Григорий Богослов

Усвоив себе совершенное молчание, <язык> усвоит доброречие.

Кто исчислит все те огорчения, какие причиняет язык? Если захочет, без всякого труда, в одну минуту, заставит он враждовать дом с домом, город с городом, народ с властелином, царя с подданными, как искра, мгновенно воспламеняющая солому. Плывущих на одном корабле, сына, родителя, брата, друга, супругу, супруга — всех удобно вооружает он одного против другого. Злого сделает добрым, а доброго, напротив того; погубит, и все это опять переиначит. Кто переможет слово? Язык мал; но ничто не имеет такого могущества.

Как избежать клятвы? Приобретем такие нравы, которые бы внушали доверие.

Слышать, что надо, так же драгоценно, как и говорить нужное.

Суди больше себя, чем дела ближних: одно доставляет пользу тебе, другое – ближним.

Из мудрых уст каплют самые сладкие слова; а горькая гортань изрыгает брани.

Весьма плохо и давать клятву, и требовать ее; в обоих случаях оскорбляешь правду.

Избегай всякой клятвы. Но чем же уверить других? Словом и жизнью, удостоверяющей в слове. Сделай, чтобы посредником твоим были твои добрые нравы.

Язык всего пагубнее для людей. Это конь, всегда убегающий вперед, это — самое уготованное оружие.

Остерегайся, чтобы не поразили тебя нечаянно осмеяние и злой язык, который на совершенства твои изрыгает змеиный яд. Два пути у человека, и поругание бывает двоякое. Один путь плох; он приводит и к концу плохому. Другой путь хорош; и конец его, как и естественно, желанный. Но осмеяние преследует человека на обоих путях. А если бы язык нападал только на тех, которые плохи, что тогда было бы превосходнее его? Теперь же с одинаковою яростью нападает он на всех, на добрых и на злых. И ты будь осторожен и осмотрителен в обоих случаях. Страшись языка, который преследует беззаконников, чтобы избегать и самого порока, поражаемого языком; а языка, который у злого врага, вооружен на добрых, столько же бойся, сколько вдавшийся в море утес боится ветра и сокрушающейся о него волны.

Кто судит чужой порок, скорее сам подпадет обвинению, чем положит конец пороку.

Лучше о себе слышать плохое, чем плохо говорить о другом. Если кто, желая позабавить тебя, выставляет ближнего на посмешище, то представь себе, что предметом насмешек служишь ты сам, и его слова огорчат тебя.

Слух напрягай для одних добрых слов, а для речей срамных и бесстыдных заграждай его.

Не знаете, какой дар Божий — молчание! Как хорошо не иметь необходимости во всяком слове, но пользоваться свободою, иное избирать, а другого избегать и быть для себя сокровище-хранителем слова и молчания! Ибо всякое слово по природе своей гнило и удобоколеблемо и по причине сопротивного ему слова не имеет свободы: а слово о Боге — тем более, чем выше предает, тем сильнее ревность и тяжелее опасность. Но что же мы, устрашенные, на что можем положиться, на ум ли, на слово ли, на слух ли, когда от всех трех предстоит опасность? Ибо постигать умом трудно, изобразить словами невозможно, а найти очищенный слух всего труднее.

...Жизнь пустынная, отшельническая, удаляющаяся и чуждающаяся общения с людьми, хотя сама по себе важна и высока, даже выше сил человеческих, однако же ограничивается только преуспевающими в оной, отрицается же от общительности и снисходительности — свойств любви, которая, как известно... есть одна из первых достохвальных добродетелей. Сверх того, такая жизнь, как не обнаруживающаяся в делах, не может быть поверяема и сравниваема с другими родами жизни. Напротив того, жизнь общественная, провождаемая в кругу других, кроме того, что служит испытанием добродетели, и распространяется на многих, и ближе подходит к Божию Домостроительству, которое и сотворило все, и связало все узами любви, и наш род, после того как он утратил свою доброту чрез прившедший грех, снова воззвало посредством соединения и обращения с нами.

Небезопасен огонь подле соломы. Небезопасно и тебе, монах, под одним с собою кровом держать жену-девственницу. Положим, что надежда лучших благ разлучила между собою мужчину и женщину, но природа внутри себя скрывает еще тайный недуг. Пока ты держишь себя вдали, в тебе одна искра. Но как скоро сходишься вместе, при дуновении малого ветра воспламенишь пожар.

Трудно при плотском сближении избежать плотских восстаний! Поэтому, монахи, держите себя дальше от женщин, потому что и много таких тайн брака, которыми привлекаемый взор оскверняет душу.

Блажен, кто ведет пустынную жизнь, не имеет общения с привязанными к земле, но обожил свой ум.

