Григорий Нисский

Познав, что Христос есть и «Свет истинный» (Ин. 1: 9), и недоступный лжи, учимся тому, что и наша жизнь должна быть озаряема лучами истинного Отца. Лучи же Солнца Правды, истекающие для освящения нашего, есть добродетели, которыми мы отвергаем дела тьмы, чтобы «как днем... вести себя благочинно» (Рим. 13: 13), и отвергаем потаенные дела, и все совершаем во свете, и сами становимся светом, чтобы других просвещать...

Познав, что Христос есть «освящение» (1 Кор. 1:30), мы должны исповедать силу освящения не словами, но жизнью, свободной от всякого скверного и нечистого дела и мысли.

Нужно, чтобы жизнь твоя была псалмом, который не помышлениями провозглашается, но из высшего и небесного производит чистый и внятный звук.

Христос именуется также камнем (1 Кор. 10:4); это имя требует от нас твердости и неуклонности в добродетельной жизни, чтобы мы твердо переносили страдания и являли дух крепкий и недоступный всякому нападению греха. Через это и подобное и мы станем камнем, подражая, сколько возможно, в изменчивом естестве, неизменяемости и непрелагаемости Владыки.

Христос есть «Искупление» (1 Кор. 1:30), Он предал Себя для нашего искупления, даровал нам бессмертие, как некую цену за каждую душу. Он сделал собственным достоянием всех искупленных Им от смерти через жизнь. И если мы стали рабами Искупившего, то, конечно, должны обращать взоры к Нему, чтобы жить не для себя самих, но для Стяжавшего нас ценою жизни, ибо мы Его достояние. Итак, законом для нашей жизни да будет воля Господа. Ибо как при владычестве над нами смерти действовал в нашей жизни закон греха, так, когда мы стали достоянием Жизни, необходимо согласоваться с законом Обладающего нами, чтобы, отпав от подчинения своей воли Жизни, опять через грех не попасть под власть мучителя наших душ – смерти.

Христианин отличительным своим признаком имеет веру в Отца и Сына и Святого Духа, она есть облик по таинству истины образовавшегося.

Если определение говорит, что христианство — подражание Богу, то не принявший еще слова таинства, какою увидит у нас жизнь проводимую, как он уверен, по подражанию Богу, таковым будет почитать и наше Божество. Так что если он увидит примеры всего благого, то уверует, что Божество, нами чтимое, благо. Если же кто будет предан страстям и зверообразен, и в своих нравах сообразно различным страстям будет отображать виды различных зверей и затем станет именовать себя христианином, тот, поскольку его имя обещает и возвещает подражание Богу, своею жизнью подает неверным повод порицать Божество, в которое мы веруем. Поэтому и Писание возвещает таковым страшнейшую грозу, говоря: «горе тем, ради кого имя Мое оскорбляется в народах» (Ис. 52:5).

Тем, которые именуют себя именем Христовым, прежде необходимо быть тем, чего требует имя, а за тем уже усваивать себе это название.

Слово Божие повелевает исполняющему заповеди Божии делать все, имея в виду Его одного и Ему единому угождать, не гоняясь за славой у людей, избегая похвал и тщеславия; всего себя являть жизнью и делами, чтобы видящие их прославляли Отца нашего Небесного.

Мы, руководимые Священным Писанием, говорим, что Христос есть всегда, и умом представляется совечным Отцу.
Ибо как Единородный Бог есть всегда Бог, а не делается таковым через причастие Божеству, или через какое-либо восхождение из низшего состояния до Божественности. так и сила, и мудрость, и всякое прилично Богу именуемое совершенство совечно Его Божеству, так что не прибавилось к славе Его естества ничего, чего бы не было в Нем от начала. Имя же: Христос, мы особенно почитаем приличным прилагать Единородному от вечности, будучи приводимы к такому мнению самым значением этого Имени: ибо исповедание этого Имени заключает учение о Святой Троице, потому что в этом наименовании богоприлично обозначается каждое из исповедуемых нами Лиц. А чтобы не показалось, что мы говорим что-нибудь от себя, присоединим пророческие слова: «Престол Твой, Боже, вовек; жезл правоты — жезл царства Твоего. Ты возлюбил правду и возненавидел беззаконие, поэтому помазал Тебя, Боже, Бог Твой елеем радости более соучастников Твоих» (Пс. 44:7-8). В этих словах Писания престол указывает власть Его над всем; жезл правости означает нелицеприятие Его суда; елей же радости изображает силу Святого Духа, Которым помазуется Бог от Бога, — т. е. Единородный от Отца, поскольку возлюбил правду и возненавидел беззаконие.

