Иоанн Лествичник

Во время уныния обнаруживаются подвижники, и ничто столько венцов не доставляет христианину, как уныние <при борьбе с ним>.

Уныние подущает к странноприимству; увещевает подавать милостыню от рукоделия; усердно побуждает посещать больных; напоминает о Том, Который сказал: болен был, и пришли ко Мне (Мф. 25:36); увещевает посещать скорбящих и малодушествующих; и, будучи само малодушно, внушает утешать малодушных...

...Матерь блуда есть объедение; уныния же матерь — тщеславие...

Свяжем же теперь и этого мучителя памятью о наших согрешениях; станем бить его рукоделием, повлечем его размышлением о будущих благах и умертвим его мечом молитвы с надеждой на Господа.

Когда нет псалмопения, тогда и уныние не является; и глаза, которые закрывались от дремоты, во время правила открываются, как только оно кончилось.

Узнал я, что бес уныния предшествует бесу блуда и уготовляет ему путь, чтобы, совсем расслабив и погрузив в сон тело, дать возможность бесу блуда производить, как наяву, осквернения.

Общежитие противно унынию, а мужу, пребывающему в безмолвии, оно всегдашний сожитель, прежде смерти оно от него не отступит, и до кончины его на всякий день будет бороть его. Увидев келью отшельника, уныние улыбается и, приблизившись к нему, вселяется возле него.

Уныние есть расслабление души, изнеможение ума, пренебрежение иноческого подвига, ненависть к обету, ублажатель мирских, оболгателъ Бога, будто Он немилосерд и нечеловеколюбив; в псалмопении оно слабо, в молитве немощно, в телесном же служении крепко, как железо, в рукоделии безленостно, в послушании лицемерно.

Ставшим на молитву этот лукавый дух напоминает о нужных делах и употребляет всякое ухищрение, чтобы только отвлечь нас от собеседования с Господом, как уздой, каким-либо благовидным предлогом.

Бес уныния производит трехчасовое дрожание, т. е. когда поются часы: первый, третий и шестой, боль в голове, жар, боль в животе; когда же настанет девятый час, дает немного возникнуть; а когда уже и трапеза предложена, понуждает соскочить с постели; но потом, в час молитвы, снова отягощает тело; стоящих на молитве он погружает в сон, и в безвременных зеваниях похищает стихи из уст.

Нет ничего равного милости Божией, нет ничего больше ее. Поэтому отчаявшийся сам себя губит.

Мужественная душа воскрешает и умерший ум; уныние же и леность расточают все богатство.

Уныние происходит иногда от наслаждения, а иногда оттого, что в человеке нет страха Божия.

Итак, скажи нам, о ты, нерадивый и расслабленный, кто есть жестоко родивший тебя? И какие твои исчадия? Кто есть воюющие против тебя? И кто убийца твой? Он отвечает: «В истинных послушниках я не имею где голову преклонить; а имею для себя место в безмолвниках, и с ними живу. Родительницы у меня многие: иногда бесчувствие души, иногда забвение небесных благ, а иногда и чрезмерность трудов. Исчадия мои, со мною пребывающие: перемены местопребываний, пренебрежение повелений отца духовного, непамятование о последнем Суде, а иногда и оставление монашеского обета. А противники мои, которые связывают меня сейчас, есть псалмопение с рукоделием. Враг мой есть помышление о смерти; умертвляет же меня молитва с твердою надеждою сподобиться вечных благ; а кто родил молитву, о том ее и спросите».

Каждая из прочих страстей исчезает от одной какою-нибудь противоположной ей добродетели, уныние же для христианина – всепоражающая смерть.

Муж послушливый не знает уныния, через чувственные дела исправляя мысленные и духовные делания.

Уныние часто бывает одной из отраслей, одним из первых исчадий многословия.

Наблюдай и увидишь, что уныние борет тех, которые стоят на ногах, склоняя их к тому, чтобы сели; а сидящих увещевает приклониться к стене; оно заставляет посмотреть в окно кельи, побуждает производить стук и топот ногами. Плачущий о себе не знает уныния.

Объявляющий всякого змия своему наставнику показывает истинную к нему веру, а кто скрывает что-нибудь, тот еще блуждает по беспутиям.

Не думай, что неприлично исповедовать грехи твои отцу, споспешнику твоего спасения, как Богу, падши пред ним на землю.

