Василий Великий

Люди, сильно предавшиеся житейским заботам, подобны откормленным птицам: напрасно имея крылья, они не могут оторваться от земли.

Все удовольствия этой жизни подвержены превратностям и только приготовляют вещество вечному огню.

Жизнь человеческая коротка, маловременные радости многотрудного жития — паутинная ткань, наружный блеск жизни — сон.

Будешь всегда радоваться, если жизнь твоя всегда обращена будет к Богу, и надежда на вознаграждение будет облегчать житейские скорби.

Есть Господня заповедь: «не заботьтесь о завтрашнем дне» (Мф. 6:34). Как здраво понимать эту заповедь, ибо видим, что много у нас забот о необходимом, даже запасаем и то, чего достаточно было бы и на более долгое время? Кто принял учение Господа, сказавшего: «ищите же прежде Царства Божия и правды Его», и не сомневается в истине обетований Того, Кто прибавил: «и это все приложится вам» (Мф. 6:33), тот не приводит в бездействие душу житейскими заботами, которые подавляют слово и делают его бесплодным (Мф. 13:22). Но, подвизаясь добрым подвигом благоугождения Богу, он верует Господу, сказавшему: «трудящийся достоин пропитания» (Мф. 10:10), и нимало не беспокоится о пище. Работает же и заботится он не ради самого себя, но ради Христовой заповеди, как показал и научил апостол: «во всем показал я вам, что, так трудясь, надобно поддерживать слабых» (Деян. 20:35). Ибо заботиться ради самого себя – значит обличать себя в самолюбии, а заботиться и работать ради заповеди – значит приобретать похвалу за христолюбивое расположение.

Такова жизнь; она не имеет ни удовольствий постоянных, ни скорбей продолжительных. Не твоя собственность этот путь, но и настоящее также не твое.

Удовольствия отнимают твердость, роскошь изменяет мужество, уныние расслабляет силы, клеветы наносят оскорбления, лесть прикрывает собою злоумышления, страх делает, что падаем в отчаяние; и в таком-то треволнении непрестанно обуревается наша природа.

Научись... по причине нищеты не приниматься за худые дела и в самых тяжких злостраданиях не терять надежды и не сидеть в праздности и бездействии, но прибегать к Богу, Который... подаст тому, кто возопиет к Нему от всего сердца.

Не тот терпелив, у кого нет необходимого, но тот, кто, не имея недостатка в наслаждении, продолжает терпеть бедствие.

В иное время надо уклоняться от умышляющих зло. А кому попущено впасть в искушение, тот должен просить в молитвах об облегчении, чтобы ему по силам было понести искушение, и об исполнении воли Божией.

Как человек будет упражнять себя в долготерпении, когда нет противящегося его желаниям?

Если бы надежды христиан ограничивались этой жизнью, то справедливо было бы скорбеть о раннем разлучении с телом. Но если для живущих по Богу началом истинной жизни становится освобождение души от телесных уз, зачем же нам печалиться, как не имеющим надежды?

Вся жизнь праведника исполнена скорбей. Это путь тесный и скорбный.

Праведник и ныне пьет живую воду, и обильно испиет ее впоследствии, когда будет вписан в гражданство во Граде Божием. Но ныне видит он «как бы сквозь тусклое стекло, гадательно» (1 Кор. 13:12), по малому постижению божественных умозрений, а тогда вдруг примет в себя полноводную реку, которая может наводнить радостью весь Град Божий. Какая же это будет река Божия, как не Дух Святой, пребывающий по мере веры в достойных, уверовавших во Христа?

Когда пересказываем жития прославившихся благочестием, прежде всего Владыку прославляем и рабах Его.

Ибо путь спасаемых сколько обещает будущих благ, столько же доставляет трудов в настоящем.

Мы, бедные, отличаемся от богатых свободою от забот: наслаждаясь сном, смеемся над их бессонными ночами, не зная беспокойств и будучи свободны, смеемся над тем, что они всегда связаны и озабочены.

