Варсонофий Оптинский (Плиханков)

Варсонофий Оптинский (Плиханков)

Преподобный (1845–1913)
Тематика цитат

Загрузка плеера...

Цитаты:

О самоубийстве

Когда я еще был в миру, но уже начал прекращать с ним всякую дружбу, я перестал бывать во многих домах, оставив два-три благочестивых семейства, где по временам бывал. Так, я посещал одно семейство, состоящее из старушки матери, дочери-вдовы и внучки. Однажды мы сидели за чайным столом и беседовали. Вдова рассказала мне следующее.
«Несколько лет тому назад, когда я только что лишилась мужа, я тосковала безмерно. Жизнь потеряла для меня привлекательность, и мысль о самоубийстве
все чаще и чаще приходила на ум. Никогда не забуду я кануна Пасхи того печального для меня года. Заботами мамы все у нас было приготовлено к празднику, и квартирка наша приняла праздничный вид, только на душе Пасхи не было, наоборот, там было полное мрачное отчаяние. Мама, зная мое тяжелое состояние, почти не оставляла меня одну, и вот я решилась воспользоваться для приведения в исполнение моего замысла о самоубийстве пасхальную ночь. Мама всегда ходила к заутрени, следовательно, кроме моей маленькой дочери, никого не будет, и мне не помешают. Я сказала маме, что к заутрене не пойду, так как у меня голова болит. – «Да ты ляг, отдохни, – уговаривала мать, – может быть, и поправится твоя головка, тогда в церковь вместе пойдем».
Чтобы не разговаривать с матерью, я легла и незаметно для себя уснула. Вдруг вижу страшный сон – стою я около какого-то мрачного, страшного подземелья. Вдали виднеются клубы пламени, а из глубины подземелья обгорелая, страшная, с веревкой на шее, бежит ко мне подруга по институту: «Оля, Оля, что с тобой?» – восклицаю я. – «Несчастная, и ты хочешь прийти сюда!» – кричит она мне, и вдруг громко и отчетливо раздается благовест большого колокола.
Я открыла глаза, полная страха и ужаса и, увидев свою комнату, обрадовалась, что я не в подземелье. В это время в комнату вошла мама. – «Ну, что, проснулась, дорогая моя, как твоя головка?» – «Голова моя прошла, я пойду с тобою в церковь, мама». Она обрадовалась. – «Ну, вот, слава Тебе, Господи! А то я уж загрустила, как ты останешься без заутрени?»
После службы, когда мы с мамой, похристосовавшись, стали разговляться, я рассказала ей все. О моей подруге я ничего не знала, где она и что с ней. Наконец, мы отыскали адрес ее дяди, проживавшего в Симбирске, и написали ему, спрашивая, где Оля? Он сообщил нам печальную новость, что уже года два тому назад, как его племянница покончила с собой. Тогда мы обе поняли значение сна».
Господь вразумил эту рабу Свою через сон.

О Священном Писании

В Евангелии скрыт глубокий смысл, который постепенно проясняется для человека, внимательно читающего Писание. И по этой неисчерпаемой глубине содержания узнаем мы о Божественном происхождении Книги, потому что всегда можно отличить дело рук человеческих от творения Божия.
Видали ли вы искусственные цветы прекрасной французской работы? Сделаны они так хорошо, что, пожалуй, не уступят по красоте живому растению. Но это пока рассматриваем оба цветка невооруженным глазом. Возьмем увеличительное стекло и что же увидим? Вместо одного цветка – нагромождение ниток, грубых и некрасивых узлов; вместо другого – пречудное по красоте и изяществу создание. И чем мощнее увеличение, тем яснее проступает разница между прекрасным творением рук Божиих и жалким ему подражанием.
Чем больше вчитываемся мы в Евангелие, тем явственнее разница между ним и лучшими произведениями величайших человеческих умов. Как бы ни было прекрасно и глубоко любое знаменитое сочинение – научное или художественное, но всякое из них можно понять до конца. Глубоко то оно глубоко, но в нем есть дно. В Евангелии дна нет. Чем больше всматриваешься в него, тем шире раскрывается его смысл, не исчерпаемый ни для какого гениального ума.

