Если... предоградишь себя печатью <крещения>, обезопасишь свою будущность лучшим и действительнейшим пособием, ознаменовав душу и тело Миропомазанием и Духом, как древле Израиль... охранял первенцев кровию и помазанием (Исх. 12:13), тогда что может тебе приключиться?.. Это и во время жизни весьма важно для твоей безопасности <и вору нелегко покуситься на овцу, на которой положен знак, а не имеющую на себе знака без опасения украдут>, и по отшествии от жизни — прекрасный погребальный покров, который светлее всякой одежды... Пусть все у тебя погибнет, все будет похищено... но ты безопасно окончишь жизнь свою, не утратив ни одного из пособий, дарованных тебе Богом ко спасению.

Не гнушайся креститься вместе богатый с бедным, благородный с худородным, господин с тем, который до сих пор раб его. Ты не окажешь столько смиренномудрия, сколько Христос, в Которого ныне крестишься, Который для тебя принял и образ раба. С того дня, в который обновляешься, все старые отличия миновали, все одинаковым образом облекаются во Христа.
Зная, как крестил Иоанн, не стыдись исповедать грех свой, чтобы, подвергшись стыду здесь, избежать его там, потому что и стыд есть часть тамошнего наказания. Докажи, что действительно возненавидел ты грех, перед всеми открыв и выставив его на позор.

Будем креститься, чтобы победить, приобщимся очистительных вод, которые омывают лучше иссопа, очищают более законной крови, которые священнее, чем «пепел телицы, через окропление, освящающий оскверненных» (Евр. 9:15), имеющий силу только на время очищать тело, а не истреблять совершенно грех, ибо какая была бы нужда очищаться тем, которые однажды очищены? Крестимся сейчас, чтобы не потерпеть принуждения завтра; не будем отдалять от себя благодеяние, как обиду; не будем ждать, пока сделаемся худшими, чтобы прощено было нам больше; не будем Христо-корчемниками и Христо-купцами, не станем обременять себя сверх того, что можем понести, чтобы не потонуть вместе с кораблем и не подвергнуть кораблекрушению благодать, погубив все, когда надеялись получить больше.

Со Христом умрем через крещение, чтобы с Ним и восстать; с Ним низойдем, чтобы с Ним взойти и на высоту, с Ним взойдем, чтобы и прославиться с Ним!

Крещение, изглаждая грехи, не уничтожает заслуг.

Помни всегда Христову притчу, это будет для тебя самым лучшим и совершенным пособием. Вышел из тебя нечистый и вещественный дух, изгнанный Крещением. Ему несносно гонение, он не терпит быть бездольным и бесприютным, проходит по безводным местам (Мф. 12:43), где пересох Божественный поток, ибо там любит он быть; скитается, «ища покоя, и не находит»(Мф. 12:43). Приступает к душам крещеным, в которых порчу омыла купель. Боится воды, душит его очищение, как легион издох в море. Опять возвращается в дом, из которого вышел, потому что бесстыден и упорен; снова приступает, новые делает покушения. Если найдет, что Христос водворился и занял место, им оставленное, то снова отраженный уходит без успеха, продолжая свое жалкое скитание. Если же найдет в тебе место выметенное и украшенное (Мф. 12:44), пустое, ничем не занятое, равно готовое к принятию того или другого, кто бы ни пришел первый, поспешно входит, поселяется с большими против прежнего запасами, и будут последние горше первых (Мф. 12:45). Ибо прежде была надежда на исправление и осторожность, а теперь явно стало повреждение, через удаление добра привлекающее к себе лукавое; почему для поселившегося обладание местом сделалось тверже.