Спаситель наш Иисус Христос есть Сын Божий, и называется так по естеству, а не именуется только Сыном, в не собственном смысле этого слова, как мы, будучи тварию; что Он не имеет начала, но вечен; почему по самой Ипостаси Своей Он и в бесконечные веки будет царствовать с Отцом.

Господь соделавшись выкупом нашей смерти, собственным Воскресением разрешил узы смерти и Своим Вознесением проложил путь всякой плоти, и, будучи сопрестольным и равночестным Своему Отцу, в день суда по достоинству жизни произнесет приговор над судимым.

Сила же и красота Сына — Отец. Сей-то Сын расслабленное грехом естество человеческое снова сделал твердым, чтобы оно не уклонялось более в порок и не допускало до себя греховной бури.

Поскольку главное наше несчастье состояло в том, что человеческое естество отчуждилось от благого Отца и лишилось Божеского взора и заботы, то Пасущий всю разумную тварь, оставив высшее незаблуждающее и надмирное стадо, по человеколюбию приходит к заблудшей овце, т. с. нашему естеству, ибо человеческое естество есть ничтожнейшая и малейшая часть, если сравнить с совокупностью всего, — одна овца по загадке притчи, отдалившаяся через зло от разумной сотни (Лк. 15:4—7). Итак, поскольку отчужденной от Бога нашей жизни самой собою невозможно было возвратиться в Небесное место, то поэтому, как говорит Апостол, «Не знавший греха за наши грехи жертвой становится» (2 Кор. 5:21) и «освобождает нас от проклятия, усвоив наше проклятие» (Гал. 3:13); а воспринял на Себя нашу вражду с Богом, произошедшую через грех, и убив ее в Себе (Еф. 2:16), по слову Апостола и сделавшись тем, что и мы, Собою опять соединил с Богом человеческий род. Ибо того «нового человека, созданного по Богу» (Еф. 4:24), в котором «обитало исполнение Божества телесно» (Кол. 2:9) через чистоту в Нем нашего естества, сделав родственным и близким Отцу, Он вместе с тем привлек к той же благодати и все причастное Своему Телу, и сродное с ним естество. И это-то через жену благовествуется не только тем ученикам, но и всем даже до сих пор научаемым этим словом Писания, — именно, что человек уже не в числе отверженных и низверженных из Царствия Божия.

...Мы исповедуем, что Божество находилось в Страждущем, но что бесстрастное естество не подвергалось страданиям. Чтобы яснее представить сказанное, мы разумеем это так, что человеческое естество состоит из соединения разумной души и тела; сочетание же того и другого происходит от некоторого вещественного начала, предшествующего образованию человека. Оное вещество делается человеком тогда, когда оживотворяется Божескою силою, так что если допустить, по предположению, что созидательная сила Божия не привходит к образованию состава <человеческого>, то вещество остается совершенно без действия и движения, не возбуждаясь к жизни творческою силою. И как у нас в веществе усматривается некоторая животворная сила, которою образуется состоящий из души и тела человек, так и при рождении от Девы сила Вышнего, посредством Животворящего Духа вселившись невещественно в Пречистое тело и чистоту Девы соделав веществом плоти, взятое от Девического тела, восприяла для Созидаемого; и таким образом создан был новый по истине человек, который первый и одни показал на себе такой способ явления в бытие, который был создан Божественно, а не человечески; потому что Божеская сила одинаково проникала весь состав Его естества, так что ни то, ни другое не было лишено Божества, но в обоих, т. е. в теле и душе, Оно, как и должно, пребывало приличным и соответствующим природе каждого образом. И как во время рождения <сего> человека, Божество, прежде всех веков существующее и вовек пребывающее, не имело нужды в рождении, но при образовании человека вдруг став едино с Ним, является вместе с ним и при рождении: так Оно как вечно живущее не имеет нужды и в воскрешении, но в том, кто Божескою силою возводится к жизни, восстает, не Само будучи воскрешаемо <ибо Оно и не падало>, но в Себе воскрешая падшего. Итак, если Божество не имеет нужды ни в рождении, ни в воскресении, то очевидно, что и страдание Христа совершалось не так, как будто бы страдало Само Божество, но так, что Оно находилось в Страждущем и по единению с Ним усвояло Себе Его страдания. Ибо естество Божеское, как сказано, соответственно соединившись как с талом, так и с душою, и содалавшись одно с каждым из них, поелику нераскаянна, как говорит Писание, дарования Божии (Рим. 11:29), ни от которого из них не отдаляется, но всегда пребывает в неразрывной связи с ними, потому что ничто не может отделить <человека> от соединения с Богом, кроме греха; а чья жизнь безгрешна, у того единение с Богом совершенно неразрывно.

