Иоанн Кассиан Римлянин

Если мы действительно хотим самым делом достигнуть истинного совершенства добродетелей, то должны ввериться тем учителям и руководителям, которые не пустословным рассуждением бредят о нем, но делом и опытом понимая, могут и нас научить, направить к нему и верно указать и путь к достижению его, и которые свидетельствовали, что они достигли его больше верою, чем заслугами трудов. Приобретенная ими чистота сердца доставляла им ту особенно пользу, что сознавали, что они более и более утруждаются грехами. Потому сокрушение о грехах столько каждый день умножалось в них, сколько чистота сердца усовершенствовалась; и они непрестанно от искреннего сердца вздыхали, потому что сознавали, что они никак не могут избежать нечистоты и стыда грехов, которые запятнали их через многоразличные помыслы. И потому объявляли, что они надеются получить награды в будущей жизни не по заслугам трудов, а по милосердию Господа, не присвоил себе никакого преимущества по сравнению с другими из-за такой осмотрительности сердца; потому что осмотрительность они приписывали не своей тщательности, а благодати Божией; не обольщают себя высоким мнением о себе при виде нерадения низших и холодных людей, а больше рассматривают тех, о которых знали, что они действительно не имели греха, и в Царстве Небесном уже наслаждаются вечным блаженством, — приобретали постоянное смирение; и таким образом этим рассматриванием вместе избегали падения от возношения, и всегда находили то, к чему стремились, или о чем скорбели, понимали, что при препятствии от тяжести плоти они сами собою не могут достигнуть желаемой чистоты сердца.

Мы хотим предостеречь читателя как этих собеседований, так и прежних писаний, чтобы, если по качеству своего состояния и намерения или по общему житию, может быть, что-нибудь в них почтет невозможным и суровым, судил бы о них не по мерке своей способности, а по достоинству и совершенству говорящих, прежде понял их ревность и намерение, по которому они, истинно умерши для этой мирской жизни, не связывались никаким пристрастием к плотским родителям, никакими узами мирских дел. Потом должны обратить внимание и на качество тех мест, в которых они пребывали, потому что, находясь в обширнейшей пустыне, отделившись от сообщения со всеми смертными и через это получив просвещение чувств, они познают и высказывают то, что неопытным и неученым покажется, может быть, невозможным. Впрочем, если кто захочет произнести истинное мнение об этом, может ли быть исполнено, пусть пожелает испытать на деле, поспешит прежде предпринять их намерение с подобным усердием и образом жизни и тогда наконец поймет, что то, что казалось выше способности человека, не только возможно, но и весьма приятно.

Подвижнику Христову никогда не бывает недостатка в борьбе; но чем более он возрастает в успехах победы, тем более сильное искушение по порядку наступает. Ибо по покорении плоти какое множество противников, какое полчище врагов, раздражаемых его триумфами, восстает против победителя — воина Христова! Это — для того, чтобы воин Христов, от праздности мирного состояния разленившись, не стал забывать о славных подвигах своего противоборства и, от бездейственной беспечности расслабев, не лишился награды. Итак, если с возрастанием добродетели хотим взойти к высшим степеням триумфов, то в том же порядке должны вступить в подвиги сражений, и сначала с Апостолом говорить: «бьюсь не так, чтобы только бить воздух; но усмиряю и порабощаю тело мое» (1 Кор. 9:26-27), чтобы преодолев на этом сражении, опять с Апостолом мы могли говорить: «наша брань не против крови и плоти, но против начальств, против властей, против мироправителей тьмы века этого, против духов злобы поднебесной» (Еф. 6:12). Ибо иначе мы никаким образом не сможем сразиться с ними и не заслужим того, чтобы вступить в духовную брань, если будем побеждены в сражении с плотью и разбиты в борьбе со чревом.

