Со всею осмотрительностью нужно сначала очистить тайники нашего сердца. Ибо то, чего ветхозаветные люди желали достичь в чистоте тела, мы должны обрести в тайниках совести. Господь – Советник и Основатель подвига – всегда наблюдает за нашим подвигом и борьбой, чтобы то, что боимся сделать открыто, не возникло и внутри – неосторожным помышлением. Что стыдимся обнаружить перед людьми, тем не должны оскверниться и тайным согласием. Хотя это и могло бы укрыться от людей, но не может утаиться от святых Ангелов и Самого Всемогущего Бога, от Которого не укроются никакие тайны.

...Поскольку отвержение мира есть не что иное, как знак умерщвления и креста, то оно и не может начаться и созидаться на другом основании, как на признании себя духовно умершим для дел этого мира и на уверенности, что он и телесно может умереть каждый день...

Отшельничество хоть и хорошо, но мы не считаем его полезным для всех. Ибо для многих оно не только бесплодно, но и гибельно.

Знай, что ты в числе немногих избранных, и смотря на пример и холодность многих, не охладевай, но живи так, как живут немногие, чтобы с этими немногими удостоиться тебе Царствия Небесного. «Ибо много званых, а мало избранных» (Мф. 22:14), и мало то стадо, которому Отец благоволил дать Царствие (Лк. 12:32). Знай, что тяжко грешит тот, кто, обещавшись быть совершенным, делается несовершеннейшим.

Совершенство пустынножителя состоит в том, чтобы иметь дух свободный от всего земного и соединять его со Христом, сколько дозволяет человеческая слабость.

И шлем – надежду спасения – возьмите. Шлем защищает голову. Поскольку голова наша есть Христос, мы должны всегда ограждать Ее в себе надеждой будущих благ, как несокрушимым шлемом, во всех искушениях и гонениях и сохранять веру в Него нерушимой, неповрежденной. Ибо у кого отняты другие члены, тот, хотя и беспомощен, еще может как-нибудь жить, а без головы нельзя прожить и краткого срока.

Правильное управление и правильное подчинение есть дело мудрого и высший дар Святого Духа, потому что спасительные правила может постановлять только опытный в добродетели и истинно покоряться старшему может только богобоязненный и смиренный.

Избирают в начальники только того, кто научился сам делать то, что он будет приказывать подчиненным своим, и кто сам оказал старшим то послушание, которое будет требовать себе от младших.

Мы не убоимся извне приходящих оскорблений, и никто не может со стороны ввести нас в соблазн, если внутри нас не будут насаждены корни грехов - страсти.

Монах и всякий христианин подвергается той же вине и порокам, за которые вздумал бы осуждать других. Следовательно, всякому должно судить только себя самого, осмотрительно, осторожно наблюдать за собою во всем, а не расследовать жизнь и поведение других.
Кроме сказанной причины, и потому опасно судить о других, что мы не знаем необходимости или причины, по которой они делают, может быть, правильно перед Богом или извинительно то, чем мы соблазняемся и оказываемся безрассудными судьями их и этим допускаем нелегкий грех, думая о своих братьях иначе, чем как должно.

...Кроме той печали, которая происходит от спасительного покаяния, или от ревности к совершенству, или от желания будущих благ, всякая печаль, как мирская и причиняющая смерть, должна быть отвергаема, все равно как дух блуда, или сребролюбия, или гнева, должна быть совершенно изгоняема из наших сердец.

