Григорий Богослов

«Никто сам собою не приемлет этой чести, но призываемый Богом» (Евр. 5:4)
Не всякий может приближаться к Богу, но только тот, кто, подобно Моисею, способен вместить славу Божию.

Бог, по благости Своей, вознаграждает веру и делает совершенным начальником того, кто на Него уповает и в Нем полагает все надежды.

Учи одного только бояться, а именно: своим лжемыслием подкапывать веру. Не беда, если победят кого словом, потому что не всем дан дар слова. Страшно отложиться от Божества; потому что надежда всем необходима.

Учи глупых, соображаясь, сколько можно, с их природой; тогда, может быть, сверх ожидания, сделаешь их благоразумными.

Священник должен стоять с Ангелами, славословить с Архангелами, возносить жертвы на вышний жертвенник, священнодействовать со Христом, воссоздавать создание, восстанавливать образ Божий, творить для вышнего мира и, скажу более: быть богом и делать людей богами.

Священник должен не знать даже меры в добре и в восхождении к совершенству, почитать не столько прибылью то, что приобретено, сколько потерею то, что не достигнуто, пройденное же обращать всегда в ступень к высшему, и не высоко думать о себе, если и многих превосходит, но признавать уроном, если не соответствует в чем сану. Ему должно измерять успехи свои заповедями, а не примером ближних, порочны ли они, или успевают несколько в добродетели, не взвешивать на малых весах добродетель, какою обязаны мы Великому, от Которого все, не думать, что всем прилично одно и то же; так как не у всех один и тот же возраст.

У нас цель всякого слова и дела — вести к совершенству тех, которые нам вверены.

Особенно вам, служители алтаря, советую не быть оком, исполненным тьмы (Лк. 11:34), чтобы не оказаться первыми в порочной жизни. Ибо если свет темен, чем будет самая тьма?

Блажен, кто, восприняв на себя власть над народом, чистыми и великими жертвами примиряет Христа с живущими на земле.

Брать на себя труд — учить других, пока сам еще не научился достаточно, и, по пословице, на большом глиняном сосуде учиться делать горшки, то есть над душами других упражняться в благочестии, по моему мнению, свойственно только людям крайне неразумным и дерзким, — неблагоразумным, если они не чувствуют своего невежества, — дерзким, если, сознавая его, отваживаются на дело.

Вести любомудрую жизнь лучше, нежели принять на себя власть и управление душами, и когда еще сам не научился быть хорошим пасомым, не очистил, как должно, душу свою, обязаться должностью — править паствою, при том в такие времена, когда, смотря на людское крушение и мятежи, всего вожделеннее бегом бежать из общества, удалиться в надежный приют, укрыться от бури и тьмы лукавого.

Надо привлекать народ к порядку своей добродетелью и не силой обуздывать, но убеждением. Ибо все, что делается не добродетельно, кроме того, что оно насильственно и неприятно, еще и непрочно.

Цель всякого духовного начальства — во всем презирать свое для пользы других.

Монах- тот, кто живет для Бога, и притом для Него одного.

Монастырь, по моему мнению, есть учреждение, которое имеет целью спасение.

Всякая добрая и боголюбивая душа, как скоро, по разрешении от сопряженного с нею тела, освободится отсюда, приходит в состояние чувствовать и созерцать ожидающее ее благо, а по очищении или по отложении того, что ее омрачало, услаждается чудным каким-то услаждением, веселится и радостно шествует к своему Владыке, потому что избегла здешней жизни, как небесной тюрьмы, и свергла с себя лежавшие на ней оковы, которыми крылья ума влеклись вниз. Тогда она в видении как бы уже пожинает уготованное ей блаженство.

Душа — природа оживляющая и движущая... <с нею> срастворены разум и ум.

Душа есть Божие дыхание, и будучи небесною, она терпит смешение с земным.

Есть тебе дело, душа моя! Очищай жизнь такими размышлениями: как Бог правит вселенной, и обращает ее; отчего иное постоянно, а иное скоротечно, особенно же наша жизнь подлежит поворотам?

Есть у тебя дело, душа моя! Что ни терпишь, не изнемогай.