В Апокалипсисе сказано: «Блажен читающий и слушающие слова пророчества сего» (Откр. 1:3). Раз это написано, значит, это действительно так, ибо слова Писания – слова Духа Святого. Но в чем заключается это блаженство? Тем более что мы ничего не понимаем из него, могут возразить на это. Может быть, утешение внутреннее от чтения Божественных слов; можно думать и так: то, что теперь для нас непонятно, будет понятно тогда, когда настанет то время, какое там описано. Вот и посудите: кто теперь читает Апокалипсис? Почти исключительно в монастырях да в Духовных Академиях и семинариях по необходимости, ибо студентам нужно писать сочинения и сдавать экзамены. А так в миру редко кто читает. А отсюда и ясно, что тот, кто будет читать Апокалипсис перед концом мира, будет поистине блажен, ибо будет понимать то, что совершается, а понимая, будет и готовить себя. Читая, он будет видеть в событиях, описанных в Апокалипсисе, те или иные современные ему события.

О славе

Из наших русских писателей более других искал Бога Пушкин, но нашел ли Его – не знаю. Достоверно известно, что он решил поступить в монастырь, однако исполнить это желание ему не удалось.
Помню, однажды задумался я о нем. В какой славе был Пушкин при жизни, да прославляется и после смерти. Его произведения переведены на все европейские языки, а ему как теперь там? На вечерней молитве я помянул его, сказав: «Упокой, Господи, душу усопшего раба Твоего Александра», – и заснул с мыслью о нем. Вижу сон: беспредельная, ровная степь. Никаких селений, стоит только один старый покосившийся дом с мезонином. Много народа идет туда, иду и я, поднимаюсь на расшатанное крыльцо, затем по лестнице наверх. Вхожу в зал. Там стоит множество людей, все их внимание сосредоточено на Пушкине, который декламирует что-то из «Евгения Онегина». Одно место в этой поэме было мне непонятно, и я решил спросить о нем самого Пушкина. Пробираюсь к нему. Он смотрит на меня и произносит знаменательные слова, которые я не нахожу нужным передавать вам. Затем Пушкин оставляет зал. Я следую за ним. Выйдя из дома, поэт вдруг изменился. Он стал старым, лысым, жалким человеком. Обернувшись ко мне, он сказал: «Слава? На что мне она теперь?» Грустно покачал головой и тихо пошел по степи, делаясь постепенно все меньше и меньше, и, наконец, слился с горизонтом.
Этот сон был ответом на мои мысли о Пушкине. Впрочем, может быть, само желание чистой жизни Господь вменит ему в дело.

О смерти душевной

Что особенно бывает грустно, что иногда по душе хорошие люди невнимательно относятся к жизни, живут день за днем, не отдавая отчета в своих поступках, и гибнут.
Из далекого прошлого передо мной встает образ одного из моих хороших знакомых, музыканта и композитора Пасхалова. Обладал он огромным талантом, на концертах, которые он давал, собирались тысячи народа. Я в миру был большим любителем музыки и сам играл на фисгармонии. Чтобы усовершенствоваться в игре, я начал брать уроки у Пасхалова. Он сначала спросил большую плату за урок, но деньги у меня были, и я согласился, потом уже он полюбил меня, недостойного, и предлагал заниматься бесплатно, от чего я, конечно, отказался.
Наши занятия шли успешно, одно мне было печально, что Пасхалов совсем отступил от Церкви. По поводу этого не раз приходилось с ним вести беседу.
Без Церкви невозможно спастись, – говорил я ему, – ведь Вы в Бога-то веруете. Зачем же отвергаете средства ко Спасению?
-Что же я такого делаю, живу, как и все, или же, как большинство, к чему нужны обряды? Разве уж без хождения в церковь и спастись нельзя?
-Невозможно, – отвечаю, – есть семь дверей для спасения, в одни Вы уже вошли, но надо войти и в другие!
-Какие семь дверей? Ничего подобного я не слыхал.
-Семь дверей – это семь Таинств. Святое Крещение над Вами совершено, следовательно, одни двери пройдены, но необходимо войти и в двери покаяния, необходимо соединиться со Христом в Таинстве Святого Причащения.
-Ну, что Вы мне говорите, Павел Иванович. Каждый служит Богу, как умеет, как, наконец, считает нужным: Вы вот в церковь ходите, посты соблюдаете и т.д., а я служу Богу музыкой, не все ли равно?
И, не дожидаясь ответа, Пасхалов заиграл. Никогда еще я не слышал такой музыки, неподражаемо играл он в тот вечер. Я жил в меблированных комнатах, и вот все коридоры наполнились народом, изо всех комнат открылись двери, все стремились послушать гениального композитора. Наконец, он кончил.
-Удивительно хорошо, – заметил я, – но музыка музыкой, а Церковь она все-таки заменить не может. Всему свое время.
Наша беседа с ним в тот вечер затянулась далеко за полночь. Ушел он в особенном настроении, умиротворенный, радостный. На другой день он пришел ко мне снова:
-Знаете ли, Павел Иванович, всю-то я ночь продумал, какой я великий грешник, сколько лет уже не говел, вот скоро наступит Великий пост, непременно буду говеть и причащаться.
-Зачем же ждать поста, говейте теперь.
-Нет, теперь неудобно, ведь и пост не за горами.
Хорошо думал Пасхалов, только он позабыл, что есть враг, которому неприятна такая перемена в нем, и что нужно приготовиться к борьбе, – все это он упустил из виду.
Однажды поздно вечером он приехал домой и велел горничной расплатиться с извозчиком; та вышла на улицу, но вместо извозчика увидела на облучке какое-то чудовище, вид его был так ужасен, что горничная упала в обморок. Куда возил враг Пасхалова, неизвестно, только на другой день он скоропостижно скончался. И погибла душа навеки. Сердечно мне его жаль. Враг всюду расставляет свои сети, желая погубить человека, и губит неосторожных.

