Феофан Затворник

Можно думать (и я так думаю), что душа и Ангел — духовны по естеству, но облечены тонким эфирным телом, а чтобы они по естеству были тело, так думать нельзя.

Естество души и Ангела не может быть вещественно. Но иное дело естество, иное — образ бытия. Кто не хочет принимать душу без оболочки, тот пусть допускает эту оболочку, но мимо естества души, которое должно быть духовно. Допустив оболочку — тонкую, эфирную, получит форму и останется доволен.

Обычно мы говорим: душа-душа. А по существу дела следовало бы говорить: душа-дух или дух-душа. Принимая слово душа как дух-душа, я никак не скажу, что она одного происхождения с душою животных, ибо дух от Бога, а принимая ее отдельно от духа, говорю так. Когда Бог творил человека, то образовал прежде тело из персти. Это тело что было? Глиняная тетерька или живое тело? — Оно было живое тело, — было животное в образе человека с душою животного. Потом Бог вдунул в него Дух Свой, — и из животного стал человек — Ангел в образе человека. Как тогда было, так и теперь происходят люди. Души отраждаются от родителей или влагаются путем естественного рождения, а дух вдыхается Богом, Который везде есть. И не понимаю, чем тут смущаться?! Да вы, когда говорите, что человек есть животное, мясо ли одно разумеете или всю животную жизнь? — Конечно, всю животную жизнь, и с душою животного. А прибавляя к этому "разумное" — что означаете? То, что хотя человек то же, с одной стороны, что животное с душою животного, но с другой — он несравненно выше животного, ибо имеет разум — что совершенно соответствует слову дух. Сказать "животное разумное" есть то же, что сказать "животное одуховленное".

Душа — существо духовное — не есть проявление другой какой силы, как радуга, а есть самостоятельная, особная личность, свободно-разумная, нормальное состояние которой есть жизнь в общении с Богом, почтившим ее в сотворении образом Своим.

Душа не от тела имеет бытие, а получает его вместе с телом, — и для того, чтобы жить с телом. А смерть придет разлучить их. И дивно, как душа будет жить без тела, привыкши с телом жить. Разлучение души с телом есть наказание, и оно должно быть чувствительно. Святые, по причине тесного общения с Господом, или мало, или совсем не ощущают этого неудобства.

Смиренная душа всегда светла. Омрачение души начинается, когда она станет много о себе думать, ибо это дело темных сил.

Бывает и здесь на земле проявление сочувствия душ, по которому душа душе, по поговорке, весть подает. Подобные этому взаимодействия можно допустить и у живых с умершими, или с отшедшими. В письмах о том, «Что есть духовная жизнь», указывается всемирная стихия — эфир. По ней действия душ одной на другую могут проходить, как электрический ток по телеграфной проволоке. Аппарат телеграфный тут есть сердце.

Что главное у человека, тело или душа? — Душа главное. Когда душа жива, и человек жив. А когда умирают, что умирает, душа или тело? Тело, а душа остается жива.

Человек в творении назначен быть в общении с Богом, чтобы жить в Нем и блаженствовать.

«Светильник тела есть око» (Лк. 11:34), а светильник души – ум. Как при неповрежденности ока телесного все вокруг нас во внешнем быту нашем видно для нас и мы знаем, как и куда идти и что делать, так при здравом уме видно бывает для нас все во внутреннем быту нашем, в нашем отношении к Богу и ближним и в том, как должно нам держать самих себя. Ум, высшая сторона души, совмещает чувство Божества, требования совести и чаяния лучшего, сравнительно со всем, чем мы обладаем и что знаем. Когда ум здравый – в душе царствует страх Божий, добросовестность и несвязанность ничем внешним. А когда он нездравый – Бог забыт, совесть хромает на обе ноги и душа вся погрязает в видимое и обладаемое. В последнем случае у человека – темная ночь: понятия спутаны, в делах нестройность, в сердце безотрадная тоска. Толкают его обстоятельства – и он влечется вслед за ними, как щепка по течению ручья. Не знает он, что сделано прежде, что он есть теперь и чем кончится путь его. Напротив, у кого ум здравый, тот, боясь Бога, ведет свои дела с осмотрительностью, слушает одного закона совести, дающего единообразный строй всей жизни его, и не погружается в чувственное, окрыляясь чаянием будущего всеблаженства. От этого он ясно видит все течение жизни со всеми ее взаимосвязями и для него все светло, как при ярком светильнике.

