Варсонофий Оптинский (Плиханков)

Варсонофий Оптинский (Плиханков)

Преподобный (1845–1913)
Тематика цитат

Загрузка плеера...

Цитаты:

О монахах

Дивно глубок смысл иночества. А назначение инока еще выше. Святой апостол Павел говорит, что в будущей жизни будут различные степени блаженства: «Иная слава солнца, иная слава луны, иная звезд; и звезда от звезды разнится в славе» (1 Кор. 15:41). Этих степеней миллиарды, говоря по человеческому разумению, неисчислимое количество, и инокам принадлежит первая. А схимонахи, конечно, достойно своего звания живущие, будут в числе Серафимов. Вот как велико назначение инока. Поэтому как вы должны благодарить Бога, что Он привел вас сюда в скит. Ни на минуту не подумайте, что вы сами пришли: Никто не может придти ко Мне, если Отец Мой Небесный не привлечет его (Ин. 6:44). От Бога дана вам свобода, и с вашей стороны было лишь свободное произволение. Вы только не противились, когда Он, взяв вас за руку, повел сюда. Господь спасает нас, а не мы спасаемся, но Он, Милосердый, спасает нас при нашем на то желании. Итак, благодарите Бога. Вы сами видите, как много людей погибает в миру, сами поразмыслите теперь, за что Господь оказал вам такую милость, что привел вас сюда в монастырь, в наш укромный тихий скит! Да! Только при помощи Божией можно проходить этот тесный, скорбный путь.
…На первый взгляд кажется, что есть какое-то противоречие: с одной стороны, этот путь исполнения заповедей Господних есть легкий и благой, а с другой – он тесный и прискорбный. Да, он тесен и прискорбен только для тех, кто вступает на него или с принуждением, без внутреннего расположения, или из-за каких-либо иных целей, кроме спасения души. Для таких он тяжел. А для тех, кто становится в ряд иноков с чистым желанием и намерением служить Господу Богу в духе и истине, – он легок. Правда, бывают скорби, но это – облачка на чистом, лучезарном небе.

Вот идет инок своим путем по тропинке, ведущей среди обрывов и скал, идет и приходит к обрыву по острым камням, подходит к самому краю – и далее нет дороги. Под ногами обрыв, пропасть в две версты, впереди за обрывом скала в версту. Налево, направо – кругом все скалы и обрывы. Кажется, что более уже нельзя и шагу ступить. Возвращаться же назад опасно, да и обвалы уже были после того, как он прошел. Один исход – прыгать на скалу за пропастью на выдающийся на ней камень. Страшно, да и камень, быть может, обрушится – что тогда делать? И вот Господь говорит: «Не бойся, будь тверд, Я помогу», – и посылает Ангела Своего. Ангел берет за руку трепещущего инока:
– Ну, с Божией помощью!
– Страшно!
– Не бойся, надейся, верь, что одолеешь препятствие!
Весь трепеща, бросается инок через бездну – и благодарение Богу! Невредимо стоит на камне:
– А! Да это вовсе не так страшно! Теперь я больше бояться не буду.
И так далее, и так далее, и все ближе и ближе к Престолу славы Царя Небесного. Вот каков путь инока. И с Божией помощью его проходят многие легко, ибо: «Иго Мое благо и бремя Мое легко» (Мф. 11:30).