Мы хотим предостеречь читателя как этих собеседований, так и прежних писаний, чтобы, если по качеству своего состояния и намерения или по общему житию, может быть, что-нибудь в них почтет невозможным и суровым, судил бы о них не по мерке своей способности, а по достоинству и совершенству говорящих, прежде понял их ревность и намерение, по которому они, истинно умерши для этой мирской жизни, не связывались никаким пристрастием к плотским родителям, никакими узами мирских дел. Потом должны обратить внимание и на качество тех мест, в которых они пребывали, потому что, находясь в обширнейшей пустыне, отделившись от сообщения со всеми смертными и через это получив просвещение чувств, они познают и высказывают то, что неопытным и неученым покажется, может быть, невозможным. Впрочем, если кто захочет произнести истинное мнение об этом, может ли быть исполнено, пусть пожелает испытать на деле, поспешит прежде предпринять их намерение с подобным усердием и образом жизни и тогда наконец поймет, что то, что казалось выше способности человека, не только возможно, но и весьма приятно.

.Главное старание у нас, постоянно желаемое, неизменное назначение сердца должно состоять в том, чтобы дух всегда прилеплялся к божественным предметам и к Богу, а все прочее, не имеющее отношения к этому, хотя бы и казалось великим, надобно считать вторым или низшим, или даже вредным.

Древние монахи, сидя в кельях своих и занимаясь рукоделием и размышлением, как скоро услышат звук ударяющего в дверь, который зовет их на молитву, или к какому-либо делу; то каждый тотчас выходит из своей кельи, так что занимавшийся письмом бросает писать на том месте, где застанет призыв, не смея даже докончить начатой буквы, потому что они не столько заботятся о совершении дела и своей пользе, сколько о том, чтобы доказать свое послушание, которое они предпочитают не только рукоделию, чтению, молчанию, покою в келье, но даже всем добродетелям, так что они готовы претерпеть все невыгоды для того, чтобы только ни в чем не нарушить доброго послушания.

Как будет торжествовать победу души над плотью тот, кто не силен уврачевать болезнь печали?

...Как подавит внедренную в плоти похоть <тот>, кто не может отвергнуть страсть к деньгам, которая не насаждена в нас, чужда нашей природе?

Невозможно подавить разжжение плоти, пока не будут совершенно истреблены побуждения прочих главных пороков... Тот никогда не может подавить возбуждения пламенной похоти, кто не обуздывает страсти пресыщения, Чистота внутреннего человека измеряется совершенством этой добродетели... Каким образом тот погасит пылающий жар похоти, воспламеняющийся не от одного вожделения тела, но и от порочности души, кто не может укротить гнев, прорывающийся по невоздержности одного сердца? Или каким образом обуздает сладострастные возбуждения плоти и души, кто не может победить простой порок гордости?

Никто не может достичь чистоты и совершенства иначе как истинным смирением, которое человек должен сначала оказывать братьям, а также и Богу в сокровенности сердца, в полной уверенности, что без покровительства и ежеминутной помощи Его он вовсе не может достичь совершенства, которого желает и к которому усиленно стремится.

Вовсе невозможно достигнуть евангельского совершенства без собственных усилий и трудов; также и этими одними трудами никто не может достигнуть совершенства без благодати Божией. Ибо как мы говорим, что человеческие усилия сами по себе не могут достигнуть совершенства без помощи Божией, так утверждаем, что только трудящимся и старающимся оказывается милосердие и благодать Божия.

Сребролюбцы почитаются прокаженными умом и сердцем, подобно Гиезию (4 Цар. 5:27), который, пожелав тленных денег мира этого, поражен был язвою нечистой проказы. Это служит вам очевидным примером того, что всякая душа, оскверненная страстью, поражается духовною проказою пороков, и нечистая перед Господом подвергается вечному проклятию.

Как Евангельское слово (Мф. 5:28) неоскверненных телом считает нечистыми сердцем, так и необремененным тяжестью денег возможно быть осужденными, как сребролюбивым по уму и сердцу. Ибо у них не было только случая иметь, а не воли, которая у Бога всегда увенчивается больше, чем необходимость. Ибо достойно сожаления — терпеть невыгоды нищеты и наготы, а плодов их лишиться от порока напрасного желания.

