Большая наковальня не боится стука; и мудрый ум отражает от себя все вредное.

Делать и говорить все для того, чтобы за это прославляли посторонние свойственно человеку мирскому, для которого нет иного блаженства кроме настоящей жизни. А человек духовный — христианин — должен иметь в виду одно спасение и все, что ведет к нему высоко ценить, а что не ведет — презирать как ничего не стоящее. И потому ни во что должен он ставить все видимое, заботясь только о том, как достигнуть внутреннего совершенства и считать выше всего то, что может его самого сделать наиболее достойным, а через него и других привлечь к совершенству.

Если называешься христианином и Христа исповедуешь Богом, докажи делами свое исповедание.

Христиане живут на земле, но выше всего земного; среди людей, но выше всего человеческого; связаны, но свободны; стесняемы, но ничем не удержимы; ничего не имеют в мире, но обладают всенадмирным; живут сугубой жизнью и одну презирают, а о другой заботятся; через умерщвление – бессмертны; через отрешение от твари – соединены с Богом. Они не знают любви страстной, но горят любовью Божественной, бесстрастной. Их наследие – Источник света и еще здесь Его озарения, ангельские псалмопения, всенощное стояние, переселение к Богу превосхищаемого ума; чистота и непрестанное очищение как не знающих меры в восхождении и обожении; их утесы и небеса, низложения и престолы; нагота и риза нетления; пустыня и торжество на Небесах; попрание удовольствий и наслаждение нескончаемое, неизреченное.

Надо не ослабевать и не изнемогать в страдании, но презреть персть и предоставить телу терпеть, что неизбежно по закону естества,– теперь или позже оно разрушится, изнуренное или болезнью, или временем, а самому возвышаться душой, возноситься мыслями к Богу и знать, что было бы недостойно любить мудрость в благополучии и оказываться немудрым в бедах.

Шествуй по всем возрастам и силам Христовым. Как Христов ученик очистись, освободись от лежащего на тебе с рождения покрова <ветхого человека>... Претерпи, если нужно, побиение камнями; хорошо знаю, что укроешься посреди них, как Бог, потому что слово не побивается камнями. Приведен ли будешь к Ироду, не отвечай ему. Твое молчание более достойно, чем длинные речи других. Будут ли тебя сечь бичами, ожидай и прочего, вкуси желчь за первое вкушение запретного плода, испей уксус, ищи заплеваний, прими ударение в ланиту и заушения. Увенчайся тернием – суровостью жизни по Богу; облекись в багряную ризу, прими трость; пусть преклоняются, издеваясь над тобою, оскорбляющие истину. Наконец, охотно распнись, умри и прими погребение со Христом, чтобы с Ним и воскреснуть, и прославиться, и воцариться, видя Бога во всем Его величии и Им зримый.

Для христиан приятнее страдать за благочестие, оставаясь в неизвестности, чем для других прославляться и быть нечестивыми. Потому что мы мало заботимся о льстивом угождении людям, а все желание наше – получить честь от Бога; истинно же мудрые и боголюбивые выше и этого, они любят общение с добром ради самого добра, а не ради почестей, уготованных за гробом.

Наши действия и неразрывны с делами Христовыми, и не сопряжены с ними относительно ко времени; напротив того, Христовы дела преданы нам для того, чтобы служили некоторым образцом для наших действий, но совершенного сближения между ними быть не может.

Если называешься христианином по тому, что Христа признаешь Богом, то и называйся, и будь христианином и именем, и делом.

Положим, что имеешь ты у себя то, чем обладал осыпанный золотом Гигес, и, безмолвно властвуя, одним обращением перстня приводишь все в движение; что рекою потечет к тебе золото, что загордишься ты, как лидийский царь, и что сам персидский Кир, величающийся могуществом престолов, сядет ниже тебя. Положим, что ополчениями возьмешь ты Трою, что народы и города изваяют твой лик из меди, что одним мановением будешь приводить в движение народные собрания, что речи твои удостоятся венцов, что покажешь в судах Демосфенов дух, что Ликург и Солон уступят тебе в законодательстве. Пусть в груди твоей живет Гомерова муза, пусть у тебя Платонов язык... Положим, что ты опутываешь всех сильными возражениями, как неизбежными и хитро закинутыми сетями. Положим, что ты поставишь все вверх дном с Аристотелем или с какими-нибудь новыми Пирронами, сплетая понятия в безвыходные лабиринты. Положим, что тебя, окрыленного, понесут вверх эти баснословные, что бы они ни значили, Пегас или стрела Скифа Авариса. Все это, о чем я сказал, а также блистательное супружество, сибаритский стол и все прочее, чем превозносится наша мысль,– доставит ли тебе столько выгоды, сколь полезно поставить все это ниже себя, но иметь в душе высокое достоинство знания – откуда она произошла, к Кому и куда должна возвратиться и какое стремление сообразно в ней с разумом?

