Феофан Затворник

«Если праведность ваша не превзойдет праведности книжников и фарисеев, то вы не войдете в Царство Небесное» (Мф. 5:20). Черта книжников: знание Закона – без заботы о жизни по Закону. Черта фарисеев: исправность внешнего поведения – без особенной заботы об исправности сердечных чувств и помышлений. Тот и другой нравственный строй осуждены быть вне Царства Небесного. Возьми же отсюда нужный себе урок. Узнавать закон Евангельский – узнавай, но с тем, чтобы и жить по знанию. В поведении старайся быть исправным, но тут же исправными держи и внутренние чувства и расположения. Узнал что – не останавливайся на этом знании, а иди дальше и сделай вывод, к чему в каком случае обязывает тебя такое знание, да и положи по этому знанию неотложно действовать. В поведении же так поступай, чтобы не чувства и расположения шли за внешними делами, а внешние дела были вызываемы чувствами и расположениями и служили их точным выражением. Устроясь таким образом, будешь выше книжников и фарисеев, и дверь Царства не будет затворена перед тобою.

Царь устраивает брачный пир для своего сына, посылает за зваными один раз, посылает дважды – не идут из-за житейских забот: тот занялся хозяйством, тот торговлей. Сделано новое приглашение в других сферах, и брачная палата наполнилась возлежащими. Между ними оказался один не одетый по-брачному, и потому он изгнан (Мф. 22:2–14). Смысл притчи ясен. Брачный пир – Царство Небесное; приглашение – проповедь Евангелия; отказавшиеся – совсем не уверовавшие; не одетый по-брачному – уверовавший, но не живший в вере. К какому разряду кто из нас относится, каждый разбери сам. Что мы званые – это ясно, но верующие ли? Ведь можно быть и среди верующих, под общим их именем, без веры. Иной совсем не думает о вере, словно нет ее; иной кое-что знает о ней и из нее и доволен, иной криво толкует веру; иной совсем враждебно относится к ней, а все числятся в кругу христиан, хоть у них ровно ничего христианского нет. Если ты веруешь, разбери, сообразны ли с верой твои чувства, твои дела – одеяние души, которые Бог видит как брачную или небрачную одежду. Можно хорошо знать веру и ревновать о ней, а в жизни служить страстям, то есть одеваться в постыдную одежду грехолюбивой души. У таких на словах одно, а в сердце другое; на языке: «Господи, Господи!», а внутри: «Извини меня». Рассуждайте же о себе – если вы в вере, то в брачной ли вы одежде добродетелей или в грязной одежде грехов и страстей.

Господь укоряет фарисеев не за внешние порядки и правила поведения, а за пристрастие к ним, за то, что они остановились на одном внешнем почитании Бога, не заботясь о том, что есть на сердце (Мф. 7:1–8). Без внешнего нельзя. Самое высокое внутреннее требует внешнего, как выражения и как облачения своего. На деле оно и не бывает никогда одно, а всегда в союзе с внешним; только в ложных теориях отделяют их. Но опять же очевидно, что одно внешнее – ничто, цена его от присутствия в нем внутреннего, так что раз уж этого нет, то того хоть и не будь. Между тем мы падки на внешность и видимость, в которых выражается внутреннее и в которых оно принимает определенную форму, до того, что, исполнив внешнее, мы остаемся покойны, не думая о том, есть ли тут внутреннее или нет. А так как внутреннее труднее, чем внешнее, то очень просто застрять на последнем, не простираясь к первому. Как же быть? Надо править собой и иметь в виду внутреннее, всегда к нему напрягаться сквозь внешнее и, при внешнем, считать дело – делом только тогда, когда в нем внутреннее соединяется с внешним. Другого способа нет. Внимание к себе и бодрствование – это единственные рычаги для поднятия упитанного и падкого на земное нашего естества. Замечательно: у кого есть внутреннее, тот никогда не оставляет внешнего, хотя цены особенной ему не придает.

