Исаак Сирин Ниневийский

В сластолюбивом теле не обитает знание Божие.

Блажен, кто заградил себе уста от всякого сластолюбия, отлучающего его от Создателя.

...Если приобретем эту благодать слез, лучшую и превосходнейшую прочих дарований, то при ее помощи достигнем чистоты.

...Никто не знает помощи, бывающей от плача, кроме тех одних, которые предали души свои делу этому.

Когда достигнешь области слез, тогда знай, что ум твой вышел из темницы мира сего...

Слезы, проливаемые без понуждения, положены уму как бы неким пределом между телесным и духовным, между состоянием страстным и чистотою.

Слезы, проливаемые по благоразумию: они и украшают, и укрепляют тело, и исходят непринужденно, сами собою.

Бывают слезы сожигающие и бывают слезы утучняющие. Потому все те слезы, которые исходят из сущности сердца от сокрушения о грехах, иссушают и сожигают тело, а нередко и самое владычественное в душе, во время излияния слез, ощущает от них вред. И сперва человек по принуждению вступает на эту степень слез, и ими открывается ему дверь войти на вторую ступень, лучшую первой; и это есть страна радости, в которой человек приемлет милость. Это уже слезы, проливаемые по благоразумию: они и укращают, и утучняют тело, и исходят непринужденно сами собою; и не только, как сказано, утучняют тело человеческое, но и вид человека изменяется. Ибо сказано:« Веселое сердце делает лице веселым, а при сердечной скорби дух унывает» (Притч. 15:13).

Проливать слезы и плакать — это дарование бесстрастных.

Когда ум совершенно бывает в этом мире, тогда совершенно лишается он слез. И это есть признак, что человек погребен в страстях.

Кто покорит себя Богу, тот близок к тому, чтобы покорилось ему все.

Страх смертный печалит человека, осуждаемого своею совестью.

Блажен кто помнит о своем отшествии из этой жизни и воздерживается от привязанности к наслаждениям мира этого, потому что многократно усугубленное  ублажение приимет во время отшествия своего, и не оскудеет для него ублажение это. Он есть рожденный от Бога; и Святой Дух кормитель его; из лона Духа сосет он живоносную пищу и к веселию своему вдыхает благоухание Его.

Памятование о смерти — добрые узы для внешних членов.

Первая мысль, которая по Божию человеколюбию входит в человека и руководствует душу к жизни, есть западающая в сердце мысль об исходе этого естества. За этим помыслом естественно следует пренебрежение к миру; и этим начинается в человеке всякое доброе движение, ведущее его к жизни. И как бы основание какое полагает в человеке сопутствующая ему Божественная сила, когда восхочет обнаружить в нем жизнь. И если человек эту сказанную нами мысль не угасит в себе житейскими связями и пустословием, но будет взращивать ее в безмолвии, и остановится на ней познанием, и займется ею, то она поведет человека к глубокому познанию, которого никто не в состоянии изобразить словом. Сатана ненавидит этот помысл и всеми своими силами нападает, чтобы истребить его в человеке. И если бы можно было, отдал бы ему царство целого мира, только бы развлечением изгладить в уме человека таковой помысл. И если бы мог, как сказано, то сделал бы это охотно. Ибо знает коварный, что если помысл этот пребывает в человеке, то ум его стоит уже не на этой земле обольщения, и козни его к человеку не приближаются. Будем же разуметь это не о том первом помысле, который напоминанием своим возбуждает в нас память смертную, но о полноте этого дела, когда влагает оно в человека неотлучную память о смерти, и когда помышлением о ней человек поставляется в состояние непрестанного удивления. Первый помысл есть нечто телесное, а этот последний есть духовное познание и дивная благодать. Это познание облечено светлыми мыслями. И кто имеет его, тот уже не входит более в исследование об этом мире, и не привязан к своему телу.

Кого назову разумным? Только того, кто помнит, что есть предел его жизни.

Доброе делание и смиренномудрие делают человека богом на земле.

