Иоанн Лествичник

Как олово отличается от серебра, хотя и подобно ему по виду, так и различие между естественным и противоестественным страхом смерти для рассудительных ясно и очевидно.

Как хлеб нужнее всякой другой пищи, так и размышления о смерти нужнее всяких других деланий. Память смерти побуждает живущих в миру к трудам и постоянным подвигам покаяния и к благодушному перенесению бесчестий. В живущих же в безмолвии память смерти производит отложение всех забот, непрестанную молитву и хранение ума. Впрочем, эти же самые добродетели главные и матери, и дочери, смертной памяти.

Тот, без сомнения, благоискусен, кто ежедневно ожидает смерти; а тот свят, кто желает ее на всякий час.

Как хлеб необходимее всякой другой пищи, так память о смерти важнее всех дел.

Истинный признак того, что человек помнит смерть в чувстве сердца, есть добровольное беспристрастие ко всякой твари и совершенное оставление своей воли.

Память смерти есть повседневная смерть, и память исхода из сей жизни есть повсечасное стенание.

Как невозможно, чтобы голодный не вспоминал о хлебе, так невозможно и тому спастись, кто не вспоминает о смерти и о последнем Суде.

Живая память смерти пресекает невоздержание в пище; а когда это пресечено со смирением, то вместе отсекаются и другие страсти.

Мы не будем обвинены при исходе души нашей за то, что не творили чудес, что не богословствовали, что не достигли ведения, но, без сомнения, дадим Богу ответ за то, что не плакали непрестанно о грехах.

Кто умертвил себя для всего в мире, тот истинно помнит смерть, а кто еще имеет какое-либо пристрастие, тот не может свободно упражняться в помышлении о смерти, будучи сам себе наветник.

Должно знать, что память смертная, как и все другие блага, есть дар Божий.

Некоторые испытывают и недоумевают, почему Бог не даровал нам предведения смерти, если воспоминание о ней столь благотворно для нас? Эти люди не знают, что Бог чудным образом устраивает через это наше спасение.
Ибо никто, задолго предузнавши время своей смерти, не спешил бы принять крещение или вступить в монашество, но каждый проводил бы всю жизнь свою в беззакониях и на самом уже исходе из сего мира приходил бы к крещению или к покаянию, но от долговременного навыка грех делался бы в человеке второю природою, и он оставался бы совершенно без исправления.

Не всякое желание смерти достойно одобрения. Некоторые люди, насилием привычки увлекаемые в согрешения, желают смерти по чувству смирения; другие не хотят покаяться и призывают смерть из отчаяния; иные же не боятся ее потому, что в превозношении своем почитают себя бесстрастными; а бывают и такие, если только в нынешнее время найдутся, которые, по действию Духа Святаго, желают своего исшествия отсюда.

Безвременный смех иногда рождается от беса блуда, а иногда от тщеславия, когда человек сам себя внутренне бесстыдно хвалит; иногда же смех рождается и от наслаждения пищей.

Не знают себя и своей пользы те послушники, которые, заметив благосклонность и снисходительность своего наставника, просят его назначить им служения по их желаниям. Пусть они знают, что, получивши их, они  совершенно лишаются исповеднического венца, потому что послушание есть отвержение лицемерия и собственного желания.

Видел я одного человека, который предал другому свою греховную привычку, а потом... начал каяться и отстал от греха; но так как наученный им не переставал грешить, то покаяние его действительно не было.

Окаянен падающий; но тот окаяннее, кто и сам падает, и другого увлекает к падению, потому что он понесет тяжесть двух падений.

Одни совершенные могут всегда распознавать, какое помышление возникает в душе от собственной ее совести, какое происходит от Бога и какое от бесов.

Должно внимать себе, не перестала ли совесть наша обличать нас, не ради чистоты нашей, но как бы утомившись.

Совесть есть слово и обличение Ангела-хранителя, данного нам при крещении.

