Григорий Нисский

Сколько добродетелей, столько же надлежит представлять себе и источников очистительных вод, от которых очи непрестанно делают самих себя чище: например, целомудрие есть источник очистительной воды, другой такой же источник — смиренномудрие, истина, правда, мужество, желание добра, отчуждение от зла. Эти и  подобные этим воды, хотя из одного источника, но собираются различными потоками в одно исполнение, и ими производится очищение очей от всякой страстной нечистоты.

Если же кто за ничто считает приводить все в жизни во взаимную стройность, тот пусть научится сему правилу, посмотрев на то, что бывает в его доме. Мне кажется, что хозяин дома не допустит видеть в своем жилище чего-либо неприличного или безобразного: или кровать неубранную, или стол, покрытый грязью, или того, чтобы дорогие сосуды были брошены в какое-либо нечистое место, а назначенные для низкого употребления лежали на виду входящих в дом, но, расположив все благообразно и в должном порядке и назначив каждой вещи приличное место, он смело принимает гостей, нисколько не боясь стыда, если сделается известным, как ведутся дела у него по дому. Так, я думаю, должен распоряжаться хозяин и распорядитель нашего дома, — я разумею ум: все, что есть в нас, он должен расположить стройно, каждую из сил души, которые Зиждитель дал нам вместо утвари и сосудов, должен употреблять сообразно с ее природой и во благо. Если никто не обвинит нас в говорливости и многословии, то мы объясним и все порознь, дабы пользуясь <как примером> тем, что у нас есть, каждый мог устроить жизнь свою на пользу. Итак, мы говорим, что желательную силу должно утвердить в чистоте души, отделив как некий дар и начаток своих благ Богу, и посвятив оную однажды, блюсти неприкосновенной, чистой и неоскверненной... Раздражение же и гнев, и ненависть употреблять как некоторых привратных псов, чтобы они бодрствовали для противодействия одному только греху и направляли свое естественное свойство против того вора и разбойника, который тайно проникает на пагубу божественного сокровища и входит для того, чтобы украсть, умертвить и погубить. Мужество и смелость должно держать в руках, как бы какой щит, чтобы не упасть духом, когда находит уныние и устремляются <на нас> нечестивые; надежду и терпение — как жезл, чтобы опираться, когда приводят нас в изнеможение искушения. К печали благовременно  прибегать в случае раскаяния во грехах, так как она ни на что другое не полезна, как только на это одно употребление. Справедливость да будет верным правилом при определении того, что непогрешительно во всяком слове и деле, как должно располагать силами душевными и как воздавать каждому свое по достоинству. А желание большего, которое в душе каждого велико и безгранично, если кто применит к желанию Божественного, тот будет блажен в своем искании большего, усиленно стремясь к приобретению того, к чему стремиться похвально. Мудрость же и благоразумие пусть имеет советниками касательно того, что ему полезно, и сообщниками в своей жизни, чтобы никогда не впасть в обман от неопытности, или неразумия. Если же кто вышеупомянутые силы <душевные> употребляет несоответственно их природе, но обращает не к тому, к чему следует: желание обращает на предметы постыдные, ненависть направляет против единоплеменников, любит неправду, восстает на родителей, дерзает на гнусные поступки, надеется на суетное, отдалив от сожительства с собою мудрость и благоразумие, дружится с жадностью и нецеломудрием, и так же во всем прочем поступает, — тот до такой степени глуп и смешон, что даже и выразить нельзя его глупости, сколько она того заслуживает. Представим, что кто-нибудь, надев доспехи навыворот, оборотит шлем так, что закроет оным лицо, а сзади откроет шею, и поместит в латы, а наножники приладит к груди, и что из вооружения прилажено к левой стороне обратит на правую, а что к правой — на левую; что должен потерпеть на сражении так вооруженный воин, то же самое необходимо потерпит в жизни и тот, кто допускает смешение в мыслях и извращение в употреблении душевных сил. Итак, мы должны стараться о водворении между ними стройности, которую обыкновенно производит в душах наших истинное целомудрие.

