сына Своего Единородного. Могу ли я после этого позволить себе хоть один момент не быть прилепленным к Нему всею мыслью моею, всем желанием моим и всем сердцем моим?»
Помысли также, что всякая взаимная любовь тварей между собою, как бы они велики ни были, имеют свою меру и свой предел, за который и не могут перейти. Одна любовь Божия к нам не имеет предела. Почему, когда потребовалось особым неким образом удовлетворить ее, Он предал на это Сына Своего, равного Ему по величию и беспредельности, как Сущего единого и того же с Ним естества. Итак, любовь Его такова, каков дар, и наоборот, таков дар Его, какова любовь. И то и другое столь велико, что большей меры великости не может и вообразить никакой тварный ум. Воздай же ты за это безмерную любовь по крайней мере всевозможною для тебя мерою любви.
Помысли еще, что Бог подвигся на любовь к нам не какой-либо необходимостью, но по единой Своей естественной благости, возлюбил независимо ни от чего, Сам от Себя, сколько безмерно, столь же и непостижимо.
Помысли, что с нашей стороны не могло быть предпослано этой любви никакое похвальное дело, достойное награды, чтоб Беспредельный Бог за то величием любви воздал нашей всесторонней бедноте, — что Он возлюбил нас потому, что так восхотел, по единому благоволению Своему, и не только возлюбил, но и даровал Себя нам, недостойнейшим тварям Своим.
Помысли, что любовь эта, если посмотришь на чистоту ее, не смешана, как большею частью тварная любовь, с ожиданием какого-либо добра от нас впереди. Ибо Бог не имеет нужды в каком-либо добре со стороны, как Сам в Себе вседовольный и всеблаженный. Почему если благоволил излить на нас неизреченную благость и любовь, то излил не ради блага Себе от нас, а для блага собственно нашего.

Как долг неотложный имеет всякий христианин, когда потеряет сердечный мир, делать все от него зависящее, что может способствовать к восстановлению его, так не меньше того обязательно лежит на нем не допускать, чтоб какие-либо случайности текущей жизни возмущали этот мир, разумею: болезни, раны, смерть сродников, войны, пожары, внезапные, радости, страхи и скорби, воспоминания о прежних проступках и ошибках, словом — все, чем обычно волнуется и тревожится сердце. Потому обязательно не допускать тревог и волнений в таких случаях, что, поддавшись им, человек теряет самообладание и лишается возможности ясно понимать события и верно видеть подобающий образ действования, а то и другое дает врагу доступ взволновать его еще более и направить на какой-либо шаг, трудно поправимый или совсем непоправимый.
Я не то хочу сказать: не допускай скорби, потому что это не в нашей власти, а то: не допускай скорби возобладать твоим сердцем и взволновать его, держи ее вне, за пределами сердца и спеши так ее умягчить и укротить, чтоб она не мешала тебе и здраво рассуждать, и право действовать. Это, при помощи Божией, в нашей власти, если у нас в силе нравственно-религиозные чувства и расположения.
Из прискорбностей каждая имеет свои особенности и против каждой есть свои приемы; но я говорю вообще об об них, разумея общее их свойство — растревоживать и возмущать душу, и общее против этого имея в мысли предложить тебе средство. Средство это есть вера в благое Провидение, устрояющее течение нашей жизни со всеми ее случайностями, в личное каждому из нас благо, и благодушная покорность воле Божией, выражающейся в нашем положении, по которой в глубине души взывалось бы: будь воля Божия! Как Господь изволил, так и быть, и быть во благо нам.