...Если велико для Отца — ни от кого не происходить, то для Сына немаловажнее — происходить от такого Отца; потому что, как происшедший от Безвиновного, участвует Он в славе Безвиновного, но к сему присовокупляется и рождение, которое само по себе велико и досточтимо для умов не вовсе пресмыкающихся по земле и оземленевших.

Как же Сын рожден? — Неважно было бы Его рождение, если б оно было понятно и для тебя, который не знаешь собственного своего рождения, или и понимаешь в нем нечто, но не многое и такое, то об этом стыдно и говорить, а потом почитаешь себя всезнающим. Тебе нужно приложить много труда, прежде чем откроешь законы отвердения, образования, явления на свет, союз души с телом, ума с душою, слова с умом, движение, возрастание, претворение пищи в плоть, чувство, память, воспоминание и прочее, из чего состоишь ты, а также прежде чем найдешь, что принадлежит обоим — душе и телу, что разделено между ними и что они заимствуют друг у друга. Ибо в рождении положены основания всему тому, что совершается впоследствии. Скажи же, что это за основания? Но и после этого не любомудрствуй о рождении Бога, потому что это небезопасно. Ибо если знаешь свое рождение, то из этого не следует, что знаешь и Божие. А если не знаешь своего, так как тебе знать Божие? Ибо сколько Бог непознаваем в сравнении с человеком, столько и высшее рождение непостижимее твоего рождения. Если же Сын не родился потому только, что для тебя это непостижимо, то кстати тебе исключить из ряда существ многое, чего ты не постигаешь, и притом прежде всего Самого Бога. Ибо при всей своей дерзости, как ни отважно пускаешься в излишние исследования, ты не скажешь, что такое Бог. Отбрось свои течения, отделения, сечения и что еще представляешь о бестелесном естестве, как о теле, и тогда, может быть, представишь нечто, достойное Божия рождения. Как родился? Опять с негодованием скажу то же: Божие рождение да почтено будет молчанием! Для тебя важно узнать и то, что Сын родился. А как? Не согласимся, чтобы это разумели и Ангелы, не только ты. Хочешь ли, объясню тебе, как родился? Как знает это родивший Отец и рожденный Сын. А что кроме этого, закрыто облаком и недоступно твоей близорукости.

Иоанн крестит. Приходит Иисус, освящающий, может быть, самого Крестителя, несомненно же – всего ветхого Адама... Восходит Иисус от воды, ибо возносит с Собою весь мир, и видит разводящиеся Небеса – Небеса, которые Адам для себя и для потомков своих заключил так же, как и рай, пламенным оружием (Быт. 3:24).

В этот день Великий <Пасху> Христос воззван от мертвецов, к которым приложился. В этот день отразил Он жало смерти, сокрушил мрачные затворы унылого ада, даровал свободу душам. В этот день, воспрянув из гроба, явился Он людям, для которых родился, умер и возбужден из мертвых, чтобы мы, возрожденные и избежавшие смерти, восхищены были с Тобою восходящим. В
день светозарный и великий ангельский лик исполнился радости, воспевая победную песнь...

Кому и для чего пролита сия излиянная за нас Кровь — Кровь великая и преславная Бога и Архиерея и Жертвы? Мы были во власти лукавого, проданные под грех и сластолюбием купившие себе повреждение. А если цена искупления дается не иному кому, как содержащему во власти; спрашиваю: кому и по какой причине принесена такая цена? Если лукавому, то как сие оскорбительно! Разбойник получает цену искупления, получает не только от Бога, но Самого Бога, за свое мучительство берет такую безмерную плату, что за нее справедливо было пощадить и нас! А если Отцу, то, во-первых, каким образом? Не у Него мы были в плену. А во-вторых, по какой причине Кровь Единородного приятна Отцу, Который не принял и Исаака, приносимого отцом, но заменил жертвоприношение, вместо словесной жертвы дав овна? Или из сего видно, что приемлет Отец не потому, что требовал или имел нужду, но по Домостроительству и потому, что человеку нужно было освятитъся человечеством Бога, чтобы Он Сам избавил нас, преодолев мучителя силой, и возвел нас к Себе через Сына посредствующего и все устрояющего в честь Отца, Которому оказывается Он во всем покорствующим? Таковы дела Христовы; а большее да почтено будет молчанием.

