Фильтр цитат

Все темы:
Выбрать тему
Ангел Атеизм Бедность Бесы Благодарность Благодать Ближний Блуд Бог Богатство Богопознание Богородица Богослужение Богоугождение Борьба Будущее Вечные муки Воздержание Вознесение Воля Божия Воплощение Воскресение Воспитание Гадание Глаза Гнев Гнев Божий Гордость Господь Грех Девство Дело Деньги Добро Добродетель Дух Святой Духовная жизнь Душа Еда Ересь Естество Жизнь Жизнь вечная Забота Зависть Загробная жизнь Закон Божий Заповеди Зло Знание Искушение Исповедник Исповедь Истина Колдовство Кощунство Красота Крещение Кротость Ложь Лукавство Любовь Любовь Божия Любовь к Богу Любомудрие Милостыня Мир Молитва Молчание Монах Мощи Мудрость Мученичество Мысли Надежда Наказание Наслаждение Наставление Ненависть Нищета Оскорбление Печаль Печаль по Богу Плач Плоть Подвиг Подготовка к смерти Познание себя Покаяние Помощь Божия Порок Последние времена Пост Похвала Похоть Праведность Привычки Пример Промысел Божий Проповеди Прошение Псалтирь Пьянство Рабство телесное Раздражительность Рай Роскошь Свобода Святость Священники Священное Писание Семья Скорбь Славолюбие Сластолюбие Слезы Служение Богу Слух Смерть Смерть детей Смерть душевная Смирение Смысл жизни Совершенство Совет Созерцание Состояние души после смерти Сострадание Сотворение мира Спасение Спаситель Спор Сребролюбие Страдание Страсть Страшный суд Стыд Счастье Таинство Тело Троица Украшение Ум Умерший Христос Царство небесное Целомудрие Человек Честолюбие Чистота Язык
Автор:
Григорий Нисский
X
Авва Дорофей Авва Исайя (Скитский) Авва Феона Авва Филимон Аврелий Августин Амвросий Медиоланский Амвросий Оптинский (Гренков) Амфилохий Иконийский Анастасий Антиохийский Анастасий Синаит Анатолий Оптинский (Зерцалов) Антоний Великий Антоний Оптинский (Путилов) Арсений Великий Афанасий (Сахаров) Афанасий Великий Варнава Варсонофий Оптинский (Плиханков) Василий Великий Григорий Богослов Григорий Великий (Двоеслов) Григорий Нисский Григорий Палама Григорий Синаит Григорий Чудотворец Диадох Димитрий Ростовский Дионисий Ареопагит Епифаний Кипрский Ерм Ефрем Сирин Зосима Палестинский Иаков Низибийский Игнатий Антиохийский Игнатий Брянчанинов Иероним Стридонский Иларион Оптинский (Пономарёв) Илия Екдик Иоанн (Максимович) Иоанн Дамаскин Иоанн Златоуст Иоанн Карпафский Иоанн Кассиан Римлянин Иоанн Кронштадтский Иоанн Лествичник Иоанн Мосх Иосиф Оптинский (Литовкин) Ириней Лионский Исаак Сирин Ниневийский Исидор Пелусиот Исихий Иерусалимский Иустин (Попович) Иустин Философ Каллист Ангеликуд Киприан Карфагенский Кирилл Александрийский Кирилл Иерусалимский Климент Римский Лев Великий Лев Оптинский (Наголкин) Лука (Войно-Ясенецкий) Макарий Великий Макарий Оптинский (Иванов) Максим Грек Максим Исповедник Марк Подвижник Марк Эфесский Мефодий Олимпийский Митрофан Воронежский Моисей Оптинский (Путилов) Нектарий Оптинский (Тихонов) Никита Стифат Никифор Уединенник Никодим Святогорец Николай Сербский Никон Оптинский (Беляев) Нил Синайский Нил Сорский Паисий (Величковский) Петр Дамаскин Петр Московский Пимен Великий Поликарп Смирнский Серафим Саровский Силуан Афонский Симеон Благоговейный Симеон Новый Богослов Симеон Солунский Тихон Задонский Фалассий Ливийский Феогност Феодор Студит Феодор Эдесский Феодорит Кирский Феолипт Филадельфийский Феофан Затворник Феофил Антиохийский Феофилакт Болгарский Филарет Московский (Дроздов) Филофей Синайский
Загрузка плеера...
Автор:

Григорий Нисский

Святитель (331/5–~394)
Григорий Нисский

Цитаты:

О человеке

Разум есть поистине божественное и священное дело Божие, превосходное приобретение, не извне привзошедшее, но с самою природою человека соединенное, драгоценнейший дар, нисшедший в него от Создателя. Поэтому и говорится, что человек создан по подобию Божию (Быт. 1:26). Им он и отличается от прочих животных и этим особенно богоподобным преимуществом запечатлевается, впрочем, имея очень много общего с животными. Ибо форма глаз и состав всего тела, как наружный вид его, так и то, что скрыто внутри, не дают особого преимущества человеку, поскольку мы видим, что и обитающие на земле и в воде, и летающие по воздуху, и вообще все животные имеют то же самое. Но разум делает человека владыкой всего и служит признаком его счастья. Что Бог имеет изобильно, то даровал нам в малой мере, чтобы мы прежде всего устремляли взор свой к Нему, познавали Разум, подающий разум, и служили бы Тому, Кто так прекрасно украсил нас собственным совершенством. Посредством разума мы, будучи слабы телом, делаемся сильнее сильных, все порабощаем себе и заставляем служить нашим нуждам.

О страстях

Кто имеет грубый ум и погружен в земное, преклонился душой к телесным удовольствиям, как животные к корму, живет только для чрева и для того, что связано с чревом, кто удалился от жизни Божией, чужд обетования заветов и ничего другого не считает благом, кроме телесных наслаждений, – тот во тьме ходит, как говорит Писание (Ин. 12:35) Он становится изобретателем зол и неправды в этой жизни, в числе которых заключается и любостяжание, и необузданность страстей, и неумеренность в удовольствиях, всякое любоначалие, и стремление к суетной славе, и прочие страсти, живущие в человеке. Потому что пороки как бы держатся один за другой, и в кого входит один, в того, как бы влекомые какою-то естественной необходимостью, входят неприметно и прочие. И если нужно описать тебе это злое сцепление, то представь, что кто-нибудь побежден страстью тщеславия, но за тщеславием следует желание приобрести большее, ибо невозможно быть любостяжательным, если не руководит этой страстью тщеславие. Далее желание приобретать большее и иметь преимущество перед другими влечет за собой или гнев к равным, или гордость в отношении к низшим, или зависть к высшим, за завистью следует притворство, за этим – озлобление, а за последующим – ненависть к людям, конец всего этого – осуждение, геенна, тьма и огонь.

Поскольку пришла в этот мир и жизнь бессловесных, а человек из естества бессловесных заимствовал нечто, разумею способ рождения, то через это заимствовал и прочее, замечаемое в этом естестве; ибо не в раздражительной силе у человека подобие Божие, и не сластолюбием отличается естество преимущественное; и боязливость, и дерзость, и желание большего, и отвращение от скудости, и все тому подобное далеки от признаков боголепия. Потому естество человеческое извлекло это из бессловесной в себе части; ибо чем бессловесная жизнь ограждена для самосохранения, то, будучи перенесено в жизнь человеческую, стало страстью. Животные плотоядные охраняются раздражительностью; животных многородящих спасает сластолюбие; животное малосильное хранит робость, удобоуловимое сильнейшими — страх, преизбыточествующее плотию — прожорливость. И не удовлетворить в чем-либо своему сластолюбию для бессловесных служит предлогом к скорби. Все это и подобное тому, по причине скотского рождения, пришло в устройство человека.