Стыдно говорить: «Где у меня приношение по крещении? Где светлая одежда, в которой бы просветиться крещением? Где нужное для принятия моих крестителей, чтобы и в этом не остыдить себя? Но это, как видишь, весьма необходимо и без этого благодать умалится!» Не занимайся мелочами в делах важных, не предавайся низким чувствованиям; таинства важнее видимого; самого себя принеси в дар, во Христа облекись, напитай меня своею жизнью; такому гостеприимству рад я, это угодно и Богу, Который дарует величайшие блага. Из великого для Бога ничего нет, чего бы не дал и нищий, чтобы нищие и в этом не отставали, не имея чем соревновать с богатыми. И хотя в другом есть различие между богатым и убогим, однако же здесь кто усерднее, тот и богаче. Ничто да не препятствует тебе идти вперед, ничто да не отвлекает назад твоего усердия. Пока желание сильно, получай желаемое; пока горячо железо, закаляй его в холодной воде, чтобы не встретилось чего к пресечению твоего желания. Я Филипп; будь евнухом Кандакии. Скажи и сам: вот вода, что препятствует мне креститься? (Деян. 8:36). Лови случай, будь рад благу. И, сказав, крестись; и крестившись, спасись. Хотя бы ты был эфиоп телом, убелись душою; получи спасение, которого нет ничего выше, ничего досточестнее для имеющих ум.

Благодать и сила крещения не потопляет мира, как раньше, но очищает грех в каждом человеке и совершенно омывает всякую нечистоту и скверну, привнесенную повреждением. Поскольку мы состоим из двух естеств, то есть из души и тела, из естества видимого и невидимого, то и очищение двоякое, именно: водою и Духом; и одно принимается видимо и телесно, а другое в то же время совершается нетелесно и невидимо; одно есть образное, а другое истинное и очищающее самые глубины; а это, помогая первому рождению, из ветхих делает нас новыми, из плотских, каковы мы сейчас, богоподобными, переплавляя без огня и восстанавливая без разрушения. Ибо под силою крещения понимать должно завет с Богом о вступлении в другую жизнь и о соблюдении большей чистоты.

Благодать и сила Крещения очищает грех в каждом человеке и совершенно смывает всякую нечистоту и скверну, принесенную первородным грехом. Поскольку же мы состоим из двух естеств, то есть из души и тела,– из естества видимого и невидимого, то и очищение двоякое: водою и Духом, и одно приемлется видимо и телесно, а другое в то же время совершается нетелесно и невидимо. Одно – образное, а другое – истинное, очищающее самые глубины. Это, восполняя первое рождение, из ветхих делает нас новыми, из плотских, каковы мы ныне,– богоподобными, пережигая без огня и воссозидая без разрушения. Ибо под силой Крещения нужно понимать завет с Богом о вступлении в другую жизнь и о соблюдении большей чистоты. И, конечно, каждый из нас более всего должен страшиться и больше всего хранимого хранить (Притч. 4:23) свою душу, чтобы не оказаться нам солгавшими этому исповеданию. Ибо если Бог, принятый в Посредники при договорах человеческих, утверждает их, то сколь опасно сделаться нарушителем заветов, которые заключены нами с Самим Богом, и быть виновными перед Истиной не только в других грехах, но и в самой лжи. Притом нет Другого такого ни возрождения, ни воссоединения, ни восстановления. Хотя, насколько возможно, мы стремимся потом к очищению в Покаянии со многими воздыханиями и слезами и таким образом с трудом излечиваем раны, но лучше не иметь нужды во втором очищении, а устоять в первом. Ибо страшно вместо нетрудного излечения употреблять труднейшее, отвергнув благодать милосердия, сделаться подлежащими наказанию. Да и сколько нужно пролить слез, чтобы они сравнялись с источником Крещения? И кто поручится, что смерть ждет нашего исцеления?

Итак, будем креститься, чтобы победить; приобщимся очистительных вод, которые омывают лучше иссопа, очищают лучше законной крови, священнее, чем «пепел телицы», который «через окропление освящает оскверненных» (Евр. 9:13), имевший силу только на время очищать тело, а не истреблять совершенно грех.

Тебя ударили по щеке? Для чего же допускаешь, чтоб другая твоя щека оставалась без приобретения? Если первая потерпела это непроизвольно, не велика ее заслуга, и тебе, если хочешь, остается сделать нечто большее, а именно произвольно подставить другую щеку, чтобы сделаться достойным награды. С тебя сняли хитон? Отдай и другую одежду, если она есть у тебя; пусть снимут даже и третью: ты не останешься без приобретения, если предоставишь дело это Богу. Нас злословят? Будем благословлять злых. Мы оплеваны? Поспешим приобрести почесть у Бога. Мы гонимы? Но никто не разлучит нас с Богом. Он — единственное неотъемлемое наше сокровище. Проклинает тебя кто-нибудь? Молись за клянущего. Грозит сделать тебе зло? И ты угрожай, что будешь терпеть. Приступает к исполнению угроз? Твой долг — делать добро. Таким образом приобретешь две важные выгоды: сам будешь совершенным хранителем закона, да и оскорбителя твоего кротость твоя обратит к кротости же, и из врага сделает учеником, преодолев тем самым, что он взял над тобою верх.