Должен сказать вам, братья, что мы обязаны заботиться и о теле – этом родственнике нашем и сослужителе души. Хотя я и винил его как врага за то, что терплю от него, но я же и люблю его как друга ради Того, Кто соединил меня с ним. По-христиански заботиться должно и о телах наших ближних не меньше, чем о собственном, остаемся мы сами здоровыми или подвержены тем же недугам.

Во мне двоякая природа. Тело сотворено из земли, потому и преклонно к свойственной ей персти. А душа есть Божие дыхание и всегда желает иметь лучшую участь пренебесных.

Смертные человеки, порождение истекшей влаги, ничтожные, вы, которые, живя смертью, надмеваетесь суетным! Долго ли вам, оставаясь игралищем ложных и наяву представляющихся сновидений, и играя ими, блуждать на земле без цели.

Мы сотворены на дела благие, чтобы славить и хвалить Сотворившего, и насколько возможно, подражать Богу.

Каждый из нас получил бытие не для одного себя, но и для всех, которые имеют с ним одну природу и произведены одним Творцом и для одних целей.

Бог-Слово, как совершеннейший Художник, разлучив природы и премудро сопрягая тварь, создает и меня — живое существо, сложенное из обеих природ, сочетая воедино и слово и бессловие, т. е. невидимую душу, в которой ношу я образ Всевышнего Бога, и видимое тело. Таково смешение этой досточестной твари, которую можно назвать новым миром, в мире малом — миром великим. И как Сам Он преисполнен света и добра, то и мне даровал несколько добра; восхотел же, чтоб оно было моим делом. А для этого показал мне тогда же границы той и другой жизни и определил их словом, придал в помощь твари закон, поставил меня самопроизвольным делателем добра, чтобы борьбою и подвигом приобрел я венец; потому что для меня это лучше, чем жить свободным от ограничений.

Ржавчина портит железо, а я, самоубийца, насадил в себе порчу – грех – по своему умышлению, последовав коварным внушениям завистника.

Всякая добрая и любящая Бога душа, по освобождении от тела, уходит отсюда и приобретает способность чувствовать и созерцать ожидающее ее Благо. И после очищения или освобождения от того, что ее омрачало, наслаждается чудным блаженством, веселится и радостно шествует к своему Владыке, потому что избежала здешней жизни, как тяжкого заключения, и сбросила лежавшие на ней оковы, которыми были придавлены крылья ума. Тогда она в видении как бы уже пожинает приготовленное ей блаженство.

Блажен, кто вместо всех накоплений приобрел Христа, у кого одно приобретение– Крест, который несет он высоко.

...Прощение нередко ведет ко спасению, обуздывая обидчика стыдом, из состояния страха приводя его в чувство любви и самое твердое благорасположение.

Прощай — получивший прощение; милуй — помилованный. Человеколюбием приобретай человеколюбие, пока есть к тому время.

Посетите же меня, наконец, очистительный источник слез и многотрудное бдение тела и ума, чтобы остудился во мне пламень, омылась зловонная гнилость мучительных страстей!

Ничто так не гнусно, как памятование только о <земном>.

Всякое пристрастие опасно. Пристрастие к любимому — двойная опасность. Пристрастие к молодой девице — тройное жало. Если же она прекрасна, то это еще большее зло. И если представляется возможность супружества, то самая внутренность сердца стала пищей огня.

...Удивительно ли, что святые подвергаются страданиям? Сие нужно или для очищения даже малой нечистоты, или для испытания в добродетели и для искуса в  любомудрии, или для назидания более немощных, чтобы из примера их научались терпению и не унывали в страданиях.

Чем сильнее меня угнетают, тем более приближаюсь к Богу; страдания теснее соединяют меня с Богом; это для меня — преследующее воинство врагов, которое заставляет укрыться в стены.

Страдать за Христа... самое блаженное дело, не только по причине будущих воздаяний, но и по причине настоящей славы и свободы, какую мученики приобрели себе своими бедствиями.