.Главное старание у нас, постоянно желаемое, неизменное назначение сердца должно состоять в том, чтобы дух всегда прилеплялся к божественным предметам и к Богу, а все прочее, не имеющее отношения к этому, хотя бы и казалось великим, надобно считать вторым или низшим, или даже вредным.

Мало того, чтобы только начала были положены благодатью Божией, если они не будут возводимы к совершенству тем же милосердием и непрестанной помощью Его. Ибо не свободная воля, но «Господь разрешает узников», не наша сила, но «Господь восставляет сгорбленных», не прилежное чтение, но «Господь открывает очи слепым», не наша осторожность, но «Господь хранит пришельцев» (Пс. 145:7–9), не наше мужество, но «Господь поддерживает всех падающих» (Пс. 144:14). Впрочем, это говорим не с тем, чтобы упразднить всякое свое попечение или труд и заботу, как напрасные, но чтобы показать, что как самое попечение не может у нас родиться без помощи Божией, так и все наши труды не сильны доставить нам совершенную чистоту, если она не будет дарована благодатью и содействием Господа.

Бог, подобно нежному Отцу и сострадательному врачу, действует во всех нас: у иных Он полагает начало спасению и воспламеняет усердие к нему; других усовершенствует в добродетелях; иных удерживает, без их ведома, от близкого падения и гибели, а другим подает случай и способ к спасению, препятствует стремительным порывам, смертоносным расположениям; иным, жаждущим спасения и стремящимся к Нему, помогает, других, не хотящих и противящихся, привлекает и склоняет к доброму расположению. Православные отцы, которые достигли совершенства сердца, не суетным рассуждением, а самим делом – подвигом – утверждают, что Бог в каждом человеке возбуждает желание добра, впрочем так, что человек по свободному произволению может стремиться и к противоположному: благодать Божия помогает упражняться в добродетелях, но не исключает при этом и произволения, утверждает в добродетели, не стесняя при этом свободы. Итак, Творец всюду производит все, возбуждая, содействуя и утверждая, без нарушения данной Им же свободы.

Отцы говорят, что невозможно кому-либо совершенно очиститься от плотских пороков, если не осознает, что весь труд и старание его не могут быть достаточны для достижения такого совершенства, и если не убедится, будучи научен не столько наставлением преподающего, сколько расположением, усилием и опытом собственным, что достигнет его не иначе, как по милосердию и при помощи Божией. Ибо для получения столь величественной и столь превосходной награды за чистоту и непорочность, каков бы ни был употреблен труд поста, бдения, чтения, уединения, отшельничества, не может быть достоин того, чтобы получить ее по заслугам своего старания или труда. Ибо собственный труд или человеческое старание никогда не заменит Божественного дара, если он, по милосердию Божию, не будет сообщен желающему.

Некоторые пороки возникают без всякого предшествующего повода от природы, а по произволу одной развращенной, злой воли, как то: зависть и самое сребролюбие, которые, не имея в нас никакого основания со стороны природного инстинкта, отыскиваются извне. Впрочем, как легко предостеречься и удобно уклониться от них, так же жалкой делают душу, когда займут и овладеют ею, и едва допустят употребить лекарства для исцеления ее; потому что или не заслуживают того, чтобы исцелиться скорым исцелением те, которые уязвлены тем, чего могли не знать или, по крайней мере, потому, что, имея худое основание, неспособны строение добродетелей возводить до верха совершенства.

Все, что ни приказывает старец, они без всякого исследования спешат исполнять, как Божие повеление, так что иногда с полным доверием, усердием, без всякого колебания принимаются за исполнение невозможных приказаний и из уважения к своему старцу не думают об их исполнимости.

