Григорий Богослов

Чрево говорит: дай. — Охотно дам, если, получив просимое, сохранишь целомудрие. А если жертвуешь этим ради земного, то получи от меня грязь, да и ту не в избытке. Когда же сделаешься воздержным, тогда дам и в избытке.

Не любил я продолжительных трапез, не любил пресыщать прожорливое чрево — эту погибельную мать плотоугодия.

От нескольких капель кровавой влаги портится молоко в большом сосуде. Один камень, упав на поверхность стоячей воды, мутит вдруг прекрасный источник; множество кругов, непрестанно образуясь в одной точке, рассеваются но воде и исчезают на окружности. От удара в одном месте все тело вокруг пухнет и чувствует боль. Немного вкушено, и стал я мертв; потому что за вкушением последовали грехи, как за одним храбрецом через неприятельскую стену идет все воинство. Невелика рана, наносимая змеей, но она мгновенно погружает в предсмертный сон, и самая гибель бывает приятна для умирающих. Поэтому старайся, чтобы сердце твое не осквернялось даже и малостью.

Только в искании Бога и божественного не знай меры и насыщения. Бог еще больше дарует Себя тем, кто приемлет Его. Он Сам жаждет жаждущих Его, непрестанно и изобильно источая Себя им. А если кто богаче в чем-то другом, будь к этому равнодушен.

Первое из всех стяжаний – всегда стяжать Бога и через приближение и восхождение к Нему делаться Его стяжанием.

Если оградишь себя печатью, обезопасишь свою будущность лучшим и самым действенным способом, ознаменовав душу и тело Миропомазанием и Духом, как древний Израиль ночной и охраняющей кровью первенцев и помазанием (Исх. 12:13), тогда что может с тобой случиться?

Светы, вторичные после Троицы, имеющей царственную славу, – это светозарные, невидимые Ангелы... Они просты, духовны, проникнуты светом... Желал бы я сказать, что они вовсе не одолимы злом, но удержу слишком борзо несущегося коня, стянув браздами ума. Из них одни предстоят Великому Богу, другие своим содействием поддерживают целый мир, и каждому дано особое начальство от Царя иметь под надзором людей, города и целые народы, и даже распоряжать словесными жертвами земнородных. На что решится дух мой? В трепет приходит ум, приступая к небесным красотам; стало передо мною темное облако, и недоумеваю, простирать ли вперед или остановить мне слово. Вот путник пришел к крутобереговой реке и хочет ее перейти, но вдруг поколебалась мысль; он медлит своей переправой, долго борется в сердце, стоя на берегу; то необходимостью вложена в него смелость, то страх связал решимость; не раз заносил он ногу свою в воду и не раз отступал назад; однако же после всей борьбы нужда победила страх. Так и я, приближаясь к невидимому Божеству, с одной стороны, о тех, которые предстоят чистому Всецарю и преисполнены светом, боюсь сказать, что и они доступны греху, дабы через это и многим не проложить путь к пороку; а с другой стороны, опасаюсь изобразить в песни моей неизменяемую доброту, так как вижу совратившегося князя злобы. Ибо Благому несвойственно было насаждать в нас злое свойство и в тех, кого любит, возбуждать мятеж и ненависть. Нельзя также предположить, чтобы зло равномощно было добру и имело особенную природу, или впоследствии происшедшую, или безначальную, как Сам Царь. Но когда недоумевал я об этом, вложил мне Бог следующую мысль. Первое чистое естество Божества всегда неизменно и никогда не бывает вместо единого многим. Ибо есть ли что-нибудь совершеннее Божества, во что могло бы Оно уклониться? А множественность есть уклонение существа от себя самого. Второе место занимают великие служители высочайшего Света, столько же близкие к первообразной Доброте, сколько эфир к солнцу. А в третьих следуем мы — воздух. И одно Божие естество неизменно; ангельское же естество неудобопреклонно ко греху; а мы, третий род, удобопреклонны, и чем дальше от Бога, тем ближе к греху. Потому самый первый светоносец, превознесшись высоко, когда, отличенный преимущественною славою, возмечтал о царственной чести Великого Бога, — погубил свою светозарность, с бесчестием ниспал сюда и, захотев быть богом, стал тьмою. Хотя и легок он по природе, однако же низринулся до земли. С тех пор преследует он ненавистью тех, которые водятся благоразумием, и, раздраженный своею утратою, преграждает всем небесный путь, не хочет, чтобы Божия тварь приближалась к Божеству, от которого он отпал, но пожелал, чтобы и люди участвовали с ним в грехе и омрачении. И сей завистник изринул из рая вожделевших иметь равную Божией славу. Так он за превозношение низринут со своего небесного круга, но ниспал не один. И поскольку погубила его дерзость, то увлек с собою в падение многих, именно всех, кого научил греху, как злоумышленник, склонивший к измене царское воинство, увлек — из зависти к богомудрому сонму Царствующего в горних и из желания царствовать над многими злыми. С тех пор явились во множестве надземные злобы, демоны, последователи злого царя-человекоубийцы, немощные, темные, зловещие призраки ночи, лжецы, дерзкие, наставники во грехах, бродяги, винопийцы, смехотворцы, смехолюбцы, прорицатели, двуречивые, любители ссор, кровопийцы, преисподние, скрывающиеся, бесстыдные, учители волшебства. Они, приходя, манят к себе и ненавидят тех, кто им отдается. Они вместе и ночь и свет, чтобы уловлять то явно, то обманом. Таково это воинство, таков и вождь!