Это первое дело беса – поселить в послушнике недоверие к старцу, разделить их. Вот какие мысли! Это его дело! А к кому же, как не к старцу, поселить недоверие? Да он может даже представить старца блуд творящим. Поэтому авва Дорофей и говорит: «Не верь тому, если даже увидишь старца блуд творящим».
…А что я не нравлюсь диаволу, то это я знаю, и не от одного вас, особенно же оттуда, с женского крыльца… Придет там какая-либо женщина, подойдет к самому крыльцу и уйдет обратно под действием подобных мыслей, как то, что о. Варсонофий болен, ему некогда, вероятно, народу много, да и нашла к кому идти, а потом оказывается, что это – чистая душа, – я сказал бы так, если кого можно назвать чистым. Так и уйдет, дойдет до монастыря, а там новая мысль: зачем ушла? Подумает, подумает, да и решит завтра прийти. На следующий день начнет собираться ко мне, а ей мысли: куда? зачем? он не придет, и тому подобное Все-таки решит идти. Подходит к крыльцу, а ее словно силой какой отталкивает от него. Наконец, пересилит себя, войдет на крыльцо: входит и видит народ. «Не уйти ли? Народу много, да одни бабы, стану я сидеть с ними!» У нее все-таки хватит мужества остаться. Сидит вся в огне и все думает: не уйти ли? Наконец, выхожу я и говорю ей, сам не знаю почему: «А теперь пойдемте ко мне». Она поражена: «Батюшка, вы прозорливый?» Да нисколько, я, конечно, и не знал об этой борьбе, а просто мне возвестилось, что нужно ее позвать, – я и позвал. Потом начинается исповедь, и открываются ее грехи, все равно что змеи, сидящие в воде под камнями, они не выползают оттуда, а кусают, кто подойдет. Так и она свои грехи, сидящие у нее в глубине сердечной, не исповедовала никогда или из-за стыда, или страха. Мне возвещается так, что невольно я называю ее грехи, и она кается в них. «Я была у монастырского духовного отца Саввы и не сказала, духу не хватило, и вам бы не сказала, если бы вы сами мне не назвали их». А вовсе их не знал я, мне просто было откровение сказать, я и сказал.

Исполнение заповедей приносит людям высшее счастье. История христианских мучеников с особенной яркостью подтверждает это. Какие только мучения не переносили они, каким пыткам не подвергались, весь ад восставал на них. Резали и жгли тела исповедников Христовых, разрывали их на части, измученных бросали в смрадные темницы, а иногда в склепы, наполненные мертвыми костями и всевозможными гадостями. Иногда для большего устрашения им показывали покойников, восстающих из гробов и устремляющихся на них, а мученики радовались...
Вспомним, что из числа мучеников много было истинных аристократов, изнеженных девушек, как, например, святые великомученицы Екатерина и Варвара, но все они мужественно претерпевали различные истязания, и красной нитью через все жития проходит, что они радостно страдали и с торжеством отходили ко Господу, Который во время их подвига подкреплял их Своей благодатью. Помощь Божия всегда была близ мученика. Поддерживает Господь и тайных мучеников-отшельников. Явные мучения терпят от людей, тайные – от бесов. Всякий народ принес Христу как жертву мучеников из своей среды. Больше всего явных мучеников было среди греков, а тайных – среди русского народа. Меньше всего было мучеников у индейцев и персов. Даже в Китае была проповедь о Христе, но были ли мученики – неизвестно.

О наказании

Голод в какой-то губернии». — «Отчего этот голод?» — спрашивают одни, другие отвечают: «Очень понятно, вес­на была холодная, потом была засуха». — «Да, да, вер­но». — «А кроме того, в нескольких местах были поджоги, много хлеба пожгли». — «Ну вот, теперь я понимаю, совсем ясно, почему голод». Конечно, как произошли все эти обстоятельства? Просто так? — нет! Просто так ничего не делается. Это — наказание Божие за грехи, дабы образуми­лись, покаялись люди во грехах своих. А теперь ведь, пожа­луй, засмеются на такие слова. Правда, есть люди, которые так думают, а есть и такие, которые будут смеяться над этим. Эти люди подобны сидящим перед часами и рассуждающим о них так: один говорит: «Что такое часы?» — «Да вот, видишь стрелку?» — «Да, ну и что же, что вижу?» — «Ну вот, стрелка вертится, как день пройдет, она обойдет два раза кругом». — «Что же из этого?» — «Как, что же? Есть маятник, он качается по закону тяготения к земле, и часы идут, стрелка вертится». — «Какая же цель?» — «Ну, вот, какая цель, я думаю, вам понятно, что часы должны ходить, если будет качаться маятник. Все понятно!» И его никогда не убедишь, что есть разумная цель часов, именно: определение времени для того, чтобы знать, который час или сколько времени прошло с известного момента. Вот так и эти люди рассуждают, смотря только на внешность.