Имей постоянную заботу о том, чтоб не допускать сердца своего до смущения и тревог, но всячески напрягайся держать его в мирном и покойном настроении. И Бог, видя, как ты об этом трудишься и несешь подвиг, благодатью Своею устроит в душе твоей город мира, и сердце твое сделается тогда домом утешения, как это иносказательно разумеется в следующем изречении псалма: «Иерусалим, устроенный как город» (Пс. 121, 3). Того только желает от тебя Бог, чтоб ты всякий раз, как случится тебе встревожиться чем, тотчас восстановлял в себе мир, и мирствовал таким образом во всех делах своих и занятиях. Знай, что имеешь для этого потребность в терпении. Ибо как не в один день строится город, так не думай в один день приобрести и внутренний мир. Ибо и это не что иное есть, как устроение дома для Бога мира и храма для Всевышнего, да будешь храмом для Него. Знай также, что Сам Бог есть и Устроитель в тебе этого дома, и без Него тщетен будет всякий об этом труд твой, как написано: «Если Господь не созиждет дома, напрасно трудятся строящие его» (Пс. 126:1). Знай и еще, что главное основание этого сердечного мира есть смирение, и то, чтоб избегать дел, занятий и начинаний тревожных и хлопотливых. Что касается до первого, то кому не известно, что смирение, мир сердечный и кротость так тесно соединены между собой, что где есть одно, там есть и другое; кто тих сердцем и кроток, тих и смирен, и наоборот, кто смирен сердцем, тот кроток и мирен. Почему и Господь поставил их в неразрывном союзе, когда сказал: «Научитесь от Меня, ибо Я кроток и смирен сердцем» (Мф. 11:29). Относительно же второго видим прообраз в древней истории, именно в том, что Бог хотел, чтобы дом для Него построил не Давид, которому всю почти жизнь пришлось вести войны и быть в тревогах, а сын его Соломон, который, по имени своему, был царем мирным и ни с кем не вел браней.

Мир сердца возмущают страсти; не допускай страстей до сердца, и оно всегда будет мирно. Борец в невидимой борьбе стоит во всеоружии у врат сердца и отражает покушающихся войти в него и возмутить его. И пока мирно сердце, победа над нападающими не затруднительна. Мир сердца — и цель брани духовной, и самое мощное средство для одержания победы в ней. Почему, когда страстное смятение прокрадется в сердце, не бросайся на страсть, чтоб побороть ее, а сойди поскорее в сердце и напрягись умирить его. Как только умирится сердце, и борьбе конец.

Для сохранения внутреннего мира необходимо следующее: прежде всего держи в порядке свои внешние чувства и избегай вольности во внешнем своем поведении — именно, не смотри, не говори, не махай руками, не шагай и ничего другого не делай как-нибудь смятенно, но всегда благочинно и тихо. Привыкши держать себя с благочинною тихостью во внешних своих движениях и делах, легко и без труда достигнешь того, чтоб мир хранить в себе самом, в своем сердце, ибо, по свидетельству отцов, внутренний человек настроение свое принимает от внешнего.
Расположись любить всех людей и со всеми жить в согласии, как заповедует святой Павел: «Если возможно с вашей стороны, будьте в мире со всеми людьми» (Рим. 12:18).
Храни совесть свою незапятнанною, чтобы она ни в чем не обличала тебя и ни за что не грызла, но была мирна и в отношении к Богу, и в отношении к тебе самому, и в отношении к ближним, и в отношении ко всем внешним вещам. Такое хранение совести и рождает, и углубляет, и множит мир внутренний, как уверяет святой Давид: «Велик мир у любящих закон Твой, и нет им соблазна» (Пс. 118:165).
Привыкай без смущения переносить всякие неприятности и оскорбления. То правда, что, прежде чем приобретешь такой навык, много придется тебе помучиться и пострадать сердцем, по неопытности в управлении себя в таких случаях; зато, когда приобретешь его, душа твоя начнет черпать великое утешение из самых встречающихся неприятностей. При решимости, день ото дня все лучше и лучше будешь ты управляться с собой, и скоро дойдешь до того, что будешь уметь в мире хранить дух свой, при всех бурях извне и внутри.
Если случится иной раз, что ты не сможешь управиться с сердцем своим и, отгнав тугу и скорбь, водворить мир в нем, прибегни к молитве и будь прилежен в ней, подражая Господу Спасителю, Который в саду Гефсиманском три раза помолился, чтоб дать тебе пример, что во всякой скорби и туге сердечной прибежищем должно иметь тебе молитву, и что, как бы ты ни был опечален и малодушен, не следует тебе отступать от нее, пока не дойдешь до того, что воля твоя совершенно согласится с волею Божиею, и сердце твое, умиротворившись тем, исполнится мужественного дерзновения с радостью встретить, принять и перенести то, чего перед этим страшилось и желало избегать, как и Господь ужасался, тужил и прискорбен был, по молитве же, умиротворившись, спокойно сказал: «Встаньте, пойдем: вот, приблизился предающий Меня» (Мф. 26:46).