Чудесно, что видимый свет, по велению Божию, создан для нас, но еще чудеснее, что и святые Ангелы служат нашему спасению. «Ангел Господень ополчается вокруг боящихся Его» (Пс. 33:8). «Не все ли они суть служебные духи, посылаемые на служение для тех, которые имеют наследовать спасение?» (Евр. 1:14). Преисполнен им Ветхий Завет, но и в Новом Завете много такого служения. Ангел благовествует Пресвятой Деве Сына Божия, грядущего в мир и от Нее рождаемого плотью (Лк. 1: 26–38). Ангел является Иосифу, Ее обручнику (Мф. 1: 20; Мф. 2: 13 и 19). Ангел является Захарии и благовествует зачатие Предтечи (Лк. 1: 8–13). Ангел благовествует пастырям Рождество Христа, Спасителя мира (Лк. 2: 9–11). Ангелы сидят на гробе Воскресшего Христа и проповедуют женам Воскресение (Лк. 24: 4–6). Ангелы являются Апостолам при Вознесении Господнем и возвещают им Второе Пришествие Христово (Деян. 1: 10–11). Ангел изводит Петра из темницы (Деян. 12: 7–9). Ангел говорит Филиппу: «Встань и иди» (Деян. 8: 26). Ангел является Корнилию сотнику (Деян. 10: 1–6)
О том же повествует церковная история. «Ангел хранитель дается всякому верному и всегда видит лице Отца Небесного», пишет Василий Великий. Эти святые и блаженные духи содействуют нашему спасению, чтобы мы усердно служили их и нашему Господу и так спасались.

<Ангелы> так выразили и запечатлели в себе благо, что сделались вторичными светами и посредством излияний и передачи первого Света могут просвещать других. Служители Божией воли, они сильны как по своей естественной, так и по приобретенной крепости, всё обходят, всем и везде с готовностью предстают по усердию к служению и по легкости естества.

Ангелы, Архангелы, Престолы, Господства, Начала, Власти, Светлости, Восхождения, умные Силы или Умы — природы чистые, беспримесные, непреклонные злу, непрестанно ликующие вокруг первой Причины. Эти природы, как воспел бы о них иной, или от первой Причины озаряются чистейшим озарением, или, по мере естества и чина, иным способом принимают иное озарение; они так вообразили и запечатлели в себе благо, что сделались вторичными светами, и посредством излияний и передачи первого Света могут просвещать других; они — служители Божией воли, сильны как по естественной своей, так и по приобретенной ими крепости, все обходят, всем и везде с готовностью предстают по усердию к служению и по легкости естества. Эти Умы приняли каждый одну какую-либо часть вселенной или приставлены к одному чему-нибудь в мире, как известно это было все Устроившему и Распределившему, и они все ведут к одному концу, по действию Создателя всяческих, воспевают Божие величие, познают вечную славу, и притом вечно, не для того, чтобы прославился Бог, но чтобы не переставали получать благодеяния даже первые по Богу природы.

После Троицы – светозарны невидимые Ангелы. Они свободно ходят вокруг великого престола – быстродвижимые умы, пламень и Божественные духи и усердно служат высоким велениям Бога. У них нет ни супружества, ни скорбей, их не разделяют друг от друга ни члены, ни обители. Они все единомысленны и каждый тождествен сам с собой: одно естество, одна мысль, одна любовь – вокруг великого Царя Бога. Они не ищут утешения ни в детях, ни в супругах, ни в том, чтобы для них нести сладостные труды. Не вожделенно им богатство, не вожделенны и те помышления на злое, какие смертным приносит земля. Они не плавают по морям, не сеют в угождение необузданному чреву, этому исходищу греха. У них одна совершеннейшая пища – насыщать ум величием Божиим и в Светлой Троице черпать безмерный свет. Одинокую жизнь проводят эти чистые служители чистого Бога. Они просты, духовны, проникнуты светом, не от плоти ведут начало и не обретают плоти, но пребывают, какими созданы. Для них в девстве уготован путь Богоподобия, ведущий к Богу, согласный с намерениями Бессмертного, Который премудро правит кормилом великого мира.

Разве не знаешь, что смирение не столько познается в мелочах, ибо тогда может оно быть только напоказ и иметь ложный вид добродетели, сколько испытывается в делах важных? По мне, смиренномудр не тот, кто о себе говорит мало, при немногих и редко, и не тот, кто униженно обращается с низшим себя; но тот, кто скромно говорит о Боге, кто знает, что сказать, о чем помолчать, в чем признать свое неведение; кто уступает слово имеющему власть говорить и соглашается, что есть люди, которые его духовнее и более преуспели в умозрении. Стыдно одежду и пищу выбрать не дорогую, а дешевую, доказывать смирение и сознание собственной немощи мозолями на коленях, потоками слез, также постничеством, бдением, возлежанием на голой земле, трудом и всякими знаками унижения, но касательно учения о Боге быть самовластным и самоуправным, ни в чем никому не уступать, поднимать бровь перед всяким законодателем, тогда как здесь смирение не только похвально, но и безопасно.

Пришел ты, злодей <знаю твои замыслы!>, пришел ты, неуступчивый, лишить меня вожделенного и вечного света. Как же, будучи тьмою, явился ты мне светом? Не обманешь такою лживостью. И за что ты всегда воздвигаешь на меня такую жестокую брань и явно, и тайно? В чем завидуешь благочестивым после того, как изверг ты из рая первого Адама — Божию тварь, грехом перехитрил мудрую заповедь и сладостной жизни предложил горькую снедь? Как мне убежать от тебя? Какое средство изобрести против страданий своих? Сперва неважными грехами, как ручей, впадаешь ты в сердце, потом открываешь себе широкую дорогу, а там уже входишь большою и мутною рекою, пока не поглотит меня твоя пасть или бездна.
Но отступи от меня дальше и налагай свои руки на те народы и города, которые не уразумели Бога; а я — Христово достояние; я стал храмом и жертвою, потом буду богом, когда душа вступит в единение с Божеством. Ты покорись Богу и Божией твари, убоявшись Божия гнева, сонма душ благочестивых и гласа их немолчных песнопений!