Есть некое учение, заимствующее достоверность из отеческого предания, и оно говорит: «Когда естество наше пало в грех, наше падение Бог не оставил Своим Промыслом, но в помощь жизни каждого приставляет некоего Ангела из принявших бесплотное естество; но, с противной стороны, растлитель естества ухищряется на то же посредством лукавого и злотворного демона, который бы вредил человеческой жизни. Человек же, находясь среди этих двух сопровождающих его, так как цель каждого из них противна другому, сам собою делает одного сильнейшим другого. Добрый Ангел предуказывает помыслам блага добродетели, какие преуспевающими открываются в надежде. А другой показывает вещественные удовольствия, от которых нет никакой надежды на блага, только настоящее, вкушаемое, видимое порабощает чувства несмышленых. Потому, если кто чуждается того, что манит к худому, устремив помыслы к лучшему, и порок как бы поставил позади себя, а душу свою, как некое зеркало, обратил лицом к ожиданию вечных благ, чтобы в чистоте собственной его души напечатлелись все изображения и представления указуемой ему Богом добродетели, то встречает его тогда, и оказывает ему вспоможение брат — ибо по дару слова и по разумности души человеческой Ангел некоторым образом делается человеку братом...

...Как составитель ядов делает яд удобоприемлемым для отравляемого, подсластив вред медом, и только дает яд, а уже яд сам, примешанный ко внутренностям, производит разрушение без всякого участия составителя яда; так нечто подобное... делают и еретики. Утонченными умствованиями, как бы ядом, они подслащивают... смертоносное учение...

...Как скоро человеческое ничтожество начало безрассудно касаться непостижимого и давать силу догматов изобретениям собственного пустого мнения, то отсюда произошел длинный список враждующих против истины, и сами те, о которых идет речь, явились учителями лжи; представляя Божество чем-то описуемым, они почти явно творят из своего мнения идола, когда обожествляют смысл, являющийся в слове...

Мысль о Боге естественно вложена во всех людей, но по незнанию истинно существующего Бога бывает погрешность в предмете чествования; ибо одними чествуется истинное Божество, умопредставляемое в Отце, Сыне и Святом Духе; а другие заблудились в нелепых предположениях, примыслив досточтимое нечто в тварях; и вследствие этого уклонение от истины в малом открыло вход нечестию.

Те грехи, которые относятся к мыслительной части души, отцами признаются тягчайшими и заслуживающими большого, более продолжительного и строгого исправления. Например, кто отрекся веры во Христа и оказался изменником, впавши или в иудейство, или идолопоклонство, или в иной какой-нибудь вид безбожия, тот если добровольно решился на это, а потом раскаялся, временем покаяния должен иметь все время жизни своей. Ибо таковый во время совершения таинственной молитвы никогда не удостаивается поклонения вместе с народом Богу, но должен молиться наедине, а от приобщения Святых Тайн должен быть отлучен совершенно. Но в час смерти своей да удостоится причастия Святыни.
Если же сверх чаяния случится ему остаться в живых, то опять он должен проводить жизнь под тем же осуждением, не сподобляясь Святых Тайн до самой смерти. А те, которые вынуждены были к тому пытками и жестокими мучениями, находятся под запрещением на определенное время. Святые отцы оказали такое человеколюбие потому, что не душа их подверглась падению, но слабость телесная не могла устоять против мучений.