«Берегитесь закваски фарисейской, которая есть лицемерие» (Лк. 12:1). Отличительная черта лицемерия – делать все напоказ. Действовать на глазах других не есть еще лицемерие, потому что большая часть обязательных для нас дел и должны быть совершаемы для людей, следовательно, среди них и на виду у них. Хоть и лучше поступают те, которые ухищряются все делать тайно, но не всегда это возможно. Потому-то действующих на виду нельзя тотчас укорять в желании быть только замеченными или действовать напоказ. У них может быть искреннее желание делать добро, а то, что это видно другим, – необходимое следствие дел, совершаемых внешне. Лицемерие начинается с того момента, когда является намерение не добро делать, а только показать себя делающим добро. И это опять не всегда бывает преступно, потому что может быть минутным набегом помыслов, которые тотчас замечаются и прогоняются. Но когда имеется в виду установить за собою репутацию делающего добро, то тут уже лицемерие, которое глубоко входит в сердце. Когда же ко всему этому присоединится еще скрытая цель пользоваться и выгодами подобной репутации, тут уж лицемерие во всей своей силе. Смотри же всякий, чего требует Господь, когда заповедует беречься «от закваски фарисейской». Делай добро по желанию добра другим, по сознанию на то воли Божией, во славу Божию, а о том, как взглянут на то люди, не заботься – и избежишь лицемерия.

Лукавство пред собою самим — самое злое из всех лукавств.

Милость Божия безмерна, но мы мерны, и можем дойти до того, что перестанем каяться и сокрушаться от частых падений, а без этого не будет в нас сосуда для принятия милости.

Можно не лечиться в ожидании, что Бог излечит, но это очень днрзео. Можно не лечиться для упражнения в терпении, в преданности в волю Божию, но это очень высоко и при этом всякий будет виновен, уместно же только одно благодарное радование.

Кто не чувствует мужества <стерпеть болезнь>... то лучше прибегать к лекарям, все же помощи ожидая от Бога, ибо Он вразумляет лекарей.

...Бог создал докторов и лекарства. Пользование ими не значит выступление из порядков Божиих.

Если вы, надеясь на Бога и от Него ожидая помощи, а не от доктора и лекарств, обращаетесь к естественным средствам врачевания, то тут нет греха.

На лекарей не серчайте. Они не сами лечат. А вылечивают, когда Бог благословит.

Все от Бога; Он попускает поболеть, и Он же окружил нас способами врачевательными.

Докторов Бог дал, и к ним обращаться Божия есть воля.

Язык?! Нет зловреднее вещи под небом.

«Не судите, да не судимы будете» (Мф. 7:1). Что за болезнь – пересуды и осуждение! Все знают, что это грех, а между тем ничего нет обычнее в речах наших, как осуждение. Иной скажет: «Не поставь, Господи, в осуждение», а все-таки осуждение свое доведет до конца. Иной оправдывает себя тем, что надо же разумному человеку иметь свой взгляд на текущее, и в пересудах пытается быть хладнокровно рассуждающим; но и простое ухо не может не различать в речах его превозносящегося и- злорадствующего осуждения. Между тем приговор Господа за этот грех строг и решителен. Кто осуждает других, тому нет оправдания. Как же быть? Как миновать беды? Решительное средство против осуждения состоит вот в чем: считать самого себя осужденным. Кто почувствует себя таким, тому некогда будет судить других. Только и речей у него будет: «Господи, помилуй! Господи, прости мои согрешения!».

«При многословии не миновать греха» (Притч. 10:19). Внимательные к себе христиане называют все чувства окнами души: если их открыть, уйдет вся внутренняя теплота. Но самое широкое отверстие, просторная дверь, в обилии пропускающая эту теплоту, есть язык, которому дается воля говорить сколько и что хочет. Какой вред вниманию и внутреннему строю наносят все чувства в совокупности, такой же причиняет многословие, ибо оно касается предметов всех чувств и заставляет душу, не видя, видеть, не слыша, слышать, не осязая, осязать. Что внутри – мечтание, то вовне – многословие; но последнее пагубнее, ибо оно фактично и потому более впечатлительно. К тому же с ним в близкой связи самомнение, дерзость и самочиние – эти подобные буре разорители внутреннего строя, оставляющие за собой нечувствие и ослепление. Как после этого избежать греха многословиия?!