Неистовый, злотворный враг ненавидит человека с тех пор, как первого Адама изверг из рая и через вредоносный плод лишил его бессмертной жизни. Он не переставал приводить людей в изнеможение многократными и сильными потрясениями; однако же сколько ни желал, не мог своими ухищрениями повергнуть весь род наш пред собою на колена.

Если после крещения нападет на тебя враг света и искуситель, а он пристанет, ибо искушал Слово и Бога моего, обманувшись внешним покровом, — приставал к сокрытому Свету, обманувшись видимостью, то имеешь чем победить его. Не страшись подвига, противопоставь воду, противопоставь Духа; этим угаснут вся стрелы лукавого разжженные (Еф. 6:16). Ибо здесь Дух, разоряющий горы (3 Цар. 19:11), здесь вода, угашающая огонь. Если искуситель представит тебе нужду, как дерзнул и Христу, и потребует, чтобы камни стали хлебами (Мф. 43), возбуждая тем голод, окажись не незнающим его намерений. Научи его, чему он еще не доучился; противоположи ему Слово Живота, которое есть хлеб, посылаемый с неба и дарующий жизнь миру. Если искушает тебя тщеславием, как и Христа, возведя на крышу церковную и сказав: бросься вниз в доказательство Божества (Мф. 4:5—6), не низлагай себя превозношением. Если это приобретет, не остановится на том; он ненасытен, на все простирается; обольщает добрым и оканчивает  лукавством: таков способ его брани! Даже и в Писании сведущ этот душегубец, из одного места скажет: написано есть о хлебе, из другого: написано об Ангелах. Написано, что говорит: «ибо Ангелам Своим заповедает о тебе и на руках понесут тебя» (Пс. 90:11—12). О, хитромудренный на зло, для чего не договорил и последующего, я твердо помню это, хотя и умолчишь ты, что, ограждаемый Троицею, наступлю на тебя — аспида и василиска (Пс. 90:13), и буду попирать змею и скорпиона (Лк. 10:19)? Если же станет преодолевать тебя ненасытимостью, в одно мгновение времени и зрения показывая все царства, как ему принадлежащие, и требуя поклонения, презри его, как нищего, и с надеждою на печать Крещения и Миропомазания скажи: «Я сам образ Божий, не погубил еще небесной славы, как ты через превозношение; я во Христа облекся, во Христа преобразился Крещением; ты поклонись мне». И враг, как твердо знаю, побежденный и посрамленный этими словами, как отступил от Христа — первого Света, так отступит и от просвещенных Им. Это дарует купель Крещения ощутившим силу ее! Такое пиршество предлагает она имеющим благой голод!

Если бы не связал я молчанием говорливого языка и уст, когда собирал воедино ум для общения с Богом, чтобы самыми чистыми помышлениями почтить чистого Царя, ибо одна умная жертва прекрасна, то никак не постиг бы ухищрений пресмыкающегося зверя или, конечно, не огласил и не признал бы их ухищрениями. Часто и прежде приходил он ко мне, то уподобляясь ночи, то опять под обманчивою личиной света; ибо чем ни захочет, всем делается измыслитель смерти, этот в похищении чужих образов настоящий Протей, только бы, тайно или явно, осилить человека, потому что грехопадения людей — для него наслаждение. Но до сих пор никогда еще не видал я его таким, каким пришел он ко мне ныне, во время моих подвигов. Видя больше благоговения в душе моей, он воспылал сильнейшим пламенем гнева. Как тайная болезнь, скрывающаяся внутри неисцельной плоти, остановленная на время не вполне благопотребными врачевствами, и питаемая в невидимых полостях тела, не прекратившись еще в одном месте, прорывается в другом и снова угрожает больному опасностью, или как поток, в одном месте прегражденный твердыми плотинами, напирает и вдруг проторгается в другом месте: так жестока и брань завистника. Если не страдал у меня от него язык, то вред приливал к чему-нибудь другому. Однако же не овладел он мною, потому что пришел Христос — моя помощь, Который спасал учеников от бури, Который многих, даровав благодать их хотению, освобождал от страстей и от демонских уз. Между тем искушал меня завистник, как и прежде человекоубийственною хитростью уловил родоначальника нашего. Но Ты, Блаженный, удержи брань и повели мне, по утишении бури, всегда приносить Тебе Бескровные Жертвы!

Великое врачевство против зла — исповедание греха и удаление от него.

Если бы не связал я молчанием говорливого языка и уст, когда собирал воедино ум для общения с Богом, чтобы самыми чистыми помышлениями почтить чистого Царя <ибо одна умная жертва прекрасна>, то никак не постиг бы ухищрений пресмыкающегося зверя или, конечно, не назвал и не признал бы их ухищрениями. Часто и прежде приходил он ко мне, то уподобляясь ночи, то опять под обманчивой личиной света... Видя больше благоговения в душе моей, он воспылал сильнейшим пламенем гнева. Как тайная болезнь, скрывающаяся внутри неисцеленной плоти, оставленная на время недостаточным лечением и питаемая в невидимых полостях тела, не прекратившись еще в одном месте, прорывается в другом и снова угрожает больному опасностью; или как поток, преграждаемый твердыми плотинами, напирает и вдруг прорывается в другом месте – так жестока и брань противника. Если не страдал у меня от него язык, то вред приливал к чему-нибудь другому. Однако не овладел он мною, потому что пришел Христос – моя Помощь, Который спасал учеников от бури, Который освобождал многих от страстей и демонских уз, даровав благодать их воле. Между тем искушал меня завистник, как и прежде человекоубийственной хитростью уловил родоначальника нашего. Но Ты, Блаженный, удержи брань и повели мне, по утишении бури, всегда приносить Тебе Бескровные Жертвы.

