Исаак Сирин Ниневийский

...Всякая чистота, приобретенная скоро, в короткое время и с малым трудом, скоро теряется и оскверняется.

Совершенство всего поприща заключается в следующем: в покаянии, в чистоте и в усовершении себя. Что такое покаяние? Оставление прежнего и печаль о нем. Что такое чистота? Кратко сказать: сердце, милующее всякую тварную природу. Что такое усовершение себя? Глубина смирения, т. е. оставление всего видимого и невидимого, <видимого, т. е. всего чувственного и всего мысленного> и попечения о том.

Кто всех равно любит по состраданию и безразлично, тот достиг совершенства.

Духовное созерцание действует в нас в области чистоты.

Милосердие и правосудие в одной душе – то же, что человек, который в одном доме поклоняется Богу и идолам. Милосердие противоположно правосудию. Правосудие есть уравнивание точной меры: потому что каждому даёт, чего он достоин… А милосердие есть печаль, возбуждаемая благодатью, и ко всем сострадательно преклоняется: кто достоин зла, тому не воздаёт (злом), и, кто достоин добра, того преисполняет (с избытком)… Как сено и огонь не терпят быть в одном доме, так правосудие и милосердие – в одной душе.

Если приучим себя к доброму размышлению, то будем стыдиться страстей, как скоро встретимся с ними. И это знают изведавшие опытом на себе самих. Но будем стыдиться приближения к страстям и по причине их виновности. Когда из любви к Богу желаешь совершить какое дело, пределом желания этого поставь смерть; и таким образом на самом деле сподобишься взойти на степень мученичества в борьбе с каждою страстью, и не понесешь никакого вреда от того, что встретится с тобою внутри того предела, если претерпишь до конца и не расслабеешь. Помышление немощного рассудка немощною делает силу терпения, а твердый ум тому, кто следует помышлению его, сообщает даже и силу, какой не имеет природа.

Принимай участие в страданиях всякого, а телом своим будь далеко от всех. Никого не обличай, не оскорбляй, даже и крайне плохих по жизни своей. Раскрой одежду свою над согрешающим и покрой его. Если не можешь взять на себя грехов его и понести за него наказание и стыд, то будь, по крайней мере, терпелив и не стыди его.

Кто любит собеседование со Христом, тот любит быть уединенным. А кто любит оставаться со многими, тот друг мира сего. Если любишь покаяние, возлюби и безмолвие. Ибо вне безмолвия покаяние не достигает совершенства. И если кто будет противоречить этому, не входи с ним в спор. Если любишь безмолвие — матерь покаяния, то с удовольствием возлюби и малые телесные лишения, и укоризны, и обиды, какие польются на тебя за безмолвие. Без этого предуготовления не сможешь жить в безмолвии свободно и невозмутимо. Если же будешь пренебрегать указанным, то сделаешься причастником безмолвия по воле Божией и пребудешь на безмолвии, сколько благоугодно будет Богу. Любовь к безмолвию есть непрестанное ожидание смерти. Кто без этого помышления вступает в безмолвие, тот не может понести того, что всеми мерами должны мы терпеть и сносить.
Уразумей и то, рассудительный, что избираем уединенное жительство с душами своими, безмолвие и затворничество, не для дел, простирающихся сверх правил, не для того, чтобы их сделать. Ибо известно, что к этому, по причине телесного рвения, способствует более общение с многими. И если бы необходимо было сие, то некоторые из отцов не оставили бы сопребывания и общения с людьми, а другие не стали бы жить в гробах, и иные не избрали бы себе затвора в уединенном доме, где, всего более расслабив тело и оставив его в несостоянии исполнять наложенные ими на себя правила, при всевозможной немощи и телесном истомлении, с удовольствием целую жизнь свою переносили еще тяжкие постигшие их болезни, от которых не могли стоять на ногах своих, или произнести обычную молитву, или славословить устами своими, но даже не совершали псалма или иного чего, совершаемого телом; и вместо всех правил достаточно для них было одной телесной немощи и безмолвия. Так вели они себя все дни жизни своей. И при всей этой мнимой праздности никто из них не пожелал оставить своей кельи и по причине неисполнения ими правил своих идти куда-нибудь вон или в церковь — возвеселить себя голосами и службами других.