«Если око твое будет чисто, то все тело твое будет светло; если же око твое будет худо, то все тело твое будет темно» (Мф. 6: 22–23). Оком называется здесь ум, а телом — весь состав души. Таким образом, когда ум чист, тогда в душе светло; когда же ум лукав, тогда в душе темно. Что такое ум чистый и ум лукавый? Ум чистый — тот, который принимает все, как написано в Слове Божием, и несомненно убежден, что все так и есть, как написано: никакого хитроумия, никаких колебаний и раздумья нет в нем. Ум лукавый тот, который приступает к Слову Божию с лукавством, хитрым совопросничеством и разысканиями. Он не может прямо верить, но подводит Слово Божие под свои умствования. Он приступает к нему не как ученик, а как судья и критик, чтобы попытать — что-то оно говорит, и потом или поглумиться, или свысока сказать: «Да, это неплохо». У такого ума нет твердых положений, потому что Слову Божию, очевидно, он не верит, а свои умствования всегда неустойчивы: ныне так, завтра иначе. Оттого у него одни колебания, недоумения, вопросы без ответов; все вещи у него не на своем месте и ходит он впотьмах, ощупью. Чистый же ум все ясно видит, всякая вещь у него имеет свой определенный характер, Словом Божиим определенный, — потому всякой вещи у него — свое место. И он точно знает, как себя в отношении к чему держать: ходит, значит, по дорогам открытым, видным, с полной уверенностью, что они ведут к настоящей цели.

«Не вечно Духу Моему быть пренебрегаемым человеками, потому что они плоть» (Быт. 6:3). В человеке две противоположности, а сознание одно – личность человеческая. Характер этой личности определяется тем, на какую сторону она склоняется. Если она на стороне духа – будет человек духовный, если она на стороне плоти – будет человек плотским. Дух и в плотском не исчезает, но бывает порабощен и голоса не имеет. Он тут становится порабощенным и служит плоти, как Раб госпоже своей, изобретая всевозможные для нее услаждения. И в духовном плоть не исчезает, но подчиняется духу и ему работает, теряя свои естественные права: на пищу – через пост, на сон – через бдение, на покой – через непрерывный труд и утомление, на услаждение чувств – через уединение и молчание. Бог не пребывает там, где царит плоть, ибо орган общения его с человеком есть дух, который здесь не в своем чине. В первый раз чувствуется Божие приближение, когда дух начинает предъявлять свои права в движениях страха Божия и совести. Когда же и сознание со свободой станут на эту сторону, тогда Бог соединяется с человеком и начинает пребывать в нем. С той минуты пойдет одухотворение души и плоти, всего внутреннего и внешнего человека, пока Бог станет всем во всем в человеке том, и человек, одухотворившись, обожится. Какое дивное преимущество, и как мало о нем помнят, его ценят и ищут!

С какой любовью отнесся Господь к детям (Мк. 10: 13–16)! Да и кто не относится к ним с любовью? Чем дольше кто живет, тем больше любит детей. Видна в них свежесть жизни, чистота и непорочность нрава, которые нельзя не любить. Иным приходит мысль, когда они смотрят на невинность детства, что первородного греха нет, что всякий падает сам, когда приходит в возраст и встречается с противонравственными стремлениями, преодолеть которые, кажется ему, он не в силах. Падает-то всякий сам, а первородный грех все-таки есть. Апостол Павел видит в нас закон греха, противодействующий закону ума. Этот закон, как семя, сначала будто не виден, а потом раскрывается и увлекает. Так, рожденные от прокаженных до известного возраста не обнаруживают проказы, потом она раскрывается и начинает снедать их так же, как и родителей. Где была проказа до времени? Скрывалась внутри. Так и первородный грех до времени скрывается, а потом выходит наружу и делает свое. Окружающая среда много значит и для подавления этого греха, и для раскрытия его. Не будь кругом греховных стихий – нечем было бы питаться этому скрытому греху и он, может быть, сам собою бы иссох; но в том-то горе наше, что кругом всегда бывает много благоприятного для его питания. Много греха и в каждом человеке, и в обществе; но все это не определяет нас на грех неизбежно. Грех всегда – дело свободы: борись – и не падешь. Падает только тот, кто не хочет бороться. Отчего не хотим бороться? На хотенье и нехотенье нет устава: хочу, потому что хочу, и не хочу, потому что не хочу, самовластие – вот исходное начало; дальше его нельзя идти.