...Жизнь не будет зависеть от равновесия противоположных стихий, равномерное взаимное борение которых производит наш состав и здоровье, ибо избыток или недостаток какой-либо из противоположных <стихий> причиняет страдание и болезнь в нашей природе. В том состоянии ни лишение не будет нисколько истощать, ни отягощение обременять; жизнь будет совершенно независима от всех невзгод воздуха, разумею морозы и жары, и свободна от всего того, что мы представляем в виде смены противоположностей. Душа будет там, где жизнь свободна от всех необходимых трудов и не обречена им. Она не будет страдать от тягости земледелия, подвергаться трудам мореплавания, заниматься торговым барышничеством, чуждая забот о постройке, о тканье, о ремесленных искусствах. Она будет проводить тихое и безмолвное житие, как говорит Павел (1 Тим. 2:2), не сражаясь на коне, ни на корабле, не бросаясь в рукопашный бой в рядах пехоты, не заботясь о приготовлении оружия, не собирая податей, не устрояя ни рвов, ни стен; все это для нее не нужно и от всего этого она свободна. Ни для нее нет забот, ни другим она не доставляет их; в ее жизни нет места рабству и господству, бедности, благородству и незнатности рода... и всякому подобному неравенству.
Ибо необходимость всего этого уничтожается при отсутствии нужд и при невещественности той жизни, в которой главным началом существования души служит не усвоение чего-либо сухого или влажного, но разумение Божеского естества; вдыхание же воздуха, как не сомневаемся, там будет заменено общением с Истинным и Святым Духом. Наслаждение этими благами не будет сменяться подобно тому, как в сей жизни, то имением их, то лишением, то стремлением к ним, то отвращением, но будет всегда полным, и никогда полнота его не будет ограничиваться насыщением. Ибо не отяготительно и ненасытимо духовное услаждение; оно постоянно без пресыщения и избытка удовлетворяет желание тех, кто пользуется им. Потому-то блаженна и непорочна оная жизнь, что не вводится уже чувственными удовольствиями в заблуждение при суждении о благе.

Всякий желающий жизни вечной, как скоро обретет Сына, имею ввиду истинного и не лжеименного, обретает в Нем все, чего искал, поскольку и Сам Он есть жизнь и в Самом Себе имеет жизнь.

Когда прекратится это скоротекущее и преходящее время, в которое одно приходит в бытие, а другое разрушается; когда минуется потребность приходить в бытие, и не будет уже разрушаемого, потому что надеющимся воскресением претворится естество в некое иное состояние жизни, когда прекратится и это преходящее свойство времени, потому что не будет уже силы, приводящей в бытие и разрушение, тогда, без сомнения, кончится и эта седмица, измеряющая время, заступит же ее место восьмой день, т. е. последующий век, который весь составляется одним днем, как говорит некто из пророков, ожидаемую жизнь назвав днем великим (Иоил. 2:11), потому что этот день освещать будет не чувственное солнце, но истинный Свет, Солнце Правды, Которое в пророчестве именуется Востоком (Зах. 6:12), потому что никогда не скрывается на западе.

Когда придет на нас Царствие Божие, тогда все, преобладающее нами теперь, обратится в ничто, потому что тьма не терпит присутствия света; не остается болезни по возвращении здоровья; не действуют и страсти при появлении бесстрастия; бездейственна смерть, исчезает тление, когда воцаряется в нас жизнь и начинает обладать нетление.

Вечную жизнь и неизреченную радость на Небесах дает благодать Духа; а достоинство принять дар и вкусить благодать получает любовь по вере трудами.

Люди в том и другом, и в худом, и в хорошем, какими бывают здесь, такими будут и после сей жизни.

...Занятия заботливостью о телесном и земном не дают душе досуга на попечение о важнейшем и небесном.

Пределом заботливости твоей о жизни пусть будет удовлетворение нужды тем, что у тебя есть.

Иметь заботы о видимом свойственно не предоставляющим для себя никакой надежды в будущем веке, ни страха суда, ни угрозы геенной, ни ожидания благ, ни чего-либо ожидаемого по воскресении, — сие свойственно людям, которые, наподобие скотов, видят только настоящую жизнь, признают за благо одно то, что могут дать в удовлетворение гортани, чрева и прочих сладострастных требований тела.

Любовь и страх к Господу есть первое исполнение закона.

Кто бы что ни придумал рассудком, непременно размышление, подвигаясь далее, кончит неразрешимым и непостижимым.

Многих смертей входом делается часто глаз, видит он раздраженного и сам возбуждается к той же страсти, или видит благоденствующего не по достоинству и воспламеняется завистью, или видит горделивого и впадает в ненависть, или видит какое-либо доброцветное вещество, красивое расположение лица и всецело поползается в вожделение нравящегося.

...Терпение тогда только выдерживает искушение, когда воздерживается от наслаждения, предоставленного вашей свободе.