Не будем ленивы на добро, но станем гореть духом, чтобы не уснуть мало-помалу в смерть или чтобы, во время нашего сна, враг не посеял худых семян, ибо леность сопряжена со сном.

Слаба любовь, если разделена между миром и Христом, а, напротив того, тверда, если устремлена к Единому. Случалось видеть, как каменотесец или выделывающий что-либо из дерева, когда нужно обсечь по прямой черте, закрывает один глаз ресницами, а другим напрягает все зрение, совокупленное воедино, и верно определяет, где погрешило орудие. Так и любовь сосредоточенная гораздо ближе поставляет нас ко Христу, Который любит любящего, видит обращающего к Нему взоры, видит и выходит навстречу приближающемуся. Чем более кто любит, тем постояннее смотрит на любимого, и чем постояннее смотрит, тем крепче любит. Так образуется прекрасный круг.

Если дашь мне кучи золота и янтаря, зеленеющие поля, упитанные стада, великолепный дом и роскошную трапезу, если вместо настоящей жизни дашь другую, нестареющуюся, и тогда не соглашусь жить гнусно и через это лишиться Христа.

Вся мудрость разделяется на две части — на умозрительную и деятельную, из которых первая выше, но труднее к пониманию, а другая ниже, но полезнее. У нас обе они одна другой способствуют. Умозрение служит нам спутником к высшему, а деятельность — восхождением к умозрению: ибо невозможно достигнуть мудрости, не живя мудро.

Не будем умышлять худого сами на себя, не утратим дерзновения перед Богом, оказавшись огорченными и через меру негодующими на обидевших. Предоставим человека Богу и будущим наказаниям, а себе приобретем человеколюбивого Судию, оказавшись сами человеколюбивыми; сделаем снисхождение, чтобы и нам было сделано снисхождение. Да не обольщает тебя суетная мысль, что нет вины справедливо отомстить и преступника выдать законам. У римлян свои законы, а у нас свои: но те неумеренны, жестоки, не щадят даже и крови; у нас же законы милостивы, человеколюбивы и не позволяют предаваться гневу и на обидчиков. Их будем держаться, им станем следовать, чтобы, оказав малую милость, потому что маловажна и никакой не имеет цены здешняя жизнь, получить взамен великое от Самого Бога, то есть Его человеколюбие и будущие надежды.

Божественная Благость не довольствовалась созерцанием Себя Самой; надлежало, чтобы благо разливалось, шло далее и далее. Бог измышляет, во-первых, ангельские и небесные силы. И мысль стала делом, которое исполнено Словом и совершено духом. Так произошли вторые светлости, служители первой светлости. Поскольку же первые твари были Ему угодны, то измышляет другой мир – вещественный и видимый; и это есть стройный состав неба и земли, и того, что между ними, удивительный по прекрасным качествам каждой вещи, а еще более, достойный удивления по гармонии целого. Пожелав показать все богатство Благости, художническое Слово созидает живое существо, в котором приведены в единство невидимое и видимая природа, то есть созидает человека, и, взяв тело из уже сотворенного вещества, а от Себя вложив жизнь <что в слове Божием известно под именем разумной души и образа Божия>, творит как бы второй мир, в малом – великий; поставляет на земле иного ангела, созерцателя видимой природы, таинника умосозерцаемой твари.

Единомыслие ведет начало от Троицы, так как Ей и по естеству свойственно единство и внутренний мир. Оно усвоено ангельскими и божественными Силами, пребывающими в мире с Богом и между собою. Оно простирается на всю тварь, ибо ей служит украшением безмятежность. Оно удобно поселяется и в нас – как по душе, когда в ней добродетели переходят одна в другую и одна с другой сообщаются, так и по телу, когда в нем и члены, и стихии имеют взаимное согласие, отчего в первом случае происходит то, что является и именуется красотой, а во втором – здравием.