Следует тебе блюсти слух твой. И, во-первых, не слушай постыдных и сладострастных речей, песен, музыки, от которых блажью наполняется душа и разнеживается, сердце разгорается плотскою похотью. Во-вторых, не слушай шумных и смехотворных речей, пустых и баснословных рассказов и выдумок, а если невольно услышишь, не услаждайся ими и не одобряй их. Непристойно христианам находить удовольствие в таких разговорах. В-третьих, не слушай с услаждением пересудов, наговоров и клеветы, какие иные распространяют о ближних своих, или пресекай их, если можешь, или удаляйся, чтобы не слышать их. В-четвертых, не слушай пустых и суетных речей, в которых проводит время большая часть любящих сей мир, и не услаждайся ими. В-пятых, наконец, блюдись вообще от слушания всяких слов и речей, которые могут повредить твоей душе, в том числе лесть и похвалы льстецов... Но люби слушать Божественные слова, священные песни и псалмы и все, что честно, свято, премудро и душеполезно; особенно же люби слушать обличения и укоры, когда тебя осыпают ими.

Наибольшею же частью многоречие однозначительно с пусторечием, и в таком случае нет слов к полному изображению зол, происходящих от сего дурного навыка.

Самая великая лежит на нас нужда управлять, как должно, языком своим и обуздывать его. Двигатель языка — сердце; чем полно сердце, то изливается языком. Но и обратно излившееся через язык чувство сердца укрепляется и укореняется в сердце. Потому язык есть один из немалых деятелей в образовании нашего нрава.
Добрые чувства молчаливы. Излияния через слова ищут более чувства эгоистические, чтобы высказать то, что льстит нашему самолюбию и что может выказать нас, как нам мнится, с лучшей стороны. Многословие в больших случаях происходит от некоего горделивого самомнения, по которому, воображая, что мы слишком многосведущи и что наше мнение о предмете речи самое удовлетворительное, неудержимое испытываем понуждение высказаться и обильною речью с многократными повторениями напечатлеть то же мнение и в сердцах других, навязываясь таким образом им в учители непрошеные и мечтая иметь иной раз учениками такие лица, которые понимают дело гораздо лучше учителя.

Многословие отвлекает внимание от себя, и в сердце, таким образом неохраняемое, начинают прокрадываться обычные страстные сочувствия и желания, и иногда с таким успехом, что, когда кончится пустословие, в сердце окажется не только соизволение, но и решение на страстные дела.

После многословия, когда пройдет чад самодовольства, всегда остается некое чувство тоскливости и лени. Не свидетельство ли это о том, что душа и нехотя сознает тогда себя окраденною?

К тому, чтоб научиться молчанию, укажу тебе одно самое прямое и простое средство: берись за дело это, — и само дело будет и научать тебя, как его делать, и помогать в этом. Для поддержания же усердия к такому труду почаще размышляй о пагубных следствиях безразборной говорливости и спасительных следствиях благоразумного молчания. Когда же дойдешь до вкушения спасительных плодов молчания, тогда не потребуется более для тебя никаких в этом отношении уроков.

Будь безумен из любви к Богу, если желаешь быть премудрее Соломона.

Утвердиться в надежде и ради нее получить всякую помощь нам помогут следующие размышления: 1. Мы ищем помощи у Всемогущего Бога, который может сделать все, что захочет... 2. Ищем ее у Всеведущего и Премудрого Бога, который знает все совершеннейшим образом, следовательно, вполне знает и то, что нужнее для спасения каждого из нас. 3. Ищем помощи у бесконечно Благого Бога, который предстоит нам с неизреченной любовью, всегда готовый... подать всякую помощь... как только мы притечем в Его объятия с твердым упованием. 4. Четвертый, наконец, способ к оживлению твердого упования на Бога и привлечению Его скорой помощи есть воспоминание обо всех случаях скорой помощи от Бога, изображенных в Божественном Писании. Опыты эти, столь многочисленные, безусловно убеждают нас, что никогда не был постыжен... никто из уповавших на Бога.