Если захотим законно подвизаться духовным подвигом, то должны сребролюбие выгнать из наших сердец. Как победить его, большого усилия не требуется, так быть побежденным от него бесчестно и бесславно. Ибо когда поражает сильный, то хотя в низложении бывает боль и сожаление о потере победы, однако же некоторым образом находится утешение для  побежденных в силе противника. А если неприятель несильный и борьба слабая, то сверх болезни низложения бывает стыд более унизительный и наносится бесчестие тяжелее урона.

Совершенная победа над сребролюбием одерживается тем, чтобы не допускать оставаться в нашем сердце искре желания какого-либо и малейшего приобретения, в той уверенности, что мы уже не в состоянии будем погасить ее, если хоть сколько-нибудь пищи будем подавать этой искре в нас.

Помни о Кресте, под знаменем которого ты должен жить, ибо уже не ты живешь, но живет в тебе распявшийся за тебя Христос (Гал. 2:20). Как он висел за нас на Кресте, так и мы, пригвоздив плоть страхом Господним, волю и все наши желания, должны не служить страстям нашим, но постоянно умерщвлять их, чтобы таким образом избежать отвержения Божия: «Кто не берет креста своего и следует за Мною, тот не достоин Меня» (Мф. 10:38).

Сколь велика небесная награда целомудрию, тем большим оно подвергается наветам врагов. И потому мы должны ревностнее подвизаться не только в воздержании тела, но и в сокрушении сердца с частыми молитвенными воздыханиями, чтобы печь плоти нашей, которую вавилонский царь постоянно разжигает возбуждением плотской похоти, угасить росою Святого Духа, нисходящею в наши сердца.

Нельзя приобрести добродетели целомудрия, если прежде не будут положены основания смирения в сердце.

...Тот, кем обладает дух гордости, или кто похулит Бога, как причиняющий обиду Тому, от Кого надобно ожидать дара чистоты, лишается непорочности и не заслуживает святости целомудрия.

...Как чистота и осторожность днем предуготовляет ночную чистоту, так и ночная бдительность доставляет сердцу и дневной предосторожности твердое состояние и силу.

Никто не может достигнуть чистоты и конца совершенства иначе, как истинным смирением, которое сначала должен человек оказывать братиям, также и Богу в сокровенности сердца, в полной уверенности, что без покровительства и помощи Его, оказываемой ему ежеминутно, он вовсе не может достигнуть совершенства, которого желает и к которому с усилием стремится.

Со всею осмотрительностью должны быть очищаемы сначала тайники нашего сердца. Ибо чего ветхозаветные желают достигнуть в чистоте тела, то мы должны иметь в тайниках совести, в которой пребывая Господь — Советник и Подвигоположник, всегда смотрит на подвиг нашего течения и борьбы, чтобы тому, что боимся сделать открыто, мы не допустили возникнуть и внутри неосторожным помышлением; и что стыдимся обнаружить перед людьми, тем не должны оскверняться и тайным согласием. Хотя оно и могло бы укрыться от знания людей, но не возможет утаиться от знания святых Ангелов и Самого Всемогущего Бога, от Которого не укроются никакие тайны.

Никакое удручение этого тела, никакое сокрушение сердца для приобретения истинной чистоты внутреннего человека не могут быть достойны того, чтобы в состоянии были приобрести такую добродетель чистоты, прирожденную одним Ангелам и свойственную небу, одним трудом человеческим без помощи Божией.

Для сохранения чистоты душевной и телесной недостаточно одного воздержания от нищи; для этого нужны еще и другие добродетели душевные. Прежде всего, через послушание, сокрушение сердечное и утомление тела трудом нужно научиться смирению; денег не только не должно иметь, но и желание их нужно истребить, потому что не довольно того, чтобы только не иметь их, но нужно не питать и желания брать их, когда предлагают; гнев нужно подавить, уныние победить, тщеславие отвергнуть, гордость попрать, непостоянные помыслы ума обуздать непрестанной памятью о Боге.