Древние монахи, сидя в кельях своих и занимаясь рукоделием и размышлением, как скоро услышат звук ударяющего в дверь, который зовет их на молитву, или к какому-либо делу; то каждый тотчас выходит из своей кельи, так что занимавшийся письмом бросает писать на том месте, где застанет призыв, не смея даже докончить начатой буквы, потому что они не столько заботятся о совершении дела и своей пользе, сколько о том, чтобы доказать свое послушание, которое они предпочитают не только рукоделию, чтению, молчанию, покою в келье, но даже всем добродетелям, так что они готовы претерпеть все невыгоды для того, чтобы только ни в чем не нарушить доброго послушания.

Как будет торжествовать победу души над плотью тот, кто не силен уврачевать болезнь печали?

...Если скажем, что эти движения <похоти и гнева> вложены в нас Творцом, то поэтому Он не будет виновным, когда мы, злоупотребляя ими, пожелаем обратить их на вредные дела и захотим печалиться о бесплодных, мирских выгодах, а не для спасительного покаяния и исправления пороков; или когда будем гневаться не на самих себя для своей пользы, а, вопреки запрещению Господню, — на братьев наших. Ибо если бы кто железо, данное для необходимого, полезного употребления, захотел обратить на убиение невинных, то из-за этого он не может обвинять Творца вещества, когда сотворенное им для необходимого употребления, для удобства хорошей жизни, человек употребит на вредное дело.

...Как подавит внедренную в плоти похоть <тот>, кто не может отвергнуть страсть к деньгам, которая не насаждена в нас, чужда нашей природе?

Плотские движения по распоряжению Творца с пользой насаждены в нашем теле для рождения детей и распространения потомства, а не для делания бесчестных дел блудных, прелюбодеяний, которые осуждаются законом.

Невозможно подавить разжжение плоти, пока не будут совершенно истреблены побуждения прочих главных пороков... Тот никогда не может подавить возбуждения пламенной похоти, кто не обуздывает страсти пресыщения, Чистота внутреннего человека измеряется совершенством этой добродетели... Каким образом тот погасит пылающий жар похоти, воспламеняющийся не от одного вожделения тела, но и от порочности души, кто не может укротить гнев, прорывающийся по невоздержности одного сердца? Или каким образом обуздает сладострастные возбуждения плоти и души, кто не может победить простой порок гордости?

Мы должны благодарить Бога не только за то, что Он сотворил нас разумными, одарил властью свободного произволения, даровал благодать крещения, сообщил знание закона и помощь, но и за то, что Он доставляет нам ежедневным промышлением Своим, именно освобождает нас от наветов врагов, содействует нам, чтобы мы могли победить плотские пороки, покрывает нас без нашего ведома от опасностей, ограждает от грехопадения, помогает и просвещает нас, чтобы мы самую помощь могли понимать и познавать, тайно вдыхает сердечное сокрушение о нерадении и грехах наших, посещает нас спасительным вразумлением, иногда даже влечет нас к спасению, наконец, самый свободный произвол наш, который склоннее бывает к порокам, направляет к лучшему делу и, посещая Своим наказанием, обращает на путь добродетелей.

...Спаситель говорит: всякий, кто смотрит на женщину с вожделением, уже прелюбодействовал с нею в сердце своем (Мф. 5:28). Указывая на невоздержные глаза, Он осуждает не столько их, сколько внутреннее чувство, которое худо пользуется их служением для видения. Ибо сердце бывает больным, уязвленным стрелою похоти и смотрит с вожделением, — благодеяние зрения, дарованное ему Творцом, по своей порочности обращает к служению худым делам и скрытую в нем самом болезнь похоти обнаруживает по поводу смотрения. Потому и предписывается спасительная заповедь тому, по чьей порочности происходит злокачественная болезнь по случаю видения. Ибо не говорится: всяким хранением блюди свои глаза, которые и должно бы главно хранить, если бы из них происходило действие похоти, ибо глаза исполняют для души простую должность видения, а больше ничего; но говорится: всяким хранением блюди свое сердце (Притч. 4:23); к нему преимущественно должно быть приложено врачевство, потому что оно везде может злоупотреблять служением глаз.