Усвоив себе совершенное молчание, <язык> усвоит доброречие.

Кто исчислит все те огорчения, какие причиняет язык? Если захочет, без всякого труда, в одну минуту, заставит он враждовать дом с домом, город с городом, народ с властелином, царя с подданными, как искра, мгновенно воспламеняющая солому. Плывущих на одном корабле, сына, родителя, брата, друга, супругу, супруга — всех удобно вооружает он одного против другого. Злого сделает добрым, а доброго, напротив того; погубит, и все это опять переиначит. Кто переможет слово? Язык мал; но ничто не имеет такого могущества.

Как избежать клятвы? Приобретем такие нравы, которые бы внушали доверие.

Остерегайся, чтобы не поразили тебя нечаянно осмеяние и злой язык, который на совершенства твои изрыгает змеиный яд. Два пути у человека, и поругание бывает двоякое. Один путь плох; он приводит и к концу плохому. Другой путь хорош; и конец его, как и естественно, желанный. Но осмеяние преследует человека на обоих путях. А если бы язык нападал только на тех, которые плохи, что тогда было бы превосходнее его? Теперь же с одинаковою яростью нападает он на всех, на добрых и на злых. И ты будь осторожен и осмотрителен в обоих случаях. Страшись языка, который преследует беззаконников, чтобы избегать и самого порока, поражаемого языком; а языка, который у злого врага, вооружен на добрых, столько же бойся, сколько вдавшийся в море утес боится ветра и сокрушающейся о него волны.

Слух напрягай для одних добрых слов, а для речей срамных и бесстыдных заграждай его.

Не знаете, какой дар Божий — молчание! Как хорошо не иметь необходимости во всяком слове, но пользоваться свободою, иное избирать, а другого избегать и быть для себя сокровище-хранителем слова и молчания! Ибо всякое слово по природе своей гнило и удобоколеблемо и по причине сопротивного ему слова не имеет свободы: а слово о Боге — тем более, чем выше предает, тем сильнее ревность и тяжелее опасность. Но что же мы, устрашенные, на что можем положиться, на ум ли, на слово ли, на слух ли, когда от всех трех предстоит опасность? Ибо постигать умом трудно, изобразить словами невозможно, а найти очищенный слух всего труднее.

...Жизнь пустынная, отшельническая, удаляющаяся и чуждающаяся общения с людьми, хотя сама по себе важна и высока, даже выше сил человеческих, однако же ограничивается только преуспевающими в оной, отрицается же от общительности и снисходительности — свойств любви, которая, как известно... есть одна из первых достохвальных добродетелей. Сверх того, такая жизнь, как не обнаруживающаяся в делах, не может быть поверяема и сравниваема с другими родами жизни. Напротив того, жизнь общественная, провождаемая в кругу других, кроме того, что служит испытанием добродетели, и распространяется на многих, и ближе подходит к Божию Домостроительству, которое и сотворило все, и связало все узами любви, и наш род, после того как он утратил свою доброту чрез прившедший грех, снова воззвало посредством соединения и обращения с нами.

Небезопасен огонь подле соломы. Небезопасно и тебе, монах, под одним с собою кровом держать жену-девственницу. Положим, что надежда лучших благ разлучила между собою мужчину и женщину, но природа внутри себя скрывает еще тайный недуг. Пока ты держишь себя вдали, в тебе одна искра. Но как скоро сходишься вместе, при дуновении малого ветра воспламенишь пожар.

Блажен, кто ведет пустынную жизнь, не имеет общения с привязанными к земле, но обожил свой ум.

Тот монах, кто живет для Бога, и притом для Него единого.

Надо заметить, что Господь не желает представить Своим ученикам для подражания ни голубя без змея, ни змея без голубя, чтобы простота голубя была изощрена хитростью змея, и хитрость змея была умерена простотой голубя.

Хвалю... благородство и высоту мыслей у стоиков, которые говорят, что внешнее нимало не препятствует блаженству, и что человек доблестный блажен, хотя бы жгли его в фаларидовом быке. А потому, как дивлюсь тем, которые у нас шли на опасности за дело прекрасное или мужественно переносили бедствия, так дивлюсь и тем из внешних, которые близко подходили к нашим...