«Но чтобы вы знали, что Сын Человеческий имеет власть на земле прощать грехи, – говорит расслабленному: тебе говорю: встань, возьми постель твою и иди в дом твой» (Мк. 2:10–11). Отпущение грехов – чудо внутреннее, духовное: исцеление от расслабления – чудо внешнее, физическое. Этим событием оправдывается и утверждается излияние силы Божией и в порядке мира нравственного, и в течении явлений мира физического. Последнее ради первого, ибо в нем цель всего. Господь не насилует свободы, а вразумляет, пробуждает, поражает. Лучшее к тому средство – чудо внешнее. Быть ему положено тогда, когда было положено быть разумной твари, управляющейся свободой. Эта связь так существенна, что отвергающие сверхъестественное действие Божие на мир вместе с тем отвергают и свободу человека, сознавая, что последняя необходимо вызывает первое; и, наоборот, исповедующие истину воздействия Божия в мире поверх естественного течения явлений могут смело им говорить: «Мы чувствуем, что мы свободны». Сознание свободы так же сильно и неотразимо, как сознание бытия. Свобода же неотложно требует непосредственных промыслительных Божиих действий; следовательно, и их призвание так же твердо стоит, как сознание свободы.

О чем только не говорит нам Неделя о блудном сыне. Говорит и о нашем покое и довольстве в доме Отца Небесного, и о нашем безумном порыве из-под отчего наблюдения на необузданную свободу, и о богатстве наследия, присвоенного нам, несмотря на непокорность, и о безрассудной растрате его на всякие непотребства, и о крайнем вследствие того обеднении нашем. Но говорит затем и о том, как кто, опомнившись и придя в себя, замышляет и решается возвратиться к многомилостивому Отцу, как возвращается; как Отец любовно приемлет его и восстанавливает в первоначальном состоянии. И кто не найдет здесь полезного для себя урока? Пребываешь ли в доме отчем – не рвись из него на свободу. Ибо видишь, чем кончился подобный опыт?! Убежал ли и проматываешься – остановись поскорее. Промотал ли все и бедствуешь – решайся поскорее возвратиться и возвратись. Там ждет тебя всякая снисходительность, прежняя любовь и довольство. Последний шаг – самый нужный. Но распространяться насчет его нечего. Все сказано – коротко и ясно. Опомнись, решись возвратиться, встань и спеши к Отцу. Объятия Его раскрыты и готовы принять тебя.

«Если Сын освободит вас, то истинно свободны будете»
(Ин. 8:36) Сказал Господь: «Если Сын освободит вас, то истинно свободны будете» (Ин. 8:36). Вот где свобода! Ум связан узами неведения, заблуждений, суеверий, недоумений; он бьется, но выбиться из них не может. Прилепись к Господу – и Он просветит тьму твою и расторгнет все узы, в которых томится ум твой. Волю вяжут страсти и не дают ей простора действовать; бьется она, как связанный по рукам и по ногам, а выбиться не может. Но прилепись к Господу – и Он даст тебе Самсонову силу и расторгнет все вяжущие тебя узы неправды. Сердце наполняют постоянные тревоги и отдыха ему не дают, но прилепись к Господу – и Он успокоит тебя. И будешь, умиротворенный в себе и все вокруг светло видя, беспрепятственно и непреткновенно шествовать с Господом сквозь мрак и темноту этой жизни, к всеблаженной, полной отрады и простора Вечности.

«Нет ничего тайного, что не сделалось бы явным, ни сокровенного, что не сделалось бы известным и не обнаружилось бы» (Лк. 8:17). Стало быть, как бы мы ни прятались со своими худыми делами, им, независимо от нас, ведется запись, которая в свое время и будет предъявлена. Что же это за документ, на котором ведется эта запись? Совесть наша. Заставляем мы ее иногда молчать – она и молчит. Но хоть и молчит, а свое дело делает, ведет самую точную летопись делам нашим. Как же быть, если там записано много плохого? Надо изгладить написанное. Чем? Слезами покаяния. Эти слезы все смоют и никакого следа не останется от того плохого, что было записано. Если же не смоем, то на суде придется самим перечитать все написанное. А так как тогда правда будет властной в сознании, то сами же и суд себе произнесем, а Господь утвердит его. Тогда будет решение безапелляционное, потому что всякий сам себя осудит, до других же и дела никому не будет. И все это совершится в мгновение ока: взглянешь и увидишь, что ты такое; и от вездесущего Господа тотчас же услышишь подтверждение суда; а затем – всему конец.

