Варсонофий Оптинский (Плиханков)

Основание всего закона Божия – любовь к Богу и ближним. Он Сам сказал нам об этом: «Кто имеет заповеди Мои и
соблюдает их, тот любит Меня» (Ин. 14:21).
Итак, по слову Самого Господа, путь к Нему, к Божественной Любви один: исполнение Его заповедей, про которые Он прибавляет: заповеди Мои не тяжки (1Ин. 5, 3). Заповеди эти все знают, каждый день они читаются или поются за Божественной Литургией: «Блаженны кроткие… блаженны милостивые».
Иная скажет: Этой заповеди я соблюсти не могу, так как у меня нет средств на милостыню.
Нет, и такая может исполнить заповедь о милостыне, и она может подать, если не материальную, так духовную милостыню. Спросите – как же это? А вот как: тебя оскорбила такая-то или такой-то, – прости его, вот и будет духовная милостыня.
Нет, этого я не могу! Разве можно простить такое ужасное оскорбление? Да я, как вспомню о нем, так готова растерзать того, кто нанес мне его, вы же говорите: «прости».
Так не можешь простить?
Не могу!
А простить-то надо!
Да нет, это сверх моих сил!
Сил не хватает? Так проси у Бога. Обратись к Нему и скажи:
«Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй меня, грешную, и помоги мне простить». Скажи так раз, другой, третий…
И что же будет?
Сама на опыте узнаешь, простишь обидчика.
А другая говорит:
Вот та-то пронесла мое имя, как зло перед людьми, такого-то наговорила, чего никогда и не было, проходу мне не дает колкостями и насмешками.
А ты молчи, не отвечай ничего, потерпи.
Да разве это можно стерпеть?
Не можешь? Опять обратись к Господу: «Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй меня, грешную, и помоги мне стерпеть», – попробуй так сказать – и ты увидишь, что из этого выйдет.
И так во всяком трудном положении обращайся ко Господу – и поможет. Исполняй Его заповеди и проси Его помощи. Беда, если кто понадеется на свои силы и вздумает сам, не прибегая к Божественной помощи, исполнить заповеди, кто вздумает обойтись без смирения.

Лучше соглашайтесь принять тысячу смертей, чем уклониться от Божественных заповедей Евангельских.

Английский философ Дарвин создал целую систему, по которой жизнь – борьба за существование, борьба сильных со слабыми, где побежденные обрекаются на гибель, а победители торжествуют. Это уже начало звериной философии. А уверовавшие в нее не задумываются убить человека, оскорбить женщину, обокрасть самого близкого друга, – и все это совершенно спокойно, с полным сознанием своего права на все эти преступления. И начало всего этого опять в помысле, которому поверили люди, в помысле, что нет ничего запретного, что Божественные заповеди не обязательны, а церковные постановления стеснительны. Нельзя доверяться этим помыслам. Надо раз и навсегда покорно подчиниться требованиям Церкви, как бы они ни были стеснительны. Да вовсе они и не так трудны! Чего требует Церковь? Молись, когда надо, постись – это надо исполнять. Про Свои заповеди Господь говорит, что они не тяжки. Какие же это заповеди? «Блаженны милостивые» (Мф. 5:7) – ну, это мы еще, пожалуй, исполним: умягчится сердце наше, и мы окажем милость, поможем бедным людям. «Блаженны кроткие» (Мф. 5:5) – вот тут стоит высокая стена – наша раздражительность, которая мешает нам быть кроткими.«Блаженны вы, когда будут поносить вас» (Мф. 5:11) – тут уже в нашем самолюбии и гордости почти непреодолимая преграда к исполнению этой заповеди – милость мы оказываем, пожалуй, даже справимся со своей раздражительностью, но снести поношение, еще добром заплатить за него – это уже вовсе невозможно нам. И вот преграда, которая отделяет нас от Бога и которую мы и перешагнуть не стараемся, – а перешагнуть надо. Где искать силы для этого? В молитве.

Спрашиваю иногда посетителей:
– Есть у вас дети?
– Как же, – отвечают, – сыновья и дочери.
– Как же вы хотите устроить их судьбу?
– Да так: сына хочу видеть инженером, у него самого к этому наклонности, дочерей замуж отдать за богатых и знатных людей.
– И вы думаете, что они будут счастливы?
– Конечно! – отвечают с уверенностью.
А о том, как постараться, чтобы дети приобрели Христа, не думают. Говорят, все можно купить за деньги. Только Христа ни за какие сокровища мира нельзя купить. А без Христа нет жизни, нет спасения.

В церковь ходите обязательно, и всегда до начала, первым старайтесь прийти. Утреня – одно из самых трудных установлений монастырской жизни, зато и имеет великую силу. Утреня, по словам древних отцов, важнее литургии. За литургией Иисус Христос приносит нам Себя в жертву, а за утреней мы себя приносим Ему в жертву. Это понуждение, эта борьба с плотью и имеет такое значение.

И в миру можно спастись. Хотя неудобно это, так как весь уклад мирской жизни не приближает, а отдаляет от Бога.
Царствует в мире дух века нынешнего. Порок там ничем не удерживается. Какое, например, безобразие в Москве, особенно в праздники. Целомудренной девушке и по улице-то проходить страшно; в витринах выставлены такие скверные картины и статуи, что, глядя на них, чувствуешь, как оскорбляется чувство стыдливости и целомудрия. Впрочем, есть люди, живущие в миру по-монашески, к которым не пристает мирская грязь, душа же их нераздельно принадлежит Господу. Это те, о которых сказал Лермонтов: «Они не созданы для мира, и мир был создан не для них».