«Если бы вы знали, что значит: «милости хочу, а не жертвы», то не Осудили бы невиновных» (Мф. 12: 7). Итак, чтобы избавиться от греха Осуждения, надо возыметь милостивое сердце. Милостивое сердце не только не осудит кажущегося нарушения закона, но и очевидного для всех. Вместо суда оно воспримет сожаление и скорее будет готово плакать, нежели укорять. Действительно, грех осуждения есть плод немилостивого сердца, злорадного, находящего услаждение в унижении ближнего, в очернении его имени, в попрании его чести. Дело это – дело человекоубийственное и творится по духу того, кто есть человекоубийца искони. Там бывает много и клеветничества, которое из того же источника, ибо диавол потому и диавол, что клевещет и всюду распространяет клевету. Поспеши возбудить в себе жалость всякий раз, как придет злой позыв к осуждению. С жалостливым же сердцем обратись потом с молитвою к Господу, чтобы Он всех нас помиловал, не только того, кого хотелось осудить, но и нас и, может быть, больше нас, чем того,– и замрет злой позыв.

Ученики Господа срывают колосья, растирают их руками и едят в субботу. Дело очень маловажное и на вид, и по существу своему; между тем фарисеи не утерпели и укорили их. Что заставило их поднимать об этом речь? На вид – неразумная ревность, а в существе – дух пересудливости. Этот дух за все цепляется и все представляет в мрачном виде беззаконности и пагубности. Это немощь, в большей или меньшей степени почти общая у людей, не внимающих себе. Словом не всякий выскажет пересудливые мысли, но редкий от них удерживается. Кто-то приступает к сердцу и разжигает его на пересуды – оно и источает их. Но в то же время пересудчик сам готов на недобрые дела, лишь бы только никто не видал, и непременно состоит в недобром порядке в каком-либо отношении. Он как будто затем и судит, и осуждает, чтобы чувство правды, оскорбленное и подавленное в себе, вознаградить нападками на других, хотя бы и неправыми. Праволюбивый и стоящий в правде, зная, как трудно достается исправность в делах, а еще более в чувствах, никогда не станет судить; он скорее готов бывает покрыть снисхождением не только малое, но и великое преступление других. Господь не судит пересудчиков фарисеев, а снисходительно толкует им, что ученики сделали поступок, который всякий, рассудив как следует, может извинить. И всегда почти так бывает: рассуди о поступке ближнего и найдешь, что он совсем не имеет такого важного, ужасающего характера, как тебе показалось с первого раза.

«Но кто будет хулить Духа Святого, тому не будет прощения вовек» (Мк. 3:29). Долго ли попасть в этот страшный грех? Очень недолго, ибо вот какие есть грехи этого рода: «многое и чрезмерное упование на благодать Божию – отчаяние или ненадеяние на Божие благоутробие; противоречие явной и утвержденной истине и отвержение православной христианской веры. Иные к этому присоединяют зависть к духовным дарам, которые получает от Бога ближний; упорство в грехе и состарение в злобе; нерадение о покаянии до отшествия из этой жизни» (Православное исповедание, ч. 3, вопрос 38). Вот сколько путей! Зайди в какой-нибудь из них – и уже будет трудно вернуться, так и понесет тебя к поглощающей пропасти. Противление истине начинается малыми сомнениями, возбужденными словом или злым писанием. Оставь их без внимания и врачевания – они заведут к неверию и упорству в нем. До отчаяния тоже доходят незаметно: покаюсь, говорят, и грешат. Так несколько раз; потом, видя, что покаяние не приходит, говорят в себе: так тому и быть, не совладаешь с собой, и предаются греху в полную власть. Собирается бездна грехов; а при этом допускается и бездна противлений явным влечениям Божией благодати. Когда в этом виде придет человек к мысли исправиться – множество грехов подавляет его, а противление благодати отнимает смелость приступить к Господу, и решает: слишком велика вина моя, уже не простится мне. Вот и отчаяние! Берегись начатков неверия и любви ко греху – и не попадешь в эту бездну.

Надлежит иноку постоянно носить в мыслях то убеждение, что он мертв или что носит мертвеца в себе.

...Монашество есть прямой путь к чистоте сердечной.

В миру свои искушения, в монастыре — свои; и последние, верно, будут покруче.

Келья — могила. Из сей могилы мысленно постройте лестницу на небо... и ходите по ней, восхождение в сердце своем полагая...

Монастырь — общество борющихся с собою Царствия ради Небесного.

Можно без монастыря вести жизнь монашескую и без монашеской одежды.

Один Бог да душа – вот монах. Как дойти до этого? Как хочешь, а доходи; ибо как скоро не таков кто, то и не монах.

Монастыри-то закроют? Монашество не связано с монастырями, как душа с телом. Другим способом начнут монашествовать.