<Должно> не ослабевать в борьбах с искушениями, но взирать на конец — победы, т. е. на вчинение в  Ангельский лик и твоей души, очищенной приражением искушений.

Как при всяком нападении искушения имеем у себя одну только защиту — покаяние, то воспользовавшийся им с преуспеванием во всякое время бывает победителем всегда нападающего.

Таково начало искушения, с чего берут начало страсти... Представилось, например, глазам зрелище, которое может возобновить в нас желание. Этим-то враг и изведывает в тебе силы, крепки ли они и готовы ли к отбою, или слабы и готовы сдаться. Ибо если не принял ты на себя болезненной наружности и силы разумения не растерялись у тебя при том, что увидел, но бесстрастно перенес ты встречу, то немедленно приводишь в ужас шпиона, как бы показав ему какую копьями вооруженную дружину воинов, имею в виду ополчение помыслов. Если же во время зрения чувство разнежилось от удовольствия, и подобие видимого образа, посредством глаз, вторглось внутрь сердца, то внутренний военачальник — ум, как не имеющий никакого мужества, или никакой отваги, но сластолюбивый и изнеженный, подвергается тогда нападению, и вокруг шпиона собирается множество предателей из толпы помыслов. А это те предатели, о которых Господь говорит: «враги человеку домашние его» (Мф. 10:36), которые от сердца исходят и сквернят человека, и имена которых ясно можно узнать из Евангелия. После этого нетрудно тебе будет понять по порядку подробности этого неприятельского распоряжения, невидимо уготовляющего засады, в которые попадают идущие путем жизни неосмотрительно .

...Исповедание Христа есть плащ доброго воина.

...Правда делается камнем для неправды и ее убивает и хранится в лоне поразившего.

...Справедливостью умерщвляется неправда, и скромностью убивается кичливость.

Отец Истины не сотворил Истины, не существовавшей прежде, но, будучи Источником Света и всего благого, воссиял из Себя Единородный Свет Истины, через который всегда отображается слава Его Ипостаси.

Всё премудростию Сотворивший (Пс. 103:24), один знает основание создания; А мы «верою познаём, что веки устроены словом Божиим» (Евр. 11:3).

Все совершаемое премудростью есть Божие слово, не какими-либо орудиями членораздельно произносимое, но изрекаемое самыми чудесами явлений.

Хищение святыни в Ветхозаветном Писании признано достойным не меньшего осуждения, как и убийство, и похитивший посвященное Богу равно подвергались побиению камнями. В церковном же обычае, не знаю как, последовало некоторое послабление, так что очищение этого недуга принято более легкое. Ибо предание отцов таким назначило епитимию менее продолжительную, чем за прелюбодеяние. Во всяком же виде греха прежде всего нужно обращать внимание на то, каково расположение врачуемого и для врачевания достаточным считать не время, ибо какого исцеления можно ожидать только от времени, но добрую волю того, кто врачует себя покаянием.