О соблазне

Трудно спастись в миру среди соблазнов и обычаев мира этого, идущих в разрез со Святой Церковью. «худые сообщества развращают добрые нравы» (1 Кор. 15:33). Трудно спастись, живя среди развращенного общества.
В Священном Писании говорится: «С преподобным преподобен будеши, и с мужем неповинным неповинен будеши, и со избранным избран будеши, и со строптивым развартишися» (Пс. 17:26-27).
Греховные страсти губительно действуют и на душу, и на тело. Читая святых отцов, я, уже находясь в монастыре, впервые узнал, что страсти так же заразительны, как заразные болезни, и как последние могут передаваться через предметы, так и первые. Когда святой Спиридон, епископ Тримифунтский, ехал на Вселенский Собор, то на пути остановился в одной гостинице. Сопровождавший святого инок, войдя к нему, сказал:
– Отче, не могу понять, отчего это наша лошадь не ест капусты, которую я купил ей у нашего хозяина; капуста хорошая, свежая. Хоть бы человеку есть, а лошадь не ест.
Оттого, – ответил отец Спиридон, – что животное чувствует нестерпимый смрад, исходящий от капусты, который происходит оттого, что хозяин наш заражен страстью скупости.
Человек, не просвещенный Духом Божиим, этого не замечает. Но святые имеют дар Божий распознавать страсти. От вещей человека страстного можно заразиться страстью его.

О сомнениях

Сомнения, все равно как блудные помыслы и хулы, надо презирать, не обращать на них внимания. Презирайте их – и враг диавол не выдержит, уйдет от вас, ибо он горд, не вынесет презрения. А если будете входить с ними в разговоры, ибо все блудные помыслы, хулы и сомнения не ваши, – то он закидает вас, завалит, убьет. Верующий человек, любящий Бога, не может хулить, а тем не менее замечает в себе две нити: и любит, и хулит. Очевидно, что есть еще какая-то сила злая, навевающая сомнения. Заметьте, ведь это – серафимский ум. Поэтому нисколько не удивительно, что он может возбудить, поднять сомнения. Да еще какие! Не обращайте на них внимания. Сколько было искренних верующих людей, которые сильно пострадали оттого, что принимали эти сомнения, рассматривали, рассуждали… Поэтому надо презирать эти сомнения, и хулы, и помыслы блудные, тогда они вам нисколько не повредят, особенно если будете их открывать старцу-наставнику. Но открывать их надо не подробно, иначе можно повредить и себе, и старцу. Особенно блудные помыслы засыпать, закрыть надо навесом эту смердящую яму, а не копаться в ней.