Чист умом не тот, кто не знает зла, ибо такой будет скотоподобным, не тот, кто по естеству находится в состоянии младенческом, не тот, кто лицемерит. Но вот чистота ума — просветление божественным, по деятельном упражнении в добродетелях.

Жизнь вечная есть утешение в Боге; и кто обрел утешение в Боге, тот почитает излишним утешение мирское.

...Хорошо сказал один из мужей богоносных, что для верующего любовь к Богу — достаточное утешение даже и при погибели души его. Ибо, говорит он, какой ущерб причинят скорби тому, кто ради будущих благ пренебрегает наслаждением и упокоением?

...Блаженнны плачущиие, ибо они утешатся (Мф. 5:4). Ибо от плача приходит человек к душевной чистоте. Потому Господь, сказав: ибо они утешатся, не объяснил, каким утешением. Ибо, когда монах сподобился с помощью слез перейти область страстей и вступить на равнину душевной чистоты, тогда встречает его таковое утешение.
Потому если кто из получивших утешение здесь прострется на сию равнину, то на ней встретит утешение, необретаемое здесь, и уразумевает тогда, какое получает конец плача утешение, какое плачущим дает Бог за чистоту их; потому что непрестанно плачущий не может быть тревожим страстями.

Кто может с радостью перенести обиду, даже имея в руках средство отразить ее, тот принял утешение от Бога по вере в Него.

Если получил ты благодать Божию и сподобился насладиться зрением судеб Божиих и видимых тварей, что составляет первую степень ведения, то приуготовь себя и вооружись против духа хулы. Но не стой в стране этой без оружия, чтобы не умереть тебе вскоре от подстерегающих и обольщающих тебя. Оружием же твоим да будут слезы и непрестанный пост. Остерегайся читать учения еретические, потому что это всего чаще вооружает на тебя духа хулы. А когда наполнишь чрево, не имей бесстыдства входить в исследование каких-либо предметов и понятий Божественных, чтобы тебе не раскаиваться. Разумей же, что говорю тебе: в наполненном чреве — ведения тайн Божиих нет. Часто, и не зная сытости, читай в книгах учителей о Промысле Божием, потому что они руководствуют ум к усмотрению порядка в тварях и делах Божиих, укрепляют его собою, своею тонкостию приуготовляют его к приобретению светозарных мыслей, и делают, что в чистоте идет он к уразумению тварей Божиих. Читай Евангелие, завещанное Богом к познанию целой вселенной, чтобы приобрести себе напутствие от силы Промысла Его о всяком роде, и чтобы ум твой погрузился в чудеса Божии. Такое чтение помогает твоему намерению. Чтение же твое да будет в невозмущаемой ничем тишине: и будь свободен от многозаботливости о теле и от житейского мятежа, чтобы вкусить тебе в душе своей сладчайший вкус сладостным уразумением, превосходящий всякое чувство, и чтобы душа твоя ощутила это через пребывание свое в том. Слова людей благоискусных да не будут для тебя как слова лицемеров и торгующих словом Божиим, чтобы не остаться тебе во тьме до конца жизни своей, не лишиться пользы от этих слов, и во время брани не прийти в смятение, как смущенному, и не впасть в яму, под видом добра.

Целомудрен не тот, кто в труде, во время борьбы и подвига, говорит о себе, что прекращаются тогда в нем нечистые помыслы, но кто истинностию сердца своего уцеломудривает созерцание ума своего, так что не внимает он бесстыдно непотребным помыслам.

...Если человек не достигнет чистоты, понятия его не могут стать просветленными, чтобы видеть ему сокровенное.

Всегдашнее занятие писаниями святых исполняет душу непостижимым удивлением и божественным веселием.