Две у нас жизни, плотская и духовная. Дух наш как будто погребен во плоти. Когда, ожив благодатью Божией, начнет он извлекать себя из соединения с плотью и являться в духовной чистоте своей, тогда он воскресает или воскрешает себя часть за частью. Когда же он всего себя исторгнет из своей связности, тогда исходит, как из гроба, в обновленной жизни и, таким образом, дух становится сам по себе, жив и действен, а гроб плоти сам по себе, мертв и бездействен, хотя то и другое в одном и том же лице. И вот тайна того, что говорит апостол: «Где Дух Господень, там свобода» (2 Кор. 3:17). Это свобода от окружающего наш нетленный дух тления, или от страстей, растлевающих естество наше. Этот дух, вступивший в свободу чад Божиих, то же, что привлекательно расцвеченный мотылек, выпорхнувший из своего клубочка. Вот его радужные цвета: любовь, радость, мир, долготерпение, благость, милосердие, вера, кротость, воздержание (Гал. 5:22–23). Неужели подобная красота совершенства не сильна возбудить в нас соревнования?

«И сказал Каин Господу: наказание мое больше, нежели снести можно» (Быт. 4:13). Можно ли было так говорить пред лицом Бога, строгого, конечно, в правде, но и всегда готового миловать искренне кающегося? Зависть помрачила здравые понятия, обдуманное преступление ожесточило сердце – и вот Каин грубо отвечает Самому Богу: «Разве я сторож брату моему?» (Быт. 4:9). Бог хочет умягчить его каменное сердце молотом строгого суда Своего, а он не поддается и, замкнувшись в своем огрубении, предается той участи, какую приготовил себе завистью и убийством. То дивно, что после того он жил, как и все, имел детей, устраивал семейный быт и житейские отношения, печать же отвержения и отчаяния все лежала на нем. Стало быть, это дело внутреннее, которое совершается в совести, из сознания своих отношений к Богу, под действием тяготящих ее дел, страстей и греховных навыков. Да внемлют этому в особенности теперь! Но вместе да воскресят веру, что нет греха, побеждающего милосердие Божие, хотя на умягчение сердца, конечно, потребуются и время, и труд. Но ведь – или спасение, или погибель!

«Больше всего хранимого храни сердце твое, потому что из него источники жизни» (Притч. 4:23)
«Слушай, сын мой, и будь мудр, и направляй сердце твое на прямой путь» (Притч. 23:19). Из сердца непрестанно исходят помышления – иногда добрые, а больше злые. Злым совсем не нужно следовать. Но и добрые не всегда должно исполнять: бывает, что и добрые сами по себе помышления неуместны на деле по обстоятельствам. Вот почему и предписывается внимать себе, смотреть за всем исходящим из сердца – и злое отвергать, и доброе обсуждать, и исполнять только то, что окажется истинно добрым. Но лучше бы всего совсем заключить сердце, чтобы из него не выходило и в него не входило ничего без разрешения ума, чтобы ум во всем предшествовал, определяя движения сердца. Но таким бывает ум только тогда, когда он есть ум Христов. Стало быть, умно-сердечно сочетайся со Христом – и будет внутри тебя все исправно.

В изречениях Своих о Блаженствах Господь изображает райское сердце (Мф. 5:1-12). В состояние его входят: смирение, плач и сокрушение, кротость и безгневие, правдолюбие полное, милостивость совершенная, чистота сердца, миролюбие и миротворение, терпение бед, напраслин и гонений за веру и христианскую жизнь. Хочешь рая — будь таким. И здесь еще предвкусишь рай, в который готовым вступишь по смерти, как предсказанный наследник.

Господь спит во гробе телом, душою же Он сошел в ад и сущим там проповедал спасение. Все ветхозаветные святые были не в раю, хоть и пребывали в утешительной вере, что будут введены туда, как только придет на землю Обетованный, верою в Которого они жили. Его Пришествие и там предвозвестил Предтеча. Когда же снисшел Господь – все веровавшие прилепились к Нему и Им возведены в рай. Но и этот рай есть только преддверие настоящего рая, который откроется после всеобщего Воскресения и Суда. Хотя в нем и блаженствуют все новозаветные святые, но ожидают еще большего и совершеннейшего блаженства в Будущем Веке, при новом небе и новой земле, когда «будет Бог все во всем» (1 Кор. 15:28).

