Григорий Богослов

Стагирский философ хотел ударить одного человека, которого он застал в постыдном и худом деле, но как скоро почувствовал, что в него самого вступил гнев, борясь со страстью как с врагом, остановился и, помолчав недолго, сказал <подлинно мудрое слово!>: "Необыкновенное твое счастье, что защищает тебя мой гнев. А если бы не он, ты пошел бы от меня битым. Теперь же стыдно было бы мне худому ударить худого и, когда сам я побежден страстью, взять верх над рабом".

Один человек, не из числа почтенных граждан, злословил великого Перикла и до самого вечера преследовал его многими и злыми укоризнами. Но Перикл молчал, принимая это оскорбление, как почесть; когда же ругатель устал и пошел домой, <философ> велел проводить его со светильником и тем угасил его гнев.

Гнев питай на одного только змия, чрез которого ты пал.

Обуздывай гнев, чтобы не выступать из ума.

Кто Святого Духа низводит в ряд тварей, тот ругатель, злой раб, и злейший из злых.

Этот Дух, премудрый и человеколюбивый, снизойдет ли на пастыря, делает его псалмопевцем, отгоняющим злых духов, и указывает в нем царя Израилева; снизойдет ли на пастуха, обирающего ягоды, делает его пророком. Припомни Давида и Амоса! Снизойдет ли на умного отрока, еще прежде совершенного возраста делает его судьей старейшин: свидетель Даниил, победивший львов в яме. Найдет ли рыбаков, уловляет в Христову сеть тех, кто потом охватывает целый мир сетью слов; возьми в пример Петра, и Андрея, и сынов громовых, возгремевших о духовном. Найдет ли мытарей, приобретает в ученики и делает купцами душ: свидетель Матфей, вчера мытарь, а сейчас евангелист. Обретет ли пламенных гонителей, – изменяет ревность, и Савлов делает Павлами, настолько же ревностными в благочестии, насколько прежде проявляли ревность о зле.

Один Христос – одна Глава Церкви.

Ты, обогащенный Божеством, не отталкивай от себя нуждающихся.

Очистив себя милосердием, отрем этим прекрасным платом нечистоту душевную и убелимся – одни, как волна, другие, как снег (Ис. 1:18), по мере нашего добросердечия.

Приходил <нуждающийся> и ушел, ничего не получив. Боюсь, Христос, чтобы и мне, имеющему нужду в Твоей помощи, не отойти от Тебя, ничего не получив... Ибо кто не дал, тот пусть не надеется и получить.

Боголюбивой душе свойственно подчинять Божеству все человеческое.

Любовь по Богу и целомудренна, и предметом имеет постоянное, и сама продолжительна.

Мудрость, превозмогшая страх и перешедшая в любовь, делает нас Божиими друзьями и из рабов сынами.

Если жена может тебе дать то же, что и Бог, то супружеская жизнь равна безбрачной. А если не может, то и между сими родами жизни нет равенства.

Лучше быть бездетным, нежели иметь глупых детей; там один бездетен, а здесь многие худы.

Хорошо обязаться супружеством, только целомудренно, уделяя большую часть Богу, а не плотскому союзу.

Когда брак есть собственно брак и супружеский союз и желание оставить после себя детей, тогда брак хорош, так как умножает число благоугождающих Богу. Но когда он разжигает грубую плоть, обкладывает ее тернием и делается как бы путем к пороку, тогда и я скажу: лучше не жениться (Мф. 19:10).

Связанные узами супружества, заменяем мы друг для друга и руки, и ноги, и слух. Супружество и слабого делает вдвое сильнее. Общие заботы супругов облегчают для них скорби и общие радости восхищают обоих. Для единодушных супругов и богатство делается приятнее, а в бедности самое единодушие приятнее богатства. Для них супружеские узы служат ключом целомудрия и пожеланий, печатью необходимой привязанности.

Одно из лучшего, что можно пожелать на браке, чтобы Сам Христос присутствовал на браке, — потому что где Христос, там благопристойность; и чтобы вода стала вином, т. е. все претворилось в лучшее, а поэтому не было смешиваемо несоединимое между собою и не были сводимы вместе епископы и смехотворы, молитвы и рукоплескания, псалмопения и звуки свирелей, потому что как все прочее, так и браки христианские должны иметь благопристойность, а благопристойным делает степенность. Вот что приносим в дар бракосочетанию.