Рекший Своему Отцу: Отче, в руки Твои предаю дух Мой (Лк. 23:46), имеющий власть <как говорит> опять приять её (Ин. 10:18), презрев стыд между людьми <поскольку был Господом Славы>, как бы сокрыв искру жизни в естестве тела в домостроительстве смерти, опять возжег и воспламенил се силою собственного Божества, возгрев умерщвленное и таким образом влив в беспредельность Божественной силы той малый начаток нашего естества. Чем Сам был, тем соделал и его, — зрак раба — Господом, человека от Марии — Христом, распятого от немощи — Жизнию и Силою; и все, что благочестиво созерцается в Боге Слове, то сделал и в том, кто был воспринят Словом, так что не в раздельности представляется нам все это в каждом особенно, но тленное естество через срастворение с Божественным, претворившись в преобладающее, сделалось причастным силы Божества, подобно тому, можно сказать, как капля уксуса, смешанная с морем, от смешения делается морем, причем естественное качество этой жидкости уже не сохраняется в беспредельности преобладающего вещества.

Мы и человеку не приписываем своего спасения и не допускаем того, что нетленное и Божественное естество причастно страданию и тлению, но поскольку должно вполне веровать Божественному слову, которое возвещает, что в начале Бог был Слово и что потом Слово, соделавшись плотию, стало видимым на земле и обращалось с людьми (Ин. 1: 1, 14), то мы принимаем верою соответственные Божию Слову понятия. Итак, когда мы слышим, что Он есть Свет, и Сила, и Правда, и Жизнь, и Истина и что все через Него было, то все сие и сему подобное мы считаем верным, относя к Богу Слову, а когда слышим о скорби, и о сне, и о нищете, и смущении, и узах, и гвоздях, и копье, и крови, и ранах, и гробе, и камне, и ином тому подобном, то хотя бы это противно было прежде указанному, тем не менее принимаем за достоверное и истинное, относя к плоти, которую верою приняли мы вместе со Словом. Как свойств тела нельзя умопредставлять в Слове, Которое было в начале, так, обратно, и свойственного Божеству нельзя разуметь в естестве плоти. Поскольку в Евангельском учении о Господе соединено высокое и Богу приличествующее с уничиженным, то мы то или другое понятие соответственно прилагаем к тому или другому из мыслимых в таинстве, — человеческое к человеческому, а высокое к Божеству, и говорим, что поскольку Сын есть Бог, Он совершенно бесстрастен и нетленен, а если в Евангелии приписывается Ему какое-либо страдание, то Он действовал так по человеческому естеству, конечно, допускающему таковую немощь. Поистине Божество совершает спасение при посредстве тела Им воспринятого, страдание принадлежит плоти, а действование – Богу.

Обручил Господь Себе нас в Деву, это естество человеческое, соблудившее с идолами, таинственным возрождением претворил в девственное нерастление.

Удары, наносимые Ему, относятся к рабу, в котором Господь, а почести к Господу, при Котором раб; но через соединение и сродство то и другое делается общим, так что Владыка приемлет на Себя рабские раны и раб прославляется Владычнею честью.