Не стали чтить монастыри от того, что монахов не стали чтить; а монахов не стали чтить ради того, что мы, монахи, стали никуда негожи.

Монашество есть жизнь, противоборственная страстям, страстеистребительная, сердцеочистительная.

Схима — не подтверждение обетов крещения, а на них новых наложение.

Цель трудов монаха — стяжание подвижнических добродетелей, и внешних и внутренних, и телесных и духовных.

Спаситель образцом веры и жизни ставит дитя (Мк. 9: 36). Простота веры рождает простоту жизни; из той и другой происходит образцовый нравственный строй. Впустите сюда умствование – оно произведет разлад внутри и под видом лучшего устроения дел расстроит всю жизнь. Умничанье всегда кричит: «То не так, другое не этак; дай-ка я все устрою по-новому, старое не годится, наскучило». Но никогда еще нигде ничего доброго оно не устроило, а только все расстраивает. Уму следует слушаться того, что заповедано Господом. Правда, он называется царем в голове, но этому царю не дано законодательной власти, а только исполнительная. Как только примется он законодательствовать, то нагородит неизвестно что, расстроит и нравственные, и религиозные, и житейские... порядки; все пойдет вверх дном. Великое несчастье для общества, когда в нем дают уму свободу парить, не удерживая его Божественной истиной! Это гнев Божий. О нем сказано: «О, если бы Ты... укрывал меня, пока пройдет гнев Твой» (Иов. 14: 13). В этом разгаре умственного своенравия лучше всего укрываться в простоту веры. Как во время бури лучше сидеть дома и не выходить в самонадеянности на борьбу с нею, так и во время бурного своеумия лучше не выходить на борьбу с ним и не хвататься за оружие умствования, чтобы противостоять ему. Простота веры сильнее умствований; облекись в нее, как в броню, и устоишь.

«Из сердца исходят злые помыслы» (Мф. 15:19). В сердце же откуда? Корень их в живущем в нас грехе, а разветвление их, размножение и определенный вид в каждом – от его собственного произволения. Как же быть? Сначала отсеки все, что от произволения. Это будет похоже на то, как если бы кто на дереве оборвал листья, отсек ветви и сучья, и ствол отрубил почти до корня. Затем не позволяй выходить новым отросткам – самый корень и засохнет, то есть не позволяй исходить из сердца злым мыслям, а исходящие – отражай и изгоняй, и живущий в нас грех, не получая подкрепления, ослабеет и совсем обессилеет. В этом существо заповеди: «Трезвитесь, бодрствуйте» (1 Пет. 5:8) – «препоясав чресла ума вашего» (1 Пет. 1:13). Внимайте себе. При внимании надо держать рассуждение. Из сердца исходит не одно худое, но и доброе; однако не все доброе, внушаемое сердцем, нужно исполнять. Что истинно нужно исполнять – это определит рассуждение. Рассуждение есть нож садовника – одни ветки отсекает, а другие прививает.

Неутомимые жены! Сна не давали очам и веждам дремания, пока не обрели Возлюбленного! А мужи будто упираются ногами идут на гроб, видят его пустым и остаются в недоумении, что бы это значило, потому что Самого не видели. Но значит ли это, что у них меньше было любви, чем у жен? Нет, тут была любовь рассуждающая, боящаяся ошибки, по причине высокой цены любви и предмета ее. Когда и они увидели и осязали, тогда каждый из них не языком, подобно Фоме, а сердцем исповедал: «Господь мой и Бог мой!» (Ин. 20:28), и уже ничто не могло разлучить их с Господом. Мироносицы и апостолы – образ двух сторон нашей жизни: чувства и рассуждения. Без чувства жизнь не жизнь, без рассуждения жизнь слепа – много истрачивается, а мало дает здравого плода. Надо сочетать то и другое. Чувство пусть идет вперед и побуждает действовать, рассуждение же пусть определяет время, место, способ, вообще бытовой строй того, к чему склоняется сердце. Внутри сердце идет вперед, а на практике – рассуждение. Когда же чувства станут обученными в рассуждении добра и зла, тогда, может быть, можно будет положиться и на одно сердце. Ибо как из живого дерева сами собою идут отростки, цветы и плоды, так и из сердца только тогда начинает возникать добро, разумно вливающееся в течение нашей жизни.