Никто из верных не сомневается, что прежде сотворения видимого мира Бог сотворил духовные и небесные силы, которые, зная, что они сотворены из небытия для великой славы блаженства, по благости Творца, воссылают Ему постоянное благодарение и непрестанно прославляют Его.

Прочие страсти называются однообразными и простыми, а эта, <тщеславие>, многосложна, многообразна, разновидна, везде, со всех сторон встречается воину и победителю. Ибо она и в одежде, и в наружном виде, в походке, голосе, деле, бдении, посте, молитве, отшельничестве, чтении, знании, молчании, послушании, смирении, долготерпении старается уязвить воина Христова и как какая-нибудь гибельная скала, покрываемая бурными волнами, причиняет непредвиденное и жалкое кораблекрушение плавающим при благополучном ветре, когда не опасались и не предвидели этого.

...Желающему проходить царским путем надобно проходить по апостольскому учению (2 Кор. 6: 7—8) с оружием правды в правой и в левой руке, в чести и бесчестии, при порицаниях и похвалах и с такою осторожностью среди вздымающихся волн искушений, под управлением рассудительности и под веянием на нас Духа Божия, направлять путь добродетели, так чтобы мы знали, что, если немного уклонимся на правую или левую сторону, мы тотчас разобьемся на подводных, гибельных скалах. Потому премудрый Соломон увещевает: не уклоняйся ни направо, ни налево (Притч. 4:27), т. е. не тщеславься добродетелями, не превозносись счастливыми успехами в духовном, не уклоняйся и на левую стезю пороков, по Апостолу, не ищи себе славы в сраме твоем (Флп. 3:19). Ибо диавол в ком не мог породить тщеславие видом хорошо сшитой, опрятной одежды, того старается искусить грязною, худо сделанною, убогою. Кого не мог низвергнуть честью, того запинает смирением; кого не смог заставить превозноситься знанием и красноречием, того обольщает важностью молчания. Если кто будет явно поститься, то искушается суетною славою. Если же для избежания славы будет скрывать <пост>, то подвергается тому же пороку превозношения. Чтобы не запятнать себя заразою суетной славы, он в виду братий избегает совершать продолжительные молитвы, а когда станет скрытно упражняться в них и не имеет никакого свидетеля этого дела, то не избегает стрел тщеславия.

Тщеславие даже и в уединении не перестает преследовать убегающего из-за славы сообщества с людьми; и чем больше кто убегает от всего мира, тем сильнее оно преследует его. Иного старается превозносить тем, что он очень терпелив в деле и труде, иного тем, что он очень скор на послушание, иного тем, что он превосходит прочих смирением. Иной искушается обширностью в знании, иной в чтении, иной в бдении. Не иначе эта страсть силится уязвить кого-либо, как его же добродетелями, полагая претыкания на погибель в том, в чем ищут средства к жизни. Ибо желающим проходить путем благочестия и совершенства наветующие враги скрывают сети обольщения не в другом месте, а на том пути, каким проходят, по изречению блаженного Давида: «На пути, которым я ходил, они скрытно поставили сети для меня» (Пс. 141:4), так что именно на том самом пути добродетелей, каким проходим, стремясь к почести вышнего звания, превознесшись своими успехами, мы обрушиваемся и со связанными ногами нашей души падаем, будучи спутаны сетями тщеславия. И бывает гак, что в борьбе с противником мы не могли быть побеждены, а высотой своего триумфа мы побеждаемся; или но крайней мере, что составляет другой род обольщения, мы, превышая меру воздержания или своих сил, по приключившейся слабости тела теряем постоянство нашего подвижничества.

Нам предстоит подвиг против духа тщеславия – многообразного, разновидного и тонкого, так что едва можно самыми прозорливыми глазами не говорю – предостеречься, но предвидеть и распознать его.