«Входите тесными вратами» (Мф. 7:13). Тесные врата – жизнь не по своей воле, не по своим желаниям, не в угоду себе; широкие врата – жизнь по всем движениям и стремлениям страстного сердца, без малейшего отказа себе в чем-либо. Таким образом, врата в Царствие – самоограничение. Стесняй себя во всем – и это будет то же, что напряжение или упор в дверь, чтобы отворить ее и протесниться сквозь нее. Как и чем себя стеснять? Заповедями Божьими, противоположными страстным движениям сердца. Когда начинаешь сердиться на кого, вспомни заповедь Господа: «не гневайтесь» и тем стесни сердце свое. Когда придут блудные движения, приведи на мысль запрещение даже и смотреть на женщину с вожделением и тем стесни свое похотение. Когда хочется осудить кого, вспомни слово Господа, что этим ты делаешь Судью Небесного неумолимым в отношении к тебе и тем стесни свою заносчивость. Так в отношении и ко всякому порочному движению. Собери против каждого из них изречения Божественного Писания и держи их в памяти. Как только выйдет из сердца какое-либо дурное желание, ты тотчас вяжи его направленным против него изречением или заранее обвяжи все свои желания и помышления Божественными словами и ходи в них – будешь будто в узах. Но в этих узах – свобода, или свободный путь в Царствие Божие. «Когда хозяин дома встанет и затворит двери, тогда вы, стоя вне, станете стучать в двери и говорить: Господи! Господи! отвори нам; но Он скажет вам в ответ: не знаю вас, откуда вы. Тогда станете говорить: мы ели и пили пред Тобою, и на улицах наших учил Ты. Но Он скажет: говорю вам: не знаю вас, откуда вы; отойдите от Меня все делатели неправды. Там будет плач и скрежет зубов, когда увидите Авраама, Исаака и Иакова и всех пророков в Царствии Божьем, а себя изгоняемыми вон» (Лк. 13: 25–28). Те, которые могут хвалиться только внешним общением с Ним, тем, что принадлежат к одному с Ним народу, часто находились вблизи Его и даже следовали за Ним, но и сердце оставались чуждыми Ему, будут исключены из Царствия Божия. Напротив, даже язычники из всех стран света будут участвовать в Царстве Божьем. Вообще будет иначе, чем воображают это люди. Те, которых считали последними, будут первыми, и те, которые считали себя первыми, в Царстве Божьем будут последними, или будут совершенно исключены из него.

Притча о десяти талантах изображает всю историю человечества до Второго Пришествия Христова. Господь говорит в ней о Себе, что Он идет через страдания, смерть и Воскресение к Отцу Небесному принять Царство над человечеством. которое все есть Его родовое достояние. Оставшиеся на земле делятся на две половины: на рабов, поработивших себя Господу через послушание вере, и на не желающих иметь Его Царем и работать Ему по неверию своему. Тем, которые приступают ко Господу с верой, с готовностью работать Ему, даются дары Святого Духа в Святых Таинствах: это «талант», и каждый верующий получает его на служение в кругу верующих. Когда все из рода человеческого, способные покоряться Богу, покорятся Ему, тогда Он снова придет, как принявший Царство. Первым делом Его будет рассудить рабов, кто что приобрел на данное благодатью, а потом последует Суд и над теми, которые не захотели иметь Его Царем, то есть или не веровали, или отпали от веры. Запечатлей эти истины в уме своем и не отводи от них внимания, ибо тогда будет решение, которому уже не жди , перемены. Избегай неверия, но и веруй не праздно, а приноси плоды веры. Найдя тебя верным в малом. Господь и над многим тебя поставит.

Нужна помощь – проси. Просил, говоришь,– не дана. Но как же другим дается? У Господа нет лицеприятия, чтобы одному дать, а другому не дать без всякой причины. Он всем готов дать, потому что щедр. Если иному не дает, причина не в Нем, а в просящем помощи. Между этими причинами могут быть и такие, которых мы и угадать не можем. Но есть причины понятные, видные всякому самому. Одну из таких – и не главнейшую ли? – святой Иоанн называет отсутствием дерзновения, а отсутствие дерзновения он объясняет осуждением сердца, или совести. «Возлюбленные! – говорит он,– если сердце наше не осуждает нас, то мы имеем дерзновение к Богу и, чего ни попросим, получим от Него, потому что соблюдаем заповеди Его и делаем благоугодное пред Ним» (1 Ин. 3:21–22). К этим словам нечего прибавить. Все ясно само собой. Какой господин станет помогать неверному слуге, транжире и развратнику?! А Господь будто поблажать будет нам, когда мы не хотим угождать Ему и заповеди Его творить, если, может быть, тут-то и за молитву беремся, когда приспела крайняя нужда?!