Составляя одну плоть, супруги имеют и одну душу, и взаимною любовью одинаково возбуждают друг в друге усердие к благочестию. Ибо супружество не удаляет от Бога, а, напротив, более привязывает, потому что больше имеет побуждений. Как малый корабль и при слабом ветре движется вперед, быстро носимый по водам распростертыми парусами, даже и руки без труда принуждают его к бегу ударами весел; большого же корабля не сдвинет легкое дыхание, напротив того, когда он с грузом выходит на море, только крепкий и попутный ветер может придать ему хода, так и не вступившие в супружество, как не обремененные житейскими заботами, имеют нужду в меньшей помощи Великого Бога, а кто обязан быть попечителем милой супруги, имения и чад, кто рассекает обширнейшее море жизни, тому нужна большая помощь Божия, тот взаимно и сам более любит Бога.

Вы тот, на кого в этой жизни наложил свои узы честной брак, приложите ума, как бы вам больше плодов внести в небесные точила.

Лучше всего, если Сам Христос присутствует на браке, потому что где Христос, там все обретает достоинство, и вода претворяется в вино, то есть все изменяется к лучшему.

Брак не бесчестен потому только, что девство честнее его. Я буду подражать Христу, чистому Невестоводителю и Жениху, Который чудодействует на браке и Своим присутствием доставляет честь супружеству. Да будет только брак чист и без примеси нечистых пожеланий.

Живые отличаются от мертвых не только тем, что смотрят на солнце и дышат воздухом, но тем, что совершают что-нибудь доброе. Если они этого не исполняют, то ничем не лучше мертвых.

Не будем ленивы на добро, но станем гореть духом, чтобы не уснуть мало-помалу в смерть или чтобы во время нашего сна враг не посеял худых семян.

Христос Сам Себя приносит Богу, чтобы Ему Самому исхитить нас у обладавшего нами и чтобы взамен падшего принят был помазанный, потому что Помазующий неуловим.

«Он грехи наши Сам вознес Телом Своим на древо, дабы мы, избавившись от грехов, жили для правды: ранами Его вы исцелились» (1 Пет. 2:24). Бог, став человеком, страдает, как человек, и обнищевает до восприятия плоти, чтобы мы обогатились Его нищетою.

Христос, будучи Богом, Начальником Жизни, превысшим века, всегда всецелым образом бессмертного Отца, принял образ раба, вкусил смерть, вторично встретил жизнь, чтобы от рабства и от уз смерти избавить меня, возвращающегося к лучшей жизни.

Что значит рождение Бога от Девы? Как сошлись воедино естества, столь далекие одно от другого? Это Тайна, но, как представляется мне, малым умом измеряющему превысшее ума: очистительный Дух снизошел на Деву, а Слово Само Себе создало в себе Человека. Поскольку же Бог несоединим с плотью, а душа и ум есть нечто посредствующее, потому что живут во плоти и потому что образ Божий, то Божие естество, соединяясь со сродным себе, через это сродное вступило в общение и с плотью. Таким образом, и Обожившее и Обоженное – Единый Бог.

«В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог» (Ин. 1:1).
Господь именуется Словом (Ин. 1:1) потому, что так относится к Отцу, как слово к уму, не только по бесстрастному рождению, но и по соединению с Отцом и потому, что являет Его. А иной сказал бы, может быть, что Он относится к Отцу, как определение к определяемому, потому что и определение называется словом.

Цель учения – открыть душу, вырвать ее у мира и предать Богу; сохранить образ Божий, если он цел; поддержать, если он в опасности; обновить, если поврежден; вселить Христа в сердца Духом; короче сказать – того, кто призван к Горнему миру, сделать богом и причастником горнего блаженства.

Руководство не может утвердиться принуждением: от насилия при всяком удобном случае стараются освободиться. К тому же пастырство – не столько начальство, сколько воспитание детей – более всего соблюдает свободу. Ибо тайна спасения – для желающих, а не для принуждаемых к нему.

Многословие не полезнее мудрости; доставив, может быть, некоторое удовольствие, оно улетает и исчезает вместе с колебанием воздуха, не оставляя следа, только очаровывает красноречием, пленяя слух. А мудрость проникает в ум, раскрывает уста, исполняет их духом, переживает рождение слова и немногими слогами возделывает многое.

Пока не побеждена мною, по возможности, плоть, пока не очищен ум, пока я не ближе других к Богу, считаю небезопасным принять на себя заботу о душах и посредничество между Богом и людьми, что составляет также и долг иерея.