Укоризненно — не нищим быть, а не иметь мужества в перенесении нищеты.

Нищета, при истинном самодовольстве, для целомудренных предпочтительнее всякого наслаждения.

Не всегда нищета похвальна, а только когда она с Евангельскою целью принята произвольно. Ибо многие по достатку нищи, а по произволению весьма сребролюбивы. Их бедность не спасает, а произволение осуждает. Поэтому блажен не тот, кто беден, но кто сокровищам мира предпочитает заповедь Христову.

Нищета — наставница благочестию.

Не потому, что Господь не в силах пропитать нищих, оставил их нам; но нам же в благодеяние требует от нас правды и человеколюбивого плодоношения.

Богатство отнимает <Бог> у тех, которые употребляют его худо <если они не безнадежны для спасения>, и тем сокрушает орудие их неправды.

Из случающихся же с нами бедствий иные постигают в наказание за грехи, другие для исправления нравственности в искушаемых, а иные для истребления безнадежных, как было с фараоном.

Голод, засухи, дожди — есть общие какие-то язвы для целых городов и народов, которыми наказывается зло, преступившее меру.

Каждое бедствие мудрый и благий Владыка посылает нам к нашей же пользе.

Никто не трудись над разысканием причин явлений горестных: для чего засухи, для чего дожди, для чего удары грома, для чего град? Это для нас, имеющих нераскаянное сердце, и не прежде обращающихся, разве когда бываем поражаемы.

Кто отрекся от Христа, поругал таинство спасения, тот во все продолжение жизни своей должен плакать и обязан каяться; но когда отходит от жизни своей, да удостаивается святынь по вере в Божие человеколюбие.

Отчуждение и удаление от Бога несноснее мучений, ожидаемых в преисподней; оно тяжело для страдающего, как для глаза лишение света, хотя и безболезненное, и как для живого существа лишение жизни.

Ум, не рассеиваясь по внешним предметам и не развлекаясь миром под влиянием чувств, входит в самого себя, а от себя восходит к мысли о Боге.

Безмолвие служит для души началом очищения, когда ни язык не произносит чего-либо человеческого, ни глаза не заняты рассматриванием красоты и соразмерности в телах, ни слух не расслабляет душевного напряжения слушанием песен, сложенных для удовольствия, или разговорами людей шутливых и смехотворных, что обыкновенно всего более ослабляет душевные силы.

Тебе нельзя сказать в день Суда: я не знал добра; тебя обличают собственные твои весы, достаточные к различению добра и зла.

Если Сын не имеет ведения обо всем, о чем имеет ведение Отец, то солгал Сказавший: «Все, что имеет Отец, есть Мое» (Ин. 16:15); «Как Отец знает Меня, так и Я знаю Отца» (Ин. 10:15). Или одно дело – знать Отца, и другое – знать принадлежащее Отцу? Но знать Отца – больше, чем знать принадлежащее Отцу <потому что всякий больше принадлежащего ему>. И невозможно, чтобы Сын, зная большее,– ибо сказано: «...Отца не знает никто, кроме Сына» (Мф. 11:27),– не знал бы меньшего. Итак, Он умолчал о времени Суда только потому, что не полезно было людям слышать об этом, потому что постоянное ожидание делает более ревностными в благочестии, а знание, что до Суда еще долго, сделало бы более нерадивыми в надежде, что можно спастись, покаявшись впоследствии. Да и возможно ли, чтобы Ведавший все, что будет до этого <ибо все это Он сказал>, не знал этого часа? Иначе напрасно и апостол сказал, что в Нем «сокрыты все сокровища премудрости и ведения» (Кол. 2:3). Слово «никто», по-видимому, выражает нечто общее, так что ни одно лицо не исключается этим изречением. Но не так оно употребляется в Писании, как мы заметили в изречении: «Никто не благ, как только один Бог» (Мк. 10:18). Ибо Сын говорит это, не исключая Себя из естества Благого. Но поскольку Отец есть первое благо, то уверены мы, что в слове «никто» подразумевается слово «первый». Подобно этому изречению: «...никто не знает Сына, кроме Отца» (Мф. 11:27). Здесь Он не обвиняет Духа в неведении, но свидетельствует, что Отец прежде всего знает Его естество. Так, думаю, и об этом: «О дне же том и часе никто не знает» (Мф. 24:36) сказано потому, что Господь первое ведение настоящего и будущего приписывает Отцу и во всем указывает на первую причину. Иначе каким образом это изречение соответствует другим свидетельствам Писания или может быть согласовано с общими нашими понятиями, что Единородный есть «образ Бога невидимого», образ не телесного очертания, но Самого Божества и величия Божией сущности, образ силы, образ премудрости, поскольку Христос именуется Божией силой и Божией премудростью (1 Кор. 1:24)? Без сомнения, ведение есть часть премудрости, и Сын не вмещал бы в Себе всей премудрости, если бы Ему недоставало чего-нибудь. Да и как бы мог Отец Тому, «чрез Которого и веки сотворил» (Евр. 1:2), не показать малейшей части веков, этого дня и часа? Или каким образом Творцу всяческих недостает ведения малейшей части сотворенного Им? Как может не знать самого конца Тот, Кто говорит, что перед приближением конца явятся такие и такие знамения на небе и на земле? Когда Он говорит: «...это еще не конец» (Мф. 24:6), Он не как сомневающийся, но как знающий определяет время.