Будем плакать, возлюбленные, будем плакать, чтобы поистине возрадоваться во время действительной радости.

Страсти не могут восстать на душу и смутить подвижника, если в его отшельничестве, удаленном от всякого рассеяния, сердце его не занимается житейским, разве только он будет ленив и нерадив к своему долгу. А особенно если он изучает Божественные Писания, постигая их смысл, его совсем не тревожат страсти. Ибо по мере того, как возрастает и укореняется в нем понимание Божественных Писаний, бегут от него суетные помыслы, и ум его не может отстать от желания читать Писания или размышлять о прочитанном, и не обращает он никакого внимания на жизнь настоящую – из-за великого наслаждения своим занятием, восхищаемый Писаниями в глубоком пустынном безмолвии. Поэтому он забывает себя и естество свое и делается как бы человеком, который пришел в исступление, вовсе не помнит об этом веке, преимущественно занят мыслью о величии Божием и, погружаясь в это умом, говорит: «Слава Божеству Его! Слава чудесам Его! Дивны и необычайны все дела Его! На какую высоту возвел Он мое убожество! Чему сподобил меня поучаться, на какие отваживаться помыслы, чем услаждать душу мою!» Обращаясь мыслью к этим чудесам и всегда ими умиляемый, он пребывает в непрестанном упоении и как бы уже вкушает жизнь после Воскресения, потому что безмолвие весьма содействует этой благодати. Ибо ум его находит возможность пребывать в себе самом с миром, какой приобретен им в безмолвии.

Если милостыня, или любовь, или сердечное сочувствие, или что-либо другое, что ты считаешь сделанным для Бога, препятствует твоему безмолвию, обращает зрение твое на мир, ввергает в беспокойство, помрачает памятование о Боге, прерывает твои молитвы, приводит в смятение и беспорядок помыслы и ты перестаешь заниматься божественным чтением, оставляешь это оружие, избавляющее от блуждания ума, ослабляет осторожность твою, и ты, до тех пор связанный, начинаешь чувствовать себя свободным и возвращаешься из уединения в общество людей, пробуждает в тебе погребенные страсти, освобождает чувства от воздержания, воскрешает для мира тебя, умершего миру, низводит тебя от ангельского делания, о котором у тебя единственная забота, и уподобляет мирянам, то да погибнет такая правда! Ибо выполнять обязанность любви, доставляя успокоение телесное, есть дело мирских людей, а если и монахов, то недостаточных, не пребывающих в безмолвии, или таких, у которых безмолвие соединено с единодушным общежитием, которые непрестанно и входят, и выходят,– для таких это есть дело прекрасное и достойное удивления. А тем, которые действительно избрали для себя отшельничество от мира и телом и умом, чтобы установить мысли свои в уединенной молитве, в омертвении для всего временного, для зрения всего мирского и для памяти о нем,– таким подобает служить не чем-либо телесным и правдой дел явных, чтобы ими оправдаться перед Христом, но, по словам апостола, умерщвлением земных членов своих (Кол. 3:5) приносить Христу чистую и непорочную жертву помыслов, возделывая самих себя, и телесную скорбь в терпении опасностей, ради будущей надежды. Ибо иноческое житие равночестно ангельскому. И неприлично нам, оставив небесное делание, держаться житейского.

Когда, пребывая в безмолвии, ты обратишься к рукоделию, то не возомни, чтобы заповедь отцов могла служить покрывалом твоего сребролюбия. Рукоделие твое да будет малое, только ради того, чтобы не впасть в уныние, не смущающее ума. Если же ты желаешь заняться рукоделием в большем размере для милостыни, то знай, что молитва в порядке добродетелей выше милостыни. Если же для потребностей тела твоего, то достаточно того, что Бог посылает тебе Промыслом Своим. Ибо Бог никогда не допускал, чтобы работающие Ему имели недостаток во временном. «Ищите же,– сказал Господь,– прежде Царства Божия и правды Его, и это все приложится вам» (Мф. 6:33) прежде прошения Вашего. Некто из святых сказал, что правило жительства твоего не состоит в том, чтобы ты насыщал голодных и чтобы келия твоя была домом принимающим странников, потому что это – жительство мирских, они должны делать эти добрые дела, а не отшельники, свободные от видимых забот и хранящие ум свой в молитве.