Вифсаидского слепого Господь не сразу исцелил, но сначала неполно, а потом полно, так что он стал видеть все ясно (Мк. 8:22–26). Для чего Господь так сделал, Ему Единому ведомо. Мы же возьмем отсюда следующую мысль: если считалось нужным исцелить телесное зрение постепенно, то тем более такая постепенность необходима в просветлении очей ума нашего. Так оно и было. В патриархальный период богооткровенное знание было несложно; в период подзаконный оно стало сложнее и подробнее; в наш, христианский период, оно еще подробнее и возвышеннее; но конец ли? На земле высшего не ожидай, а на том свете будет. Два святых апостола удостоверяют нас в этом – Иоанн и Павел (Ин. 2:32; 1 Кор. 13:12). Ныне видим все, как сквозь тусклое стекло, а тогда все увидим ясно. Но и там будут степени умственного просветления, ибо область ведения Божия беспредельна. На земле же Откровение Божие уже завершено; нечего и мечтать о высшем; все имеем, что нужно; усвой и живи тем. Христианское откровение впереди не обещает нового откровения; но только то, что Евангелие будет узнано во всем мире и что эта повсеместность и всеобщность ведения Евангелия есть предел бытию настоящего порядка вещей. Тогда вера ослабеет, любовь иссякнет, жизнь станет скорбью – и благость Божия положит конец миру.

Назаряне не поверили слову Господа оттого, что, живя среди них, Он во внешнем Своем положении не имел привлекающего блеска и представительности, вызывающей невольное уважение. Мы знаем, кто Он, говорили они; не может быть, чтобы в Нем было что-либо чрезвычайное (Мф. 13:54–58). Это, однако, не расположило Господа принять внушительную внешность. И Сам Он все время оставался крайне прост во внешнем, и апостолы так же держали себя, а потом и все истинные их последователи и подражатели были такими же. Отчего так? Оттого, что нельзя изобрести такого внешнего блеска, который бы вполне соответствовал свету жизни во Христе Иисусе. И признано: лучше держать внешность самой последней цены, чтобы она собою не загораживала внутреннего. Имеющий глаза, смотри прямо на внутреннее, не останавливая внимания своего на внешнем. Святой апостол Павел выразился так: «сокровище это мы носим в глиняных сосудах» (2 Кор. 4:7). Если бы посмотреть, какими были по наружности люди, перед которыми мы теперь благоговеем и которых призываем в молитвах, – глазам бы своим не поверили: так они были просты. Но и до сих пор тот, кто познает, что такое жизнь во Христе Иисусе, пренебрегает внешним и весь обращается внутрь. Оттого, само собою, первое падает, а последнее возвышается и растет. Даже у многих бывает так, что никто и не замечает этого внутреннего света, даже сам обладающий им. Зло человеческое око – ему и не показывают истинно хорошего, пока оно может повредить ему.

Но Царство Божие изнутри простирается и наружу. Когда все сказанное совершится внутри нас, тогда и все внешнее перестраивается по тому же духу и направлению. По тому же духу начинают действовать и язык, и глаз, и слух, и все другие чувства. Тем же духом направляется тогда всякое движение и всякое действие снаружи, наедине, в семействе, на службе, в обществе и во всех житейских отношениях – словом, тогда во всех проявлениях нашей внутренней жизни явным правителем бывает Бог, что и запечатлено для всех в слове Господа: «Так да светит свет ваш перед людьми, чтобы они видели ваши добрые дела и прославляли Отца вашего Небесного» (Мф. 5:16). В ком воцарился Бог внутри, того вы видите участвующим во всех делах, к каким обязывает его положение в обществе; но в них он только внешне, внутренне же весь в Боге, от Которого и исходят для него повеления на всякие дела и начинания, на число их, широту и образ совершения. В таких людях осуществляется именно то, что заповедует апостол: «имеющие жен должны быть, как не имеющие; и плачущие, как не плачущие; и радующиеся, как не радующиеся; и покупающие, как не приобретающие; и пользующиеся миром этим, как не пользующиеся» (1 Кор. 7:29–31). Так-то. Кто взыскал и обрел Царствие Божие, в том «будет Бог все во всем» (1 Кор. 15:28), и как на небе почивает Он на Херувимах и Серафимах, так почивает и в нем, на всех силах его духа, который и сам растворившись в Нем сознанием и свободой деятельности, всё – и внутреннее и внешнее – направляет к угождению Ему единому, возлюбив Его всем сердцем, всем помышлением и всею душою своею (Мф. 22:37).