Когда апостол Павел проповедует превосходящее и превышающее всякий ум, употребляет высшие наименования, называя Христа над всеми Богом (Еф. 4:6), Великим Богом (Тит. 2:13), Божиею Силою и Премудростию (1 Кор. 1:24) и этому подобными. А когда описывает словом все необходимо, ради нашей немощи, воспринятое испытание страданий, то для соединяющего в Себе оба естества берет наименование от нашего естества, называя Его человеком, но не сообщая сего наименования остальному естеству, т. е. Божескому, дабы сохранилось о том и другом благочестивое разумение, когда человеческое прославляется по причине восприятия, а Божеское не умаляется по причине снисхождения, но, предавая человеческую часть страданиям, Божескою силою совершает воскресение того, что пострадало. Таким образом, испытание смерти относится к Тому, Кто приобщился способного к страданию естества по причине единения с собою человека, причем и высокие, и Божеские наименования переходят на человека, так что видимый на Кресте именуется Господом славы по причине соединения естества Его с низшим и перехождения вместе с тем и благодати наименования от Божеского естества на человеческое. Потому разнообразно и различно представляет Его Писание, то сшедшим с небес, то рожденным от Жены, Богом Предвечным, и человеком в последние дни, так что и бесстрастным исповедуется Единородный Бог, и страждущим Христос, и этими противоречиями не говорится неправды, так как с каждым именем соединяется приличное ему понятие.

Господом сделался Тот, Который был в начале Словом и Богом. Ибо, будучи чем был, и Богом, и Словом, и Жизнью, и Светом, Благодатию и Истиною, и Господом, и Христом, и всяким высоким и Божественным именем, стал и в воспринятом человеке, который ничем таким не был, всем тем, чем было Слово, а с тем вместе и Христом и Господом... не потому, чтобы Божество приобретало что в приращение себе, но потому, что в Божеском естестве усматривается всякое высокое достоинство. Таким образом соделывается Господом и Христом, не Божеством восходя к приращению благодати, ибо природа Божества признается не имеющею недостатка ни в каком совершенстве, но человеческое вводя в общение Божества, что и означается наименованием Христа и Господа.

Не два Христа и не два Господа, но один Христос и один Господь, и Божеское естество, соединившись с человеческим, сохранило неслиянными свойства того и другого по причине единения естеств, приписываются и общие действования, так как и Божеское принимает на Себя немощи раба, и человеческое спрославляется честью Владычнею, и, силою срастворения, Божеское естество претворяет в себя человеческое...

...Надлежит и нам не скорбеть о кратковременном замедлении уповаемого, но прилагать старание о том, чтобы не соделаться недостойными уповаемых благ.

Путь же, возводящий человеческое естество на небо, не иное что, как отступление и бегство от земных зол; а средством к избежанию зол не иное что, думаю, служит, как уподобление Богу; и уподобиться Богу — значит сделаться праведным, святым, благим и всем этому подобным.
Если кто, сколько возможно, ясно запечатлеет в себе черты этих совершенств, то как бы по естественному порядку, без труда из земной жизни переселится в страну небесную; потому что не местное какое расстояние у Божества с человечеством, так что была бы нам потребность в каком-нибудь орудии или примышлении, чтобы эту тяжелую, обременительную и земную плоть ввести в образ жизни не телесной и духовной. Но, по разумном отлучении добродетели от порока, от одного человеческого произволения зависит быть человеку там, куда преклонен пожеланием.

У кого недостает целомудрия, тот развратен; а кто им избыточествует, тот сожжен совестию, как определяет Апостол (1 Тим. 4:2). Один неудержимо утопает в удовольствиях, другой и браком гнушается наравне с прелюбодейством; поведение же, усматриваемое посредине между сими, есть целомудрие...

...Кто камнем целомудрия мечет в невоздержный помысел, в удовольствиях собирающий дрова в пищу огню, тот и помысел побеждает этим метанием, и оружие всегда носит в руке.

