Иоанн Златоуст

Если бы мы любили Христа, как любить следует, то знали бы, насколько тягостнее геенны оскорблять Любимого; а так как не любим, то и не знаем великости этого наказания, — и это есть то, из-за чего я всего более рыдаю и плачу.

Семь лет показались Иакову только немногими днями, по чрезвычайной любви его к Рахили (Быт. 29:20): если кто уязвлен страстию любви, то не смотрит ни на какие трудности, а как бы много ни было опасностей, какого бы рода ни были несчастия, все легко переносит, имея в виду только одно — исполнить свое желание
Если этот праведник по любви к девице решился работать семь лет, переносить все трудности пастушеской жизни и не чувствовал ни трудов, ни продолжительности времени, то какое оправдание будем иметь мы, не оказывая и подобной любви к нашему Господу, Благодетелю, Промыслителю, Который все для нас?

Кто любит Бога, тот не будет презирать брата своего, не будет предпочитать богатства своему сообщнику, но будет делать ему всякое добро, воспоминая о Том, Кто сказал: «Так как вы сделали это одному из сих братьев Моих меньших, то сделали Мне» (Мф. 25:40).

Если у людей взаимная любовь ценится выше всякого удовольствия, то какое слово, какая мысль может изобразить блаженство души, которая любит Бога и Ему любезна?

Много людей, которые говорят, что они боятся Бога и любят Его, а делами показывают противное. Но Бог требует любви, являемой в делах (Ин. 14:15).

Удостоиться любить Христа искренно и как должно, это — Царство Небесное, это — вкушение блаженства, в этом — блага неисчислимые.

Если мы, пользуясь любовью сильных людей, для всех бываем страшны, то тем более, когда будем в любви у Бога.

И духовное действие может причинить великий вред, когда совершается не для Бога; напротив, и житейское дело может принести великую пользу тому, кто совершает его из любви к Богу.

Как любовь ко Христу, когда она сильна, изгоняет и истребляет все виды грехов, так точно она, когда слаба, позволяет произрастать им.

Кто любит Христа так, как должно любить, тот, конечно, старается уже и заповеди Его соблюдать, потому что если кто искренно расположен к кому, то старается все делать, чем может привлечь к себе любовь возлюбленного.

Если плотская любовь так порабощает душу, что отвлекает ее от всего и подчиняет влиянию одной возлюбленной, то чего не сделает любовь ко Христу и страх быть отлученным от Него?

Возлюбим Господа по мере сил своих, отдадим все из любви к Нему: и душу, и имущество, и славу, и все прочее с радостью, с готовностью, с усердием, не считая этого полезным для Него, но для нас самих. Таков, действительно, закон любви: любящие считают счастьем для себя, когда страдают за любимых.

Если у людей взаимная любовь ценится выше всякого удовольствия, то какое слово, какая мысль может изобразить блаженство души, которая любит Бога и Ему любезна?

Если и людской страх удерживает от постыдных дел, то тем более — любовь ко Христу.

Возлюбим Христа, сколько и должно любить: в этом великая награда, в этом Царство и радость, наслаждение, и слава, и честь, в этом свет, неисчислимое блаженство, которого не может ни слово выразить, ни ум постигнуть.

От чистой любви к Богу мы становимся святыми и имеем Бога хранителем величайшего нашего сокровища — души, так что не можем впасть в руки врага, а если и падем, то Бог не оставляет нас, а освобождает, связывая истинного грешника, корень греха — диавола, и дает нам руку, чтобы мы убежали от незаконно восставшего на нас.

Если мы любим Христа, как должно любить Его, то сами себя будем наказывать за грехи свои.

...Чтобы нам быть в состоянии легко выносить труды добродетели, покажем великую любовь к Богу и, к Нему устремив наши мысли, не будем никаким предметом настоящей жизни останавливаться на этом поприще, но, помышляя о непрерывном наслаждении будущими благами, станем благодушно переносить все скорби настоящей жизни.

Говорить, что мы любим, но не делать того, что свойственно любящим, — это смешно не только в отношении к Богу, но и к людям.

Кто прежде всего научится быть просвещенным в духе Истины, тот через это приобретет богатство, превосходящее всякое богатство, и величайшую славу.

...Кто не может презреть вещей земных, тот может ли когда-нибудь любомудрствовать о Небесном?

...Ничто столько не отличает любомудрия, как то, чтобы не иметь ничего излишнего и довольствоваться как можно меньшим.

...Когда эта добродетель, <любомудрие>, укоренится в сердцах слушателей, то и все прочие добродетели могут уже безопасно наставляться.