Полагайтесь во всем на волю Божию, кто жаждет спасения и взывает ко Христу: «Спаси меня, Господи, как Ты Сам знаешь!» – того Господь спасет.
Расскажу страничку из моей жизни.
У меня всегда было желание спасения, но окружающие меня люди были глубоко равнодушны к вере, опоры найти было не в ком. А между тем мысль говорила мне, что так жить нельзя. Я не знал, на что решиться. Один знакомый инок утешил меня:
– Предайтесь в волю Божию, когда молитесь утром и вечером, всегда говорите: «Ими же весть судьбами спаси меня, Господи!» – и спасет.
Так и молился и всегда ходил ко всенощной в церковь Иоанна Крестителя при монастыре и молился:
– Святый Пророче, Предтече Господень, спаси меня.
У обедни часто бывал в Спасо-Преображенском соборе и там, у раки святого Варсонофия, молился:
– Святый отче Варсонофие, помози мне!
Не знал я, что выбрать, идти в монастырь боялся, там поклоны да посты – редька, квас, а я избалован. Затем – командовать все станут, а я привык к некоторой власти, не выдержать мне – но Господь все устроил, и я теперь, хоть недостойный, но инок. На вид случайно, но, конечно, по Промыслу Божию узнал я об Оптиной пустыни и о старце отце Амвросии, взял отпуск на двадцать восемь дней и приехал к нему для решения вопроса, как мне жить. Батюшка Амвросий сказал:
– Надо в монастырь идти, но не сейчас, а через два года, – и дал мне некоторое послушание.
А через два года я и поступил в скит Оптиной пустыни.
Так и вам поможет Господь на вашем жизненном пути. Молитесь Матери Божией, Она будет ходатайствовать за вас и в этой жизни, а по смерти поможет пройти мытарства и достигнуть Царствия Небесного.

О суете

Когда Бог хотел дать людям закон, Он избрал между Собой и людьми праведного Моисея. И Моисей, чтобы беседовать с Богом, поднялся на гору Синай. Не с народом остался Моисей, но, покинув его у подошвы горы, поднялся один вверх. Зачем же сделал он это? Почему было не беседовать ему с Богом, оставаясь среди народа? – Думаю, потому что мешал сосредоточиться ему народ. Где народ – там суета, а суета заглушает голос души человеческой, и трудно быть с Богом, оставаясь среди людей.
И мы, по примеру праведного Моисея, оторвемся от суеты и молвы людской, пойдем на Синай. Хорошо там! Хорошо быть с Господом! А на Фаворе со Христом Спасителем, пожалуй, еще лучше. Так хорошо там было, что апостолу Петру захотелось остаться там навсегда. «Господи! хорошо нам здесь быть… сделаем здесь три кущи...» (Мф. 17:4).
Хорошо на Фаворе. Вот и пойдем туда. И идут, и шли туда многие люди. Кто по низу до горы добрался в этой жизни, кто немного поднялся, а кого смерть застала при начале подъема. И все они Божии. Есть и такие, что тянутся к Фавору, хотят начать восходить на него, да так у них выходит, что шаг они сделают вперед, а два назад, так и не хватает у них силы по-настоящему вперед идти. Но и этих спасает Господь. Силен Он покрыть немощь стремящихся к Нему людей. Силен Он перенести их, не на два шага перенесет человека вперед, а доведет его до горы. Только бы двигался, а не топтался на месте, как топчутся рассердившиеся гуси. Бывает, что птицы эти, что-то по-своему болтая, топчутся на одном месте, не сходя с него. Так и люди некоторые. Так многие писатели, например, Пушкин. Бывали у него минуты просветления, рвался он к небу, и фантазия его приподымала несколько над толпой, но привычка повиноваться своим страстям, жить для своего удовольствия притягивала его к земле. И как орел с перебитым крылом рвался он к небу, но полз по земле… Страшно так жить! Нужно идти на Фавор. Но помнить надо, что один путь на Фавор – через Голгофу, другой дороги нет. И, устремляясь к жизни с Богом, надо приготовляться ко многим скорбям.