...Ничья воля или подвиг, хотя бы кто хотел и подвизался, не могут быть настолько достаточны, чтобы обложенный плотию, противоборствующею духу, в состоянии был достигнуть верха совершенства и награды за непорочность и чистоту, если не будет вспомоществуем милосердием Божиим, так чтобы заслуживал достигнуть того, чего очень желает или куда стремится.

...По преданиям и наставлениям <святых отцев>, мы должны так стремиться <к совершенству>, упражняясь в посте, бдении, молитве, сокрушении сердца и тела, чтобы все это гордость не сделала напрасным. Ибо надобно верить, что мы не только не можем достигнуть совершенства нашим тщанием или трудом, но и самые эти труды, усилия и занятия, в которых упражняемся для него, не можем совершать без помощи Божией, без воодушевления, вразумления и увещания благодати, которую обыкновенно Бог вливает в наши сердца, милостиво посещая нас или через другого, или Сам Собою.

Никто не может достичь чистоты и совершенства иначе как истинным смирением, которое человек должен сначала оказывать братьям, а также и Богу в сокровенности сердца, в полной уверенности, что без покровительства и ежеминутной помощи Его он вовсе не может достичь совершенства, которого желает и к которому усиленно стремится.

Вот каким образом беспрепятственно восходят к высшему совершенству: по словам Священного Писания. Начало нашего спасения и премудрости есть страх Господень (Притч. 1:7); от страха Господня рождается спасительное сокрушение сердечное, а от этого отречение от мира, то есть нищета и презрение всех приобретений; от нищеты происходит смирение; от смирения же происходит умерщвление воли; а умерщвлением воли истребляются все пороки; по истреблении пороков добродетели плодятся и возрастают; при возрастании добродетелей приобретается чистота сердца, а чистотою сердца приобретается совершенство апостольской любви.

Вовсе невозможно достигнуть евангельского совершенства без собственных усилий и трудов; также и этими одними трудами никто не может достигнуть совершенства без благодати Божией. Ибо как мы говорим, что человеческие усилия сами по себе не могут достигнуть совершенства без помощи Божией, так утверждаем, что только трудящимся и старающимся оказывается милосердие и благодать Божия.

Сребролюбцы почитаются прокаженными умом и сердцем, подобно Гиезию (4 Цар. 5:27), который, пожелав тленных денег мира этого, поражен был язвою нечистой проказы. Это служит вам очевидным примером того, что всякая душа, оскверненная страстью, поражается духовною проказою пороков, и нечистая перед Господом подвергается вечному проклятию.

...С умножением денег увеличивается и неистовство страсти <сребролюбия>. Тогда обещается долговечная жизнь, преклонная старость, разные и продолжительные немощи, которые не могут быть переносимы в старости, если в молодости не будет заготовлено побольше денег. Таким образом становится жалкою душа, связанная змеиными узами, когда худо собранное имение с непотребным старанием желает умножить, сама для себя порождая язву, которою жестоко распаляется и всецело занятая помышлением о прибыли, ничего другого не видит взором сердца, как только то, откуда бы можно достать денег... Из-за этого не устрашится допустить злодеяние лжи, ложной клятвы, воровства, нарушить верность, воспламениться вредным гневом. Если как-нибудь потеряет надежду на прибыль, то не побоится нарушить честность, смирение, и как другим чрево, так ему золото и надежда корысти становится во всем вместо Бога. Потому святой Апостол, имея в виду зловредный яд этой болезни, назвал ее не только корнем всех зол (1 Тим. 6:10), но и идолослужением, говоря: умертвите... любостяжание, которое есть идолослужение (Кол. 3:5). Итак, видишь, до какого порока эта страсть постепенно возрастает, так что у Апостола называется идолослужением, потому что, оставив образ и подобие Божие <которое благоговейно служащий Богу должен сохранять в себе чистым>, хочет лучше вместо Бога любить и хранить изображения людей, напечатленные на золоте.