Сколько торжеств доставляет мне каждая тайна Христова! Во всех же в них главное одно — мое совершение, воссоздание и возвращение к первому Адаму!

Христос Сам Себя приносит Богу, чтобы Ему Самому похитить нас у обладавшего нами и чтобы взамен падшего принят был Помазанный, потому что Помазующий неуловим.

Сын Божий благоволит стать и именоваться и Сыном Человеческим, не изменяя того, чем был (ибо это неизменяемо), но приняв то, чем не был (ибо Он человеколюбив), чтобы Невместимому сделаться вместимым, войдя в общение с нами через посредствующую плоть, как через завесу, потому что рожденному и тленному естеству невозможно сносить чистого Его Божества. Для этого соединяется несоединимое: не только Бог с рождением по времени, ум с плотью, довременное с временем, неочертимое с мерою, но и рождение с девством, бесчестие с тем, что выше всякой чести, бесстрастное со страданием, бессмертное с тленным. Поскольку изобретатель греха мечтал быть непобедимым, уловив нас надеждою обожения, то сам уловляется покровом плоти, чтобы, приразясь как к Адаму, сретить Бога. Так Новый Адам спас ветхого, и снято осуждение с плоти по умерщвлении смерти плотию!

Много у Бога обителей или одна? Без сомнения согласишься, что много, а не одна. Все ли они должны наполниться? Или одни наполняться, а другие нет, но останутся пустыми, и приготовлены напрасно? — Конечно все, потому что у Бога ничего не бывает напрасно. Но можешь ли сказать, что разумеешь под таковою обителью: тамошние ли упокоение и славу, уготованную блаженным, или что другое? Не другое что, а это. Но, согласившись в этом, рассмотрим еще следующее. Есть ли что-нибудь такое, как я полагаю, что доставляло бы нам эти обители, или нет ничего такого? Непременно есть нечто. Что же такое? Есть разные роды жизни и избрания и ведут к той или другой обители по мере веры, потому и называются у нас путями. Итак, всеми ли путями, или некоторыми из них должно идти? Если возможно, пусть один идет всеми. А если нет, то, сколько может, большим числом путей. Если же и того нельзя, то некоторыми. Но если и это невозможно, то примется в уважение, как мне, по крайней мере, кажется, когда кто-нибудь и одним пойдет преимущественно. — Правильно разумеешь это. Потому что же, по твоему мнению, обозначается словом, когда слышишь, что путь один и притом тесен? — Путь один относительно к добродетели, потому что и она одна, хотя и делится на многие виды.
Тесен же он по причине трудов и потому, что для многих непроходим, а именно для великого числа противников, для всех, которые идут путем порока.

Отсеки телесные страсти, отсеки и душевные; ибо чем душа честнее тела, тем честнее очищать душу, нежели тело. Если и очищение тела есть одно из похвальных дел, то смотри, сколь важнее и выше очищение души.

Общая всем матерь природа! Возвещу не свои, но твои чудеса, какие ты расточила на суше и в морях. Слышу, что пернатая горлица по смерти своего милого горлика из целомудренной любви к разделявшему ее ложе не принимает к себе в гнездо другого супруга. Мудрая птица! Но для человека сколько еще лучше чистая жизнь! Болтлива сероперая ворона, но и она живет верною юношеской любви и, когда потеряет милого супруга, ненавидит всякого мужа. И у морских рыб есть свой закон: немногие не знают никаких уставов касательно брака, многие же заботятся о целомудрии и брачного ложа, и своей супруги. И здесь имеют силу права. Иные не домогаются иметь более одного плода. Иные же <и таковых большая часть> предаются наслаждениям любви только в весеннее время. Сама природа положила меру вожделениям. А время нежной любви определено для всех живых тварей, и воздушных, и водяных, и тех, которые ходят по суше. Далее срока не питают они в себе вожделений; в самом безумии страсти связаны благовременностию, когда возбуждает их к тому весна. И одни сбегаются кучами для исполнения супружеских дел; у других же соблюдается постоянная привязанность к милым супругам и хранится закон любви; а некоторым достаточно один раз в жизни рождать детей, как свидетельствуют о том те, которые описали рождения животных и все, что до них касается.
А если и у неразумных есть некоторая заботливость о целомудрии, то неужели ты, Божие создание, не свяжешь всех законов плоти, если захочешь? Человек так же уступчив разуму, как и медь огню. Если разум не царь плоти, тогда как образ Божий обожил меня; то в чем преимущество наше, если и мы уступаем таким же движениям? Хотя природа неудержима в большем числе людей, однако же знаем и то, что заповедь часто превозмогает и общую природу. И у меня есть подобное тело; но меня связал воздвигший меня крест, к которому пригвоздил я тяжелую плоть. Ибо желаю со Христом умереть, чтобы с Ним и восстать, имея все Христово: и ум, и тело, и гвозди, и воскресение.