Хотя бы мы и имели дар прозорливости, мы не должны предупреждать согрешивших объявлением их грехов, лучше побуждать их самих к исповеди. После исповедания мы должны удостаивать их большей, чем прежде, заботы и более свободного доступа к нам, ибо они более преуспели в вере и любви к нам.

Как яйца, согреваемые под крыльями, оживотворяются, так и помыслы, не объявляемые духовному отцу, переходят в дела.

Устыдившиеся врачей подвергали больные раны свои гниению, а многие нередко и умирали.

Смотри, не будь строго взыскателен за малейшие согрешения; иначе ты не будешь подражателем Бога.

Обнажай рану твою врачу, и не стыдись сказать ему: «Отче, моя язва эта, моя рана эта; она произошла не от иного кого-нибудь, но от моей собственной лености; никто не виновен в ней, ни человек, ни злой дух, ни плоть, ни другое что-либо, но только мое нерадение».

Мы не должны удивляться, если и после исповеди бываем боримы, ибо лучше бороться с нечистотой, чем с превозношением.

Во время исповеди будь как наружным видом, так и внутренним чувством и мыслию, как осужденный преступник, поникши лицом на землю; и если можно, то омочай слезами ноги судии и врача твоего, как ноги самого Христа.

Душа, помышляющая об исповеди, удерживается ею от согрешений, как бы уздою; ибо грехи, которых не исповедуем отцу, делаем уже как во тьме и без страха.

Бесы имеют обычай часто внушать нам или совсем не исповедовать согрешений отцу, или исповедовать, но как бы от лица иного, или складывать вину своего греха на других.

Как огонь противен воде, так и кающемуся несродно судить.

Покаяние есть дщерь надежды и отвержение отчаяния.

До падения нашего демоны представляют нам Бога человеколюбивым, а по падении – неумолимым.

Признак прилежного покаяния заключается в том, что человек почитает себя достойным всех случающихся ему видимых и невидимых скорбей, и еще больших.

Добровольное терпение всего скорбного есть настоящий спасительный путь покаяния.

Пока рана еще нова и горяча, она легко исцеляется, застарелые же, оставленные в пренебрежении и запущенные раны нелегко излечиваются и для заживления своего требуют многих трудов, резаний, присыпаний и прижиганий. Многие раны от времени делаются неисцелимыми, но у Бога все возможно (Мф. 19:26). Чем позднее покаяние, тем оно тягостнее.

Покаяние есть возобновление крещения. Покаяние есть завет с Богом об исправлении жизни. Покаяние есть всегдашнее отвержение телесного утешения. Покаяние есть помысл самоосуждения и забота о себе, свободное от внешних забот. Кающийся есть не постыженный осужденник. Покаяние есть очищение совести.

Покаяние есть крепкое утеснение чрева, уязвление души в глубоком чувстве.

Удаление от зла есть начало покаяния.

Покаяние есть примирение с Господом через совершение благих дел, противных прежним грехам.

Любящий ближнего никогда не может терпеть клеветников, но убегает от них, как от огня.

Иной суд тому, который лжет по страху наказания, и иной тому, который лжет без предлежащей опасности.

Кто приобрел страх Божий, тот устранился лжи, имея в себе неподкупного судью — свою совесть.

Когда мы будем совершенно чисты от лжи, тогда уже, если случится и нужда потребует, и то не без страха, можем употребить ее.

Сплетающий ложь извиняется благими намерениями, и то, что на самом деле является гибелью души, он считает правым делом.

Сплетатель лжи извиняется благим намерением; и что, в самом деле, есть погибель души, то он почитает за праведное дело.

Не удивляйся тому, что бесы тайным образом влагают нам часто и добрые помышления, а потом противоречат им другими помыслами.

Иногда бесы отступают и сами собою, чтобы ввести нас в беспечность, и потом внезапно нападают на бедную душу, расхищают ее и до такой степени приучают к порокам, что она... уже сама себе наветует и противоборствует.

Некоторые сказали, что одни бесы другим сопротивляются; а я удостоверился, что все они ищут нашей погибели.

Неленостная душа воздвигает бесов на брань против себя; с умножением же браней умножаются и венцы.

Гордость и отчаяние между собою не согласны; но по злоухищрению бесов можно обе эти страсти видеть в одном человеке.