О очищении

Вспомните это сказание. При купели лежит много больных, жаждущих исцеления. По временам сходит Ангел Господень и возмущает воду, и тот больной, который погрузится первым в возмущенную воду, получает исцеление. Лежит при купели расслабленный, долгие годы ждет он себе исцеления и не получает. Отчего? Человека не имеет, который опустил бы его в целительную воду. Лежит расслабленный, а Бог смотрит на него ( Ин. 5:1–9).
Под образом этого расслабленного можно разуметь все больное, расслабленное, бедное человечество, зараженное первородным грехом и ждавшее себе исцеления.
Томилось человечество, а Бог смотрел на него. Конечно, своей всемогущей силой Бог мог в одну минуту переродить человечество, сделать его из грешного святым. Силен был это сделать Господь. Не допустила того правда Божия. Нельзя было дать повод сатане упрекнуть Бога в несправедливости, для спасения человечества нужен был человек же. И долгие века люди ждали этого Человека и томились, подобно силоамскому расслабленному. Но вот пришел Богочеловек и искупил человечество, очистил его от первородного греха. А между тем мы опять заблудились, опять ждем человека, который властно повел бы нас на источники воды живой.

О падении

За одним монахом бес ходил тридцать лет, стараясь соблазнить его и все не удавалось. Наконец через тридцать лет он соблазнил его блудом, и монах пал. Впасть в этот грех монаху – все равно что уничтожить все свои предшествовавшие труды. Бес пришел к падшему и сказал ему, что он теперь отпал от Бога и стал рабом греха и диавола.
– Ты теперь мой, – говорил бес.
– Никогда, я – раб Божий.
– Да как же ты можешь быть Божиим, когда впал в мерзейший грех? Ты ужаснейший грешник.
– Ну что ж, что грешник? Я – Божий, а тебя знать не хочу.
– Да ведь ты пал?
– А тебе-то какое до этого дело?
– Куда же ты теперь пойдешь?
– В монастырь.
– Разве место тебе в монастыре после такого ужасного дела?
Твое место теперь в миру. Да к кому же ты идешь?
– К духовнику на исповедь. Бес всячески хулил духовника, останавливал монаха, но тот стоял на своем. Что же сказал духовник? Грех он его отпустил.
– Все свои прежние труды, брат, уничтожил ты своим падением. Встань и начни сначала.
А в ночь игумену того монастыря, мужу высокой жизни, явился Господь Иисус Христос. Он держал за руку монаха.
– Узнаешь ли ты, кто это? – спросил Господь игумена.
– Узнаю, Господи, это монах из моего стада, да еще падший.
– Знай же и то, что этот монах, не поддавшись наветам бесовским, склонявшим его к унынию и отчаянию, в самом падении своем посрамил беса, и Я оправдал его.
Такое значение имеет твердость и мужественная готовность, потерпев поражение в борьбе, начать ее снова, не впадая в уныние и отчаяние.

О воспитании

Мать моя умерла при появлении моем на свет, и отец женился вторично. Моя мачеха была глубоко верующей и необычайно доброй женщиной, так что вполне заменила мне мать, и даже, может быть, родная мать не могла бы дать мне такого воспитания. Вставала она очень рано и каждый день бывала со мной у утрени, несмотря на мой младенческий возраст.
Раннее утро, я проснулся, но вставать не хочется, горничная подает матери умываться, а я кутаюсь в одеяло. Вот мать уже готова. «Ах, Павел-то все еще спит, – говорит она, – подай-ка сюда холодной воды», – обращается она к горничной. Я моментально высовываюсь из-под одеяла.
«Мамася, а я уже проснулся», – говорю я. Меня одевают, и мы с матерью отправляемся в церковь. Еще совсем темно, я по временам проваливаюсь в сугробы снега и спешу за матерью.
А то любила она и дома молиться.
Читает, бывало, акафист, а я распеваю тоненьким голоском на всю квартиру: «Пресвятая Богородица, спаси нас!».

О послушании

Авва Дорофей говорит: «Я не знаю монаху иного падения, как последование своей воле». Теперь совершенно забыли происшествия, подобные этому: старец принимает ученика и испытывает его сначала словами, а потом дает послушание: «Иди (чуть ли не за три версты) в Египетскую пустыню, и вот эту сухую трость воткни в сухой песок, и ходи туда ежедневно два раза поливать, беря воду с собой из монастыря». Тот идет и втыкает, потом начинает ее поливать. И что-то долго он ее поливать ходил, кажется, более года. Конечно, диавол ему наводил помыслы: «Ну, смотри, не глупый ли твой старец? Велел поливать сухую палку, воткнутую в раскаленный песок». А послушник отвечает: «Ладно, ладно, говори, что хочешь, а я все-таки буду поливать!» Наконец старец говорит своему ученику: «Иди и пожни плоды твоего послушания». Тот идет, приходит на обычное место, где была воткнутая трость, а на том месте прекрасный оазис. Пальмы растут, и ключ так и бьет из-под земли.