«Приидет Сын Человеческий во славе Отца Своего» (Мф. 16:27). «Тогда явится знамение Сына Человеческого на небе, и тогда восплачутся все племена земные и увидят Сына Человеческого, грядущего на облаках небесных с силою и славою великою, и пошлет Ангелов Своих с трубою громогласною, и соберут избранных Его от четырех ветров, от края небес до края их» (Мф. 24: 30–31). Не следует думать, что Пришествие Господа будет местное и плотское. Надо ожидать Его во славе Отчей и сразу в целой вселенной.

Писание все это представляет олицетворение, и не потому что в самом деле Судья каждому будет предлагать вопросы или отвечать нам. Вероятно же, что какою-то несказанной силой, в одно мгновение, все дела нашей жизни, как на картине, запечатлеются в памяти нашей души. И книги, упоминаемые у Даниила, что иное означают, как не пробуждение Господом в памяти людей образов всего сделанного, чтобы каждый вспомнил свои дела и видел, за что подвергается наказанию, а вместе с тем признал справедливейшим произнесенный над ним суд? И не нужно думать, что пройдет много времени, пока каждый увидит себя, и дела свои, и Судью, и следствия Суда Божьего, неизреченной силой, в одно мгновение, все это представит себе ум, живо начертит перед собой и в сердцевине души, как в зеркале, увидит образы сделанного им.

Необходимо миру измениться, если и состояние душ перейдет в другой род жизни. Ибо как настоящая жизнь наша имеет качества, родственные этому миру, так и будущее состояние наших душ получит жребий, свойственный своему состоянию.

Так и должно быть, чтобы Суд Божий был не насильственный, а, напротив, имел больше общего с теми судами, какие бывают у людей, и давал подсудимым возможность оправдания, чтобы человек, видя дело свое решенным, и при наказании подтвердил неопровержимость Суда Божия, согласившись, что наказание наложено по всей справедливости, и при помиловании видел, что прощение дано ему по закону и порядку.

Не восстанет против тебя иного обвинителя, кроме самых дел, из которых каждое явится в собственном своем виде: предстанут блуд, татьба, прелюбодеяние, напоминая и ночь, и образ грехопадения, и отличительное его свойство, и вообще предстанет всякий грех, принося с собою ясное напоминание свойственного ему признака.

Сейчас Бог — помощник обращающихся от пути злого, а на Суде — страшный и честный исследователь человеческих дел, слов и помышлений. Сейчас пользуемся долготерпением, а тогда познаем правосудие, когда восстанем — одни на вечное мучение, а другие для вечной жизни, и каждый получит по делам своим.