Некоторые спасаются в монастырях, иногда их упрекают в эгоизме. «Подумайте, – говорят, – такой-то поступил в монастырь! Он делал в миру столько добра, то-то и то-то, так много приносил пользы и вдруг все бросил. Это просто грех!» Не слушайте подобных речей. Если Господь призывает человека на служение Себе в иноческом чине, то надо все бросить и последовать призыву Божию. Впрочем, и в миру спасаются, но с большим трудом. В житиях святых рассказывается про двух сестер, из которых одна пошла в монастырь, а другая вышла замуж, и обе они спаслись. Правда, та, которая пошла в монастырь, получила высшую награду от Господа, но спасение получили обе. Но как спастись в миру, когда там так много соблазнов? Апостол говорит: «Не любите мира, ни того, что в мире» (1 Ин. 2:15). Впрочем, здесь нужно оговориться: под словом «мир» подразумевается не вселенная, а все низменное, пошлое, скверное, греховное. Можно жить и в миру, и вне мира.

Сильно работает диавол, желая отвлечь людей от служения Богу, и в миру он достигает этого легко.
В монастыре же ему труднее бороться, оттого дух злобы так ненавидит монастыри и всячески старается очернить их в глазах людей неопытных. А между тем не погрешу, если скажу, что высшего блаженства могут достигнуть только монашествующие. Спастись в миру можно, но вполне убелиться, омыться от ветхого человека, подняться до равноангельской высоты, до высшего творчества духовного в миру невозможно, то есть весь уклад мирской жизни, сложившийся по своим законам, разрушает, замедляет рост души. Потому-то до равноангельской высоты вырастают люди только в лабораториях, называемых монастырями.

От разных мест в поисках Христа съехались сюда вы, детки мои. Да вознаградит вас Господь за это и пошлет мир и радость о Духе Святом в ваши сердца. Блаженны вы, что возлюбили Господа и проводите этот великий праздник Рождества Христова в стенах святой обители. Мир теперь погружается в пороки и беззакония, и многие гибнут безвозвратно, вы же здесь безопасны, в таком святом пристанище, в гостях у Матери Божией. Это Ее Материнскими молитвами и заступничеством попали вы сюда. Благодарите Бога, что Он сохраняет вас от бед и напастей. А может быть, кто-нибудь из вас впоследствии лет и сподобится ангельского чина. Я не зову вас в монастырь, и в миру можно спастись, только Бога не забывать, но в монастыри идут для достижения высшего совершенства.
Правда, здесь больше искушений, но зато дается и большая помощь от Господа.
Один святой хотел узнать, как Господь помогает инокам, и ему было видение – он видел инока, окруженного целым сонмом Ангелов с горящими светильниками. Говорят, в миру искушений меньше, но представим себе человека, за которым гонится злодей. Предположим, он успел ускользнуть от него, но тот грозит ему издали кулаком со словами: «Смотри, только ты попадись мне».
Предположим, идет человек, и на него нападают целой толпой враги, бежать некуда, и вдруг, откуда ни возьмись, полк солдат бросается в защиту ему, и враги разбегаются с окровавленными физиономиями. Не правда ли, пожалуй, последний находится в большей безопасности, чем первый?
Так и в обители: хотя враг нападает сильнее, но близко есть благодатная сила Божия. В монастыре – труды, но и высокие утешения, о которых мир не имеет ни малейшего представления. Трудно положить начало благое, а когда оно уже положено, то затем становится легче и отраднее работать Богу окрыляемым надеждой на спасение.

Вот цель всей жизни земной – наследовать жизнь вечную, ту жизнь, где не будет труда, не будет воздыхания и никакой скорби.
Для достижения этой вечной жизни идут в монастыри. Впрочем, я никого не зову в монастырь и не говорю, чтобы спасение не было возможно и в миру. Только не могу не заметить, что взоры всех лучших людей устремлялись именно к монашеству. Не буду приводить мнения учителей Церкви, воспитавшихся в монастырях. Обращу ваше внимание на творения великанов светской литературы. Возьмем представителя протестантского народа, гиганта человеческой мысли, Шекспира, и посмотрим, что говорит он о жизни в миру. Устами героя одного из лучших своих произведений, Гамлета, так аттестует он мир:
«Мир – это старый сад, заросший сорной травой», – согласитесь, не очень лестная характеристика мира. А затем прибавляет, обращаясь к Офелии: «Офелия, иди в монастырь!»
Вот как отнесся Шекспир к миру и монастырю. Но иные говорят, что монашество не установлено Господом, что в Евангелии нет указания на него. Это неверно. «Кто может вместить, да вместит» (Мф. 19:12), – говорит Господь именно о жаждущих высшей духовной жизни.
Спастись можно и в миру, но высшее совершенство достигается в монастырях. И в Писании сказано: «Неженившийся заботится, как угодить Господу, а женившийся заботится, как угодить жене» (1 Кор. 7:32–33). Вот и разница между миром и монастырем. И снова повторяю – я не зову в монастырь, и в миру много путей, которые ведут к Богу. Вот, например, достопочтимейшая Елена Андреевна Воронова всю жизнь свою посвятила служению несчастным, отверженным людям, ездит по тюрьмам, утешает арестантов, служит им, беседует с ними и старается разбудить в них заглохшее чувство любви к Богу и ближним. Святое это дело, несомненно, и спасая других, и сама она спасается. Иные посвятили свою жизнь служению больным – и это великое дело. Иные учительствуют – тоже великое дело быть при детях, сеять в их сердцах семена Божией истины, насколько это в силах их, насколько они сами поняли и усвоили ее. А иные, может быть, не удовлетворяясь этим своим служением, захотят достичь высшего совершенства, порвать связи с миром и вступить в святую обитель – и исполнят это, если только их желание угодно Господу.