...Вместе с совершенным от себя самих отречением потребно еще нам водрузить в сердце совершенное упование на Бога и полную в Нем уверенность, потребно... полным сердцем чувствовать, что нам решительно не на кого надеяться, как на Него одного, и ни от кого другого, как от Него одного, можем мы ожидать всякого добра, всякой помощи и победы. Ибо как от самих себя не ожидаем мы ничего, кроме преткновений и падений, по причине которых и отлагаем всякую на себя надежду: так, напротив, всеконечно от Бога получим мы всякую победу, как только вооружим сердце свое живым на Него упованием и полною уверенностью в получении от Него помощи...
Утвердиться в такой надежде, и ради ее помощь всякую получить помогут нам следующие помышления:
то, что ищем помощи у Бога, Который как Всемогущий может сделать все, что ни захочет, следовательно, и нам может помочь;
то, что ищем ее у Бога, Который как Всеведущий и Премудрый знает все наисовершеннейшим образом, следовательно, вполне знает и то, что пригоднее для спасения каждого из нас;
то, что ищем такой помощи у Бога, Который как бесконечно благой с неизреченною любовию предстоит нам, всегда желательно готовый с часу на час и с минуты на минуту подать всякую помощь, потребную нам для одержания полной победы в духовной, действующейся в нас брани, тотчас, как только притечем в объятия Его с твердым упованием; <...>
Четвертый... способ к оживлению твердого упования на Бога и привлечению Его скорой помощи есть пересматривание в памяти всех опытов скорой от Бога помощи, изображенных в Божественном Писании. Опыты эти, столь многочисленные, наияснейше показывают нам, что никогда не был оставляем постыженным и беспомощным никто из возуповавших на Бога. Взгляните на древние роды, взывает премудрый Сирах, и видите: кто верил Господу - и был постыжен? или кто пребывал в страхе Его - и был оставлен? или кто взывал к Нему - и Он презрел его (Сир. 2:10)?
Такими четырьмя оружиями облекшись, брат мой, мужественно выступай на дело брани и веди ее бодренно, в полной уверенности, что тебе дано будет одержать победу. Ибо ими всеконечно стяжаешь ты совершенное упование на Бога, а такое упование непрестанно будет привлекать к тебе помощь Божию и облекать всепобедительною силою. То же и другое, наконец, глубоко укоренит в тебе полное ненадеяние на себя.

Вместе с совершенным отречением от себя самих нам нужно еще погрузить в сердце совершенную надежду на Бога и полную уверенность в Нем, то есть нужно полным сердцем чувствовать, что нам решительно не на кого надеяться, как на Него одного. Только от Него мы можем ожидать всякого добра, помощи и победы.

Уже говорил о сухости и охлаждении сердца, и об огорчении, какое испытывает от того душа... Много пользы доставляют душе такое огорчение и сухость сердца или оскудение духовной радости и сладости, когда принимаем их и переносим со смирением и терпением. И если б человек знал наперед эту пользу, то,конечно, не тяготился бы и не огорчился, когда случилось бы ему испытать такое состояние. Ибо тогда он не считал бы этого горького оскудения внутренних духовных утешений знаком неблаговоления Божия, а видел бы в том дело особенной к себе любви Его, и потому принял то с радостью как великую милость Божию. Уже то одно не чуждо утешения, что такие состояния испытывают преимущественно такие лица, которые с особенною ревностию предаются на служение Богу и с особенным вниманием стараются избегать всего, что может оскорбить Его, и испытывают не в начале своего к Богу обращения, а уже после того, как довольно поработают Ему, когда довольно очистят сердце свое священною молитвою и сокрушением, когда почувствуют некую духовную сладость, теплоту и радость, и когда вследствие того положат всецело посвятить себя Богу и уже начнут это дело. И не видим, чтобы грешники и те, которые преданы суетам житейским и мирским, испытывали что подобное и подвергались таким искушениям. Из сего ясно видно, что эта горечь есть честная и драгоценная трапеза, к которой Бог приглашает любимцев своих на угощение, и хотя она во время вкушения не так приятна, однако многую приносит нам пользу, несмотря на то, что это не видится, когда вкушаем ее. Ибо душа, находясь в состоянии такой сухости, вкушая эту горечь и страдая от таких искушений и помыслов, о которых одно воспоминание приводит в трепет, отравляет сердце и совсем почти убивает внутреннего человека, — находясь, говорю, в таком состоянии, душа научается не доверять себе и не полагаться на свое благонастроение, и приобретает истинное смирение, которого так желает от нас Бог, к тому же воодушевляется взыскать теплейшей к Богу любви, тщательнейшего внимания к своим помыслам и сильнейшего мужества к перенесению таких искушений без вреда, и выходит из борьбы сей с чувствами, обученными к вернейшему различению добра же и зла, как сказал святой Павел (Евр. 5:14); хотя, повторю опять, она, не видя сих сокровенных благих плодов, смущается и избегает сказанной горечи, так как не желает и малое время пребыть без вкушения духовных утешений, и без них всякое другое упражнение духовное почитает временем напрасно потерянным и трудом бесплодным.