Подвижник Христов, желающий законно подвизаться истинным духовным подвигом, всеми мерами должен стараться победить этого многоликого зверя. Во-первых, не позволим себе ничего делать с тщеславным намерением, для получения суетной славы. Поэтому то, что сделано хорошо, нужно охранять с должным вниманием, чтобы подкравшаяся после страсть тщеславия не упразднила всех плодов нашего труда. Со всем старанием надо избегать того, что среди братий не имеет общего употребления или не делается, чтобы не отдать дани тщеславию. Также надо избегать и того, что может отличать нас между другими людьми, чтобы избежать похвалы за то, будто мы одни это делаем. Ибо особенно этими признаками доказывается, что к нам прильнула смертная зараза тщеславия. Этого с Божией помощью можно избежать, размышляя о том, что не только плод наших трудов мы совершенно погубим, если станем что-нибудь делать с тщеславным намерением, но станем повинны в святотатстве и подвергнемся вечным мукам, так как, оскорбляя Бога, захотели лучше делать для людей то дело, которое надо бы делать для Него.

Иные страсти иногда при помощи места успокаиваются, как мы сказали, и по удалении предмета греха, или удобства, или повода к нему обыкновенно укрощаются и уменьшаются, а эта страсть и с бегущим в пустыню проникает, и место не может исключить ее, не изнемогает и от удаления внешнего предмета. Ибо она воодушевляется не иным чем, как успехами добродетелей того, на кого нападает. Прочие страсти с течением времени иногда ослабевают и прекращаются, а этой страсти, если не будет заботливой бережливости и рассудительности, и долгое время не только не подавляет, но придает ей еще большее поощрение. Прочие страсти, при противоборстве противоположных им добродетелей, открыто, как бы ясным днем воюющие, удобнее можно победить и предостеречься их, а эта, прильнувши к добродетелям, вмешавшись в строй войска, сражается как в темную ночь и потому коварнее обманывает неожидавших и неостерегавшихся ее.

Тщеславие не только с плотской стороны, как прочие пороки, но и с духовной искушает монаха, прикасаясь к уму самым тонким злом, так что которые не могли обольститься плотскими пороками, тем сильнее уязвляются тщеславием по поводу духовных успехов, и столько оно гибельнее при борении, сколько скрытнее, чтобы предостеречься от него. Нападение других страстей бывает более явно, открыто, и в каждом из них искуситель, ниспроверженный строгим прекословием, сделавшись слабее, отходит, и потом поверженный противник слабее будет искушать своего победителя. А тщеславие, когда будет искушать душу с плотской стороны, например, красивыми одеждами или другими внешними вещами, принадлежностями, преимуществами, и щитом пререкания будет прогнана, то опять, как разнообразное зло, переменив прежний образ и личину, под видом добродетелей старается пронзить и зарезать победителя.

По каким признакам можно угадать и различить плотскую гордость, чтобы обнаженные и выведенные наружу корни этой страсти, ясно понятые и рассмотренные, легче можно было вырвать? Ибо тогда можно от смертоносной болезни всецело уклониться, когда против гибельного воспаления и вредных проявлений принимаются заблаговременные меры предосторожности; когда, зная предварительные приметы, мы предупреждаем болезнь с предусмотрительной и прозорливой рассудительностью... Итак, плотская гордость отличается следующими признаками: сперва бывает в разговоре ее крикливость, в молчании — досада, в веселии — громкий разливающийся смех, в печальном случае — неразумная скорбь, в ответе – строптивость, в речи – легкомыслие, слова выражаются без всякого участия сердца, безрассудно. Она не имеет терпения, чужда любви, дерзко наносит оскорбления, а терпеть их не может. Она не склонна к повиновению, если что не совпадает с ее желанием и волей. К принятию увещания она непреклонна; к отречению от своей воли слаба, для подчинения другим весьма упорна, всегда пытается настоять на своем мнении, а уступить другому никак не хочет, и таким образом, сделавшись неспособной принимать спасительный совет, во всем доверяет больше своему мнению, чем суждению старцев или духовных отцов.