Дивен Промысл Божий, приводящий человека на истинный путь.
Были известные богачи в Курске, Антимоновы купцы, имеющие миллионные обороты. Был у них единственный сын Иван, постоянно стремившийся в монастырь, родители же хотели его непременно женить. Наконец, умирает мать и перед смертью говорит:
– Иди, Ваня, в монастырь.
Но проходит год, и отец, найдя богатую молодую красавицу невесту, идет смотреть ее для сына.
В прежнее время ведь в этом деле не рассуждали, а, как скажут родители, так и поступали. Возвращается отец.
– Ну, что же, тятенька, хороша невеста?
– Очень хороша.
– Когда же благословите меня ехать ее посмотреть?
– Да спешить нечего.
– Как же, тятенька, мне ведь жениться, все же надо посмотреть невесту.
– Незачем ее смотреть, так как, хоть невеста и есть, да не про твою честь.
– Как так?
– Да так, я сам женюсь на ней.
– Женитесь, тятенька, а меня отпустите на рыбные промыслы.
– Поезжай с Богом.
Он сел и поехал, да вместо рыбных промыслов прямо в Оптину. Едет на тройке, а кучер нечаянно и проехал мимо гостиницы.
Один гостинник вышел на звук колокольчика и видит – катит тройка и сидит в ней мирской человек, а на голове у него митра.
– Господи, Иисусе Христе, помилуй меня: что же это такое, ведь я в полном разуме и не сплю. – Побежал в гостиницу. – Так и так, – говорит, – вот что я видел.
– Да что ты, отец, в уме ли?
– Да вот выйдем на крылечко, посмотрим.
Вышли, а кучер в это время лошадей повернул и подъезжает. Выходит Антимонов, кланяется.
– Вы проезжали сейчас?
– Да, кучер нечаянно вперед проехал, да что ты, отец, так смотришь на меня?
– Да на голове-то у вас что было?
– Картуз.
– Да, картуз.
Отправился гостинник к архимандриту отцу Моисею и рассказал ему обо всем. Отец Моисею не было возвещено об этом.
– Не знаю, что тебе сказать, ступай к батюшке Макарию.
А батюшка сам его встретил:
– Ну что, видел архимандрита, какова митра-то на нем? Великим будет архимандритом Исаакий.
Так впоследствии и случилось. Но Антимонову в то время ничего
не сказали. Отец так рассердился на сына, что три года не видел его. Потом приехал и сказал:
– А ну-ка, покажите мне ослушника!
И так ему понравилось в Оптиной, что сам чуть не остался. Но батюшка отец Макарий сказал ему:
– Нет, уж вы живите, как живете, жизни вашей немного осталось.
Отец Исаакий управлял 38 лет… Разными путями приводит Господь людей ко cпасению.

О радости

Да, великие ныне дни (Пасха). И в миру радуются в эти дни, но не по-духовному – один радуется, что получил деньги, другой – чин и ордена, третий – по другим причинам. Некоторые радуются, что пост прошел и наступило разрешение на все, – это, пожалуй, законная радость, если только в пище не полагать главного счастья. Но в святых обителях радость о воскресшем Иисусе. Не оставляйте посещать, особенно в праздники, святых обителей, когда и меня не будет – здесь таится духовная жизнь, которая согреет душу человека.
Правда, есть и земные радости, облагораживающие душу. Нет греха, например, наслаждаться красотами мира этого. Есть на земле необыкновенно красивые местности. Прекрасны Альпы, освещенные солнцем, великолепны многие места в Италии; например, про Неаполь сложилась пословица: «Посмотри на Неаполь и умри», – ни про Париж, ни про Рим этого не говорится, а про Неаполь, который действительно дивно хорош со своим голубым морем и голубыми горами. Хороша и наша северная природа. Тургенев ярко и живо описал ее в своих произведениях, он, между прочим, был и в Оптиной и восхищался красотой нашей обители.