Если злой помысел, усиливаясь ввергнуть тебя в нерадение, станет представлять тебе, что для стяжания добродетели, которую возлюбил ты и возжелал иметь, неизбежно тебе поднять величайший труд, и притом многие дни, что враги твои сильны и многочисленны, а ты один и немощен, что тебе надлежит сделать много, и притом великих дел, чтоб достигнуть такой цели, если, говорю, помысел нерадения станет представлять тебе все такое, не слушай его, а, напротив, так представляй себе дело, что, конечно, надо делать тебе дела, но не много, что и труд надлежит тебе подъять, но очень малый и немногие дни, что и врагов встретишь, но немного, а только одного какого, и этот, хоть против одного тебя и силен был бы, но при помощи Божией, которая всегда присуща тебе ради великого твоего на нее упования, ты несравненно сильнее его. Если будешь так поступать, то нерадение начнет отступать от тебя, вместо же него, под действием благих помышлений и чувств, начнет входить в тебя мало-помалу усердная о всем должном ревность и завладеет, наконец, всеми силами души твоей и тела твоего. Таким же образом поступай и в отношении к молитве.
Так и во всем поступай, и знай, что если ты не возьмешься за разум и не станешь так бороть чувств трудности и обременительности, какие представляет тебе враг от надлежащих тебе должных дел то нерадение совсем, наконец, одолеет тебя, так что ты не только тогда, как будет предстоять тебе какой-либо труд, но и когда еще он далеко впереди видится, будешь чувствовать, как будто у тебя гора на плечах, будешь тяготиться тем и мучиться, подобно невольникам, в безвыходном  невольничестве состоящим. Так и во время покоя не будешь ты иметь покоя и без дел будешь чувствовать себя обремененным делами.

Часто случается испытывать идущим путем Божиим, как отходят и пересекаются в них святой мир, сладкое уединение внутреннее и любезная свобода, а иной раз от движения сердца поднимается внутри такая пыль, что от нее не видно бывает пути, по которому следует идти. Когда и тебе случится испытать что подобное, знай, что это попускает тебе Бог во благо тебе. Это-то и есть та брань, за которую святые Божии увенчались светлыми венцами. Стой же мужественно, воспоминая это во встретившем тебя испытании. И при этом, как и во время всякого другого смущения, воззревши ко Господу, говори Ему от сердца: «Господи Боже мой! Призри на раба Твоего, и да будет на мне воля Твоя. Знаю и исповедаю, что истина словес Твоих тверда и обетования Твои неложны. И на них надеясь, стою я не колеблясь на пути Твоем». Блаженна душа, которая предает себя таким образом Господу всякий раз, как испытывает смущение и тяготу! И если, несмотря на то, брань упорно стоит, и ты не можешь так скоро, как бы хотелось, согласовать и срастворить волю свою с волей Божией, не скорби и не малодушествуй, но продолжай предавать себя Богу и преклонись благодушно перед определениями Его, — и этим победишь. Смотри, какую борьбу держал Христос Господь в саду Гефсиманском, когда человечество Его, сначала ужасаясь чаши, взывало: «Отче Мой! если возможно, да минует Меня чаша сия» (Мф. 26:39); а потом, возвратясь в себя и вложив душу Свою в руки Божии, полною и свободною волей, в глубочайшем смирении изрекло: «Впрочем не как Я хочу, но как Ты» (Мф. 26:39).