Веруй, что зло не имеет ни особой сущности, ни царства, что оно не безначально, не самобытно, не сотворено Богом, но есть наше дело, и дело лукавое, и произошло в нас от нашего нерадения, а не от Творца. Есть зло по отношению к нашему восприятию и по самой природе. Зло по природе зависит от нас самих: несправедливость, невежество, лень, зависть, убийства, отравы, обманы и тому подобные пороки, которые оскверняют душу, сотворенную по образу Создавшего ее, помрачают ее красоту. Злом называем мы и то, что для нас тягостно и неприятно, как, например, болезнь и язвы телесные, недостаток в необходимом, бесславие, потерю имения, лишение родных, что благой Господь посылает для нашей пользы. Богатство отнимает Он у тех, кто плохо им пользуется, подвергаясь другим порокам. Болезни посылает тем, для кого полезнее иметь узы, чем беспрепятственно стремиться к греху. Смерть приходит, когда кончится срок жизни, от начала назначенный каждому по праведному суду Бога, Который предвидит, что для каждого полезно. Голод, засуха и чрезмерные дожди – это общие бедствия для городов и народов, наказывающие за чрезмерное развращение. Как врач благодетельствует несмотря на то, что причиняет боль телу, потому что борется с болезнью, а не с больным, так и Бог благ, когда частными наказаниями устраивает спасение в целом.

Грех — не такой яд ехидны, от которого тотчас по уязвлении постигает мучительная боль или самая смерть, так что тебе было бы извинительно бежать от зверя или убить его. Напротив того, если можешь, уврачуй брата; а если нет, по крайней мере сам не подвергнешься опасности сколько-нибудь участвовать с ним в его порочности. Болезнь брата есть какой-то неприятный смрад, и его, может быть, прогонит превозмогающее твое благовоние. И тебе можно бы охотно решиться за своего сораба и сродника на нечто подобное тому, что Павел ревнитель осмелился помыслить и сказать, сострадая об израильтянах, т. е. чтобы вместо него, если возможно, приведен был ко Христу Израиль, — и тебе говорю, который часто, по одному подозрению, отлучаешь от себя брата; и кого, может быть, приобрел бы благосклонностью, того губишь своею дерзостью, губишь свой член, за которого умер Христос. Итак, хотя ты и крепок, говорит Павел, рассуждая о брашнах, и благонадежен в слове и мужестве веры, однако ж назидай брата и не губи твоею пищею того, за кого Христос умер (Рим. 14:15), того, кто почтен от Христа общим страданием.

Грех есть уклонение от доброго, не допускаемое ни законом, ни природою.

Зло не имеет ни особой сущности, ни царства. Оно – не безначально, не самобытно, не сотворено Богом. Оно есть наше дело и дело лукавого, и произошло в нас от нашего нерадения, а не от Творца.

Кто, преклонившись к худшему в своем союзе и сочетании, оказавшись сообщником низменного, рабом плоти и другом скоротечного, оскорбляет жизнью своею божественное благородство, для того, сколько бы ни был он благоуспешен в непостоянном, гордясь ничтожными сновидениями и тенями, обогащаясь, роскошествуя,  превозносясь чинами, увы, для того тяжки тамошние бичи, где первое из бедствий — быть отринутым от Бога.

Удостоившись, по дару, отпущения грехов, со всяким тщанием храни себя, чтобы отпущение грехов зависело от Бога, а хранение – от тебя. Как же этого достичь? Помни всегда Христову притчу, это будет для тебя самым лучшим и совершенным пособием. Вышел из тебя нечистый дух, изгнанный Крещением (Лк. 11:24–26). Ему несносно гонение, нетерпимо быть бездомным и бесприютным. Проходит он «по безводным местам» (Лк. 11:24), где пересох Божественный поток, ибо он любит там быть, скитается, ища покоя и не находя. Приступает к душам крещеным, в которых порчу омыла купель. Боится воды, душит его очищение – целый легион погиб в море. Опять возвращается в дом, из которого вышел, потому что бесстыден и упорен, приступает снова, делает новые покушения. Если найдет, что Христос водворился и занял место, оставленное им, то снова, отраженный, уходит без успеха, продолжая свое жалкое скитание. Если же найдет в тебе место выметенное и убранное, но пустое, ничем не занятое, равно готовое к принятию того или другого, кто бы ни пришел первым, поспешно входит, поселяется с еще большим удобством, и бывает для человека того последнее хуже первого. Ибо прежде была надежда на исправление и осторожность, а теперь стало явно повреждение, привлекающее к себе лукавое удалением от добра, потому для поселившегося обладание местом сделалось надежней.

...Если Бог захочет кого остановить и удержать в руке Своей, то это всего неизбежнее, всего неодолимее. Он предускоряет быстрых, перехитряет хитрых, низлагает сильных, смиряет высоких, укрощает дерзновенных, подавляет всякую силу.