Если Сын не Господь Суда, чтобы одних облагодетельствовать, а других наказать, то как же Он говорит: «Отец и не судит никого, но весь суд отдал Сыну» (Ин. 5:22)? И в другом месте: «Сын Человеческий имеет власть на земле прощать грехи» (Мк. 2:10)? И еще: «Дана Мне всякая власть на небе и на земле» (Мф. 28:18). А Петру сказал: «...дам тебе ключи Царства Небесного» (Мф. 16:19), и ученикам: «Истинно говорю вам, что вы, последовавшие за Мною,– в пакибытии, когда сядет Сын Человеческий на престоле славы Своей, сядете и вы на двенадцати престолах судить двенадцать колен Израилевых» (Мф. 19:28). Поэтому вопрос решается на основании самого Писания, потому что и Спаситель сказал: «...тогда воздаст каждому по делам его» (Мф. 16:27), и в другом месте: «...пойдут творившие добро в воскресение жизни, а делавшие зло – в воскресение осуждения» (Ин. 5:29); а также и апостол: «...всем нам должно явиться пред судилище Христово, чтобы каждому получить соответственно тому, что он делал, живя в теле, доброе или худое» (2 Кор. 5:10). Поэтому от принимающих зависит сделать себя достойными сидения по правую или левую сторону Господа, а не от Того, Кто может это дать, хотя бы и несправедливо было прошение.

...Кто в подражании сам, насколько возможно, достиг бесстрастия Божия естества, тот в душе своей восстановил образ Божий. А кто уподобился Богу указанным способом, тот, без сомнения, приобрел и подобие Божией жизни, постоянно пребывая в вечном блаженстве. Поэтому, если бесстрастием снова восстановляем в себе образ Божий, а уподобление Богу дарует нам непрекращающуюся жизнь, то, вознерадев о всем прочем, употребим попечение свое на то, чтобы душа наша никогда не была обладаема никакой страстью, а мысль наша в приражениях искушений оставалась непреклонною и непоколебимою и чтобы чрез то соделались мы причастниками Божия блаженства.

Обуздание же страстей есть безмятежность души.

Возвратимся к первоначальной благодати, которой отчуждились мы чрез грех, и снова украсим себя по образу Божию, бесстрастием уподобившись Творцу.

Христианин не должен страшиться и мучиться в опасностях, колеблясь в упованиях на Бога. Ему надо быть смелым, потому что с ним Господь, устраивающий во благо его дела и укрепляющий во всех напастях, и с ним Святой Дух, учащий даже тому, что отвечать противникам.

...Не малодушествуй, смотря на настоящее, но ожидай той блаженной и нескончаемой жизни, ибо тогда увидишь, что праведнику служит во благо и нищета, и бесславие, и лишение наслаждений.

Блажен, кто не дал в себе места сомнению о Боге, кто не впал в малодушие при виде настоящего, но ожидает желанного; кто о Создавшем нас не принял недоверчивой мысли.

Не всякий страх благ и спасителен, но есть страх вражеский, о котором молится Пророк, чтобы он не приближался к душе его, говоря: «сохрани жизнь мою от страха врага» (Пс. 63:2). Тот страх — вражеский, который вдыхает в нас боязнь смерти и который внушает нам страшиться преимущества лиц. Ибо боящийся этого возможет ли, во время мученичества, противостоять греху даже до смерти и воздать долг умершему за нас и воскресшему Господу? А также приводимый в страх демонами имеет в себе страх вражеский. И вообще такой страх кажется мне немощью, порожденною неверием, ибо верующий, что есть у него крепкий помощник, не страшится никого из усиливающихся возмутить его.

Горе и богатым, потому что, имея возможность утешать бедных, силу богатства не употребили на то, для чего получили его.

Не должно заботиться об избытке и прилагать старание ради пресыщения и пышности; надо быть чистым от всякого вида любостяжания и щегольства.

Ничто не богатее добродетельной нищеты.