У художников в духе всегда есть жилка аскетизма, и чем выше художник, тем ярче горит в нем огонь религиозного мистицизма. Пушкин был мистик в душе и стремился в монастырь, что и выразил в своем стихотворении «К жене». И той обителью, куда он стремился, был Псковский Печерский монастырь. Совсем созрела в нем мысль уйти туда, оставив жену в миру для детей, но и сатана не дремал и не дал осуществиться этому замыслу.
Замечу вообще, что стоит кому-нибудь принять твердое решение уйти в монастырь, как сатана начинает против такого человека ряд козней. Отсюда прямо видим, что монашество для сатаны – вещь довольно неприятная. Конечно, про нас, монахов последних времен, нельзя сказать, чтобы мы имели особенно деятельную борьбу с врагом – какие уж мы монахи.
Но все же боремся, как можем. А в миру борьба эта давно забыта, сатана диктует законы миру, и он слепо идет за ним.
Не подумайте, что, говоря так, я вас зову в монастырь. Нет! Я хочу только сказать, что, и живя в миру, нужно не забывать Бога, не терять общения с Ним, а пока не порвана эта связь, не нарушено Богообщение – жива душа человека, хотя бы и впадала она в грехи.

Чтобы работать только Христу, и в монастыри идут – великое это дело. Но вот часто случается – поступят в монастырь, а затем разочаровываются. Пишут мне: «Я надеялась найти в монастыре полный душевный покой, думала, что там я проникнусь молитвенным духом, а что выходит на деле? В монастыре такая же серенькая жизнь, как и в миру: зависть, интриги, сплетни... нет, не могу я переносить этого, что мне теперь делать?» Я отвечаю: «Терпи. Ты ошибочно думала о монастыре, что там только одна молитва; необходимо понести и досаду на сестер, чтобы омыться от приставшей духовной скверны». Снова пишут: «Батюшка, нестерпимо мне трудно, сестры восстают и возводят такую клевету, матушка игуменья тоже нападает, защиты найти не в ком». – «Молись за обижающих тебя, – говорю, – не игуменья нападает на тебя, а так нужно для твоей пользы». – «Не могу я молиться, – отвечает, – за тех, которые приносят мне столько огорчений и зла». – «Не можешь? Проси Господа, и даст тебе силу полюбить их».

Вы пришли сюда искать Бога. И все ищут Бога. Найти Бога – это цель монашеской жизни. Можно и жить в монастыре, да не быть монахом, ничего не достигнуть. Все ищут Бога. Вот и художники в области поэзии, живописи, особенно музыки, – все желают найти Бога. Да не так искали. Как искать Бога? Соблюдением заповедей, особенно смирением, поступать в монастырь. А они не хотели соблюдать заповеди, особенно не хотели смиряться, хотели пройти как-либо переулками, поближе, покороче. Знаете стихотворение Пушкина «Пророк»? Там он говорит: «В пустыне мрачной я влачился». Пустыня – это жизнь. Он это понимал, что жизнь – пустыня. Влачился, да прямо ползал всем телом. Далее: «И шестикрылый Серафим на перепутье мне явился». Затем Пушкин рисует картину посвящения ветхозаветного пророка. Кажется, говорится так, что он постиг и «Херувимов горнее стремленье и гад морских подводный ход». Ангелы чисты. Они только «о небесном мудрствуют». А у нас есть и «гад морских подводный ход». Эти два течения идут в нас параллельно. Но должно стараться только «о небесном мудрствовать».
Это не сразу достигается, а только ход морских будет все тише, и можно достигнуть того, что будет только одно «небесное стремленье», а те гады нырнут в бездну и исчезнут. Да, этого можно достигнуть. Вот я вам и говорю: смиряйтесь и смиряйтесь.

Не думайте, что сразу можно на небо взлететь и мертвецов воскрешать! Нет, сначала нужно упражняться во внешнем монашестве, перешагнуть его, а приступать сразу ко внутреннему нельзя, нужно потерпеть всякие скорби, унижения и озлобления и внутри себя от диавола, и извне от неразумных собратий. Сначала нужно пройти весь искус. Иногда даже будете чувствовать отвращение и ненависть к монашеской жизни. Нужно испытать борьбу со страстями, стяжать смиренное о себе мнение и многое другое. Внешнее монашество – это упражнение в подвигах: пост, бдение, сюда же относится исправное по внешности посещение церковных служб, трезвенность и прочее. А внутреннее монашество – это борьба со страстями, очищение сердца.

Когда я был еще в миру, то имел товарища, относящегося скептически к монастырям: «Не понимаю я, для чего это люди, особенно иноки, сидят поодиночке в келье, удаляются от людских взоров?»
Между тем этот человек был монахом в душе. Душа его была чистая, возвышенная. Поэт и музыкант, он имел особенную способность произносить стихи, как никто другой. Музыка была его страстью. Бывало, рассказывает нам что-нибудь и вдруг воскликнет: «Нет, я не сумею объяснить этого словами, а вот это что!» – и сядет к роялю, закинет голову и сыграет импровизацию.
– Поняли? – спросит потом.
Часто и не поймешь его, но он не изменял своей системы объяснения. Сама квартира его была обставлена со вкусом и небанально, и не было в ней диванов со столом перед ними и креслами по бокам, но все было красиво, изящно и оригинально, как незауряден был и ее обитатель. Душа его всегда питалась высокими идеалами и далека была от всякой житейской прозы. Отвергая сначала монашество, он нашел полное удовлетворение своих высоких стремлений именно в монастыре, на Афоне, куда он ушел, оставив все в мире.

Наша святая обитель привлекает к себе многих богомольцев, и часто слышится такое мнение, что, побывав раз в Оптиной, стремятся туда всей душой. Не имеет наша обитель ни чудотворных икон, ни прославленных мощей, но здесь, кажется, вся земля полита кровью и потом святых старцев, и молитвы их низводят благодать на души верующих. Нигде в другом месте этого нет. Даже наш Владыка, посещавший как епископ многие обители, всегда выражался, что в Оптиной что-то особенное.
В России немного скитов, но скитов десять будет, и у нас единственный скит, где, например, в храме очень редко бывает кто-либо из посторонних, и то лишь за обедней. Утреню мы всегда совершаем только своей скитской братской семьей.
Сильное впечатление производит наш скитский храм на посетителя: тихое пение старинного напева, умилительная служба, безлюдье, иноки – каждый имеет свое определенное место.
Особенный и звон скитских колоколов – тихий, пустынный. Один благочестивый человек пожертвовал нам однажды колокол в 150 пудов, но он не подошел к скиту и был снят. У нас самый большой в 39 пудов.
Слава Богу, что в нынешний век, век неверия и полной разнузданности нравов, есть еще на Руси святые места, тихие пристанища для хотящих спастись.