Если замечаешь в душе своей, что при каждом возникающем в ней помысле, при каждом воспоминании о Боге и во время познаний в безмолвии твои глаза наполняются слезами и слезы без принуждения текут по щекам твоим, знай, что начала перед тобою отверзаться преграда на разорение сопротивных. И если замечаешь, что по временам мысль твоя, без предварительного помышления о том, вне обычного порядка, погружается внутрь тебя и пребывает в этом состоянии около часа или сколько-нибудь времени, а потом замечаешь, что члены твои как бы в великом изнеможении и мир царствует в помыслах твоих, и то же самое повторяется с тобою всегда, то знай, что облако начало осенять храм души твоей.

Главное во всех трудах безмолвия - когда человек сподобится непрестанного пребывания в молитве. Ибо если он достиг этого, он взошел на высоту всех добродетелей и уже стал обителью Святого Духа. А если кто не принял несомненно этой благодати Утешителя, то не может свободно совершать пребывания в такой молитве, потому что, как сказано, когда вселится в человека Дух, тогда он не прекратит молитвы, но сам Дух всегда молится в нем (Рим. 8:26). Тогда и в сонном состоянии, и во время бодрствования человека молитва не пресекается в душе его, но ест ли он или пьет, спит ли, делает ли что-нибудь, даже и в глубоком сне сердце его без усилия издает благоухание молитвы. Тогда молитва не отлучается от него, но всякий час, даже если это никак не проявляется внешне, она совершает в нем службу Божию втайне. Ибо молчание чистых один из христианских мужей называет молитвой, потому что помыслы их есть божественные движения, а движения чистого сердца и ума суть кроткие голоса, которыми они совершенно воспевают Сокровенного.

Человек, который опытно познает сладость безмолвия в своей келии, избегает встречи с ближним не потому, что пренебрегает им, но ради того плода, какой пожинает от безмолвия. Почему авва Арсений предавался бегству, а не останавливался, встречая кого-либо? И если авва Феодор встречал кого, то встреча его была, как удар меча, никому не говорил он приветствия, когда находился вне своей келлии. А святой Арсений не приветствовал даже и приходящего к нему с приветствием. Один раз некто из отцов пришел к нему, и авва Арсений отворил дверь, думая, что это его служитель. Но когда увидел пришедшего, пал ниц. Тот долго умолял его встать и уверял, что примет благословение и уйдет. Но святой сказал: «Не встану, пока не уйдешь». И не встал, пока тот не ушел. И делал блаженный это для того, чтобы они снова не возвратились к нему, если он однажды подаст им руку. И авва Макарий укорил его исполненной любви укоризной: «Что ты бегаешь от нас»? Старец же представил ему чудное и достойное похвалы оправдание: «Богу известно, что люблю вас; но не могу быть вместе и с Богом и с людьми». И этому чудному знанию он научен не кем иным, но Божиим гласом. Ибо сказано было ему: «Арсений, избегай людей и спасешься». Божественному Антонию было сказано в откровении: «Если желаешь безмолвствовать, иди не только в Фиваиду, но даже в самую глубь пустыни». Поэтому если Бог повелевает нам избегать всех и так любить безмолвие, когда пребывают в нем любящие Его, кто станет выставлять на вид какие-либо предлоги к тому, чтобы пребывать в собеседовании и сближении с людьми? Если Антонию и Арсению были полезны бегство и осторожность, насколько же полезнее они немощным? И если тех, в слове, и в лицезрении, и в помощи которых нуждался весь мир, Бог больше почтил за безмолвие, чем за помощь всему братству, лучше же сказать, всему человечеству, то насколько же безмолвие нужно тому, кто не в состоянии охранять себя?