...Великое благо – любомудрие; оно и здесь уже вознаграждает нас. Так, кто презирает богатство, тот уже здесь получает пользу, потому что избавляется от излишних и бесполезных забот. Кто попирает славу, уже здесь получает награду, потому что не служит никому рабом, но бывает свободен истинною свободою; кто желает небесных <благ>, уже здесь получает воздаяния, потому что, вменяя в ничто все настоящее, легко побеждает всякую печаль.

...Ничто так не приятно Богу, как если кто считает себя в числе величайших грешников. Это есть начало всякого любомудрия: смиренный и сокрушенный никогда не будет ни тщеславиться, ни гневаться, ни завидовать ближнему, — словом, не будет питать в себе ни одной страсти.

Немаловажный вид любомудрия в том, чтобы веселиться о Боге. Кто веселится о Боге как должно, тот отвергает всякое житейское удовольствие.

Цель любомудрия в том и состоит, чтобы с мудростью соединять простоту.

При отсутствии любомудрия самое обильное риторство не принесет никакой пользы.

Ничто так не препятствует любомудрию, как жизнь в удовольствиях; напротив, скорбь способствует любомудрию.

Любомудрие души настолько труднее и тяжелее изучения наук, насколько деятельность труднее разглагольствования и насколько дела труднее слов.

Хотя дети, плывя в лодке, и пугаются, но кормчий сидит улыбаясь и спокойно, смотрит и забавляется их страхом: так и душа мудрая при благоразумии, как бы на корме и у руля, пребывает непоколебимой, тогда как все остальные мечутся или же, при перемене обстоятельств, некстати смеются.

Любомудрой душе свойственно не мстить за оскорбление себя, но сильно восставать против оскорбления Бога.

Не будем враждовать даже против тех, кто оскорбляет нас, хотя бы это были и облагодетельствованные нами. В этом-то и состоит самое высокое любомудрие.

...Око за око, зуб за зуб (Исх. 21: 24)... Бог позволил это не для того, чтобы мы в самом деле так поступали по отношению друг к другу, а чтобы из страха наказания и не осмеливались на обиды.

Тот, кто мстит за обиду, обращает нож против самого себя.

Если станешь мстить, то будет великий смех, великое презрение, так как это — дело малодушия; если же простишь, то великое удивление, так как это — дело великодушия.

Если ты хочешь и себе сделать добро и отомстить кому-либо, то отзывайся хорошо об оскорбившем тебя, тогда ты вместо себя сделаешь многих обвинителями его, и сам получишь великую награду; если же будешь отзываться плохо, то никто не поверит тебе, подозревая в тебе вражду.

Недостаточно не мстить, это было и в Ветхом Завете; но будем делать все для обидевших нас, как для искренних друзей, как бы для себя самих. Мы — подражатели, мы — ученики Того, Который по распятии употребляет все меры для спасения распявших и посылает к ним апостолов.

Злопамятные желают отомстить своим оскорбителям и делаются сами достойными смеха, потому что увлекаться гневом свойственно детскому уму, а преодолевать его возмужалому.

Если одно злопамятование достойно наказания, то какого мучения заслуживает мстительность?

Когда ты мстишь, тогда не другому мстишь, а себе самому.

Если ты хочешь восставать против обижающих тебя, то восстань прежде против самого себя, — в этом никто тебе не препятствует; а если ты восстанешь против другого, то будешь в большой обиде.

...На месте борьбы и среди подвигов не может наслаждаться покоем тот, кто хочет быть увенчанным.

Пусть мы вполне пользуемся внешним миром и услужливостью <ближних>, но если внутри нас, от возмущения помыслов, возникает шум и буря, то нет никакой пользы от внешнего спокойствия...

...Ничто так не малоспособно пользоваться покоем, как человеческая природа.

Праведник, и наслаждаясь покоем, остается светлым, как золото, погруженное в воду, и, подвергшись искушению, делается еще светлее, как золото, испытываемое огнем, а грешник, и вкушая покой, расплывается и гниет, как сено и глина, брошенные в воду, и подвергшись искушению, сгорает и гибнет, как сено и глина от огня.

Кто хочет достигнуть покоя, тот здесь пусть терпит скорби.

Кто живет в мирном расположении духа, тот всегда находится в пристани, свободный от земных волнений, не боится ни бури, ни кораблекрушения, но проводит настоящую жизнь вне всякого волнения, и, мало того, он еще приготовляет себе наслаждение бесконечными и неизреченными благами .

Ничто столько не служит к душевному спокойствию, как свобода от забот и попечений, особенно если, освободившись от этих забот и попечений, можно не иметь ни в чем недостатка, имея помощником Бога, Который заменяет Собою все.

Объятому желанием небесного не должно, не говорю — искать покоя телесного, но и наслаждаться им, когда он имеется.