Конечно, всех мучеников должно чествовать, а все прочее почитать ниже их подвига. Ибо хотя многое служит для нас руководством к лучшей жизни, и многое научает в добродетели. — и разум, и Закон, и Пророки, и Апостолы, и самые страдания Христа, Этого Первого Мученика, Который восшел на Крест и меня возвел с Собою, чтоб пригвоздить мой грех, восторжествовать над змеем, освятить древо, победить сластолюбие, спасти Адама и восстановить падший образ; однако же при столь многих и столь превосходных наставниках не менее поучительны для нас и мученики, эти словесные всесожжения, совершенные жертвы, приятные приношения, это проповедание истины, обличение лжи, исполнение духовно-разумеваемого Закона, разрушение заблуждения, гонение порока, потопление греха, очищение мира.

Не попустим себе до того забываться в наслаждениях, чтобы пренебрегать самое человеколюбие Бога, Который раздражается этим, хотя и не вдруг, не тотчас по преступлении наводит гнев свой на грешников.

Это - твое искушение, злобный; это ты, хитрыми изворотами закравшись ко мне в ум, убеждаешь меня ловить негу удовольствий. Но нет, не убедишь меня. Не верить тебе внушил мне Адам. Пресмыкайся же по земле; я буду попирать твою голову. А если у тебя достанет еще сил угрызать мою ногу, то повешу тебя, изваяв из меди, чтобы, взирая, спасаться от вреда.

Какой грех, кроме ереси, наиболее тяжек? Рождающий вражду.

Не питай ненависти, и притом без причины, к брату своему, за которого Христос умер и, будучи Богом и Владыкой, стал твоим братом.

Для меня равно плохи — и негодная жизнь, и негодное слово. Если имеешь одно, будешь иметь то и другое.

Лучше быть великодушным, и тем, что терпим, показать народу пример великодушия; ибо простой народ не только убеждается словом, сколько делом - этим безмолвным увещанием. Важным почитаю наказать тех, которые нас обидели; говорю, важным, потому что и это полезно к исправлению других; но гораздо выше и божественнее этого - терпеливо перенести обиду. Первое заграждает уста пороку, а второе убеждает стать добрыми, что гораздо лучше и совершеннее, чем не быть только злыми. Представим себе, что нам предстоит великое упражнение в человеколюбии, и простим сделанное против нас, чтобы самим сподобиться прощения, и к благости присоединим благость.

«Есть скопцы,– говорит Христос,– которые из чрева матернего родились так; и есть скопцы, которые оскоплены от людей; и есть скопцы, которые сделали сами себя скопцами для Царства Небесного. Кто может вместить, да вместит» (Мф. 19:12). Мне кажется, что Слово, начав с телесного, посредством телесного изображает высшее. Ибо мало, даже, может быть, крайне слабо и не достойно Слова было остановиться только на телесных скопцах: мы должны представить за этим нечто духовное. Итак, одни кажутся от природы расположенными к добру. Когда говорю «от природы», не унижаю тем произволения, но предполагаю то и другое: и наклонность к добру, и волю, которая приводит в действие естественную наклонность. А другие таковы, что их очищает учение, отсекая в них страсти; и их-то подразумеваю под скопцами, которые «оскоплены от людей», когда наставническое слово, отделяя доброе от дурного и одно устраняя, а другое предписывая, как, например, в заповеди: «уклоняйся от зла и делай добро» (Пс. 33:15), созидает в них духовное целомудрие. Хвалю и этот род скопцов, даже весьма хвалю как наставников, так и наставляемых – первых за то, что умеют отсекать зло, а последних за то, что еще лучше переносят отсечение. «И есть скопцы, которые сделали сами себя скопцами для Царства Небесного». Иные не имели наставников, но сами для себя сделались похвальными наставниками. Не учила тебя мать, чему должно, не учили ни отец, ни священник, ни епископ, ни кто-либо другой из тех, кому поручено учить, но ты сам, приведя в действие разум, свободной волей воспламенил искру добра, изменил себя, отсек корни, истребил орудия греха, приобрел такой навык в добродетели, что для тебя стало уже почти невозможным устремляться к злу. Поэтому хвалю и такой род скопцов, даже еще более, чем другие роды. «Кто может вместить, да вместит». Избери что угодно: или последуй учителю, или сам для себя будь учителем. Одно только постыдно, если не будут отсечены страсти, а кем бы ни были они отсечены, это все равно. Ибо и наставник есть тварь Божия, и ты от Бога. Хоть наставник предвосхитит у тебя честь, хоть добро будет собственным твоим делом, в обоих случаях оно одинаково добро; отсечем только от себя страсти, чтобы «какой горький корень, возникнув, не причинил вреда» (Евр. 12:15), только будем следовать образу, станем только чтить Первообраз. Отсеки телесные страсти, отсеки и душевные, ибо насколько душа достойнее тела, настолько важнее очищать душу, чем тело.