«Прежде нежели родились горы, и Ты образовал землю и вселенную, и от века и до века Ты – Бог» (Пс. 89:3).«Одно то не должно быть сокрыто от нас, возлюбленные, что у Господа один день, как тысяча лет, и тысяча лет, как один день» (2 Пет. 3:8; Пс. 89:5).Божество беспредельно и непознаваемо. В Нем совершенно постижимо только одно – Его беспредельность ... Когда разум устремит взор свой на горнюю бездну и не находит, на чем остановиться или где положить предел своим представлениям о Боге, тогда беспредельное и неисследимое он называет безначальным. А когда, устремившись в дольнюю бездну, испытывает нечто подобное, тогда называет Его бессмертным. Когда же сводит в единство то и другое, тогда именует вечным, ибо вечность не есть ни время, ни часть времени, потому что она неизмерима.

Ничего не было прежде великого Отца, потому что Он все имеет в Себе. И Его знает неотделимый от Отца, Отцом рожденный безлетный Сын,– великого Бога... Слово, Образ Первообраза, Естество, равное Родителю. Ибо слава Отца – великий Сын. А как явился Он от Отца – знает единый Отец и Явившийся от Отца, потому что никто не был близ Божества.

Через видимое ведет разум к тому, что выше видимого и что дает видимому бытие. Ибо чем приведены в устройство небесное и земное, заключающееся в воздухе и под водою, лучше же сказать, то, что и того первоначальнее, — небо, земля, воздух и водное естество? Кто смешал и разделил это? Кто содержит во взаимном общении, сродстве и согласии? Кто привел это в движение и ведет в непрерывном и беспрепятственном течении? Не Художник ли всего, не Тот ли, Кто во все вложил закон, по которому все движется и управляется? Кто же Художник этого? Не Тот ли, Кто сотворил и привел в бытие? Ибо не случаю должно приписывать такую силу. Положим, что бытие от случая; от кого же порядок? Если угодно, и то уступим случаю; кто же соблюдает и сохраняет те законы, по которым произошло все первоначально? Другой ли кто, или случай? Конечно, другой, а не случай. Кто же этот другой, кроме Бога? Так от видимого возвел нас к Богу богодарованный и всем врожденный разум — это первоначальный в нас и всем данный закон!

Бог правит этой вселенной, как Ему угодно, Сам, по Собственным мановениям и законам, премудро приводит все в движение и во взаимное согласие. Только по внешнему впечатлению не все совершается разумно: и в древности и теперь многим из самых мудрых затруднительными казались замечаемые в этой жизни несообразности. Но если ты не знаешь законов, это не значит, чтобы не знало их и Слово,– так же, как если ты не знаешь живописи, это не значит, что не знает ее и живописец. Одно ты сам постиг, а с другим благоразумно согласись. Это уже признак разума, что бы покоряться Разуму. Если бы все было ясно, то скажи, что осталось бы вере?

Бог всегда был, есть и будет; но лучше сказать, что Он всегда есть, потому что «был» и «будет» означают деления нашего времени, свойственные естеству преходящему, а Сущий вечен.

И язык, и ум непрестанно упражняй в Божиих словесах! А Бог, в награду за труды, дает или видеть сколько-нибудь сокровенный в них смысл, или, что еще лучше, приходить в сокрушение при чтении великих заповедей чистого Бога, или, в-третьих, такими занятиями отводит Он мысль твою от земного.

...Если ты читал что-нибудь о гневе мужей благочестивых, то найдешь, что гнев их всегда был справедлив. И я думаю даже, что это был не гнев, а наказание, справедливо положенное на злых. И это наказание не было для них злом; напротив того, удары были весьма полезны для требовавших многого очищения в жизни, потому что иглистая ветвь сама призывает на себя острие железа — полезны, говорю, были как до Закона, так и при Законе, пока он не приобрел надлежащей силы, как не совершенно еще укоренившийся в людях.

Скажешь: что ж? Не сама ли природа дала нам гнев? Но она дала также и силу владеть гневом. Кто дал нам слово, зрение, руки и ноги, способные ходить? Все это даровали Бог и природа, но даровали на добро; и не похвалю тебя, который употребляешь их во зло. То же надобно сказать и о других душевных движениях. Это Божии дары — под руководством и управлением разума.

Скажи, какое другое зло хуже превысившей меру гневливости? И есть ли от этого какое врачевство? В иных болезнях прекрасное врачевство — мысль о Боге. А гневливость, как скоро однажды превысила меру, прежде всего заграждает двери Богу. Самое воспоминание о Боге увеличивает зло, потому что разгневанный готов оскорбить и Бога. Видал я иногда и камни, и прах, и укоризненное слово были бросаемы и в Того, Которого нигде, никто и никак не может уловить; законы отлагались в сторону; друг не узнан; и враг, и отец, и жена, и сродники — все уравнено одним стремлением и одного потока. А если кто станет напротив, то на себя привлечет гнев, как зверя, выманиваемого шумом. И защитник других сам имеет уже нужду в защитниках.

Как скоро покажется только дым того, что разжигает твои мысли, то, прежде, чем возгорится огонь и раздуется пламень, едва почувствуешь в себе движение духа, привергнись немедленно к Богу и, помыслив, что Он твой Покровитель и Свидетель твоих движений, стыдом и страхом сдерживай стремительность недуга, пока болезнь внимает еще увещаниям. Воззови тотчас словами учеников: «Наставник, меня окружает страшное волнение, отряси сон» (Лк. 8:24). И ты отразишь от себя раздражительность, пока владеешь еще рассудком и мыслями, ибо их прежде всего подавит в тебе эта болезнь; пока она, как не терпящий узды конь, не перегрызла удил и не помчалась быстро, оставляя за собою дорогу, холмы и овраги и гневливостью омрачив путеводные очи. Разуму легче управлять тем, кто не выступил из подчинения, чем удержать насилием того, кто получил уже над ним власть. Такой, разгорячая сам себя, не остановится, пока не сбросит всадника с высоты рассудка.