...Кем возобладает страсть гордости, тот не только не считает достойным соблюдать какое-либо правило подчинения или послушания, но и самое учение о  совершенстве не допускает до своих ушей, и в его сердце растет такое отвращение к духовному слову, что когда бы и случилось такое собеседование, взор его не может стоять на одном месте, но исступленный взгляд обращается туда и сюда, глаза обыкновенно устремляются в другую сторону, вкось. Вместо спасительных воздыханий слюни в высохшей гортани сгущаются, харкотина выходит без всякого побуждения мокроты, пальцы играют, наподобие пишущего что-нибудь, бегают, рисуют, и таким образом туда и сюда двигаются все члены тела, так что пока продолжается духовное собеседование, ему думается, что он сидит на ползающих червях или острых спицах и что простое собеседование ни высказало бы к назиданию слушающих, гордый думает, что это сказано в поношение ему. И во все время, в которое происходит рассуждение о духовной жизни, он, занятый своими подозрениями, ловит, перенимает не то, что надобно бы принять к своему преуспеянию, но озабоченным умом изыскивает причины, почему то или другое сказано, или с тайным смущением сердца придумывает, что можно бы возразить им, так что из спасительного исследования совершенно ничего не может получить или в чем-нибудь исправиться. Таким образом, бывает, что духовное собеседование не только ни в чем не приносит ему пользы, но еще становится более вредным и делается для него причиною большего греха. Ибо когда он но своей совести подозревает, что все сказано против него, то с большим упорством сердца ожесточается и уязвляется острыми стрелами гнева; после этого бывает возвышенный голос, суровая речь, резкий, строптивый ответ, походка гордая и подвижная, язык легкий, речь дерзкая, никогда не любящая молчания, разве когда против какого-нибудь брата в сердце своем возымеет отвращение, и молчание его бывает знаком не сокрушения, не смирения, а гордости негодования, так что нелегко различить, что в нем есть более отвратительного, рассеянная ли и дерзкая радость или угрюмая язвительная молчаливость. Ибо в той радости бывает речь не благовременная, смех легкомысленный, глупый, необузданное и невежественное возношение сердца, а в этой <молчаливости> — молчание полное гнева и язвительное, и оно только для того бывает, чтобы отвращение к брату, сохраняемое молчаливостью, могло дольше продолжиться, а не для того, чтобы от этого произошла добродетель смирения и терпения. И будучи обладаем надменностью, хотя сам причиняет всем скорбь, но для удовлетворения оскорбленному брату не только не хочет поклониться, но и принесенное ему от него извинение отвергает и презирает. И не только никаким удовлетворением брата не трогается, не смягчается, но еще более негодует за то, зачем он предварил его в смирении. И спасительное смирение и удовлетворение, которое обыкновенно полагает конец диавольским искушениям, бывает причиною сильнейшей злобы.

Гордость есть причина первоначального падения и главное начало болезни. Гордость через Люцифера <Денницу>, низверженного за нее, вкралась потом в первозданного Адама, произвела слабости и поводы ко всем порокам. Ибо когда он думал, что может приобрести славу Божества свободой произвола и своим старанием, он потерял и ту, которую получил по благодати Творца.

...Подвижник Христов, который, законно подвизаясь духовным подвигом, желает получить от Господа венец, должен поспешить всеми способами подавить этого лютейшего зверя как истребителя всех добродетелей, будучи уверен, что, пока эта гордость будет пребывать в его душе, он не только не может освободиться от разных пороков, но если бы и имел что-либо добродетельное, и то погибнет от яда ее.