Раздражения других страстей насаждены в человеческой природе, как бы врожденные имеют в нас начала, некоторым образом сросшиеся с плотию и, будучи почти современны с самим рождением, предваряют различение добра и зла, и хотя сначала увлекают человека, однако же долгим трудом бывают побеждены.
А болезнь сребролюбия, приходя позднее, извне навязывается душе, от того легче можно предостеречься и отвергнуть ее; а будучи оставлена в небрежении и однажды закравшись в сердце, бывает гибельнее всех, и труднее прогнать ее. Ибо она становится корнем всех зол, доставляя многоразличные поводы к порокам.

Воин Христов до тех пор будет победителем, безопасным и свободным от всякого нападения страсти, пока этот непотребный дух не посеет в нашем сердце начала сребролюбия. Поэтому как во всех родах пороков вообще надобно хранить голову змея, так особенно в этом заботливее нужно предостерегаться. Если же будет впущена внутрь, то, от своей пищи укрепившись, сама по себе возбудит сильнейший пожар. И потому не только нужно опасаться накопления денег, но и самое желание совсем нужно выгнать из души. Ибо не столько нужно избегать дел сребролюбивых, сколько самую страсть эту с корнем вырывать. Ибо никакой пользы не принесет нам неимение денег, если останется в нас желание их приобретения.

Как Евангельское слово (Мф. 5:28) неоскверненных телом считает нечистыми сердцем, так и необремененным тяжестью денег возможно быть осужденными, как сребролюбивым по уму и сердцу. Ибо у них не было только случая иметь, а не воли, которая у Бога всегда увенчивается больше, чем необходимость. Ибо достойно сожаления — терпеть невыгоды нищеты и наготы, а плодов их лишиться от порока напрасного желания.

Если захотим законно подвизаться духовным подвигом, то должны сребролюбие выгнать из наших сердец. Как победить его, большого усилия не требуется, так быть побежденным от него бесчестно и бесславно. Ибо когда поражает сильный, то хотя в низложении бывает боль и сожаление о потере победы, однако же некоторым образом находится утешение для  побежденных в силе противника. А если неприятель несильный и борьба слабая, то сверх болезни низложения бывает стыд более унизительный и наносится бесчестие тяжелее урона.

Болезнь сребролюбия, быв однажды принята, с большим трудом изгоняется. Потому эта болезнь никому не должна казаться маловажною, которою можно бы пренебрегать; как легко можно уклониться от нее, так, когда кем возобладает, едва дозволяет воспользоваться лекарствами для исцеления. Ибо она есть вместилище пороков, корень всех зол и становится неистребимым подстрекателем ко злу.

Совершенная победа над сребролюбием одерживается тем, чтобы не допускать оставаться в нашем сердце искре желания какого-либо и малейшего приобретения, в той уверенности, что мы уже не в состоянии будем погасить ее, если хоть сколько-нибудь пищи будем подавать этой искре в нас.

Многие суетные помыслы даже против воли нашей тревожат нас и почти без нашего ведения обольщают нас, входя в нас так неприметно и хитро, что мы не только не можем воспрепятствовать их входу, но и с великим трудом видим их; но принимать их или отвергать возможно всякому, кто при помощи Божией употребит на то свое старание и усилие. Как возникновение их не зависит от нас, так отвержение или приятие их состоит в нашей воле. Впрочем, и в самих нападках помыслов не все надобно приписывать набегу помыслов или тем духам, которые стараются всеять их: но от нас зависит исправить качество помыслов и сделать, чтобы в сердцах наших возникали духовные-святые помыслы вместо плотских-земных, если не всегда, то наибольшею частью. Когда кто разумно и тщательно поучается в Священном Писании, упражняется в псалмах и пении, пребывает в посте и бдении, непрестанно помнит о будущем — о Царстве Небесном, о преисподней огненной — и обо всех делах Божиих, тогда худые помыслы уменьшаются и появляются реже. Когда же кто, напротив, занимается мирскими заботами и плотскими делами и вдается в суетные и праздные беседы, тогда худые помыслы умножаются в нас.