О рае

Вход в рай, в вечное блаженство открывается не нашими трудами и добрыми делами, а заслугами и искупительной жертвой Спасителя Христа Бога нашего. Прежде всего, это совершается через Таинство Крещения, которым омывается первородный грех Адама, и человек становится способным к принятию Божественной благодати Господа Иисуса Христа, которой мы и вводимся в жизнь вечную, а наши добрые дела, то есть совершение евангельских заповедей, нужны только как доказательство нашей любви к Господу, ибо сказано в Евангелии: «Кто имеет заповеди Мои и соблюдает их, тот любит Меня» (Ин. 14:21). Без любви к Господу невозможно блаженство, нельзя войти в рай, обязательно спросят:
– А ты любил Господа?
– Любил!
– А чем ты это докажешь?
– По силе моей, сколько мог, исполнял заповеди Божии, которые и есть доказательство любви.
– Ну, иди.
А если вход в рай открывался не заслугами Спасителя, то тогда могли бы войти в него язычники, магометане, евреи и прочие. Поэтому мы должны надеяться не нас свои дела, а на милосердие Божие.

Что это? Благовест? А знаете, что он собой изображает? Архангельский глас, который прозвучит при конце мира. Об этом конце и напоминает нам благовест. Когда-нибудь и мы услышим тот страшный глас. Но сейчас раньше звона нас предупредили о нем, и мы уже ожидали его. Тогда с тем гласом будет не так – внезапно, без всякого предупреждения раздастся он, а за ним Суд, Страшный Суд, который будет длиться не год, не месяц, даже не день, а один миг, одно слово решит участь всего человечества. Только слова «приидите» или «отыдите» – и все кончено! Блаженны, кто услышит «приидите», – для них начнется радостная жизнь в раю, и это уже навеки. Хорошо в раю!
Достоевский, который бывал здесь и сиживал на этом кресле, говорил о. Макарию, что раньше он ни во что не верил.
– Что же заставило Вас повернуть к вере? – спрашивал его батюшка Макарий.
– Да я видел рай. Ах, как там хорошо, как светло и радостно! И насельники его так прекрасны, так полны любви. Они встретили меня с необычайной лаской. Не могу забыть я того, что пережил там, – и с тех пор повернул к Богу!
И действительно, повернул он круто, и мы веруем, что Достоевский спасен.
В Апокалипсисе апостол Иоанн тоже изображает рай: в виде великолепного храма на двенадцати основаниях. Одно основание – яхонт, другое – сапфир, третье – тоже драгоценный камень. В этот храм ведут двенадцать ворот, и каждые состоят из одной цельной жемчужины.
Так рисует апостол Иоанн Богослов град Господень, Новый Иерусалим. Но, конечно, ничего в том описании нельзя понимать чувственно, и двенадцать ворот эти вовсе не похожи вот хотя бы на святые ворота скита Оптиной церкви.
Объяснявшие Откровение говорят, что под двенадцатью воротами надо разуметь двенадцать апостолов, просветивших Христовым учением вселенную.