«Горе имеем сердца» – стремится душа наша, ум наш к Господу. Но, как дикие звери, окружают помыслы, искушение, суета, и опускаются крылья, поднимавшие дух, и кажется, никогда не устремиться ему горе.
Господи, Господи... жажду общения с Тобой, жизни в Тебе, памятования о Тебе, но постепенно рассеиваюсь, развлекаюсь, ухожу в сторону. Пошла в церковь к литургии. Только началась служба, а у меня появляются мысли: Ах, дома я то-то и то-то не так оставила. Такой-то ученице надо вот что сказать. Платье-то я выгладить не успела... – И много других мыслей о якобы неотложных заботах. Смотришь, уже и «Херувимскую» пропели, уже и обедня к концу. Вдруг опомнишься: молилась ли? Разве я с Господом беседовала? Нет, телом была в храме, а душой – в будничной суете. И уйдет такая душа из храма со смущением, неутешенная.
Что же скажем? Слава Богу, что хоть телом побывала в храме, хотя бы пожелала к Господу обратиться. Вся жизнь проходит в суете. Ум идет посреди суетных мыслей и соблазнов. Но постепенно он научится помнить о Боге так, что в суете и хлопотах, не думая, будет думать, не помня – помнить о Нем. Только бы шел не останавливаясь. Пока есть в тебе это стремление вперед – не бойся, цел твой кораблик и под сенью креста совершает свое плавание по жизненному морю. Цел он – и не надо бояться возможных житейских бурь. Без непогоды не обходится никакое обычное плавание, тем более жизненный путь. Но не страшны жизненные невзгоды и бури шествующим под прикрытием спасительной молитвы: «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй меня, грешную». Не страшны они, только бы не впасть в уныние, ибо уныние порождает отчаяние, а отчаяние уже смертный грех. Если и случится согрешить, верь в милосердие Божие, приноси покаяние и иди дальше, не смущаясь.

О теле

От монастырской братии, особенно от скитян, требуется высокая жизнь по заповедям Христовым, жизнь равноангельская. Наши почившие старцы осуществили эти высокие заветы, и Господь прославляет их. Тела их, веруем, лежат нетленны. Про батюшку о. Макария известно, что тело его не подверглось тлению, в чем могли убедиться, когда ставили над ним часовню, а ведь он скончался лет 60 тому назад.
И замечательное явление, тела праведников, подвижников нетленны, от тел же царей и владык мира этого остается горсть земли и больше ничего. Недавно писали, что при раскопках катакомб найдены могилы Диоклетиана, Нерона и других владык, перед которыми трепетала когда-то вся вселенная, и какая же судьба их праха? Когда служителя спросили, что было в урнах?
– Зола, – ответил он.
– Да где же она?
– Да я отдал ее жене – для стирки белья – хорошая зола.
Боже мой! Могли бы когда предполагать эти цари-властелины, что прах их попадет в бак на стирку грязного белья!
Как много заботились эти люди о своем теле, и вот каковая участь этих тел – святые же, как и все наши оптинские старцы, умерщвляли тело свое, и оно осталось нетленно.

Ложный путь, если мы будем стараться постигнуть все одним умом, будем обращать внимание на разные сомнения да вопросы, стараясь сразу уяснить себе их, – враг закидает тогда, совсем забьет…
Чем более живет монах в монастыре, тем больше узнает, тем большему научается. Это происходит постепенно. Конечно, Бог может сразу обогатить нищего. Бывали случаи, что сразу просвещался ум свыше. Возьмите в пример земного царя. Ведь он может, встретив нищего, дать ему несколько тысяч или даже десятков тысяч рублей, и нищий стал богат, хотя до сих пор самый большой капитал его был сорок копеек. Так же и Господь может просветить разум человека. Одно дело – ум, другое – рассуждение. Рассуждение есть дар Божий, как и все вообще у нас есть дар Божий. Но рассуждение выше других даров и приобретается не сразу. Человек может быть очень умным, но совершенно не рассудительным, может удовлетворять самым низменным скотским потребностям, иметь любовниц и даже совершенно не признавать Бога. Есть люди плотские, которые только и живут для чрева, для блуда. Есть люди душевные, эти повыше плотских. И, наконец, есть люди духовные. Разница между душевными людьми и духовными громадная. Ибо, как говорит апостол: «Душевный человек не принимает того, что от Духа Божия, потому что он почитает это безумием» (1 Кор. 2:14), он может познать всякую человеческую мудрость, всякую философию одним словом, но духовного рассуждения не имеет.