Не знаю, плакать или смеяться над тем, что делается. Гнев все, даже и небывалое, обращает себе в оружие. Это — обезьяна и делается Тифеем, вертит рукою, ломает пальцы, ищет холма или вершины Этны, чтобы силою руки своей издали бросить в неприятеля вместе и стрелу и гроб. Какой огонь или какой град остановит дерзость? Если удары слов истощились, то приводятся в действие руки, начинаются рукопашный бой, драки, насилие. Тот одерживает верх над противником, кто наиболее несчастен и побежден, потому что одержать верх в плохом называю поражением. Не бес ли это? Даже и больше беса, если исключить одно падение; но случалось видеть и падения возмущенных гневом, когда они увлекаются порывом духа. Не явное ли это отчуждение от Бога? Да и что же иное? Потому что Бог кроток и снисходителен; нехорошо предавать поруганию Божий образ, а на место его ставить неизвестный кумир!

Как удерживаться, чтобы не воспламенялся в тебе гнев от чужого гнева, как огонь от огня? Ибо равно плохо, как самому первоначально предаваться злу, так и прийти в одинаковое расположение с предавшимся худому стремлению. Во-первых, прибегни немедленно к Богу и проси, чтобы Он нещадно сокрушил поражающий тебя град, но вместе пощадил нас, которые не обижали других. А в то же время положи на себя знамение креста, которого все ужасается и трепещет, и ограждением которого пользуюсь я во всяком случае и против всякого. Потом изготовься к борьбе с тем, кто подал причину к этому гневу, а не кто предался ему, чтобы тебе, хорошо вооружившись, удобнее было победить страсть. Ибо неготовый не выдерживает нападения. А кто хорошо приготовился, тот найдет и силы победить. И что значит победить? Равнодушно перенести над собою победу. В-третьих, зная, из чего ты произошел и во что обратишься, не думай о себе очень много, чтобы не смущало тебя высокое и не по достоинству составленное о себе мнение. Ибо смиренный равнодушно переносит над собою победу, а слишком гордый ничему не уступает. Но те, которые, чтобы сколько-нибудь остановить свое превозношение, сами себя называют землею и пеплом, как от них же мне известно, есть Божии друзья. А ты, как будто совершенный, отказываешься терпеть оскорбления. Смотри, чтоб не понести тебе наказание за самомнение. Где же тебе согласиться потерпеть что-нибудь неприятное на самом деле, когда не можешь снести благодушно и слова? В-четвертых, знай, добрый мой, что и жизнь наша ничто, и мы все не безгрешные судьи о добрых и худых делах, но большею частью и всего чаще носимся туда и сюда и непрестанно блуждаем. Что гнусно для нас, то не гнусно еще для Слова; а что не таково для меня, то, может быть, таким окажется для Слова. Одно, без всякого сомнения, гнусно: это — злонравие. А здешняя слава, земное богатство и благородство — одни детские игрушки. Поэтому, о чем сокрушаюсь, тем, может быть, нужно бы мне увеселяться; а при чем поднимаю вверх брови, от того более смиряться, чем сколько теперь превозношусь, гордясь неблагоразумно. В-пятых, будем иметь больше рассудительности. Если нет ни малой правды в том, что говорит воспламененный и ослепленный гневом, то слова его нимало нас не касаются. А если он говорит правду, то значит, что сам я нанес себе какую-нибудь обиду. За что же жалуюсь на того, кто объявил остававшееся до сих пор скрытым? Гнев не умеет сохранять верности. Ибо если прибегает он часто и к неправде, то удержит ли в себе тайну? После этого уцеломудришь себя в гневе, рассуждая так: если эта вспышка не есть зло, то несправедливо и обвинять ее. А если зло, что и действительно так, в чем и сам ты сознаешься, то не стыдно ли терпеть в себе то, что осуждаешь в других, когда терпишь от них сам, и не вразумляться примером своего врага? Притом если и прежде не пользовался добрым о себе отзывом тот человек, который горячится и дышит дерзостью, то и теперь порицание падет, очевидно, на него, а не на тебя. А если он человек превосходный, то не почтут тебя здравомыслящим, потому что мнение большинства всегда склоняется в пользу лучшего. Но ты делал ему добро? Тем более его осудят. Но он обидел тебя? Ты не делай ему зла. Но его надобно остановить? Что ж, если в больший придет еще гнев? Он первый начал? Пусть вразумленный и словом, и благонравием твоим, как можно скорее, сокрушит свою ярость, как волна, вскоре рассыпающаяся на суше, или как буря, не встречающая никакого сопротивления. Это обидно! — Точно, обидно, если и ты падешь с ним вместе. Неужели и на укоризны больных станем отвечать укоризнами? Не равнодушно ли переносишь ты исступление беснующихся, разумею таких, которые невольно изрыгают злословие? Почему же не перенести этого от безумного и пришедшего в сильную ярость? Конечно, должно перенести, если сам ты в здравом уме. Что сказать о пьяных, у которых рассудок потемнен вином? Что, если мимо тебя пробежит бешеная собака? Что, если верблюд, по естественной своей наглости, закричит ко все горло и протянет к тебе шею? Пойдешь ли с ним в драку или, по благоразумию, побежишь прочь? Что, если непотребная женщина будет стыдить тебя своими срамными делами? А у непотребных женщин это обыкновенное дело; им всего кажется стыднее знать стыд; и они знают одно искусство — вовсе ничего не стыдиться. О Синопийце рассказывают, что, приходя к живущим в непотребных домах, старался их раздражать. С каким же намерением? С тем, чтобы их оскорблениями приучить себя без труда переносить оскорбления. И ты, если размыслишь об этом, станешь презирать оскорбления. Скажу тебе один искусственный способ. Хотя он и недостоин внимания тех, которые предпочитают кротость; однако же скажу, потому что может погашать неприятность. Смотрел ты иногда на кулачных бойцов? Прежде всего оспаривают они друг у друга выгодное место, того и домогаются, чтобы одному стать выше другого; потому что это немало содействует к одержанию победы. Так и ты старайся знать выгоднейшее положение; а это значит, пришедшего в ярость старайся низложить шутками. Смех — самое сильное оружие к победе над гневом. Как в кулачных боях, кто в сильной стремительности и ярости по-пустому сыплет удары, тот скорее утомляется, чем принимающий на себя эти удары, истощение же сил — неискусный в бою прием; так и тому, кто оскорбляет человека, который не сердится на его нападение, но смеется над ним, всего более бывает это огорчительно; напротив того, если встречает он себе сопротивление, это приносит ему некоторое удовольствие, потому что доставляется новая пища гневу, а гнев ему весьма приятен и ненасытим. Заклинаю тебя, гнев — друг пороков, неприязненный мой защитник и покровитель, превозносящий меня и предающий во врата адовы, покорись сейчас Богу и Слову. Покорись, гневливость, — это воспламенение, это полнота человекоубийцы, это очевидное безобразие лица, это обуревание мыслей, это упоение, это шпоры, понуждающие упасть в ад, это легион бесов, это многосложное, но покорись; ибо Христос, Которого не вмещает вселенная и Который Своим руководством движет целую вселенную, уделяя жизнь и человекам, и Ангелам, а призывающим Его усердно дарует разрешение и от лукавых духов, и от страстей, Христос хочет, чтобы ты немедленно бежала отсюда и, войдя в свиней, скрылась в бездну! Готово принять тебя это стадо, стремящееся в глубину. Но не касайся нас, о которых имеет заботу Сам Бог.