Нерадение, начавшись чуть заметно, проникает все и ядом своим поражает не только волю, вселяя в нее отвращение от всякого труда и от всякого духовного делания и послушания, но ослепляет и ум, не давая ему узреть всю неразумность и лживость помышлений, на которых держится такое настроение воли, и не допуская его представить сознанию те здравые суждения, которые были бы сильны подвигнуть эту разленившуюся волю, сколько можно скорее и со всем усердием исполнить должное дело, не отлагая его до другого времени. Ибо не довольно делать дела скоро, но должно каждое дело делать в свое ему время, какое требуется по свойству его, и со всем вниманием и тщанием, чтоб оно явилось в возможном совершенстве.

Чтобы не впасть тебе в бедственное зло нерадения, которое пресечет твое течение к совершенству и предаст тебя в руки врагов твоих, нужно тебе избегать всякого рода разведывания, что там, что здесь, бездельничества, разговоров пустых, зрелищ, всякой привязанности к чему-либо земному и всякого произвольно делания, или самоволия, совсем неподходящего к твоему состоянию, а, напротив, должно тебе всячески принуждать себя к охотному и скорому исполнению всякого доброго руководства и всякого повеления настоятелей твоих и духовных отцов, и делать всякое дело в то время и таким образом, как то им желательно. Ко всякому делу, которое имеешь делать, отнюдь не замешкивай приступать, потому что первое недолгое мешкание приведет тебя ко второму, более долгому, а второе к третьему, еще более долгому, и так далее. От этого дело начинается слишком поздно и не поспевает в свое время, или совсем оставляется, как обременительное. Вкусив однажды сладости неделания, начнешь ты любить его и желать более делания; а удовлетворяя это желание, дойдешь ты мало-помалу до навыка не делать, или до лени, в которой страсть безделия до того овладеет тобою, что ты даже и сознавать перестанешь, как это ни с чем несообразно и преступно; разве только когда, отяготившись самою этой ленью, опять со всем усердием возьмешься за дела свои. Тогда со стыдом увидишь, как был ты нерадив перед этим и сколько пропустил должных дел ради пустого и бесполезного самоволия.

Не слушай диавола, когда он будет тебе нашептывать: «Отдай мне сегодня, а Богу отдашь завтра». Нет,– все часы жизни проводи так, чтобы это было благоугодно Богу. Содержи в мысли, что после настоящего часа не будет тебе дано другого и что за каждую минуту этого часа ты должен будешь дать самый подробный отчет. Помни, что нет цены этому времени, которое в твоих руках. Считай потерянным тот день, в который хотя и делал добрые дела, но не преодолевал своих дурных склонностей и пожеланий.

Понудь себя и понасиль радоваться, когда кто скажет тебе оскорбительное слово, или осудит тебя, или презрение тебе покажет. Потому что под таким поношением и бесчестием сокрыто великое сокровище, и если ты благоохотно примешь их, то скоро очень окажешься богатым духовно, о чем знать не будет даже и тот, кто сделает тебе такое благодеяние, т. е. тот, кто нанесет тебе бесчестие. Не ищи никогда, чтоб тебя любил кто в этой жизни и почитал тебя, чтоб тебе свободнее было спострадать Христу Распятому, ни от кого и ни от чего не встречая в том препятствия.