Раз или два увлечься и пасть, и притом в чем-нибудь неважном, — это еще извинительно. Уступим нечто и омрачению плоти. Ни в чем не претыкаться свойственно единому Богу. Но падать намеренно, хвалиться плохим делом, падать многократно, падать в пороки важные и не стыдиться этого, но смеяться над этим, не хотеть уцеломудриться и наказаниями, какими вразумляются люди самые жалкие, но с открытой головой кидаться в опасность, — это самая ужасная и злокачественная болезнь.

Когда падает человек порочный, тогда тем более утверждай свою ногу. А когда падает благоуспешный, крепись еще больше. Ибо если совершенные падают, то очень нелегко провести жизнь не поскользнувшись. Вся жизнь для тебя — угли под ногами, и угли горячие. Всегда идешь ты по скрытым сетям.

Обуздывай смех, и гневу полагай предел, всеми же мерами гони от себя пустое слово.

Пресыщение делает наглым, а я тебе желаю позаботиться о том, что вечно питаемую душу удерживает в должных пределах.

Не робей слишком плоти, как будто она по природе своей неукротима. Не от Бога тот страх, который делает человека связанным. Не предавайся слишком и плотской неге, чтобы пресыщение, сверх чаяния твоего, не низринуло тебя с стремнины!

Скажи и ты, негодная, зловонная плоть! Поскольку я, <душа>, — владычица — сопряжена с тобою пищеваром, то скажи: чего ты хочешь себе, чтобы удержать в себе дыхание? Я должна тебе немногим, хотя стараешься вынуть у меня многое. Хочешь ли иметь стол, благоухающий от мира и излишних поварских ухищрений, слышать восторгающие звуки музыкальных орудий и рукоплесканий, видеть пляски юных отроков, несвойственные мужам, и круженья дев, неблагочинно обнаженных, так как все это учреждают на пиршествах любители распутства, чтобы еще более разгорячить вино, омрачающее ум? Если этого хочешь ты от меня, то скорее получишь удавку. Я ненасытным друзьям предлагаю следующее! Пусть сокроет тебя какой-нибудь приют, или сам собою образовавшийся в каменной горе, или, если надобно тебе и потрудиться, дело нескольких часов. Одеждою пусть будет у тебя или верблюжий волос, по уставу праведников, или даже кожа — покров древней наготы. Для ложа бери что случилось, а трава и древесные ветви да будут у тебя пурпуровой скатертью, неопасною для сопиршественников. И приятно благоухающая трапеза да предлагается у тебя без дальних приготовлений из тех безыскусственных даров, какие дружелюбная земля расточает всякому. А устроив твое помещение, и напитаем тебя охотно. Хочешь ты есть? Бери себе хлеб, если случится, даже и житный. А для варенья без меры даем тебе соль и дикий лук — некупленный овощ, другою лучшею приправой пусть будет голод. Хочешь ли ты пить? — Пред тобой струится вода — всегда через край льющаяся чаша, питье, не производящее опьянения, наслаждение, заимствуемое не у виноградной лозы. А если хочешь и пороскошничать, то не пожалеем уксуса. Но тебе и этого будет недостаточно. Ты неутомимо и ненасытно хочешь черпать удовольствие дырявою бочкою. Ищи же себе другого попечителя, а у меня нет досужего времени лелеять своего домашнего врага, который бы уязвил меня, как окостеневшая от стужи и потом в недре моем отогретая змея. Ты хочешь огромных домов, позолоченных потолков, искусных произведений живописи и мозаики, едва не живых изображений, стен, блестящих разными и искусно подобранными цветами? Хочешь пышной одежды, к которой нельзя и притронуться, хочешь богатых перстней и этого убранства, смешного для тех, которые учатся целомудрию, а еще более смешного для меня, который знаю одну внутреннюю красоту...
«Богомудрый! пройди мимо пламенеющего меча, будь делателем Божественных растений, цветущих разумом, которых лишил меня враг, уловив сластолюбием. Приступи опять к древу вечно пребывающей жизни, а она, как нашел я, есть ведение Всевышнего Бога, Единого Трисиянного Света, к Которому стремится все». Так скажет сам себе всякий, если он мудр. А кто не захочет сказать, тот напрасно провел жизнь. И, о если бы еще только напрасно, а не в величайшем зле!