Недавно, когда я провожал батюшку ко бдению в монастырь, мы, по обычаю, зашли на могилки старцев. Поклонившись старцам, батюшка, указывая рукой на памятник, стоящий прямо за главным алтарем Введенского храма, сказал мне:
- Я рассказывал вам об этом памятнике?
- Нет, – отвечал я.
- Ну, так вы напомните как-нибудь мне, я вам расскажу.
Так вот недавно я и напомнил батюшке, и он мне рассказал следующее:
«Давно еще, кажется, при батюшках Льве и Макарии это было. Однажды приехала молоденькая девушка, именем Варвара, красавица собой. Ей очень понравилась Оптина. Но все-таки нужно же уезжать, и она поехала со своей матерью из Оптиной. Едут, а по дороге из Козельска несут на кладбище гроб. В гробу лежала молодая девушка. Тогда был обычай, едва ли он теперь сохранился, что девушку на кладбище всегда должны нести тоже девушки. С этой целью, когда умирала девушка, собирали отовсюду девушек, одевали в белые одежды, украшали цветами, тоже белыми. Они все вместе брали на руки гроб, тоже белый и украшенный белыми цветами, и несли его сами на кладбище. Так вот такая похоронная процессия и встретилась на дороге этой девице Варваре. Она, полная восхищения от этой картины, воскликнула: "Вот счастливая! Вот счастливая!"
Мать удивилась этим восклицаниям и говорит: "Что ты, глупая! Я тебя повезу в Москву и Петербург. Там ты будешь у меня первой красавицей на балах".
Но дочь не слушает ее, пораженная этой белой похоронной процессией.
Приехали они домой, но чистая девушка почувствовала себя чужой среди блеска и роскоши и захотела опять в Оптину. Наконец, отпросилась и поехала. В Оптиной она попостилась, приобщилась и собралась было уже ехать домой. Села в тележку и поехала, но когда стала спускаться к Жиздре, лошадь вдруг понеслась и прямо в Жиздру. И когда выловили девушку, она уже была мертвая. Собрались на совет старцы, что делать и где хоронить эту девушку, и решили похоронить ее за главным алтарем, дав ей первое место во всей Пустыни за ее великую любовь к Оптиной. Вот какая эта девица Варвара». Видите, как Бог слышит молитву и видит восторг чистой невинной души, не огрубевшей в земных удовольствиях. Она сочла только счастьем, а Господь уже исполняет ее желание.

Необходимо углубляться в себя, в свой внутренний мир, т.к. в нем таится источник утешения. Ученые для отдыха уезжают за границу, под южное небо Сицилии, а мы углубимся в свое сердце, в котором заключается целый чудный мир, может быть, многим неизвестный. Но как войти в него? Единственный ключ есть Иисусова молитва, которая открывает нам дверь в этот мир. Но чтобы углубиться во внутренний мир, необходимо уединение. Некоторые святые для обретения уединения бежали в глубочайшие пустыни и оставляли всех и вся, чтобы только упражняться в Иисусовой молитве. Известный подвижник Лука Элладский, подвизавшийся сначала в одном из греческих монастырей, бежал в пустыню для усовершенствования в молитве, т.к. постоянные толпы народа, приходившего за советом и утешением, мешали ему сосредоточиться. Поступил он подобно Арсению Великому, который был научен Самим Богом: «Бегай людей – и спасешься». Является вопрос: законно ли поступил Лука, оставив народные массы для спасения только своей собственной души? Вполне законно. Ученые, чтобы издать какой-нибудь научный труд, удаляются от общества и углубляются в свою работу. Ученик, приготовляясь к экзамену, уходит в отдельную комнату, а если нет таковой, то часто, закрыв уши, чтобы не слышать чего-либо постороннего, зубрит свои предметы; не тем ли более святой для приготовления себя к вечной жизни имеет право на уединение? И удаляется он от людей не из ненависти к ним, не по эгоизму, но и там, в пустыне, служит тому же миру молитвой о нем ко Господу.
Одному схимнику явилась однажды Матерь Божия и спросила его:
– Кто ты такой?
– Я грешнейший и недостойнейший раб Твой, Владычица, – ответил он.
– Но какое твое звание?
– Я схимник.
– А что значит – схимник? Старец затруднился ответить.
Тогда Сама Владычица Матерь Божия объяснила ему:
– Схимник – есть молитвенник за весь мир.
Итак, святые, удаляясь от людей, не перестают любить их и молитвами своими отвращают от грешных гнев Божий.

Когда я еще жил в миру, товарищи называли меня идеалистом. Бывало, придут звать меня куда-нибудь:
– Устраивается пикник. Целой компанией едем за Волгу, с самоваром и закуской. Будет очень весело!
– Сколько же это стоит?
– По десять рублей с человека.
Вынимаю деньги и отдаю за себя, чтобы не получить упрека, что уклоняюсь из корыстных побуждений, а потом, в день пикника, заболеваю некоей политической болезнью и остаюсь дома. Вечером иду на берег Волги. Луна. В городском саду играет музыка. Я хожу один, любуюсь красотой ночи – хорошо мне! А наутро товарищи говорят:
– Был он?
– Нет, не был.
– Ну, конечно, рукой махнул, ведь он у нас идеалист!
Идеалист, этот-то идеалист и привел меня, в конце концов, сюда, в скит.

Один богатый купец имел сына, и этот сын поступил в одну из святых обителей, но не ужился в ней и ушел в мир: то есть из царских чертогов в вонючее болото. Женился и жил с женой и детьми в своем доме. Но уже вскоре после ухода из обители он понял, чего лишился, но было поздно. И вот однажды удалось ему как-то достать у какого-то старьевщика старый рваный подрясник послушнический. Принес он подрясник домой. В большие праздники он удалялся в самую дальнюю комнату-молитвенную, надевал этот подрясник и предавался горькому плачу, вспоминая свое житие в святой обители.