Сокрушение происходит от грехопадения. Падающий сокрушается, и хотя не дерзок, однако с похвальным бесстыдством предстоит на молитве, как разбитый, на жезл надежды опираясь и отгоняя им пса отчаяния.

Сомневаться в суждениях и долго не решаться на избрание чего-либо из двух есть признак непросвещенной свыше и тщеславной души.

Старайся научаться разуму и делу спасения более от трудов, а не из одних книг.

Ибо душа, угнетенная бедами, покаянием, восходит к Богу и спасается.

Если кто слаб телом и сделал много тяжких беззаконий, то да шествует путем смирения и свойственных ему добродетелей, ибо он не найдет другого средства ко спасению.

Хотя не все могут быть бесстрастны, однако спастись и примириться с Богом всем не невозможно.

Сребролюбие начинается под видом раздаяния милостыни, а оканчивается ненавистью к бедным. Сребролюбец бывает милостив, пока собирает деньги, а как скоро накопил их, так и сжал руки.

Волны не оставят моря, а сребролюбца не оставят гнев и печаль.

Как имеющие на ногах оковы не могут удобно ходить, так и те, которые собирают деньги, не могут взойти на небо.

Сребролюбие есть поклонение идолам, дочь неверия, извинение себя своими немощами, предсказатель старости, предвозвестник голода, гадатель о бездождии.

Вера и удаление от мира есть смерть сребролюбия.

Есть бес сребролюбия, который часто принимает лицемерный образ смирения.

Победивший страсть сребролюбия отсек заботы; а связанный ею никогда не молится чисто.

Умножение страха Божия есть начало любви...

Страх Божий, когда он бывает в чувстве души, обыкновенно очищает и истребляет нечистоту ее.

Когда страх Господень приходит в сердце, то показывает ему все грехи его.

Великий стыд для наставника молиться Богу о даровании послушнику того, чего сам еще не стяжал.

Если кто, будучи обличаем наедине, не стыдится, тот и обличение, сделанное перед многими, обращает в повод к большему бесстыдству, самовольно презрев свое спасение.

Стыдно пастырю бояться смерти; ибо о самом послушании иноческом говорят, что оно есть небоязненность смерти.

Стыдно тщеславиться чужими украшениями, и крайнее безумство — гордиться Божиими дарованиями. Превозносись только теми добродетелями, которые ты совершил прежде рождения твоего; а те, которые ты исполнил после рождения, даровал тебе Бог, как и самое рождение.

Суеверные приметы в мирских людях сопротивляются вере в Промысл Божий; а в нас, монахах, — духовному разуму.

Господь, как нетленный и бестелесный, радуется о чистоте и нетлении нашего тела...

Кто победил свое тело? Тот, кто сокрушил свое сердце. А кто сокрушил свое сердце? Тот, кто отвергся себя самого; ибо как не быть сокрушенным тому, кто умер своей воле?

Когда тело победит тебя, укрощай его трудами; если же ты по немощи не можешь этого, то борись с ним бдением.

Бесы ни о чем другом столько не веселятся, как о зловонии блуда, и никакой страсти не любят так, как оскверняющую тело.

Не верь во всю жизнь твою этому бренному телу, и не надейся на него, пока не предстанешь Христу.

Кто ласкает льва, тот часто укрощает его; а кто угождает телу, тот усиливает его свирепость.

Иногда упокоение враждебного нам тела возбуждает силу ума, не производя плотского разжжения; иногда же, напротив, изнурение тела производит в нем непристойные движения, чтобы мы не на себя надеялись, но на Бога, неведомым образом умерщвляющего в нас живущую похоть.

Не так спасается уединенный монах, как монах, живущий с другим монахом. Ибо уединенный имеет нужду в великом внимании и в неразвлекаемом уме. Сожительствующему с другим часто помогает брат; а безмолвнику помогает Ангел.