Помни о Кресте, под знаменем которого ты должен жить, ибо уже не ты живешь, но живет в тебе распявшийся за тебя Христос (Гал. 2:20). Как он висел за нас на Кресте, так и мы, пригвоздив плоть страхом Господним, волю и все наши желания, должны не служить страстям нашим, но постоянно умерщвлять их, чтобы таким образом избежать отвержения Божия: «Кто не берет креста своего и следует за Мною, тот не достоин Меня» (Мф. 10:38).

Сколь велика небесная награда целомудрию, тем большим оно подвергается наветам врагов. И потому мы должны ревностнее подвизаться не только в воздержании тела, но и в сокрушении сердца с частыми молитвенными воздыханиями, чтобы печь плоти нашей, которую вавилонский царь постоянно разжигает возбуждением плотской похоти, угасить росою Святого Духа, нисходящею в наши сердца.

Поскольку для успеха во всех добродетелях и для преодоления всех пороков необходима благодать Божия, и от нее зависит победа, то для этой добродетели (чистоты) преимущественно нужна особенная помощь Божия и особенный дар, как это из учения отцов и из самого опыта очищения от плотской скверны ясно открывается тем, которые заслужили приобрести его. Ибо не чувствовать жала похоти плоти некоторым образом значило бы пребывающему в теле выйти из плоти, и облеченному бренною плотию стать выше природы. И потому невозможно человеку, так сказать, на своих крыльях взлететь к столь высокой небесной награде, если благодать Божия даром целомудрия не возведет его от грязи земной. Ибо плотяные люди никакою добродетелию так близко не уподобляются духовным ангелам в образе жизни, как заслугою и благодатию целомудрия, посредством которого, еще пребывая на земле, они имеют жительство на небесах (Флп. 3:20), которое, по отложении плотского тления, по обетованию будут иметь в будущей жизни святые, которые уже и здесь в бренной плоти владеют им.

Нельзя приобрести добродетели целомудрия, если прежде не будут положены основания смирения в сердце.

...Тот, кем обладает дух гордости, или кто похулит Бога, как причиняющий обиду Тому, от Кого надобно ожидать дара чистоты, лишается непорочности и не заслуживает святости целомудрия.

...Как чистота и осторожность днем предуготовляет ночную чистоту, так и ночная бдительность доставляет сердцу и дневной предосторожности твердое состояние и силу.

Никто не может достигнуть чистоты и конца совершенства иначе, как истинным смирением, которое сначала должен человек оказывать братиям, также и Богу в сокровенности сердца, в полной уверенности, что без покровительства и помощи Его, оказываемой ему ежеминутно, он вовсе не может достигнуть совершенства, которого желает и к которому с усилием стремится.

Со всею осмотрительностью должны быть очищаемы сначала тайники нашего сердца. Ибо чего ветхозаветные желают достигнуть в чистоте тела, то мы должны иметь в тайниках совести, в которой пребывая Господь — Советник и Подвигоположник, всегда смотрит на подвиг нашего течения и борьбы, чтобы тому, что боимся сделать открыто, мы не допустили возникнуть и внутри неосторожным помышлением; и что стыдимся обнаружить перед людьми, тем не должны оскверняться и тайным согласием. Хотя оно и могло бы укрыться от знания людей, но не возможет утаиться от знания святых Ангелов и Самого Всемогущего Бога, от Которого не укроются никакие тайны.

Никакое удручение этого тела, никакое сокрушение сердца для приобретения истинной чистоты внутреннего человека не могут быть достойны того, чтобы в состоянии были приобрести такую добродетель чистоты, прирожденную одним Ангелам и свойственную небу, одним трудом человеческим без помощи Божией.