В настоящее время не только среди мирян, но и среди молодого духовенства начинает распространяться такое убеждение: вечные муки несовместимы с беспредельным милосердием Божиим, следовательно, муки не вечны. Такое заблуждение происходит от непонимания дела. Вечные муки и вечное блаженство есть не что-нибудь только извне приходящее, но есть прежде всего внутри самого человека. "Царствие Божие внутрь вас есть" (Лк. 1:21). Какие чувства насадит в себе человек при жизни, с теми и отойдет в жизнь вечную. Больное тело мучается на земле, и чем сильнее болезнь, тем больше мучения. Так и душа, зараженная различными болезнями, начинает жестоко мучиться при переходе в вечную жизнь. Неизлечимая телесная болезнь кончается смертью, но как может окончиться душевная болезнь, когда для души нет смерти? Злоба, гнев, раздражительность, блуд и другие душевные недуги – это такие гадины, которые ползут за человеком и в вечную жизнь. Отсюда цель жизни и заключается в том, чтобы здесь, на земле, раздавить этих гадов, чтобы очистить вполне свою душу и перед смертью сказать со Спасителем нашим: "идет князь мира сего, и во Мне не имеет ничего" (Ин. 14:30). Душа грешная, не очищенная покаянием, не может быть в сообществе святых. Если бы и поместили ее в рай, то ей самой нестерпимо бы было там оставаться и она стремилась бы уйти оттуда.

Живет на кухне монах, совсем простой, может быть, даже неграмотный. Никто о нем ничего не знает. Даже отец архимандрит не знал, чего он достиг душой. Ну а мне как духовному отцу известно все. Он постоянно молчал и произносил Иисусову молитву. Все видели, что четки постоянно при нем и всегда в движении, но никто не предполагал, что у него делается внутри. Устную молитву он до того усвоил, что начинал подходить уже к внутренней. Редко мне приходилось с ним беседовать, но когда случалось, это доставляло великое наслаждение. Заболел он и лег в больницу, а я, когда на первой седмице исповедовал братию монастырскую в больнице, зашел к нему, поговорил. Спрашиваю, не хочет ли он чего.
– Нет, батюшка, ничего.
Потом я его опять спросил, не хочет ли он чего.
– Ничего… Да вот разве, батюшка, кисленького чего-нибудь, кисленького.
– Хорошо, – говорю я.
На следующий день принес ему два яблока да два апельсина. И как рад был он! Как мало нужно для монаха! Не то, что в миру: там дадут миллион – мало, давай другой. Все хотят забрать. А здесь такой пустяк и сколько доставляет радости.
Потом я его как-то спросил:
– Как тебе?
– Да скучно здесь, батюшка, жить!
– Да где же весело? – спрашиваю я.
– Вон там, – указывая на небо, сказал он.
– Да, там весело, если только примут. А ты готов?
– Да то-то и дело, что не готов. Я грешник, хуже всех.
На следующий день прихожу и спрашиваю:
– Не надо ли тебе чего?
– Нет, батюшка, ничего. Единого желаю: «разрешиться и быть со Христом» (Флп. 1:23). Помолитесь о мне, батюшка. Далекий, незнаемый путь предстоит мне – благословите, батюшка, идти.
– Бог благословит, иди. Когда будешь предстоять Престолу Господню, помяни меня, своего духовного отца.
– Хорошо, помяну, если буду.
– Ну, уж, конечно, если будешь…
Сегодня прибегает послушник и говорит, что отец Феодул скончался. И верую, что пошел в райские селения. Вот как здесь умирают… и как в миру: предавшись сатане, с раздробленным черепом, с проклятием на устах идут они на дно адово. И вот на Страшном Суде узнается, кто был разумнее: профессора, художники, ученые или такие простецы, как отец Феодул.

Придет время всемирной катастрофы, и весь мир запылает в огне. Загорится земля, и солнце, и луна, — все сгорит, все исчезнет, и восстанет новый мир, гораздо прекраснее этого, который видели первые люди. И настанет тогда вечная радостная жизнь, полная блаженства во Христе. По этой-то блаженной жизни и тоскует теперь на земле человеческая душа. Есть предание, что раньше, чем человеку родиться в мир, душа его видит те небесные красоты и, вселившись в тело земного человека, продолжает тосковать по этим красотам. Так Лермонтов объяснил присущую многим людям, непонятную тоску. Он говорит, что за красотой земной душе снился лучший, прекраснейший мир иной. И эта тоска по Богу — удел большинства людей. Так называемые неверы, сами себе не веря, не желая в этом признаться, тоскуют по Богу. Только у немногих несчастных уже так загрязнилась душа, так осуетились они, что потеряла она способность стремиться к небу, тосковать по нему. Остальные ищут. А ищущие Христа обретают Его по неложному евангельскому слову: «Ищите, и найдете; стучите, и отворят вам» (Мф. 7:7; Лк. 11:9); «В доме Отца Моего обителей много» (Ин. 14:2). И заметьте, что здесь Господь говорит не только о небесных, но и земных обителях, и не только внутренних, но и внешних. Каждую душу ставит Господь в такое положение, окружает такой обстановкой, которая наиболее способствует ее преуспеянию, это и есть внешняя обитель; исполняет душу покоя, мира и радования — это внутренняя обитель, которую готовит Господь любящим и ищущим Его.