Притчу о двух должниках Господь заключил такими словами: «Так и Отец Мой Небесный поступит с вами, если не простит каждый из вас от сердца своего брату своему согрешений его» (Мф. 18:35). Кажется, такая малость требуется: прости – и будешь прощен; а когда прощен, то и в милость принят; а когда в милость принят, то стал участником во всех сокровищах милости. Стало быть, тут и спасение, и рай, и вечное блаженство. И такое великое приобретение за такую малость! ... Да, малость, но для самолюбия нашего нет ничего тяжелее, чем прощать. Ненамеренную какую-нибудь неприятность, тайно причиненную нам, так, чтобы никто не видел, мы еще, пожалуй, простим, но чуть что почувствительней, да при людях, хоть не проси – нет прощения. Бывают обстоятельства, что хочешь – не хочешь, а высказать неудовольствия нельзя – и молчишь; но язык-то молчит, а сердце говорит и строит злые планы. Поднимется неприятность еще на одну линию – и удержу нет: ни стыд, ни страх, ни потери – ничто не удержит. Вскипевшая самость делает человека словно помешанным, и поддавшийся ей начинает городить глупости. Такому несчастью больше всего бывают подвержены не какие-нибудь люди, а чем кто цивилизованней, тем чувствительней к оскорблениям, тем меньше прощает. Снаружи отношения иногда все еще остаются гладкими, но внутри решительный разлад. А между тем Господь требует, чтобы прощали от всего сердца.

«Если не будете прощать людям согрешений их <против вас>, то и Отец ваш не простит вам согрешений ваших»,– сказал Господь (Мф. 6, 15). Кто не прощает другим? Праведник или тот, кто сознает себя праведным. Такому ничего не остается, как судить и произносить только приговоры и требовать казни виновным. Кто же чувствует себя грешным, тому до других ли? Не повернется у него язык осудить другого и потребовать от него удовлетворения, когда совесть его самого непрестанно обличает и непрестанно грозит праведным судом Божиим. Итак, не лучше ли грешить, чем праведничать? Нет, всячески ревнуй о праведности. Но, при всей твоей праведности, сознавай, что ты раб неключимый. И сознавай помыслом нераздвоенным, то есть не так, что впереди стоит мысль о своей неключимости, а позади прячется чувство праведности, но полным сознанием и чувством считай себя неключимым. Когда дойдешь до этого <а до этого надо доходить, ибо оно не вдруг приобретается>, тогда, как бы ни согрешил против тебя брат твой, взыскивать не станешь, потому что совесть будет твердить: «и не того еще стоишь, мало тебе этого»,– и простишь; а простив, сам удостоишься прощения. Так всю жизнь: прощение за прощение, а на Суде будет тебе за это всепрощение.

Желая знать, сколько раз должно прощать брату, святой Петр спросил, предрешая ответ: «До семи ли раз?» И сказав это, думал, что назначил самую большую меру. Как коротко терпение человеческое! Господь же, применяя Свое долготерпение к нашим немощам, определил: «Не говорю тебе: до семи, но до седмижды семидесяти» (Мф. 18:21–22). Это то же, что сказать: всегда прощай, и не думай не прощать. Всепрощение и будет отличительной чертой христианского духа, ибо всепрощение – источник и постоянная поддержка жизни в нас о Господе, от лица Божия. Всегдашнее прощение всем всего есть внешняя одежда христианской любви, которая, по апостолу «долготерпит, милосердствует... не раздражается... все покрывает» (1 Кор. 13:4–7). Оно же есть самое верное ручательство за прощение и на Последнем Суде, ибо если мы отпустим, отпустит и нам Отец наш Небесный (Мф. 6:14). Таким образом, если хочешь в рай – прощай всем, искренне, от души, чтобы и тени неприязненности не оставалось.

«Если вы будете прощать людям согрешения их, то простит и вам Отец ваш Небесный, а если не будете прощать людям согрешения их, то и Отец ваш не простит вам согрешений ваших» (Мф. 6:14–15). Какой простой и подручный способ спасения! Прощаются тебе согрешения при условии прощения прегрешений твоего ближнего против тебя. Сам, значит, ты в своих руках. Переломи себя и от немирных чувств к брату перейди к искренне мирным – и все тут. Прощеный день, какой это великий небесный день Божий! Когда бы все мы как должно пользовались им, то нынешний день из христианских обществ делал бы райские общества и земля сливалась бы с Небом.

«Придите ко Мне все труждающиеся и обремененные, и Я успокою вас (Мф. 11:28). О божественный, о любезный, о сладчайший Твой глас! Пойдемте же все за призывающим нас Господом! Но прежде надо почувствовать, что нам трудно и тяжело, то есть почувствовать, что у нас много грехов, и грехи эти тяжки. От этого чувства родится потребность искать себе облегчения. Тогда вера укажет нам единственное прибежище – в Господе Спасителе, и шаги наши сами собою направятся к Нему. Душа, возжелавшая избавиться от грехов, знает, что сказать Господу: возьми мое тяжкое, греховное бремя, а я возьму Твое благое иго (Мф. 11:28–30). И бывает так: Господь прощает грехи, а душа начинает ходить в Его заповедях. И заповеди – иго, и грехи – бремя. Но, сравнив то и другое, душа находит, что иго заповедей легко, как перо, а бремя грехов тяжело, как гора. Не убоимся же охотно принять Господне благое иго и Его легкое бремя! Только так, а не иначе мы можем обрести покой душам нашим.