От самолюбия и самомнения порождается в нас и другое зло — тяжелое, причиняющее нам вред, именно строгий суд и осуждение ближнего, по которому мы потом ни во что ставим, презираем и унижаем его при случае. Каковой злой навык и порок, происходя от гордости, ею питается и взращивается, и наоборот, ее питает и взращивает; ибо и гордыня наша после всякого действия осуждения подвигается вперед, по причине сопутствующего этому действию самочувствия и самоуслаждения.
Давая себе высокую цену и высоко о себе думая, естественно, свысока смотрим мы на других, осуждаем их и презираем, так как нам кажется, что мы далеки от тех недостатков, каких, как нам думается, не чужды другие. А тут еще и всезлобный враг наш, видя в нас такое недоброе расположение, бдительно стоит рядом и, открывая глаза наши, научает зорко смотреть за тем, что делают и говорит другие, делать из этого заключения, какие потому у них числи и чувства, и по этим предположениям составлять о них свое мнение, чаще всего недоброе, с возведением этой недоброты в закоренелый нрав. Не замечают и не видят эти судьи, что самое начало осуждения — подозрение худобы в других — изображается в мысли действием врага, и им же оно потом раздувается в уверенность, что они и действительно таковы, хотя на деле ничего такого нет.
Но, брате мой, как враг бдительно следит за тобою, высматривая, как бы посеять в тебе зло, смотри еще более ты бдительно сам над собою, чтоб не попасть в расставляемые им тебе сети, и как только он представит тебе какой недостаток в ближнем твоем, спеши поскорее отклонить от себя помысл этот, не давая ему засесть в тебе и разрастись, и вытесни его из себя вон, чтоб и следа его не оставалось, заменив его помышлением о добрых свойствах, какие знаешь в ближнем сем и какие вообще уместны в людях, прилагая к сему, если еще чувствуешь позыв произнести осуждение, ту истину, что тебе не дано на то власти, и что, присваивая себе эту власть, ты сам в этот момент делаешься достойным суда и осуждения не пред немощными людьми, но пред Всесильным Судиею всех — Богом.
Такой переворот помысла есть самое сильное средство не к отогнанию только случайно находящих помыслов осуждения, но и к тому, чтоб совсем отучить себя от этого порока. Второе же, тоже очень сильное к тому средство, есть не выпускать из ума памятования о своей худости, своих нечистых и злых страстях и делах и соответственно тому непрестанно держать чувство своего непотребства. Того и другого — страстей и дел страстных, — конечно, найдется в тебе немало. Если ты не бросил себя и не махнул рукой, говоря: будь что будет, то не можешь не заботиться об уврачевании этих своих нравственных немощей, губящих тебя. Но если ты делаешь это искренно, то у тебя не должно доставать времени заниматься делами других и судебные составлять о них приговоры; ибо тогда, если позволишь себе это, в ушах твоих непрестанно будет звучать: «Лицемер! вынь прежде бревно из твоего глаза и тогда увидишь, как вынуть сучок из глаза брата твоего» (Мф. 7:5).
К тому же, когда ты строго судишь о каком недобром поступке ближнего, знай, что какой-нибудь корешок этой же самой недоброты есть и в твоем сердце, которое по своей страстности научает тебя строить догадки о других и осуждать их.

Где нет самомнения и самонадеянности, там не бывает и вразумительных падений. Потому, когда случится тебе пасть, спешно беги помыслами к смиренному самопознанию и уничиженному о себе мнению и чувству, и докучательною молитвою взыщи у Бога дарования тебе истинного света для познания ничтожности своей и утверждения сердца своего в ненадеянии на себя, чтобы опять не впасть в то же или еще в более тяжкое и разорительное прегрешение.

Всякий раз, как впадешь в какое простительное согрешение, хотя бы то тысячу раз случилось на день, как только заметишь то, не мучь себя и не трать времени напрасно, но тотчас смирись и, сознав немощь свою, обратись с надеждой к Богу и воззови к Нему из глубины сердца: «Господи, Боже мой! Я сделал это потому, что уж я таков, что от меня ничего другого и ожидать нельзя, кроме таких согрешений, или чего-нибудь и больше того, если благодать Твоя не поможет мне, оставив меня с одним собою. Сокрушаюсь о сделанном потому особенно, что не отвечаю исправностью жизни Твоим о мне заботам, но все падаю и падаю. Прости мне и дай мне силу не оскорблять Тебя более и ни в чем не отступать от воли Твоей. Ибо я усердно желаю работать Тебе и угождать, и во всем быть Тебе послушным». Сделав это, не томись мыслями простил ли тебя Бог. Господь близко и внимает воздыханиям рабов Своих. Успокойся же в этой уверенности и, успокоившись, продолжай обычные занятия, как бы с тобой ничего не случилось.
Так тебе не один раз поступить должно, но если нужно, сто раз и каждую минуту, и в последний раз с таким же совершенным упованием и к Богу дерзновением, как и в первый. Действуя так, ты будешь воздавать великое чествование беспредельной благости Бога, Которого всегда должен ты видеть беспредельно к нам благоутробным. Вследствие этого ты непрестанно будешь преуспевать в жизни своей и все подвигаться вперед, не теряя напрасно времени и труда.
Охраняя мир свой внутренний, при падении в указанные выше согрешения, можешь ты еще, поступая так: с внутренним действием сознания своего окаянства и смирения себя перед Богом подвигнись и на теплое воспоминание великих милостей, тебе лично явленных Богом, и тем оживи в себе любовь к Нему, — расположи себя к благодарению и славословию Его и самым делом возблагодари и восславь Его тепло из глубины души. Поскольку благодарение и славословие Бога есть самое высшее проявление живого союза нашего с Богом, то плодом падения твоего, если разумно к нему отнесешься, будет с помощью Божией большее возвышение твое к Нему. Это следовало бы иметь во внимании тем, которые слишком мятутся и мучаются при малых согрешениях, чтоб увидеть, как велика слепота их в этом случае и как они сами себе вредят по нерассудительности своей.