Гоголь хотел изобразить русскую жизнь во всей ее разносторонней полноте. С этой целью начал он свою поэму «Мертвые души» и написал уже первую часть. Мы знаем, в каком свете там отразилась русская жизнь: Плюшкины, Собакевичи, Ноздревы, Чичиковы и вся книга представляет из себя душный и темный погреб пошлости и низменности интересов. Гоголь сам испугался того, что написал, но утешал себя он тем, что это только накипь, только пена, снятая им с волн житейского моря. Он надеялся, что во втором томе ему удастся нарисовать русского православного человека во всей красоте, во всей чистоте.
Как это сделать? – Гоголь не знал. Около этого времени произошло его знакомство с батюшкой Макарием. С обновленной душой уехал Гоголь из Оптиной, но не оставил мысли написать второй том «Мертвых душ» и работал над ним.
Но потом, чувствуя, что ему не по силам воплотить в образах, во всей полноте тот идеал христианина, который жил в его душе, он разочаровался в своем произведении – и вот причина сожжения второго тома «Мертвых душ».
Друзья и современники не поняли, что произошло с ним. Такой великий ум, как Белинский, только поругал Гоголя! Белинский тоже плохо кончил – вряд ли он спасен, так как был совсем неверующим, хотя умер и не в таком полном разрыве с Церковью, как Толстой.
Умер Гоголь истинным христианином.

Когда переезжают чувственную границу, то необходимо иметь с собой паспорт, так и побеждая страсти, мы получаем как бы новый вид, паспорт для жизни вечной.
Каждая страсть есть болезнь души, ведь зависть, гнев, скупость не телесны, а душевны. Лечат больное тело, тем более необходимо лечить больную душу. Для борьбы со страстями и существуют монастыри. Впрочем, и мирские люди не могут быть избавлены от этой борьбы, если хотят спасения. Вот и у нас в скиту ведется борьба. Никто сразу не делается бесстрастным. Один поступает гордым, другой блудник, если не чувственный, то мысленный, третий так зол, что мимо него проходить надо со страхом, четвертый скуп, дорожит каждой копейкой, так что невольно скажешь, зачем же он в монастырь шел? Пятый чревоугодник, ему все есть хочется. «Ведь ты уже был на трапезе?» – говорят ему. «Что мне трапеза, мне этого мало», – отвечает и ест потихоньку в келье, устраивая себе и полдник, и полунощник и т.д. И все в таком роде. Такие люди сами сознают свои грехи и каются в них, но вначале исправление идет медленно. Опытные в духовной жизни старцы смотрят на них снисходительно: ведь он – новоначальный, что же от него еще ждать? Но проходит лет двадцать пять, и видим, что труды не пропали даром. Из чревоугодника сделался постник, из блудника – целомудренный, из гордого – смиренный и т.д. В миру редко кто знает об этой борьбе. На вопрос: как спастись? – более благонамеренные отвечают: надо молиться Богу для спасения, а будешь молиться – и спасешься. И не выходят из этого круга. А между тем молитва человека страстного не спасет его. Цель, и единственная цель, нашей жизни и заключается в том, чтобы искоренить страсти и заменить их противоположными добродетелями. Начинать эту борьбу лучше всего так: хотя нам присущи все страсти, но одни в большей степени, другие в меньшей. Надо определить, какая страсть в нас господствует, и против нее вооружиться. Вести борьбу со всеми страстями сразу невозможно: задушат. Победив одну страсть, переходить к искоренению другой и т.д.
Человек, достигший бесстрастия, получает как бы диплом на право входа в Царствие Небесное, делается собеседником Ангелов и святых. Человеку, не победившему страсти, невозможно быть в раю, его задержат на мытарствах.

Слава Богу, что хоть телом бывала в храме, хоть пожелала к Господу обратиться. Вся жизнь проходит в суете. Ум идет посреди суетных мыслей и соблазнов. Постепенно он навыкнет помнить о Боге так, что в суете и хлопотах, не думая, будет думать, не помня, помнить о Нем. Только бы шел не останавливаясь. Пока есть в тебе это стремление вперед – не бойся, цел твой кораблик и под сенью креста совершает свое плавание по жизненному морю, цел он, и не надо бояться могущих случиться бурь. Без непогоды не обойдется и никакое обыкновенное плавание, тем более жизненный путь, но не страшны жизненные невзгоды и бури шествующим под прикрытием спасительной молитвы: «Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй меня, грешную», – не страшны они, только бы не впасть в уныние, ибо уныние порождает отчаяние, а отчаяние уже смертный грех.
Если и случится согрешить – верь в милосердие Божие, приноси покаяние и иди дальше не смущаясь.

Мы слишком отвлеченно думаем об адских муках, вследствие чего и забываем о них. В миру совершенно забыли о них. Диавол всем нам внушил, что ни его (т.е. диавола), ни адских мук не существует. А святые отцы учат, что обручение геенне, все равно как и блаженства, начинаются еще на земле, то есть грешники еще на земле начинают испытывать адские муки, а праведники – блаженство… только с той разницей, что в будущем веке и то, и другое будет несравненно сильнее .