Есть тебе дело, душа моя, и, если угодно, дело немаловажное. Исследуй сама себя: что ты такое, куда тебе стремиться, откуда ты произошла и где должно оставаться; действительно ли жизнь та, какою ты живешь, или есть другая, кроме нее?

Ты здесь странник и пришелец, пресмыкающийся по чуждой тебе земле. Отсюда восставит тебя Бог в отечество твое. Подвиги твои не долговременны; а награда выше трудов.

Мы то же, что беглый сон, неуловимый призрак, полет птицы, корабль на море, следа не имеющий, прах, дуновение, весенняя роса, цвет, временем рождающийся и временем облетающий.

Увы! Тесно мне и в жизни, и при конце жизни. Здесь грех, а там наказание. Стою в середине, боясь огненной реки. Надеюсь больше на Тебя, Христос, нежели на  здешние подвиги. Если бы у меня была возможность, хотя несколько, очиститься, это было бы всего лучше. Но если непрестанно умножается во мне зло, то пора разрешиться, пока не постигла меня худшая участь.

Если верно уставишь весы и взвесишь все, что в жизни приятного и что прискорбного, то одна чаша, до верха нагруженная злом, пойдет к земле, а другая, напротив, с благами жизни, побежит вверх. Война, море, возделывание земли, труд, разбойники, приобретение имущества, описи имений, сборщики податей, ходатаи по делам, записи, судьи, неправдивый начальник — все это еще детские игрушки в многотрудной жизни. Посмотри и на приятность жизни: пресыщение, обременение, пение, смех, гроб, всегда наполненный истлевшими мертвецами; брачные дары, брак, брак второй, если расторгся прежний, прелюбодеи, поимка прелюбодеев; дети — тревожная скорбь, красота — неверная приманка; безобразие — невинное зло; заботы о добрых детях, печаль о худых; богатство и нищета — сугубое зло, презрение, гордость — все это, как шар, летающий из рук в руки у молодых людей.

Душа, взирай ввысь, а земное все забудь, чтобы тело не покорило тебя греху! Коротка эта жизнь, счастливец наслаждается как бы во сне. Всякому выпадает разная судьба. Одна чистая жизнь всегда постоянна и многолетна, всего лучше жить такою жизнью. Иные любят золото, или серебро, или продолжительную трапезу – эти детские забавы настоящей жизни, а другие – дорогие или прекрасные шелковые ткани, или поля, засеянные пшеницею, или стада четвероногих. Но для меня великое богатство – Христос. О, если бы мне когда-нибудь увидеть Его чистым неприкровенным умом! Прочим же пусть владеет мир.

Для людей одно только благо, и благо прочное,– это небесные надежды, к прочим благам я чувствую отвращение. Готов предоставить существам однодневным все то, что принадлежит земле. Близким, чужим, благочестивым, порочным, откровенным, скрытым, смотрящим независтливым взглядом, снедаемым изнутри самоубийственным грехом – другим уступаю удовольствия жизни, а сам охотно их избегну.

Единственная польза от здешней жизни в том, что само смятение видимого и подверженного бурям заставляет нас искать постоянного и незыблемого.

Пыль, грязь, кружащийся прах! Земля опять соединяется с землею, повивается земными пеленами и снова делается пылью, как прах, который сильным круговоротом ветров поднят в высоту, и потом брошен вниз. Ибо так и нашу кружащуюся жизнь бури лукавых духов подъемлют в высоту — к лживой славе; но пыль тотчас опадает вниз и остается внизу, пока слово Сотворившего не соединит того, что было соединено, и разрушилось по нужде. А теперь эта пыль, в которую вложен дух с Божиим образом, как бы возникнув из какой-то глубины, возглашает земные печальные песни, и оплакивает жизнь, по видимому улыбающуюся.

Самая лучшая польза от жизни — умирать ежедневно.

Собирай сокровища для нескончаемого века, а настоящий век оскудевает даже прежде своего конца.

Пусть сам я понесу свой жребий, переселившись отсюда и охотно уступив терзающим сердце напастям; но вам, которые будете жить после меня, даю заповедь: нет пользы в настоящей жизни; потому что жизнь эта имеет конец.