Смотрящие на предметы поверхностно, без внимания, когда видят человека, или другое, какое случится, явление, ничего более в нем не исследуют, как только то, что видят; для них достаточно увидеть объем тела, чтобы подумать, что они составили полное понятие о человеке; человек же, одаренный умом проницательным и образованный, не вверяет рассматривание предметов одному чувству зрения, не останавливается на одном только видимом, и невидимого не почитает несуществующим, но наблюдает как природу души, так и природные качества тела, и рассматривает их как вообще, так и каждое отдельно; потом каждое из них отличает от другого особым понятием, и снова смотрит на общий их строй и соединение в составе предмета. Так и при исследовании красоты, несовершенный по уму, как скоро увидит какой-нибудь предмет, имеющий вид некоторой красоты, то самое <в нем> сочтет прекрасным по своей природе, что привлекает  удовольствием его чувство; больше сего не старается ничего исследовать; а кто имеет чистое око души и может созерцать такого рода предметы, тот, оставив восхищаться веществом, подчиненным идее красоты, пользуется видимым как некоторою ступенью к умосозерцанию красоты разумной, по общению с коею и все прочее есть и называется прекрасным. Но при такой грубости ума, составляющей принадлежность большей части людей, мне кажется трудным делом, чтобы те, кои в своих понятиях отделяют и разъединяют вещество от созерцаемой при нем красоты, могли понять сущность прекрасного самого по себе; и если кто захочет внимательно исследовать причину превратных и ложных представлений, то, мне кажется, не найдет никакой другой, кроме той, что чувства души нашей не обучены тщательно различать, что добро и что не таково. Потому, уклонившиеся от стремления к истинному благу люди, одни ниспали в любовь плотскую, другие увлеклись страстью к бездушному веществу денег, иные поставили для себя благо в чести, славе и господстве, некоторые страстно предались искусствам и наукам, а более грубые ценителями прекрасного сделали гортань и чрево. Отрешившиеся же от грубых понятий и пристрастия к предметам видимым взыскали простое, невещественное и не имеющее вида естество красоты, они не обманулись в избрании вожделенного блага и не увлеклись прелестью подобного рода <предметов> настолько, чтобы, видя кратковременность заключающегося в них удовольствия, не прийти к презрению оных. Итак, вот путь, ведущий нас к обретению истинно прекрасного: все прочее, что влечет к себе расположение людей, что считается прекрасным, а потому удостаивается заботы и внимания, презирать как низкое и кратковременное и ни на что таковое не тратить своей желательной силы, но и не оставлять ее в праздности и неподвижности, заключив ее в самих себе; а очистив от пристрастия к предметам низким, возводить туда, куда не досягает чувство, так чтобы ни красота неба, ни сияние светил, ни другое что из видимых красот не приводило нас в удивление, но чтобы созерцаемая во всех этих предметах красота руководила нас к желанию той красоты, которой славу поведают небеса и ведение о которой возвещает твердь и все творение (Пс. 18:2). Когда душа возвысится до такой высоты, и все ею понимаемое оставит позади себя, как низшее искомого предмета, тогда достигнет уразумения того величия, которое превознесено превыше небес. Но как может взойти на такую высоту тот, чьи заботы обращены к предметам низким? Как может взлететь на небо тот, кто не окрылил себя небесными крыльями и посредством высокой жизни не сделался легким и способным подниматься кверху? Кто так чужд таинств евангельских, что не знает, что одна есть колесница для поднятия души человеческой на небо — уподобиться видом летающей голубице, которой крыльев возжелал себе пророк Давид (Пс. 54:6). Сим иносказанием Писание обыкновенно именует силу Духа, потому ли, что птица сия не имеет злобы, или потому, что она гнушается зловония, как говорят наблюдатели. Итак, кто отдалился от всякой гневливости и зловония плотской нечистоты и возвысился над всеми низкими и земными предметами или, лучше, вышеуказанными крыльями взлетел выше всего мира, тот найдет то, что единственно достойно желания, сделается и сам прекрасным, приблизившись к красоте и, пребывая в ней, станет чистым и световидным по общению с истинным Светом.

...Когда выставляющий предлогом замедления крещения грехи говорит, что боюсь, то ясно, что он не греха остерегается, но желает долее оставаться в греховной жизни. А имеющие в глубине души такую худую мысль, во-первых, и не удостоиваются благодати, но обманывая себя суетными надеждами, неожиданно поемлются смертию, застигающею тихо и нечаянно, как коварный грабитель. Но если Бог, по великому Своему долготерпению и благости, и удостоит любителя греха таинств в последний день, они не получат от этого торга столько выгоды, сколько думают. Думают, что для них тотчас же отверзется Царствие Небесное, что они улучат некое жилище, изобильное  дивными благами, и удостоятся почестей наравне с праведными. Но это — суетная надежда, обольщающая душу ложным мнением. Как мне кажется, судьба людей в будущей жизни будет троякая, говоря вообще без подразделений. Первый чин достойных хвалы и праведных; второй — и не удостаиваемых почести, и не наказуемых; третий — несущих наказания за грехи свои. Где мы поставим принявших благодеяние крещения перед смертью? Ясно, что в разряд вторых, и это по снисхождению, чтобы и они не лишены были части в человеколюбии, свойственном Богу.