Тот монах, кто живет для Бога, и притом для Него единого.

Высока жизнь целомудренных бескорыстников, обитающих в горах; но гордость и их побеждала неоднократно, потому что они, не измеряя своей добродетели другими совершеннейшими образцами, иногда в сердце своем именуют высотою, что невысоко, а нередко, при горящем уме, ноги, как горячие кони, несут их далее цели. Поэтому или на легких крыльях несись все выше и выше, или, оставаясь внизу, совершай безопасное течение, не боясь, что какая-нибудь тяжесть преклонит крылья твои к земле, и ты, вознесшись, упадешь жалким падением.

Посредством настоящего приобретай мир великий, без груда презирая все здешнее, как одно подражание высшему зрелищу! Покорись Слову, Которое ради тебя стало плотню. Что ж говорит Слово? «Идем отсюда!» (Ин. 14:31). Дли того пришел Я сюда, чтобы переселить в небесное тебя, низвергнутого грехом. — Так повелевает Бог; поспешим, как окрыленные. Уготовь себя, как можно скорее, для неба, окрылив Словом драгоценную душу. Не оставляй при себе ничего лишнего, но сбрось с себя всякую тяготу суетной жизни и здешних бедствий!

Надо заметить, что Господь не желает представить Своим ученикам для подражания ни голубя без змея, ни змея без голубя, чтобы простота голубя была изощрена хитростью змея, и хитрость змея была умерена простотой голубя.

Обуздывай наглость, и будешь великий мудрец.

Под мудростию разумей созерцание Сущего.

Хвалю... благородство и высоту мыслей у стоиков, которые говорят, что внешнее нимало не препятствует блаженству, и что человек доблестный блажен, хотя бы жгли его в фаларидовом быке. А потому, как дивлюсь тем, которые у нас шли на опасности за дело прекрасное или мужественно переносили бедствия, так дивлюсь и тем из внешних, которые близко подходили к нашим...

Мужество есть твердость в опасностях...

Смелость и дерзость, хотя близки по имени, однако же всего более различны между собой по действиям; я разумею мужество и трусость. Быть смелым в делах, требующих отважности, есть знак мужества, тогда как ослабевать есть знак боязливости. Но идти и бросаться туда, где больше опасности, а не удерживаться, есть знак дерзости, тогда как уклоняться есть знак осторожности.

...Самая выгодная купля — каплями крови приобресть Небесное Царство, и за временные блага получить вечность славы.

Конечно, всех мучеников должно чествовать, а все прочее почитать ниже их подвига. Ибо хотя многое служит для нас руководством к лучшей жизни, и многое научает в добродетели. — и разум, и Закон, и Пророки, и Апостолы, и самые страдания Христа, Этого Первого Мученика, Который восшел на Крест и меня возвел с Собою, чтоб пригвоздить мой грех, восторжествовать над змеем, освятить древо, победить сластолюбие, спасти Адама и восстановить падший образ; однако же при столь многих и столь превосходных наставниках не менее поучительны для нас и мученики, эти словесные всесожжения, совершенные жертвы, приятные приношения, это проповедание истины, обличение лжи, исполнение духовно-разумеваемого Закона, разрушение заблуждения, гонение порока, потопление греха, очищение мира.

Всякому правому намерению пусть предшествует надежда. Она иногда помогает даже в дурном и потому справедливо, чтобы еще более содействовала в добре.

...В Божественных и в человеческих делах равно не подлежит осуждению тот, кто чего-нибудь не мог, но подвергается ответственности тот, кто не хотел.

Удовольствие, для наслаждающегося им, кратковременно; едва наступит, как и улетает, подобно камню.

Не попустим себе до того забываться в наслаждениях, чтобы пренебрегать самое человеколюбие Бога, Который раздражается этим, хотя и не вдруг, не тотчас по преступлении наводит гнев свой на грешников.

Это - твое искушение, злобный; это ты, хитрыми изворотами закравшись ко мне в ум, убеждаешь меня ловить негу удовольствий. Но нет, не убедишь меня. Не верить тебе внушил мне Адам. Пресмыкайся же по земле; я буду попирать твою голову. А если у тебя достанет еще сил угрызать мою ногу, то повешу тебя, изваяв из меди, чтобы, взирая, спасаться от вреда.

Береги сам себя, а над падением другого не смейся.

Какой грех, кроме ереси, наиболее тяжек? Рождающий вражду.

Не питай ненависти, и притом без причины, к брату своему, за которого Христос умер и, будучи Богом и Владыкой, стал твоим братом.

Для меня равно плохи — и негодная жизнь, и негодное слово. Если имеешь одно, будешь иметь то и другое.

Лучше наказание от праведника, чем честь от порочного.