Да, бесконечно блаженны будут сподобившиеся получить Жизнь Вечную. Что такое рай, мы теперь понять не можем. Некоторым людям Господь показывал рай в чувственных образах, чаще всего его созерцали в виде прекрасного сада или храма. Когда я еще жил в миру, Господь дважды утешил меня видениями рая во сне. Вижу я однажды великолепный город, стоящий на верху горы. Все здания города необыкновенно красивы какой-то особенной архитектурой, какой я никогда не видел. Стою я и любуюсь в восторге. Вдруг вижу, приближается к этому городу юродивый Миша. Одет только в одну рубашку, доходящую до колен, ноги босые. Смотрю на него и вижу, что он не касается земли, а несется по воздуху. Хотел я что-то у него спросить, но не успел: видение кончилось, и я проснулся. Проснулся я с чувством необыкновенной радости в душе. Выйдя на улицу, я вдруг увидел Мишу. Он, как всегда, спешит, торопится. «Миша, – говорю, – я тебя сегодня во сне видел». Он же, взглянув на меня, ответил: «Ибо не имеем здесь постоянного града, но ищем будущего» (Евр. 13:14). Сказав это, он быстро пошел вперед.
В другой раз вижу, что стою в великолепном храме. Царские двери открыты, служат пасхальное богослужение. На амвоне стоит диакон из одной казанской церкви. Говорит он песню Пасхального канона, а хор вторит ему. Особенно запечатлелись в моем уме последние слова: «Совершен речеся». Удивительно пел хор. Я никогда в жизни не слышал такого пения: казалось, что звучал каждый атом воздуха. Пение это умиляло и приводило в неописуемый восторг. Теперь уже я, грешный, таких снов не вижу, не дает Господь такого утешения – иди так на жизненном пути, – а хотелось бы еще хоть раз пережить те восторги. Помню, долго я был под впечатлением сна. Старался припомнить каждую его подробность. Думалось мне еще, отчего это в небесном храме я видел нашего диакона. Стал о нем расспрашивать знающих его людей. Сначала получал неудовлетворительные ответы: бас у него, говорят, отличный. Что бас – ради него в рай не попадешь. Потом я узнал, что он тайный подвижник.
О, если бы нас всех Господь удостоил улучить рай небесный! Впрочем, нужно надеяться на это: отчаиваться – смертный грех. Разные есть степени блаженства, смотря по заслугам каждого: иные будут с Херувимами, другие – с Серафимами и так далее, а нам бы только быть в числе спасающихся.

Воспоминание райских удовольствий тоже может предохранить человека от падений.
В одном монастыре жил инок по имени Пимен. Был он из малороссов, неграмотный, уже старец лет семидесяти. По послушанию колол дрова, носил воду, разводил очаг. Повар монастырский отличался вспыльчивым характером, часто, рассердившись, бил отца Пимена чем попало: кочергой, ухватом, метлой. Никто никогда не видел, чтобы отец Пимен рассердился на повара или сказал ему обидное слово. Иногда кто-нибудь из братии спросит:
Больно тебе, отец Пимен?
– Ничего, по горбу попало, – ответит он, и его старческое лицо осветится улыбкой.
Однажды один иеромонах этой обители заснул на молитве и увидел сон: оказался он в саду с деревьями необыкновенной красоты, покрытыми плодами, испускающими тонкое благоухание.
– Кто хозяин этого чудесного сада? – подумал иеромонах и вдруг видит отца Пимена.
– Как, ты здесь? – воскликнул он.
– Господь дал мне его – это моя дача. Как сделается на душе тяжело, я ухожу сюда и утешаюсь.
– А можешь ты мне дать райских плодов?
– Отчего же, с удовольствием, протяни мне твою мантию.
Иеромонах протянул, и отец Пимен насыпал в нее много чудных плодов. В это время иеромонах увидел своего покойного отца, бывшего священником.
– Тятенька, тятенька, и ты тут! – радостно воскликнул он и протянул к нему свои руки. Конец мантии выпал из рук, а с ним и плоды упали на землю.
Иеромонах проснулся. Было утро. Иеромонах подошел к окну своей кельи и услышал крик:
– Ах ты негодяй! – кричал повар. – Опять мало воды принес, надо, чтобы все ушаты были наполнены, а ты и не заглянул в них вовсе, скотина!
Ругаясь, повар бил отца Пимена кочергой сколько у него хватало сил. Иеромонах вышел.
– Оставь его, – обратился он к повару. – Отец Пимен, где ты сейчас был?
– Да заснул немного в поварне и по старческой памяти забыл воды принести в достаточном количестве, чем и навлек на себя справедливое неудовольствие повара.
– Нет, отец Пимен, не скрывай от меня, где ты сейчас был?
– Где я был? Там же, где и ты. Господь по неизреченной Своей милости уготовил мне эту обитель.
– А что было бы, если бы я не уронил плоды? – спросил иеромонах.
– Тогда они остались бы у тебя, и ты, проснувшись, нашел бы их в мантии, но только я тогда оставил бы монастырь, – отвечал отец Пимен.
Вскоре после этого отец Пимен скончался и навсегда переселился в уготованную ему обитель. Да удостоит и нас Господь вселиться во святые Его дворы со всеми благоугодившими Ему.