Почему очищение совершается водою? И для какой потребности принимаются три погружения? Чему и отцы научили, что и наш ум согласно с ними принимает, есть следующее. Мы признаем четыре стихии, из которых слагается мир, они известны всем – огонь, воздух, земля и вода. Итак, Бог и Спаситель наш, совершая о нас Домостроительство, снисшел на четвертую из этих стихий, под землю, чтобы отсюда воссиять жизнь. Мы же, принимая крещение, по подражанию Господу и Учителю и Вождю нашему, хотя в землю не погребаемся, ибо она бывает покровом совершенно умершего тела, сокрывая немощь и тление нашего естества, но нисходя в сродную с землею стихию — воду, скрываемся в ней, как Спаситель в земле. Делая же это трижды, отображаем на себе тридневную благодать Воскресения и делаем это, не в молчании принимая таинство, но с произнесением над нами имен трех Святых Ипостасей, в Которые мы уверовали, на Которые и уповаем, от Которых происходит и настоящее наше бытие, и будущее существование. Может быть, ты, дерзновенно ратующий против славы Духа, недоволен этим, и завидуешь чести Утешителя, которою чтут Его благочестивые? Перестань же препираться со мною и противоречь, если можешь, словам Господа, которыми законоположено для людей призывание при крещении. Что же говорится в повелении Владыки? Крестя их во имя Отца и Сына и Святаго Духа (Мф. 28:19). Почему во имя Отца? Потому что Он — Начало всего. Почему во имя Сына? Потому что Он — Зиждитель твари. Почему во имя Духа Святаго? Потому что Он — совершительная Сила всего. Итак, преклонимся Отцу, дабы освятиться, преклонимся и Сыну, да будет то же самое, преклонимся и Святому Духу, да будем тем, чем Он есть и именуется, т. е. святыми. Нет различия в освящении, как будто бы Отец освящает более, Сын же менее, и Святый Дух менее их обоих. Итак, для чего же ты раздробляешь три Ипостаси на различные естества и делаешь трех богов, не подобных друг другу, когда от всех Их принимаешь одну и ту же благодать?

Необходимо нам в воде предусматривать мысленно благодать Воскресения и чрез это познавать, что равно для нас удобно и креститься в воде, и снова воспрянуть от смерти.

Крещение есть очищение грехов, прощение прегрешений, причина обновления и возрождения; возрождение же разумей мыслию созерцаемое, очами не видимое. Ибо подлинно мы не изменим старца в отрока, по слову еврея Никодима и его грубому разумению, и не превратим покрытого морщинами и убеленного сединами в нежное и новорожденное дитя, и невозвратим человека опять в утробу матери; но запятнанного грехами и состарившегося в злых навыках царскою благодатию возвратим к невинности младенца. Потому что как новорожденное дитя свободно от вины и наказаний, так и чадо возрождения, по дару Царя получив отпущение наказания, не подлежит ни за что ответственности. Но такое благодеяние дарует не вода, ибо она была бы тогда совершеннее всего сотворенного, но повеление Божие и наитие Духа, таинственно нисходящего для нашего освобождения; вода же служит для указания очищения. Поскольку тело, оскверненное грязью и нечистотою, мы обыкновенно делаем чистым, омывая его водою, то потому мы ее же употребляем в таинственном действии, чувственным предметом обозначая не телесную чистоту. А лучше, если угодно, остановимся на более тонком исследовании вопроса о бане крещения, начав как бы с некоторого источника, с заповеди Писания: «Если кто не родится от воды и Духа, не может войти в Царствие Божие» (Ин. 3:5). Для чего два предмета, а не один Дух почитается достаточным для полного совершения крещения? Человек не прост, а сложен, как точно знаем; потому существу двойственному и сопряженному из двух частей уделены для исцеления его сродные и подобные врачевства; видимому телу — чувственная вода, а невидимой душе — Дух незримый, призываемый верою, неизреченно приходящий. «Дух дышит, где хочет, и голос его слышишь, а не знаешь, откуда приходит и куда уходит: так бывает со всяким, рожденным от Духа» (Ин. 3:8); Он благословляет тело крещаемое и воду омывающую. Потому не пренебрегай божественною банею и не почитай ее малоценною, как нечто обыкновенное, по причине употребления воды, ибо Действующий велик и от Него совершается чудное.