Нет предела совершенству, потому что совершенство и самых совершенных подлинно нескончаемо.

Содержи всегда в памяти превосходящих тебя добродетелью, чтобы непрестанно видеть в себе недостаток против их меры...

Глупый советник — слепой страж.

...Сперва должно приобрести любовь, которая есть первоначальное созерцание Святой Троицы, а после того и без даяния естественно будет... созерцание духовного.

Созерцание иногда дается по благодати за горячность веры, а иногда за делание заповедей и за чистоту.

...<Молитвенное созерцание> бывает следствием истинного безмолвия.

Мысленное созерцание есть естественное ведение, присоединенное к естественному состоянию; и оно называется естественным светом.

Все созерцания, какие язык в состоянии обнаружить в телесной области, есть мечтания душевных помыслов, а не действие благодати.

Созерцание есть ощущение Божественных тайн, сокровенных в вещах и в их причинах.

Вследствие обучения безмолвию и продолжительного пребывания в нем, легко и скоро дается каждому внутреннее созерцание и приводит их в изумление созерцаемым.

Если же познание истинно, то обретается свет, и познаваемое усматривается близким к действительности.

Созерцание же есть духовное воззрение ума для того, чтобы постигать, что было и будет, и от всего приходить в изумление.

Созерцание нового мира духом откровения, которым ум услаждается духовно, есть действие благодати, а не тень знания.

Кто один час провел, воздыхая о душе своей, тот выше доставляющего пользу целому миру своим лицезрением.

Сомнение сердца приводит в душу боязнь.

Принимай участие в страданиях всякого, а телом своим будь далеко от всех.

Знак сострадательности — прощение всякого долга.

Никто не восходил на небо, живя прохладно.

...Невозможно, чтобы в одном доме были множество денег и любовь и одно не вредило другому.

От верования же рождается страх Божий.

...Страх <Божий> же есть отеческий жезл, управляющий нами, пока не достигнем духовного рая благ, а когда достигнем, тогда оставит он нас и возвратится.

Страх Божий есть начало добродетели.

Пока ум не уразумевает Бога, как Бога, в явлении смысла, не приближается к сердцу страх Божий.

Душа, имеющая в себе страх Божий, не боится чего-либо такого, что вредит ей телесно.

Вера производит в нас страх Божий; страх же понуждает нас к покаянию и деланию.

Страх Божий вводит нас на корабль покаяния, который пересекает греховное море жизни и идет к божественной пристани – любви.

Иной может толковать о добродетели, сам не изведав опытно дела ее. Но слово от деятельности — сокровищница надежды, а мудрость, не оправданная деятельностию, залог стыда.

Невозможно же человеку оставить навык греховный, если не приобретет прежде вражды ко греху, и невозможно получить отпущение, прежде исповедания прегрешений. Ибо исповедание согрешений бывает причиною истинного смирения; исповедь — причиною сокрушения, последующего в сердце от стыда.
Если не возненавидим того, что достойно порицания, то, пока носим это в душах своих, не можем ощутить зловония и смрада действенности этого. Пока не отринешь от себя того, что неуместно, до тех пор не уразумеешь, каким покрыт ты срамом, и не уразумеешь стыда от этого. Когда же бремя свое увидишь на других, тогда уразумеешь лежащий на тебе стыд.

Если обучим себя к доброму размышлению, то будем стыдиться страстей, как скоро встретимся с ними. И это знают изведавшие опытом на себе самих. Но будем стыдиться приближения к страстям также и вследствие причин, вызывающих их.

Не преподавай другому того, чего сам не достиг, чтобы не было тебе стыдно себя самого и, по сравнении жития твоего, не открылась ложь твоя.

Тому, кто занят мирским, нет возможности просить Божественного; потому что пожелание каждого человека показывается делами его.

...Когда тело, лишением свойственного ему, принуждено стать вне своего благосостояния и последовать душе, тогда оно изнемогает и терпит вред.