Общее Отцу и Сыну и Святому Духу – несозданность и Божество; общее же Сыну и Святому Духу – то, что они из Отца, а особенность Отца – нерожденность, Сына – рожденность, Духа Святого – исходность.

Чтим великого Духа: Он мой Бог, Им познал я Бога, Он Сам есть Бог, и меня в той жизни творит богом. Он всемогущ; Он раздаятель даров, предмет песнопений чистого лика небесных и земных; Он Жизнеподатель, сидит на превознесенном престоле, исходит от Отца. Он Божия сила, Самовластитель. Он не Сын (потому что един есть благой Сын единого Всеблагого), но Он и не вне невидимого Божества, а равночестен.

Дух Святой всегда был, и есть, и будет; Он не начал и не прекратит бытия, но всегда со Отцом и Сыном  вчиняется и счисляется. Ибо неприлично было или Отцу когда-либо быть без Сына, или Сыну без Духа: крайне было бы бесславно для Божества, как бы вследствие изменения советов своих прийти в полноту совершенства. Итак, Дух всегда был приемлемым, а не приемлющим; совершающим, а не совершаемым; наполняющим, а не наполняемым; освящающим, а не освящаемым; приводящим к обожению, а не вводимым в обожение. Он всегда один и тот же Сам для Себя и для Тех, с Которыми счиняется; невидим, не подлежит времени, невместим, неизменяем, не имеет ни качества, ни количества, ни вида, неосязаем, самодвижен, приснодвижим, свободен, самовластен, всесилен <хотя как все принадлежащее Единородному, так и все принадлежащее Духу возводится к первой Вине>; Он — Жизнь и Животворящ, Он — Свет и света Податель; Он — источная Благость и Источник благости; Он — Дух правый, Владычний (Пс. 50: 12—14)... Чрез Него познается Отец и прославляется Сын (Ин. 16:14), и Сам Он Ими одними знаем, единое счинение, служение и поклонение, единая сила, единое совершенство и освящение.

Дух Святой является в виде языков, по родству со Словом; и в виде огненных языков (Деян. 2:3–4). Почему, думаешь? Или по причине очищения, ибо по Писанию известен и огонь очистительный, что желающие могут везде увидеть, или по существу своему: «потому что Бог наш есть огонь попаляющий» (Евр. 12:29) нечестие. Является в виде разделенных языков, по причине разных дарований. В виде языков нисшедших, в значение Царского достоинства и почивания в святых; ибо и Херувимы есть Божий престол. Является в горнице, в значение восхождения и возношения от земли тех, которые примут Духа; ибо и над водами есть некие Божии небесные палаты, в которых прославляется Бог. И Сам Иисус посвящаемых в высшее служение приобщает таинству в горнице, показывая тем, что нужно и Богу снисходить к нам, и нам восходить к Нему, и что таким образом, при слиянии достоинства, должно происходить общение Бога с людьми. Пока же пребывают они в собственном достоинстве,– Бог в достоинстве высоты, а человек низости, до тех пор благость несоединима, человеколюбие несообщимо, и между ними – великая и непроходимая пропасть, которая отделяет не богатого только от Лазаря и от желанных недр Авраамовых, но сотворенное и преходящее естество от несотворенного и постоянного.