Замечательно, что Премудрость зовет к себе безумных: «кто неразумен, обратись сюда» (Притч. 9:4). Стало быть, умникам нет входа в дом Премудрости, или в святую Церковь. Всякую умность надо отложить у самого входа в этот дом. С другой стороны, если всякая мудрость и знание только в доме Премудрости, то вне этого дома, вне святой Церкви, только безумие, незнание и слепота. Дивное Божие учреждение! Входя в Церковь, оставь ум свой и станешь истинно умным; оставь свою самодеятельность и станешь истинным деятелем; откажись и всего себя и станешь настоящим владыкой над собою. Ах, если бы мир познал эту премудрость! Но это скрыто от него. Не понимая премудрости Божией, он взывает на нее и безумных разумников продолжает держать в ослеплении.

Господь прощает грехи расслабленному. Радоваться бы, но лукавый ум ученых книжников говорит: «Он богохульствует» (Мф. 9:3). Даже когда последовало чудо исцеления расслабленного в подтверждение той утешительной для нас истины, что «Сын Человеческий имеет власть на земле прощать грехи» (Мф. 9:6),– и тогда народ прославил Бога, а о книжниках ничего не сказано, верно, потому, что они и при этом сплетали какие-либо лукавые вопросы (Мф. 9:1–8). Ум без веры лукав; то и дело готовит лукавые подозрения и сплетает хулы на всю область веры. Чудесам то не верит, то требует осязательного чуда. Но когда оно бывает дано и обязывает к покорности вере, он не стыдится уклоняться, извращая или криво толкуя чудесные действия Божии. Так же относится он и к доказательствам истины Божией. Ему представляют и опытные, и умственные доказательства в достаточном числе и силе; он и их покрывает сомнением. Разбери все его предъявления и увидишь, что все в них – одно лукавство, хоть на его языке это кажется умностью; так что невольно приходишь к заключению, что умность и лукавство – одно и то же. В области веры апостол говорит: мы «мудры во Христе» (1 Кор. 4:10). Чей же ум вне области веры? Лукавого. Оттого и отличительной чертой его стало лукавство.

Ждите желаемого, но не предрешайте, что так и определит Господь, а предавайте это на волю Его с полною покорностию принять от Господа, что благоугодно Ему будет послать вам.

Телесная жизнь ограничивается одним настоящим, а жизнь надежды принадлежит душе. Но человеческое неразумие погрешает в употреблении той и другой, думая продлить телесную жизнь надеждами, а душевную жизнь тратя в наслаждениях настоящим. Поэтому-то душа, занимаясь видимым, по необходимости делается чуждой надежды существенной и действительной; опираясь на непрочное и не овладев им, она не получает того, на что надеялась.

Мы, христиане, не к безвестному течем. Потому, если не тяготят кого смертные грехи, несомненно веруем, что двери Царствия открыты ему. Если же к этому присоединить и кое-какое добро и кое-какие жертвы Господа ради, то тем более сомнение не должно оставаться о блаженстве участи отходящих.

Предайте себя в руки Божии... И Он не оставит вас...

Надежда на Господа Спасителя, не уничтожая страха смерти, уничтожает убийственную его болезненность, растворяя отрезвляющее его действие на душу, преданность в волю Божию.

Извольте... продолжать и более и более углубляться в самоосуждение. Только смотрите строго, первое — не словами только самоосудительно <а сердце самодовольно> и второе — при всем сознании своего непотребства не теряйте упования спасения в Господе Иисусе Христе. Это последнее значительнее первого.

Уповайте на Господа, Он блюдет тех, которые Ему себя посвящают.

Надежду и веру нельзя иметь крепкими без дел и трудов, по делу спасения. Извольте приложить сии деятельные труды, и вера с надеждою тотчас начнут оживать.

Поиск и своих средств, при надежде на Бога, не умаляет силы надежды: ибо это искание должно совершаться с надеждою.

Вся надежда, конечно, Господь. В Нем и успокойтесь, взывая: помилуй мя!

Надо не вешать рук и головы, и не подгибать колен, а бодро стоять. Не попал на дорогу- мужаться надо, попадешь. Имеем Спасителя Бога.

Чувство надежды на Бога — великое дело. Оно есть итог всех чувств наших к Богу, особенно глубокой веры в Промысл о нас Божий.

Слабость веры и скудость надежды помилования производятся врагом нашим.

Хорошо творите, что питаете надежду, и упование живо. Они — луч, освещающий путь жизни и веселящий среди неизбежных теснот жизни.