Сильно распространен теперь неправильный взгляд на муки вообще. Их понимают как-то слишком духовно и отвлеченно, как угрызения совести. Конечно, угрызения совести будут, но будут мучения и для тела, не для того, в которое мы сейчас облечены, но для нового, в которое мы облечемся после Воскресения. И ад имеет определенное место, а не есть понятие отвлеченное.
В городе "X" жил один молодой офицер, ведущий пустую, рассеянную жизнь. Он, кажется, никогда не задумывался над религиозными вопросами, во всяком случае, относился к ним скептически. Но вот что однажды произошло. Об этом он сам рассказывал так.
«Однажды, придя домой, я почувствовал себя плохо. Лег в постель и, кажется, уснул. Когда я пришел в себя, то увидел, что нахожусь в каком-то незнакомом городе. Печальный вид имел он. Большие полуразрушенные серые дома уныло вырисовывались на фоне бледного неба. Улицы узкие, кривые, местами нагромождены кучи мусора – и ни души. Хоть бы одно человеческое существо! Точно город был оставлен жителями ввиду неприятеля. Не могу передать это чувство тоски и уныния, какое охватило мою душу. Господи, где же я? Вот, наконец, в подвале одного дома я увидел два живых и даже знакомых мне лица. Слава Тебе, Господи! Но кто же они? Я стал усиленно думать и вспомнил, что это мои товарищи по корпусу, умершие несколько лет тому назад. Они тоже узнали меня и спросили:
- Как, и ты тут?
Несмотря на необычность встречи, я все-таки обрадовался и попросил показать, где они живут. Они ввели меня в сырое подземелье, и я вошел в комнату одного из них.
- Друг, – сказал я ему, – ты при жизни любил красоту и изящество, у тебя всегда была такая чудная квартира, а теперь?
Он ничего не ответил, только с бесконечной тоской обвел глазами мрачные стены своей темницы.
- А ты где живешь? – обратился я к другому.
Он встал и со стоном пошел в глубь подземелья. Я не решился следовать за ним и начал умолять другого вывести меня на свежий воздух. Он указал мне путь. С большим трудом я выбрался наконец на улицу, прошел несколько переулков, но вот перед глазами моими выросла огромная каменная стена, идти было некуда. Я обернулся – позади меня стояли такие же высокие мрачные стены, я находился как бы в каменном мешке.
- Господи, спаси меня! – воскликнул я в отчаянии и проснулся.
Когда я открыл глаза, то увидел, что нахожусь на краю страшной бездны и какие-то чудовища силятся столкнуть меня в эту бездну. Ужас охватил все мое существо.
- Господи, помоги мне! – взываю я от всей души и прихожу в себя. Господи, где же я был, где нахожусь теперь? Унылая однообразная равнина, покрытая снегом. Вдали виднеются какие-то конусообразные горы. Ни души! Я иду. Вот вдали река, покрытая тонким ледком. По ту сторону какие-то люди, они идут вереницей и повторяют:
- О горе, о горе!
Я решаюсь переправиться через реку. Лед трещит и ломается, а из реки поднимаются чудовища, стремящиеся схватить меня. Наконец я на другой стороне. Дорога идет в гору. Холодно, а на душе бесконечная тоска. Но вот вдали огонек, какая-то палатка разбита, а в ней люди. Слава Богу, я не один! Подхожу к палатке. В сидящих там людях я узнал моих злейших врагов.
А, попался ты нам, наконец, голубчик, и не уйдешь от нас живым, – со злобной радостью воскликнули они и бросились на меня.
- Господи, спаси и помилуй! – воскликнул я.
Что же это? Я лежу в гробу, кругом меня много народа, служат панихиду. Я вижу нашего старого священника. Он отличался высокой духовной жизнью и обладал даром прозорливости. Он быстро подошел ко мне и сказал:
- Знаете ли, что вы были душой в аду? Не рассказывайте сейчас ничего, успокойтесь!»
С тех пор молодой человек резко изменился. Он оставил полк, избрал себе другую деятельность. Каждый день начал посещать храм и часто причащаться Святых Тайн. Видение ада оставило в нем неизгладимое впечатление. Воспоминание о смерти и аде очень полезно для души. «Помни о конце твоем, и вовек не согрешишь» (Сир. 7:39) .

Один афонский монах рассказывал оптинскому старцу следующее:
«В молодости я был очень богат и вел самый веселый образ жизни. Счастье мне всюду улыбалось.
К зрелым годам я сделался очень крупным фабрикантом, доходы свои считал миллионами. Обладая отличным здоровьем, я никогда не задумывался над жизнью, воздаяние за гробом казалось мне басней.
Однажды после обеда я заснул в своем кабинете. Вдруг вижу ясно, как наяву, светлого Ангела, который, взяв меня за руку, сказал:
"Пойдем, я покажу твое место, которое будет твоим вечным жилищем".
Я в страхе последовал за Ангелом. Спустились мы в долину. Посреди нее возвышалась конусообразная гора, из которой вырывались клубы дыма, а из недр той горы слышны были вопли.
"Вот", – сказал Ангел, – "то место, в которое ты переселишься после смерти, если будешь жить, как теперь живешь. Господь повелел открыть тебе это".
Ангел стал невидимым, я проснулся. Встав, я воздал благодарение Богу, давшему мне время на покаяние. После этого я поспешил завершить свои дела. Жене оставил больше миллиона денег, столько же детям, а сам удалился на Святую Афонскую Гору.
Игумен сначала не хотел меня брать, видя мои зрелые лета и неспособность к труду, но я пожертвовал на монастырь миллион, и меня взяли. В настоящее время сподобился схимнического чина и с Божией помощью надеюсь избежать того места мучений» .

Вижу я ад и адские мучения. Увидел я там маленькую девочку лет семи, даже пяти, и говорю:
– Как ты сюда попала?
И думаю, какие грехи у этой малютки, когда она еще совсем младенец? А она смотрит на меня и говорит:
– Я здесь за скверные мысли .

В Святом Писании, например в Апокалипсисе и даже в Ветхом Завете, встречается слово «острова». Например, острова будут уповать на Бога (Ис. 51:5). Как «острова» могут уповать? Под словом «острова» разумеются монастыри. А означает весь текст то, что к пришествию антихриста разве в монастыре еще сохранится вера .

Весь мир находится как бы под влиянием какой-то силы, которая овладевает умом, волею, всеми душевными силами человека. Одна барынька рассказывала, что был у нее сын. Был очень религиозен, целомудрен, вообще был хороший мальчик. Сошелся с товарищами и стал неверующим, развратным, словно кто-то овладел им и заставляет его все это делать. Очевидно, что это посторонняя сила, сила злая. Источник ее – диавол, люди же являются только орудиями, посредством. Это антихрист идет в мир, это – его предтечи.