Жизнь есть блаженство. Эти слова могут показаться странными. Как можно жизнь назвать блаженством, если в ней на каждом шагу встречаются неудачи, разочарования, огорчения. Сколько горя терпят люди! Жизнь, говорят некоторые, есть труд, и часто труд неблагодарный, какое уж тут блаженство? Блаженством для нас станет жизнь тогда, когда мы научимся исполнять заповеди Христовы и любить Христа. Тогда радостно будет жить, радостно терпеть находящие скорби, а впереди нас будет сиять светом Солнце Правды – Господь, к Которому мы устремляемся. Все Евангельские заповеди начинаются словом «блаженны»: блаженны кроткие… блаженны милостивые... блаженны миротворцы (Мф. 5:5, 7, 9). Отсюда вытекает как истина, что исполнение заповедей приносит людям высшее счастье. История христианских мучеников с особенной яркостью подтверждает это. Какие только мучения ни переносили они, каким пыткам ни подвергались, весь ад восставал на них. Резали и жгли тела исповедников Христовых, разрывали их на части, измученных бросали в смрадные темницы, а иногда в склепы, наполненные мертвыми костями и всевозможными гадостями. Иногда для большего устрашения им показывали покойников, восстающих из гробов и устремляющихся на них, а мученики радовались.

Получаю письма: «Батюшка, задыхаюсь! Со всех сторон теснят скорби, нечем дышать, не на что оглянуться. Не вижу радости в жизни, самый смысл ее теряется».
Что скажешь такой скорбящей душе? Что надо терпеть?! А скорби, как жернов, гнетут душу, и она задыхается под их тяжестью. Заметьте, что не о неверующих и безбожниках я сейчас говорю: о тех, что тоскуют, когда они Бога потеряли. Нет, теряют смысл жизни верующие души, вступившие на путь спасения, души, находящиеся под действием Божественной благодати. Не знают они, что это состояние временное, переходное, которое надо переждать. Пишут: «Впадаю в уныние, что-то темное обступает меня». Я не говорю, что такая скорбь законна, но говорю, что эта скорбь – удел всякого человека. Это не наказание, это – крест, и этот крест надо понести.
Но как же понести его? Где поддержка? Иные ищут этой поддержки и отрады у людей, думают найти покой среди мира и не находят. Отчего? Оттого, что не там ищут. Покой, и свет, и силы надо искать в Боге, через молитву Иисусову.

О царстве небесном

«Бедному сыну пустыни снился сон…» – Так начинается одна из статей Гоголя… и сам он, и все человечество представлялись ему в образе этого бедного сына пустыни. Это состояние человечества изображено и в Псалтири, там народ Божий, голодая и испытывая жажду, блуждал в пустыне, ища града обительного, и не находил.
Так и все мы голодаем и жаждем этого града обительного, и ищем его, и блуждаем в пустыне. Это состояние духа знакомо и Лермонтову, который в одном из своих стихотворений жаловался, что не может найти твердый утес, чтобы опереться на него ногой и твердо знать, что ему любить и что петь. Но Лермонтов так и не нашел града обительного, т.е. Царства Небесного, и кончил плохо.
Иной была судьба Гоголя. Мы знаем из его жизнеописания, что он удостоился мирной христианской кончины.

О целомудрии

В Задонске подвизался известный в свое время подвижник Георгий. Рано постиг он всю суету мирской жизни и ушел в монастырь, но и этим не удовольствовался, а избрал себе совершенное уединение – затвор. Здесь, в посте, молитве, богомыслии проводил он время, но искушения не оставляли его.
Когда он был еще в миру, то любил чистой любовью одну девушку, и образ ее часто вставал перед ним, смущая его душевный покой. Однажды, чувствуя свое бессилие в борьбе, он воскликнул: «Господи! Если это мой крест, то дай силы понести его, а если нет, то изгладь из моей памяти само воспоминание о ней».
Господь услышал его, и вот той же ночью он видит во сне девушку необычайной красоты, облаченную в золотые одежды, в ее взоре светилось столько неземного величия и ангельской чистоты, что Георгий не мог оторвать от нее глаз и с благоговением спросил:
– Кто ты? Как твое имя?
– Мое имя – Целомудрие, – ответила девица, и видение кончилось.
Придя в себя, подвижник возблагодарил Господа за вразумление. Образ, виденный им во сне, так запечатлелся в уме его, что совершенно изгнал все другие образы.
И я прошу вас – изгоните все образы из головы и сердца вашего, чтобы там был только один образ Христа.