Что спасительное возрождение принимается для обновления и изменения естества нашего, явно это всякому, но человечество само по себе от крещения не принимает изменения, ни рассудок, ни разу, ни познавательная способность, ни другое что, собственно служащее отличительною чертою естества человеческого, не приходит в претворение, ибо претворение было бы к худшему, если бы изменилось какое-либо из этих отличительных свойств естества. С изглаждением дурных признаков в естестве нашем происходит переход в лучшее. Если, по слову пророка Исайи, «измывшись в этой таинственной бане, стали мы чисты произволениями, смыв лукавства от душ» (Ис. 1, 16), то сделались лучшими и претворились в лучшее. Если же баня послужила телу, а душа не свергла с себя страстных нечистот, для таких вода остается водой, потому что в рождаемом нисколько не оказывается дара Святого Духа.

Животворящая сила при возрождении от смерти к вечной жизни действует через Святую Троицу в удостоившихся с верою благодати, равным образом несовершенна благодать, когда одно какое-либо из имен Святой Троицы опускается в спасительном крещении, ибо не без Духа во едином Сыне и Отце совершается таинство возрождения; не без упоминания о Сыне, во Отце и Духе, происходит совершение жизни в крещении; также не в Отце только и Сыне с опущением Духа достигается благодать воскресения; потому всю надежду и уверенность в спасении душ наших мы имеем в трех Ипостасях, означаемых этими именами, и веруем во Отца Господа нашего Иисуса Христа, Который есть Источник жизни, и во единородного Сына Отчего, Который есть Начальник жизни, как говорит Апостол (Деян. 3:15) и в Святаго Духа Божия, о Котором сказал Господь, что Дух есть, Иже оживляет (Ин. 6:63). И поскольку для нас, искупленных от смерти,  благодать нетления, как мы сказали, совершается в спасительном крещении через веру в Отца и Сына и Святаго Духа, то, руководимые этим, мы веруем, что к Святой Троице не вопричисляется ничего служебного, ничего тварного, ничего недостойного величия Отца: поскольку едина есть жизнь наша, которая достигается через веру во Святую Троицу, истекающая из Отца всех, происходящая через Сына и совершаемая во Святом Духе; имея такое убеждение, крещаемся, как повелено, веруем же, как крещаемся, а славословим, как веруем, так что и крещение, и вера, и славословие единогласно бывает во имя Отца, Сына и Святаго Духа. Если же кто говорит, что два или три бога или три божества, да будет анафема.

В образе умерщвления, представляемом посредством воды крещения, производится уничтожение примешавшегося порока, правда, не совершенное уничтожение, но некоторое пресечение непрерывности зла, при стечении двух пособий к истреблению злого: покаяния согрешившего и подражания смерти, — которыми человек отрешается несколько от союза со злом, покаянием будучи приведен в ненавидение порока и в отчуждение от него, а смертью производя уничтожение зла.

Вода крещения, будучи ни чем иным, как водою, когда благословит ее благодать свыше, обновляет человека в мысленное возрождение. Представь мне образ рождения по плоти, и я расскажу тебе силу возрождения по душе. Скажешь, может быть, как будто давая какое объяснение: семя есть причина, производящая человека. Итак, выслушай взаимно и от нас, что благословляемая вода очищает и просвещает человека. Если же опять возразишь мне: как? Я еще сильнее воскликну тебе в ответ: как влажная и бесформенная сущность делается человеком? Повсюду человеческая мысль, бессильная открыть истину, прибегает к этой частице как, подобно тому как не могущие ходить — к креслу. Коротко сказать: повсюду сила Божия и действие непостижимы и неисследимы, она легко дала жизнь всему, чему ни захотела, но сокрыла от нас подробное знание своего действия.