Для сохранения чистоты душевной и телесной недостаточно одного воздержания от нищи; для этого нужны еще и другие добродетели душевные. Прежде всего, через послушание, сокрушение сердечное и утомление тела трудом нужно научиться смирению; денег не только не должно иметь, но и желание их нужно истребить, потому что не довольно того, чтобы только не иметь их, но нужно не питать и желания брать их, когда предлагают; гнев нужно подавить, уныние победить, тщеславие отвергнуть, гордость попрать, непостоянные помыслы ума обуздать непрестанной памятью о Боге.

Чревоугодие разделяется на три вида: один вид побуждает принимать пищу раньше определенного часа; другой любит только пресыщаться, какой бы то ни было пищей; третий хочет лакомой пищи. Против этого христианин должен иметь троякую осторожность: ожидать определенного времени для принятия пищи; не пресыщаться; довольствоваться всякой самой скромной пищей.

Образ этой страсти, которой необходимо подчиняется даже христианин духовной и высокой жизни, довольно верно обозначается подобием орла. Хотя он парит выше облаков и скрывается из глаз людей и от лица всей земли, но, по требованию чрева, принужден бывает опять спускаться на низменности, сходить на землю и питаться... трупами. Также и чревоугодие никак нельзя пресечь, как прочие пороки, или совершенно истребить, а только излишние возбуждения и пожелания его можно ограничить и обуздать силой души.

Надо прежде подавить страсть чревоугодия, и ум должен быть утончен не только постом, но и бдением, и чтением, и частым сокрушением сердца о том, в чем сознает себя искушенным или побежденным, то сокрушаясь от страха пороков, то воспламеняясь желанием совершенства и непорочности, пока, занятый такой заботой и размышлением, не осознает, что принятие пищи допущено не столько для удовольствия, сколько послужило ему в тягость, и станет считать ее более неизбежной потребностью тела, чем желанной душе. Занятые таким упражнением ума и сокрушением, мы подавим сладострастие плоти, усиливающееся от разгорячения пищей, и ее вредные жала; таким образом, печь нашего тела, которая разжигается вавилонским царем-диаволом, постоянно доставляющим нам поводы к грехам и порокам, мы можем погасить обилием слез и сердечным плачем, пока пожар плотской похоти не будет совершенно погашен росою благодати Божией, существующей в сердцах наших.

Первая брань, первый опыт – в стремлении к совершенству истребить объядение и чревоугодие. Не только излишнее желание пищи надо подавить ради добродетели, но и самую необходимую для нашей природы пищу нужно принимать не без сердечной скорби, как противницу целомудрия. И течение нашей жизни должно быть установлено таким образом, чтобы ни в какое время не отвлекаться от духовных занятий, разве только когда слабость тела побуждает снизойти к необходимой заботе о нем. И когда подчиняемся этой необходимости, то, удовлетворяя больше потребности жизни, чем вожделению души, мы должны спешить оставлять ее, как отвлекающую нас от спасительных занятий. Ибо мы никак не можем презреть удовольствия настоящей пищи, если ум, предавшись Божественному созерцанию, не будет еще более наслаждаться любовью к добродетелям и красотой небесной. И, таким образом, каждый будет презирать все настоящее, как скоропреходящее, когда непрерывно будет устремлять взор ума к непоколебимому и вечному, и, еще пребывая в теле, будет созерцать блаженство Вечной Жизни.

Щедрость дающего блаженнее, чем скудость принимающего, особенно та щедрость, которая подает не из денег, сбереженных по неверию или безнадежности на Промысл Божий, и не из сокровищ, скрытых по скупости, но происходит от плода собственного труда и благочестного пота. И потому блаженнее давать, чем принимать, особенно когда подающий хоть и живет в бедности принимающего, однако же своим трудом не только удовлетворяет своей потребности, но с благочестивою заботливостью спешит приготовить еще, что подать бы нуждающемуся.