О многообразии благодатных действий Святого Духа в мире. Обрати внимание на следующее: рождается Христос – Дух предвещает (Лк. 1:35); крещается Христос – Дух свидетельствует (Ин. 1:33–34); искушается Христос – Дух возводит Его (Мф. 4:1); являет силы Христос – Дух сопутствует; возносится Христос – Дух преемствует: чего великого и возможного единому Богу не может совершать Дух? И из имен Божиих, какими не именуется Он, кроме нерожденности и рождения? Прихожу в трепет, когда представляю в уме и богатство наименований, и то, что противящиеся Духу не стыдятся и такого числа имен. Он именуется Дух Божий, Дух Христов (Рим. 8:9), Ум Христов (1 Кор. 2:16), Дух Господень (Ис. 61:1), Сам Господь (2 Кор. 3:17), Дух усыновления (Рим. 8:15), Дух истины (Ин. 14:17), Дух свободы (2 Кор. 3:17), Дух премудрости, разума, совета, крепости, ведения, благочестия, страха Божия (Ис. 11:2–3). Он есть Дух благой, правый (Пс. 142:10), владычественный (Пс. 50:14); Он есть перст Божий (Лк. 11:20), огонь (Мф. 3:11; Деян. 2:3); как Бог, и думаю в значении единосущия, Он есть творящий (Иов. 33:4), воссозидающий в Крещении (Тит. 3:5) и Воскресении (Рим. 8:11), Дух, Который все ведает (1 Кор. 2:11), всему учит (Ин. 14:26), дышит, где хочет и сколько хочет (Ин. 3:8), Дух наставляющий (Ин. 16:13), прогневляемый (Ис. 63:10), податель откровений (1 Кор. 2:10), просвещающий (Евр. 6:4), оживляющий (Рим. 8:11), лучше сказать, Он самый Свет и Жизнь. Он разделяется в огненных языках и разделяет дарования (Деян. 2:3–4); творит апостолов, пророков, благовестников, пастырей, учителей (Еф. 4:1).

«Как вы сделали это одному из сих братьев Моих меньших, то сделали Мне» (Мф. 25:40)
Пришел просящий? Вспомни, как ты был убог и как обогатился! Он просит у тебя хлеба, или пития, или, может быть, другой Лазарь лежит у твоих ворот? Устыдись Таинственной Трапезы, к которой ты приступал, Хлеба, которого вкушал. Чаши, которой приобщался, освященной Христовыми страданиями. Припал к тебе странник, не имеющий дома, пришедший издалека? Прими в его лице сделавшегося странником, даже странником между своими, водворившегося в тебе благодатью и привлекшего тебя к горнему жилищу. Будь Закхеем, который вчера был мытарем, а сегодня стал щедрым; все принеси в дар Христову Пришествию, чтобы и тебе оказаться великим, хорошо увидеть Христа, хотя ты мал ростом. Лежит больной и раненый? Устыдись своего здоровья и ран, от которых избавил тебя Христос. Если видишь нагого, одень его из уважения к твоей ризе нетления, то есть ко Христу, потому что «во Христа крестившиеся, во Христа облеклись» (Гал. 3:27). Если встретишь должника, просящего о снисхождении, раздери всякое рукописание, праведное и неправедное (Ис. 58:6). Вспомни тысячи талантов, которые простил тебе Христос. Не будь лютым истязателем за меньший долг, и притом для кого?.. Бойся, чтобы не понести тебе наказания за Его человеколюбие, которое дано тебе в образец и которому ты не подражал.

Любить человека – значит воздавать честь Создателю; служить нищему – значит воздавать честь Обнищавшему ради нас.

Меня не связало супружество — этот поток жизни, эти узы, тягчайшие из всех, какие налагает на людей вещество, как начало трудов.

Снег приличен зиме, а цветы — весенней поре, седина — морщинам, а сила — юношеским летам. Однако же и цветы бывают зимой, и снег показывается в весенние дни, и юность производит седины, а случалось видать и бодрую старость, и старика гораздо с большими силами, нежели едва расцветающего юношу. Так, хотя супружество имеет земное начало, а безбрачная жизнь уневещивает Всецарю Христу, однако же бывает, что и девство низлагает на тяжелую землю, и супружеская жизнь приводит к небу. А потому, если бы стали винить один супружество, а другой девство, то оба сказали бы неправду.

Супружество или вовсе удаляется от Христа по причине гибельных воспламенений плоти и всякого рода мирских забот, или слегка касается божественного. Как тот, кто смотрит сразу на две головы или на два лица или видит на страницах вдвойне написанные буквы, не уловляет верно целого образа, хотя и желает, но одну часть объемлет, а другая убегает от слабого рассеявшегося зрения: так слаба и любовь, если разделена между миром и Христом; а напротив того — тверда, если устремлена к Единому. Человек или, обладая всецело Христом, нерадеет о жене, или, дав в себе место любви земной, забывает о Христе.

Если кто из усердия к добродетели презирает супружескую любовь, то пусть знает, что добродетель не чуждается этой любви. В древности не только всем благочестивым было приятно супружество, но плодом нежной супружеской любви были и тайнозрители Христовых страданий – пророки, патриархи, иереи, победоносные цари, украшенные всякими добродетелями, потому что добрых не земля породила, но все они – порождение и слава супружества.

Когда божественная тварь явилась на земле и на земных долинах вечноцветущего рая, однако же у человека не было еще помощника в жизни, подобного ему; тогда премудрое Слово совершило подлинно величайшее чудо — созданного быть зрителем мира, т. е. мой корень и семя многообразной жизни, разделив на две части, могущественною и животворящею рукою изъяло из бока одно ребро, чтобы создать жену, и, в недра обоих влив любовь, побудило их стремиться друг к другу. Но чтобы не всякая жена стремилась ко всякому мужу, положило предел вожделениям, который называется супружеством, — эту узду для не знающего меры вещества, чтобы при его стремительности и необузданных порывах, когда бы люди кучами привлекались друг к другу, от незаконных сообщений не пресекся священный человеческий род, и неудержимым безрассудством порываемая похоть не возбудила во всех и войн, и огорчений.

Блажен, кто, уступив немногое законам брака, приносит в дар Христу большую часть любви.