Батюшка объяснил один текст из Евангелия: «Ходит по безводным местам, ища покоя, и, не находя…» (Лк. 11:24). Что разумеется здесь под безводными местами? Души людей слабых, порочных, не имеющих никаких добродетелей. Диаволу неинтересно соблазнять, навести на грех такого человека, у которого грешить не только мыслью и словом, но и делом есть дело обыкновенное.
Такого человека он вводит в грех без всякой борьбы, как обыкновенно он действует в миру. Наконец, он опять решается возвратиться к тому человеку, из которого он исшел, и приходит… Когда он исшел из этого человека, человек ощутил умаление борьбы со страстями, они его как бы перестали тревожить. И предался рассеянности человек, перестал внимательно следить за собой, впал в беспечность. Вот в таком-то состоянии и находит, возвратившись к нему, диавол. Видя его неготовым к борьбе с собой, пользуясь его беспечностью, диавол идет и берет с собою еще семь духов, злейших себя, и, войдя, живут там, – и бывает для человека того последнее хуже первого (Лк. 11:26). Потому всегда надо внимать себе… Такой человек, по утишению скорбей, дал место в себе гордости, что в такое время и способствовало тому, что он пришел, наконец, в такое бедственное положение .

Когда беспокоят помыслы страха о предстоящих скорбях, то не надо входить в разговор с ними, а просто говорить: «Да будет воля Божия!» Это очень успокаивает.

Можно спастись и в богатстве, и в бедности. Сама по себе бедность не спасет. Можно обладать и миллионами, но сердце иметь у Бога, и спастись. Например, Филарет Милостивый имел огромное богатство, но этим богатством приобрел себе Царство Небесное, помогая бедным и обездоленным. Авраам также был очень богат: его богатства по тогдашнему времени заключались в обширных стадах. Но это не помешало ему спастись. Можно привязаться к деньгам и в бедности погибнуть. Стоял, например, один нищий на паперти, терпел холод и голод, чтобы только накопить несколько денег. Накопил рублей сорок-пятьдесят и умер. И пошла душа его в ад. Так как она привязана была не к Богу, а к этим рублям.

Как важно во всем полагаться на волю Божию, крепко верить в Его Божественный Промысл, устрояющий все во благо. Эту Пасху я был утешен приездом двух иноков, которые раньше жили у нас, а потом были переведены в Петербург. Скучают они по Оптиной обители. Дорога дорога при их скудных средствах, часто не приедешь. Они жалуются: «Вот денег нет, а было бы много, часто бы навещали святую обитель Оптину». Я же ответил им на это, что было бы у вас много денег, верьте, совсем бы не приехали к нам. Люди богатые часто забывают «одно только нужное» (Лк. 10:42) и все время проводят лишь в том, как бы удовлетворить свои прихоти.
Сохранилось одно древнее сказание. В некоем пустынном месте подвизался инок по имени Даниил. Однажды случилось ему зайти к одному рудокопу по имени Евлогий. Человек этот был бедный, но необычайно добрый. Свой дневной заработок он отдавал нуждающимся, дверь его убогой хижины была открыта для всех. Даниила он встретил радушно чем мог угостил.
– Как ты живешь? – спросил инок.
– Да слава Богу! Я о завтрашнем дне не забочусь, по слову Спасителя, и Господь никогда меня не оставляет. Он щедро посылает не только на потребу мне, но и на долю нищей братии.
Долго беседовал инок с рудокопом. На другой день при прощании дал он иноку еды на дорогу. Умиленный душой и обрадованный, возвращался Даниил в свою пустынь, рассуждая дорогой про себя: «Вот бы этому человеку богатство, сколько бы добра он сделал!»
Придя в свою келью, инок стал умолять Спасителя послать рудокопу богатство. Во время этой горячей молитвы Даниилу явился Господь и сказал:
– А ты ручаешься Мне за душу этого человека, что она не погибнет, получив богатство?
– Ручаюсь, Господи! – воскликнул инок.
– Хорошо, пусть будет по-твоему, – сказал Спаситель, и видение исчезло.
Вскоре после этого рудокоп Евлогий нашел богатейшие золотые россыпи; золото лежало большими слитками на поверхности. Призадумался Евлогий, как быть. Отправился он в селение, купил лошадку, затем перевез все золото в свою убогую хижину. На другой день он уже не принял тех нищих, которые по старой привычке толкнулись в его дверь. Через некоторое время он бросил свое дело и переехал в Константинополь. Здесь он стал вести роскошную жизнь и сделался известным даже императору. В великолепном дворце прежнего рудокопа часто задавались пиры на славу, но нищие и убогие уже ничего не получали от трапезы богача. Напротив, у него на дворе были злые собаки, которые не пускали туда никого постороннего.
Однажды к пустыннику Даниилу во время молитвы опять явился Господь, но лик Его, обращенный на пустынника, был строг:
– Твои посты, молитвы и коленопреклонения неприятны Мне, так как душа Моего раба Евлогия погибает. Ты поручился Мне за него, верни же Мне теперь его душу!
В страхе и трепете упал Даниил на землю перед Господом, прося Его милости, и Господь повелел ему идти в Константинополь. Инок оставил свою пустыню и после трудного путешествия достиг великого города. Здесь он начал разыскивать Евлогия и узнал, что он теперь важный вельможа. Пришел к пышному дворцу, но его прогнали. Инок все же решил добиться свидания. И вот когда величественная колесница Евлогия остановилась у крыльца, Даниил, пробравшись сквозь толпу, пал на колени перед вельможей, прося его выслушать, тот же приказал слугам скорее прогнать его. Тогда увидел инок, что ничем не может подействовать на Евлогия, и единственное средство, которое осталось, – это молитва. С горячими слезами и сокрушенной душой взывал Даниил ко Господу и был услышан. Случилось так, что Евлогий чем-то прогневил императора, и тот приговорил его к смертной казни. Бросив все, Евлогий обратился в бегство и после многих скитаний прибыл, наконец, на место своего прежнего жительства. И опять в поте лица стал он зарабатывать свой хлеб и вновь сделался сострадательным к бедным и несчастным. Когда Даниил узнал об этом, он возблагодарил Бога и воскликнул: «Ныне отпускаешь раба Твоего, Владыко!» (Лк. 2:29) – и вскоре почил о Господе.