...Бодрствуй над собой и не давай своему воображению и памяти воспоминать прежде виденное, слышанное, обонянное, вкушенное и осязанное, особенно, что было в этом срамного и непотребного. В этом и состоит преимущественно наша борьба, и она труднее и неотвязчивее борьбы с чувствами или употреблением их. Всякий из борющихся знает это по опыту. Чтоб не воспринять что-либо соблазнительное каким-нибудь чувством, с этим управиться легко; но по восприятии управляться с воображением и памятью о том очень трудно. Чтоб, например, видеть или не видеть какое лицо или посмотреть на него страстно или бесстрастно, это не так трудно и не представляет большой борьбы; после же того, как увидишь и взглянешь на него страстно, уже нелегко, а требуется большая борьба и немалый подвиг, чтоб изгнать из памяти своей воображение этого лица. И враг может играть душою твоею, как мячиком, перебрасывая внимание от одного воспоминания на другое, и под ними шевеля пожелания и страсти, и держа тебя таким образом в страстном настроении.

Погрешают те, которые почитают добродетелью чрезмерную печаль, бывающую у них после учинения греха, не разумея, что это происходит у них от гордости и самомнения, утверждающихся на том, что они слишком много надеются на себя и на силы свои. Ибо думая о себе, что они есть нечто немалое, они взяли на себя многое, надеясь сами справиться с тем. Видя же теперь из опыта своего падения, что в них нет никакой силы, они изумляются как встречающие нечто неожиданное, мятутся и малодушествуют, ибо видят падшим и простертым на земле тот самый истукан, т. е. себя самих, на который возлагали все свои чаяния и надежды. Но этого не бывает со смиренным, который на единого Бога надеется, ничего решительно доброго не ожидая от себя самого. Почему, и когда впадает и какое бы ни было прегрешение, хотя чувствует тяготу этого и печалится, однакож не мятется и не колеблется недоумениями, ибо знает, что это случилось с ним от его собственного бессилия, опыт которого в падении для него не неожиданная новость.

Действие Божие в подвизающихся ради спасения начинается с первых минут обращения к Богу; и самое обращение оно же совершает по мере того как подвизающийся, отклоняясь от себя, прилепляется к Богу и, убеждаясь в своем бессилии, утверждается в уповании на силу Божию. Когда наконец он всего себя предаст Богу, Бог действует в нем: Он и указывает, что должно делать, и помогает исполнить должное.

Пусторечие есть дверь к осуждению и клеветам, разносительница ложных вестей и мнений, сеятельница разногласий и раздоров. Оно подавляет вкус к умственным трудам и всегда почти служит прикрышкой отсутствия основательного ведения. После многословия, когда пройдет час самодовольства, всегда остается некое чувство тоски и лености.

Особенно великий подвиг и тяжелый труд должны бывают испытывать в начале те, которые, прежде своей решимости изменить мирскую и плотскую жизнь на жизнь богоугодную и предаться делам любви и искреннего работания Богу, связали себя злыми навыками через частое удовлетворение желаний своей плотской и страстной воли. В них кругом свободного произволения, хотя с одной стороны стоят возжеланные им требования разумной воли, Богом воздействуемые, но зато и с другой стороны стоят все еще не без сочувствия встречаемые пожелания воли плотской и страстной и, противоборствуя первым, влекут его на свою сторону с такою силою, как иной раз влекут веревками подневольное животное; и только благодать Божия дает им силу устаивать в однажды принятом намерении. Время противоборства им и неуступание победы ослабляют силу их; но борьба от этого не прекращается.