Все страсти исходят из самоугодия, самости, самолюбия и на них держатся.

У кровоточивой, лишь только она прикоснулась с верой к Господу, и изошла к ней сила от Господа, «тотчас иссяк у ней источник крови» (Мк. 5:29). Кровотечение – образ страстных мыслей и замыслов, непрестанно источаемых сердцем, еще не очистившимся от всякого сочувствия греху,– это наша греховная болезнь. Ощущается она теми, которые покаялись и возревновали держать себя чистыми не внешне только, но и внутренне. Такие видят, что из сердца непрестанно исходят помышления злые, и страдают об этом, и ищут лечения себе. Но лечения этого нельзя найти ни в себе, ни в других,– оно от Господа. Именно когда душа коснется Господа, и от Господа изойдет сила в душу, другими словами, когда произойдет ощутительное общение с Господом, о котором свидетельствует особая теплота, внутреннее горение, когда это совершится,– тотчас душа ощущает, «что исцелена от болезни» (Мк. 5:29). Благо великое, но как его достигнуть? Кровоточивая протеснилась к Господу и получила исцеление; и нам надобно протесняться к Господу, идти неленостно сквозь тесноту внутренних и внешних подвигов. Идущему так все тесно, и Господа не видно; а потом вдруг тут и есть Господь. И радость! Царствие Божие не приходит приметным образом (Лк. 17:20).

Припал прокаженный к Господу, молясь: «Господи! если хочешь, можешь меня очистить». Господь «сказал: хочу, очистись. И тотчас проказа сошла с него» (Лк. 5: 12–13). Так и всякая нравственная проказа тотчас сходит, как только припадет кто к Господу с верой, покаянием и исповедью,– истинно сходит и теряет всякую силу над ним. Отчего же проказа иногда опять возвращается? Оттого же, отчего возвращаются и телесные болезни. Говорят выздоровевшему: того не ешь, этого не пей, туда не ходи. Не послушает – и раздражит опять болезнь. Так и в духовной жизни. Надо трезвиться, бодрствовать, молиться – болезнь греховная и не воротится. Не станешь внимать себе, все без разбору позволишь себе и видеть, и слышать, и говорить, и действовать – как тут не раздражиться греху и не взять силу снова? Господь велел прокаженному все исполнить по закону. Это вот что: по исповеди надо брать епитимию и верно ее исполнять; в ней сокрыта великая предохранительная сила. Но отчего иной говорит: одолела меня греховная привычка, не могу с собой сладить? Оттого, что или покаяние и исповедь были не полны, или после предосторожностей слабо держится, или блажь на себя напускает. Хочет без труда и самопринуждения все сделать, и враг над ним насмехается. Решись стоять до смерти и покажи это делом: увидишь, какая в этом сила. Правда, что во всякой непреодолимо являющейся страсти враг овладевает душой, но это не оправдание; ибо он тотчас отбежит, как только совершишь, с Божией помощью, поворот внутри.

...Если построже рассмотреть, то найдем, что и все наши тревоги и боли сердца — от страстей.

Усиливайте нежелание и неблаговоление к страстям... Это будет держать вас всегда готовой встретить врага как врага, что есть начало брани успешной.

Всякая страсть идол.

Непокой духа и страсти портят кровь — и существенно вредят здоровью.

Больше всего тиранят сердце страсти. Не будь страстей — встречались бы, конечно, неприятности, — но они никогда не мучили бы так сердце, как мучают страсти.

Страсть помрачает разум, и человек не видит и всего безобразия, и всей пагубности подобного поведения.

Того, кто дошел до покоя от страстей через борьбу не мысленную, а действительную, нечаянное нападение их не поколеблет.

Гневайтесь на страсть и не будете согрешать, потому что когда гневом прогнана страсть, всякий повод ко греху сим пресекается.

Страстные мысли, а за ними чувства и пожелания... большею частью порождаются под действием внешних впечатлений.

Страсти — сатанинское в нас семя. Им потворствовать — значит с сатаною дружить.

Держитесь одного: как замечено страстное, тотчас вооружаться против него гневом и неприязненным рассерчанием.

Однажды испытав дурное от чего-либо впечатление, не надо произвольно позволять себе встречаться опять с предметами, произведшими его.

...Сойди вниманием в сердце, стань там пред Господом и не допускай туда ничего греховного. В этом все дело внутренней брани.

Необходимо всегда принимать сторону духа, а требования эгоистического плотского человека отгонять, подавлять.