Как смерть Начальника нашей жизни сопровождалась подземным погребением, и произошла по общему закону естества, то подражание смерти, совершаемое нами, изображается в ближайшей к земле стихии воде. И как тот Человек свыше, восприняв на Себя мертвость вместе с подземным положением, тридневным восшел опять к жизни, так и всякий, кто в единении с Ним по естеству тела, имея в виду преуспеть в том же, то есть достигнуть этого предела жизни, — вместо земли наливая воду и погружаясь в этой стихии, троекратным повторением подражает тридневной благодати воскресения.

Что достойна ублажения кротость, можно всякому видеть в страсти раздражения. Ибо как скоро слово, или дело какое, или предположение какой-либо неприятности возбудит такую болезнь, кровь в сердце закипает, и душа готова подвигнуться к мщению; и как по баснословию иные снадобья изменяют наше естество в образ бессловесных животных, так и тогда человек от раздражения делается внезапно вепрем, или псом, или барсом, или другим каким подобным зверем; у него налившиеся кровью глаза, вставшие дыбом и ощетинившиеся волосы, голос суровый, речь колкая, язык, оцепеневший от страсти и неспособный служить внутренним порывам, губы недвижущиеся, не выговаривающие слов, не удерживающие во рту  порождаемой страстью влаги, но безобразно вместе со звуком выплевывающие эту пену, а таковы и руки, таковы и ноги, таково все строение тела, каждый член соответствует страсти. Потому, если таков раздраженный, а имеющий в виду блаженство при помощи рассудка укрощает болезнь и выражает это и спокойным взглядом, и тихим голосом, подобно какому-то врачу, который своим искусством врачует беснующихся до безобразия; то не скажешь ли и сам, сравнив одного с другим, что жалок и мерзок этот зверь, но достоин ублажения кроткий, кого и злоба ближнего не заставила утратить свое благообразие?

У лукавого нрава есть особые признаки; кто имеет их, тому невозможно быть сыном Божиим, нося в себе образ противоположного естества. Угодно ли знать отличительные свойства лукавого нрава? Это зависть, ненависть, клевета, горделивость, корысть, страстное пожелание, недуг славолюбия. Этими и подобными этому чертами отличается образ противника. Поэтому если очернивший себя подобными сквернами будет призывать Отца, то какой отец услышит его? Очевидно, состоящий в родстве с призывающим, а это отец не Небесный, но преисподний.

До бесконечности возросший грех превосходит величием своим Божия милость, сделавшаяся превысшею и самой небесной высоты. Ибо сказано: велика превыше небес милость Твоя (Пс. 56:11).

Предавший все свое сердце, и душу, и помышление Богу, и ни к чему иному, что составляет предмет попечений в этой жизни, не привязанный находится на высшей степени любви.

Время для любви к Богу — вся жизнь, и время для отчуждения от противника — целая жизнь.

Любовь к Богу соделывается крепостью любящего.

Тому, кто разумом своим обратился к этому миру и занимает душу свою тем, чтобы угодить людям, невозможно быть исполнителем первой и великой заповеди Господней, которая повелевает «любить Бога всем сердцем и всею силою» (Мк. 12:30). Ибо как может любить Бога всем сердцем и силою тот, кто разделил свое сердце между Богом и миром и, некоторым образом похищая любовь, одному Богу принадлежащую, расходует ее на человеческие страсти?

Благочестивый образ жизни обязателен для всех, как мужей, так и жен; отличие же жизни любомудрой — целомудренность, а она сохраняется при несмешанном и отдельном образе жизни, чтобы природа не оскорблялась смешением и тесным сближением ни женщин с мужчинами, ни мужчин с женщинами, коль скоро они стремятся к соблюдению целомудрия.

Деятельное любомудрие не заключает в себе достаточной пользы, если не управляет делами истинное благочестие.

К одному только устроению человека Творец вселенной приступает как бы с рассмотрительностью, чтобы и вещество приготовить для его состава, и образ его уподобить некоей первообразной красоте, и определить цель, для которой он будет существовать, и создать естество, соответствующее его деятельности, пригодное для предположенной цели.