Обида есть неблагородный поступок, или неблагородное слово человека неприязненного.

Как скоро обида разжигает твое сердце, вспомни о Христе и об Его язвах, рассуди, что претерпеваемое тобою весьма маловажно в сравнении со страданиями Владыки, и тогда, как водою, угасишь свою скорбь.

Доброго всегда предпочитай недоброму в общении. Обращаясь с порочными, и сам непременно сделаешься порочным. От худого человека никогда не принимай милости, потому что он старается через это найти у тебя извинение своим делам.

Если терпим оскорбление справедливо, то нам самим более стыдиться должно, и стыдиться не столько потому, что нас бесчестят, сколько потому, что достойны мы бесчестия. Если же терпим несправедливо, то виновны в этом оскорбляющие нас, и потому о них должно более скорбеть, нежели о нас, ибо они терпят зло.

Лучше быть великодушным, и тем, что терпим, показать народу пример великодушия; ибо простой народ не только убеждается словом, сколько делом - этим безмолвным увещанием. Важным почитаю наказать тех, которые нас обидели; говорю, важным, потому что и это полезно к исправлению других; но гораздо выше и божественнее этого - терпеливо перенести обиду. Первое заграждает уста пороку, а второе убеждает стать добрыми, что гораздо лучше и совершеннее, чем не быть только злыми. Представим себе, что нам предстоит великое упражнение в человеколюбии, и простим сделанное против нас, чтобы самим сподобиться прощения, и к благости присоединим благость.

Разбирай больше сам себя, нежели дела ближних: одно доставляет пользу тебе, другое — ближним.

Лучше о себе слышать худое, нежели говорить худо о другом. Ежели кто, желая позабавить тебя, выставляет ближнего на посмешище, то воображай себе, что предметом смеха служишь ты сам, в таком случае слова его всего более огорчат тебя.

Кто судит чужой порок, скорее сам подпадет обвинению, чем положит конец пороку.

За хорошим началом следует и прекрасный конец... Вот начало, которое приносит людям хороший конец, — свято трудись над очищением жизни!

Для смертных и для душ очернившихся самое лучшее врачевство — слезы, обгоревший пепел и безопасное на земле вретище.

«Есть скопцы,– говорит Христос,– которые из чрева матернего родились так; и есть скопцы, которые оскоплены от людей; и есть скопцы, которые сделали сами себя скопцами для Царства Небесного. Кто может вместить, да вместит» (Мф. 19:12). Мне кажется, что Слово, начав с телесного, посредством телесного изображает высшее. Ибо мало, даже, может быть, крайне слабо и не достойно Слова было остановиться только на телесных скопцах: мы должны представить за этим нечто духовное. Итак, одни кажутся от природы расположенными к добру. Когда говорю «от природы», не унижаю тем произволения, но предполагаю то и другое: и наклонность к добру, и волю, которая приводит в действие естественную наклонность. А другие таковы, что их очищает учение, отсекая в них страсти; и их-то подразумеваю под скопцами, которые «оскоплены от людей», когда наставническое слово, отделяя доброе от дурного и одно устраняя, а другое предписывая, как, например, в заповеди: «уклоняйся от зла и делай добро» (Пс. 33:15), созидает в них духовное целомудрие. Хвалю и этот род скопцов, даже весьма хвалю как наставников, так и наставляемых – первых за то, что умеют отсекать зло, а последних за то, что еще лучше переносят отсечение. «И есть скопцы, которые сделали сами себя скопцами для Царства Небесного». Иные не имели наставников, но сами для себя сделались похвальными наставниками. Не учила тебя мать, чему должно, не учили ни отец, ни священник, ни епископ, ни кто-либо другой из тех, кому поручено учить, но ты сам, приведя в действие разум, свободной волей воспламенил искру добра, изменил себя, отсек корни, истребил орудия греха, приобрел такой навык в добродетели, что для тебя стало уже почти невозможным устремляться к злу. Поэтому хвалю и такой род скопцов, даже еще более, чем другие роды. «Кто может вместить, да вместит». Избери что угодно: или последуй учителю, или сам для себя будь учителем. Одно только постыдно, если не будут отсечены страсти, а кем бы ни были они отсечены, это все равно. Ибо и наставник есть тварь Божия, и ты от Бога. Хоть наставник предвосхитит у тебя честь, хоть добро будет собственным твоим делом, в обоих случаях оно одинаково добро; отсечем только от себя страсти, чтобы «какой горький корень, возникнув, не причинил вреда» (Евр. 12:15), только будем следовать образу, станем только чтить Первообраз. Отсеки телесные страсти, отсеки и душевные, ибо насколько душа достойнее тела, настолько важнее очищать душу, чем тело.