Всякая душа, одержимая гордостью <оставленная благодатью>, предается духовным непотребствам, опутывается плотскими страстями, чтобы, по крайней мере, униженная плотскими пороками, сознала себя нечистой и оскверненной через плоть, тогда как во время холодности духа не могла прежде осознать, что через возношение сердца она сделалась нечистой перед взором Божиим; чтобы таким образом униженный человек позаботился выйти из состояния холодности и, пристыженный бесчестием плотских страстей, постарался возбуждать в себе горячую ревность к духовным подвигам.

...Если мы умом постоянно будем размышлять о страданиях нашего Господа и всех святых, думая, что искушающие нас обиды столько легче, сколько дальше мы отстоим от их заслуг и поведения, также помышляя, что мы чрез короткое время переселимся из этого века и по скором окончании этой жизни мы тотчас будем соучастниками их. Такое размышление истребит не только гордость, но и вообще все пороки.

...Подвиг предлежит нам против духа гордости. Эта страсть, хотя последняя по времени борьбы с пороками и по порядку исчисления ставится последнею, а по важности и по времени происхождения она первая; этот зверь самый лютый, свирепее всех предыдущих, искушает особенно совершенных и почти уже поставленных на верху добродетелей жестоким угрызением погубляет.

Нет никакой другой страсти, которая бы так истребляла все добродетели, лишала человека всякой праведности и святости и обнажала, как гордость. Гордость подобна главной и губительной болезни, которая не один член человека расслабляет, но все тело повреждает смертоносным расстройством и уже стоящих на верху добродетелей может подвергнуть жестокому падению и погубить. Ибо всякая страсть ограничивается своими пределами и целью, хотя повреждает и другие добродетели, но нападает, главным образом, на одну и ее особенно подавляет и побеждает. И чтобы это можно было яснее понять, скажем, что чревобесие, например, то есть вожделение чрева, или страсть к обжорству, губит строгость воздержания; похоть оскверняет целомудрие; гнев губит терпение, так что иногда преданный одному пороку не лишается совсем других добродетелей. А когда гордость овладевает несчастной душой, то, как жестокий тиран, взяв высокую крепость добродетелей, весь город до основания разрушает и разоряет. Высокие стены святости сравнивает с землей пороков и не оставляет покоренной душе никакой свободы. И чем более богатую захватит в плен, тем более тяжкому игу рабства подвергает и, с жестокостью ограбив все имущество добродетелей, совсем обнажает.

Надеющийся на свою праведность и держащийся своей воли не может избежать козней диавольских, ни найти покой, ни увидеть свои недостатки (преподобный авва Исаия). О духовной гордости, которою искушаются все совершенные, скажем, что этот род гордости не многими познан и испытан, потому что не многие стараются приобрести совершенную чистоту сердца, чтобы достигнуть этих степеней борьбы, и не заботятся об очищении страстей. Эта гордость обыкновенно искушает только тех, которые, победив предыдущие пороки, находятся уже почти на верху добродетели. Поскольку хитрый враг не может подвергнуть их плотскому грехопадению, то пытается низложить духовным падением, чтобы лишить их всех заслуг прежних добродетелей, приобретенных с большим трудом.

Как можем победить гордость? Итак, мы можем так избегать сетей этого злейшего духа, если во всех добродетелях, в каких будем сознавать, что преуспеваем, будем говорить с Апостолом: «Благодатию Божиею есть то, что есть; и благодать Его во мне не была тщетна, но я более всех их потрудился: не я впрочем, а благодать Божия, которая со мною» (1 Кор. 15:10). «Бог производит в вас и хотение и действие, по Своему благоволению» (Флп. 2:13). И Сам Виновник нашего спасения говорит: «Кто пребывает во Мне, и Я в нем, тот приносит много плода, ибо без Меня не можете делать ничего» (Ин. 15:5). «Если Господь не создаст дома, напрасно трудятся строящие его; если Господь не сохранит города, напрасно бодрствует страж. Напрасно вы рано встаете» ( Пс. 126:1—2). «Помилование зависит не от желающаго, и не от подвизающагося, но от Бога милующего» (Рим. 9:16).