Друзья мои, и вы, родители, и вы, безбрачные юноши и девы, долго ли вам, уподобляясь презренной черепахе или восьминогому раку, который ходит не прямо, или длинной змее, которая пресмыкается на чреве, долго ли вам влачить жизнь, обремененную ужасною тяготою плоти? Послушаем, наконец, Христовых советов, отринув красоту, славу, богатство, род, счастье и все обольстительные порождения гибельного греха, воздвигнемся отсюда, взойдем в легкую жизнь, очистимся, будем единодушны с Небесными чистыми Силами, чтобы, вступив в сонм предстоящих Великому Богу, с весельем воспеть празднественную песнь Царю! Как изринутые из светлого рая, получили мы в удел супружество, и многотрудную землю, и все, что сопутствует погибшим, так через жизнь, не знающую житейских уз, взойдем опять в славу, к тому доброму райскому древу, которого лишились за безрассудство.

Ненасытное чрево открыло пути для кораблей; оно научило людей с неистовством вооружаться друг против друга.

Поскольку всякая разумная природа хотя стремится к Богу и к первой причине, однако же не может постигнуть ее. То, истаивая желанием, находясь как бы в предсмертных муках и не терпя этих мучений, пускается она в новое плавание, чтобы или обратить взор на видимое и из этого сделать что-нибудь богом, или из красоты и благоустройства видимого познать Бога, употребить зрение руководителем к незримому, но в великолепии видимого не потерять из виду Бога.
От этого-то стали поклоняться: кто солнцу, кто луне, кто множеству звезд, кто самому небу вместе со светилами, которым дали править в мире и качеством, и количеством движения; а кто стихиям: земле, воде, воздуху, огню, так как они для всего необходимы, и без них не может длиться жизнь человеческая; иные же — что кому встретилось в ряду видимых вещей, признавая богом все представлявшееся для них прекрасным. Некоторые стали поклоняться даже живописным изображениям и изваяниям, сперва родных, — и это были люди, без меры предавшиеся горести и чувственности и желавшие памятниками почтить умерших, а потом и чужих, — и это сделали потомки первых, отдаленные от них временем, сделали потому, что они не знали первого естества, и чествование, дошедшее до них по преданию, стало как бы законным и необходимым, когда обычай, утвержденный временем, обратился в закон. Но думаю, что иные, желая угодить властителям, прославить силу, изъявить удивление красоте, чтимого ими сделали со временем богом, а в содействие обольщению присоединилась какая-нибудь баснь. Те же из них, которые были более преданы страстям, признали богами страсти, или как богов стали чествовать гнев, убийство, похотливость, пьянство, а не знаю, может быть, и еще что-нибудь к этому близкое, потому что в этом находили, конечно, не доброе и не справедливое оправдание собственных грехов. И одних богов оставили на земле, других, что одно и благоразумно, скрыли под землю, а иных возвели на небо. Потом, подчинившись своеволию и прихотям блуждающего воображения, нарекли каждому вымыслу имя какого-нибудь бога или демона и, воздвигнув кумиры, которые приманивали к себе своею многоценностию, узаконили чествовать их кровью и туками, а иные даже самыми гнусными делами, сумасбродствами и человекоубийством. Ибо таким богам приличны были такие и почести! Даже позорили себя и тем, что воздавали Божию славу морским чудовищам, четвероногим, пресмыкающимся, тому, что в этих породах наиболее гнусно и смешно, так что трудно определить, поклонявшиеся ли достойны большего презрения, или то, чему поклонялись. Но более вероятно, что презреннее служители таких богов, и еще тем в высшей степени, что, будучи по природе разумны и получив Божию благодать, лучшему предпочли они худшее. И это — одно из ухищрений лукавого, который самое добро обратил в зло, как есть много и других примеров его злотворности. Он, чтобы привлечь людей под власть свою, воспользовался их неверно направленным стремлением найти Бога и, обманув в желаемом, водя как слепца, ищущего себе пути, рассеял их по разным течениям и низринул в одну бездну смерти и погибели.

...Первое из благ — приобретать всегда Бога и чрез приближение и восхождение к Нему делаться Его приобретением.