Если же нужно поискать самое полное определение целомудрия, то, быть может, в точном смысле, целомудрием должно назвать благоустроенный порядок всех душевных движений, соединенный с мудростью и благоразумием. При таком настроении души не будет нужды в каком-либо труде и деятельности для достижения высочайших и небесных благ; при этом душа весьма легко достигнет того, что без того представляется недостижимым; самым удалением от противного она естественно достигает искомого блага, ибо кто не во тьме, тот, конечно, по необходимости находится во свете; и кто не умер, тот жив. Итак, кто не обратит свою душу к суете, тот непременно будет на пути истины: потому что предусмотрительность и благоразумие в рассуждении того, чтобы не совратиться с истинного пути, служит вернейшим руководством к прямому пути. Как слуги, освободившиеся от рабства, когда, перестав служить господам, делаются сами себе господами, обращают все внимание на самих себя, так, я думаю, и душа, освободившись от служения телу, обращается к познанию свойственной и естественной ей деятельности. Свобода же, как мы знаем и от Апостола, состоит в том, чтобы «не подвергаться игу рабства» (Гал. 5:1) и, подобно беглому рабу или злодею, не быть окованным узами брака. Но я опять обращаю слово к самому началу — к тому, что совершенство свободы состоит не в одном только удалении от брака, да не сочтет кто-нибудь обязанность девства столь малою и незначительною, чтобы поставлять исполнение такого дела в небольшом хранении чистоты плоти; но поскольку «всяк делающий грех, раб есть греха» (Ин. 8:34), то во всяком деле или занятии уклонение к злу подвергает человека рабству и кладет печать, причиняя ему ударами греха рубцы и клейма. Таким образом, кто предположил себе великую цель — девственную жизнь, тот во всем должен быть равен себе и проявлять чистоту во всей жизни. Если же нужно подтвердить эти слова и чем-либо из Божественных Писаний, то достаточно подтверждает эту истину сама Истина, которая в Евангелии (Мф. 13:47-49) притчами и иносказательно учит нас тому же. Рыболовное искусство отделяет полезных и съедобных рыб от негодных и вредных, чтобы какая-нибудь из этих последних, попав в сосуд, употребление и полезных не сделала вредным; и дело истинного целомудрия также состоит в том, чтобы из всех занятий избирая одно чистое и полезное, неприличного избегать во всем, как бесполезного, и предоставлять его обыкновенной и мирской жизни, которая иносказательно в притче названа морем.

Кто гонится за человеческими почестями вместо небесных, тот есть неверный.

...Что из здешнего стоит названия блага? Честь ли, которой многие домогаются? Разве придает она что-нибудь большее почетным лицам? Смертный остается смертным, воздают ли ему почесть, или нет... Кто видит все это и потому презирает все, что считается почетным у людей, и к одной только Божественной жизни имеет любовь, тот, зная, что «всякая плоть- трава, и вся красота ее - как цвет полевой» (Ис. 40:6), сочтет ли когда-нибудь достойным заботы сено, ныне сущее (Мф. 6:30), и которого завтра не будет?

А как сделаться чистым — способы к этому можно тебе дознать из всякого почти Евангельского учения. Ибо, переходя к последующим заповедям, найдешь ясное учение об очищении сердца. Господь, разделил порок на два вида: на видимый в делах и на составляющийся в мыслях; первый вид, т. е. неправду, обнаруживаемую в делах, наказывал по ветхому закону, ныне же обратил внимание закона на другой вид греха, не дело худое наказывал, но промышляя, чтобы не полагалось ему и начала. Ибо изъять порок из самого произвола гораздо важнее, нежели сделать жизнь чуждою лукавых дел. Поскольку порок многочастен и многообразен, то Господь в заповедях Своих каждому из запрещенных дел противопоставил особое врачевство.

...Чистая душа служит для <Бога> и невестою, и стрелою, и, как стрелу, направляет Он ее к доброй цели, как невесту, восприемлет в общение неистленной вечности...

Душе, достигшей чистоты, должно не иметь в себе ничего, кроме Бога, и ни на что иное не обращать внимания; но только быть чистою от всякого вещественного дела и понятия, чтобы, всей и всецело претворившись в мысленное и невещественное, сделать себя самым явственным изображением красоты первообраза.

Душа не иначе может соединиться с нетленным Богом, как сделавшись и сама сколько возможно чистою через целомудрие, чтобы подобным воспринять подобное, став как бы зеркалом для чистоты Божией, так чтобы через участие в первообразной красоте к через отражение ее и самой получить ее вид.

Поскольку из Божественной проповеди для всякого явно, что настанет время изменения, то нужно не о времени любопытствовать и не изыскивать каких-либо умозаключений, которыми иной ослабит в душе надежду Воскресения, но, подкрепясь верою в ожидаемое, добрым житием закупать будущую благодать.

Тому, чей разум развлекается многим, невозможно преуспеть в познании Бога и в любви к Нему.

Когда время искать Господа? Отвечу кратко: целая жизнь. Ибо об этом одном нужно прежде всего заботиться при всякой другой заботе. Не в какие-нибудь установленные дни и не в определенное на это время хорошо искать Господа. Напротив, совсем никогда нельзя прекращать искать Его – вот истинная благовременность.