Пастырь не должен знать даже меры в добре, и в восхождении к совершенству считать не то, что приобретено, но то, что не достигнуто. Пройденное надо всегда обращать в ступень к высшему. Не должен пастырь и высоко думать о себе, если он и многих превосходит, но признавать укором, если в чем-то не соответствует сану. Ему нужно измерять свои успехи заповедью, а не примером ближних (порочны ли они или преуспевают несколько в добродетели). Нельзя на малых весах взвешивать добродетель, которою мы обязаны Великому, от Которого все и для Которого все.

Лучше мне пять слов сказать в Церкви с разумом, нежели тысячи одним языком (1 Кор. 14:19) и невразумительным звуком трубы, который не возбуждает моего копна к духовной брани.

Наше врачебное искусство гораздо труднее, а следовательно, и предпочтительнее искусства лечения тела, но оно еще труднее и потому, что последнее мало заглядывает вглубь, более же занимается внешним. Напротив, наше врачевание и забота полностью относится к сокровенному сердца человека (1 Пет. 3:4), и наша брань – с врагом, воюющим и противоборствующим внутри нас, который оружием против нас употребляет нас же самих, что всего ужаснее и предает нас греховной смерти. А для борьбы нам нужны: великая совершенная вера, в большей мере Божие содействие, но не в малой мере, как я убежден, и наша собственная ревность, выражаемая словом и проявляемая делом.

Предстоятелю надобно превосходством своей добродетели привлекать народ к порядку и не силою обуздывать, но доводить до порядка убеждением. Ибо все, что делается недобровольно, кроме того, что оно насильственно и непохвально, еще и непрочно.

Обременение словом столько же неприязненно для слуха, сколько излишняя пища для тела.

Особенно вам, служители алтаря, советую не быть оком, исполненным тьмы, чтобы не оказаться первыми в порочной жизни. «Если свет, который в тебе, тьма, то какова же тьма?» (Мф. 6:23).

Цель всякого духовного начальства – во всем презирать свое для пользы других.

Какой же вред видишь в том, что молодые люди через благопристойное наслаждение приводятся в общение с Богом? Их трудно вдруг перестроить. Пусть же будет в них некоторая благородная смесь. Но когда доброе со временем окрепнет, тогда, отняв красное слово, как подпорку у свода, соблюдем в них самое доброе. Что может быть полезнее этого? И ты, ревнитель строгости, нахмуривающий брови и самоуглубляющийся в себя, разве не подкладываешь сладостей в кушанье? За что же охуждаешь мою речь, дела ближнего измеряя своею мерою?

Если бы кто из нас сохранил себя даже насколько возможно чистым от всякого греха, то не знаю еще, достаточно ли и этого для того, кто готовится учить других добродетели. Кому это вверено, тот не только не должен быть порочным ,этим гнушаются и многие из подчиненных ему, но должен особенно отличаться добродетелью.

...Пока не препобеждена мною, по возможности, плоть, пока не очищен ум, пока далеко не превосхожу других близостью к Богу, небезопасным признаю принять на себя попечение о душах и посредничество между Богом и человеками, что составляет также долг иерея.

Нечистому приступать к жертвоприношению – значит оскорблять Бога.

Безгласное дело лучше неисполнимого слова. Никто никогда не стал высоким без добрых дел, а многие прославились без красного слова. Благодать дается не тому, кто говорит, но тому, кто хорошо живет.

Овцы, не пасите пастырей и не выходите из своих пределов; для вас довольно, если вы на доброй пажити. Не судите судей, не предписывайте законов законодателям.

Начальство не может утвердиться принуждением; управляемое с насилием при всяком удобном случае старается освободиться: тем паче наше не столько начальство, сколько детовождение, всего более соблюдает свободу. Ибо тайна спасения для желающих, а не для насильствуемых.

Когда бы все стали избегать этого начальствования священства или, правильнее назвать, служения, тогда бы прекрасной полноте Церкви недоставало значительнейшего и она не была бы уже прекрасною. Язык иерея, любомудрствующий о Господе, восставляет болезнующих.

Цель исцеления — окрылить душу, похитить из мира и предать Богу, сохранить образ Божий, если цел, поддержать, если в опасности, обновить, если поврежден, вселить Христа в сердца (Еф. 3:17) Духом; короче сказать: того, кто принадлежит к горнему чину, сделать богом и причастником небесного блаженства.