Гибельная плоть – черная волна злого, падшего ангела! Гибельная плоть – корень многочисленных страстей! Гибельная плоть – подруга земного скоротечного мира! Гибельная плоть – противница небесной жизни! Плоть – мой враг и друг: приятная война, неверное благо; плоть, непрестанно вкушающая плод человекоубийственного древа, прах, грязная цепь воюющего со мною вещества, негодная кипучесть, гроб и узы царя моего – небесного образа, который я получил от Бога! Еще ли не положишь конца бесстыдным порокам, не покоришься духу, о окаянная злоумышленница! Когда Христос безобразие вещества приводил в красоту. Он словом сотворил собственными руками тебя одну и потом соединил с Божеством, чтобы спасти и Своею смертью избавить от лютой смерти возлюбленную тварь – наследницу великой жизни, которую одуряющий, падший ангел обременил страданиями. Поэтому окажи мне уважение, перестань безумствовать и питать непримиримую вражду к душе моей! Рукою Бессмертного Бога и тем бедственным днем, который, наконец, соберет воедино все дела смертных, свидетельствую тебе, что, изнурив и низложив тебя скорбями всякого рода, сделаю бессильнее самих мертвецов, если не оставишь своего безумия и потока кровей прикосновением к краю чистых одежд Христовых.

Не позволим себе до того забыться наслаждением, чтобы пренебрегать самим человеколюбием Бога, Который «раздражается» этим, хотя и не сразу, не тотчас после преступления наводит гнев Свой на грешников.

Блажен, кто ведет жизнь бесплотную, и великого образа не обложил примесью тины! Немногое, и то по принуждению, следует за небесными помыслами, а гораздо большее им противится и служит омрачением ума. Я порождение скоротечного; для чего делаешь подобным меня бессмертным? Если во мне Божие дыхание, то для чего, Христе, связываешь меня брением? Наступила старость, ослабели члены. Но если восставшая плоть, явно или тайно, приходит еще в бешенство и, что всего прискорбнее, таинника небесных жертв делает нечистым, то заклинаю тебя, плоть, великою державою Бога, или черным для нечестивцев днем, удержись от наглости!

Не слишком себя обнадеживай, и не вовсе теряй надежду. Одно ослабляет, другое низлагает. В чем-нибудь преуспевай, другого держись, сколько ни есть, а к иному не будь завистлив; недовершенное не сделает бесполезным труд совершенного тобою пути.

И из угодных Богу одни совершают доброе плавание, а другие, будучи не хуже первых, встречают затруднение и плавании. Кто же, кроме Тебя, Слово, знает тому причины! Не превосходнее ли идти стезею крутою и негладкою, нежели путем удобным? Впрочем, скажу, какая у меня об этом мысль. Лучше то и другое вместе — и идти, и идти к совершенству. А если сие невозможно, то труды предпочитаю бесславному и недоброму спасению. Конечно, многое должно возносить к Богу меня, которого утомляют и плоть, и стечение дел. Что же мне делать, если не достигаю обеих желанных целей? Приуготовь себя как можно скорее и к небу окрыли душу драгоценную для Слова. Не оставляй при себе ничего излишнего, сбрось с себя всю тяготу суетной жизни и здешних зол. Я предстоятель таинственной трапезы; я очищаю людей, которых приношу Тебе в дар посредством бескровных и совершенных учений. О приснотекущая Светлость, Источник света! Я сам имею нужду в очищении и потому знаю, как тяжело очищать пятна нечистоты. Заметьте сие, пастыри людей, и трепещите!

Когда даст Бог, ничего не сделает зависть; а когда не даст, не поможет никакой труд.