Человек, кажется мне, носит в себе до противоположности двоякий вид, в богоподобии ума изображая подобие Божественной красоте, а в страстных стремлениях представляя близость свою к скотообразности. Но часто и разум, по наклонности и расположению к бессловесному, затмевая в себе лучшее худшим, доходит до скотоподобия; ибо, как скоро до этого унизит кто мысленную деятельность и принудит рассудок стать служителем страстей, происходит какое-то превращение добрых черт в бессловесный образ, и все естество изменяет свой вид, а рассудок, подобно земледельцу, обрабатывает начатки страстей, и постепенно взращивает их в большем и большем количестве; потому что, употребив свое содействие страсти, произвел он многочисленное и обильное порождение нелепостей. Так сластолюбие имело началом уподобление бессловесному, но в человеческих проступках возросло, породив такое число разных грехов сластолюбия, какого нельзя найти в бессловесных. Так желание к раздражительности сродно со стремительностью бессловесных, возрастает же при содействии помыслов; ибо отсюда мстительность, зависть, лживость, злоумышленность, лицемерие. Все это произращено худым деланием ума. Ибо если страсть эта лишится содействия помыслов, то раздражительность останется чем-то скоропреходящим и бессильным, подобным пузырю, который, едва явится на воде, и тотчас лопается.

Поскольку жизнь человеческая вещественна, а страсти из-за веществ, всякая же страсть имеет быстрый и неудержимый порыв к исполнению желания, потому что вещество тяжело и стремится вниз, то Господь не тех потому ублажает, которые живут вне действия на них страстей (в жизни вещественной невозможно всецело преуспеть в житии невещественном и бесстрастном); но возможным пределом добродетели в жизни человеческой называет кротость и говорит, что быть кротким достаточно для блаженства. Ибо естеству человеческому не узаконивает совершенного бесстрастия; правдивому Законоположнику и несвойственно повелевать то, чего не приемлет естество. Такое повеление уподоблялось бы распоряжению того, кто живущих в воде переселил бы на житие в воздух или, наоборот, все, что живет в воздухе — в воду. Напротив того, закону надлежит быть примененным к свойственной каждому и естественной силе. Поэтому блаженство сие повелевает умеренность и кротость, а не совершенное бесстрастие; потому что последнее вне естества, а в первом преуспевает добродетель. Потому, если бы блаженство предполагало неподвижность к пожеланию, то бесполезно было бы и ни к чему не служило в жизни это благословение. Ибо кто, сопряженный с плотию и кровию, достиг бы такового? Теперь же сказано, что осуждается не тот, кто по какому-либо случаю вожделел, но тот, кто по предусмотрению привлек к себе страсть. Что происходит иногда подобное стремление, до этого и против воли доводит часто соединенная с естеством нашим немощь; но не увлекаться, наподобие потока, стремительностью страстей, а мужественно противостать такому расположению и страсть отразить рассудком, — это есть дело добродетельное.
Потому блаженны не предающиеся вдруг страстным движениям души, но сдерживаемые разумом, — те, у кого помысл, подобно какой-то узде, останавливает порывы, не дозволяет душе вдаваться в бесчиние.

О жизни

Всякая человеческая заботливость, занятая чем-либо житейским, в подлинном смысле есть игра детей на песке, наслаждение которых сделанным прекращается вместе с желанием это сделать. Также быстро как труд прекратился, а песок рассыпался в то же положение, в каком он был прежде, с этим вместе не остается и следа приложенных трудов. Такова же человеческая жизнь: честолюбие — песок, властолюбие — песок, богатство — песок, песок и все то, чем с усердием наслаждаются посредством плоти. Обезумевшие ныне этим не возрастающие в вере души, которые много несут трудов за каждую вещь, доставляющую такое удовольствие, но как скоро оставят эту песчаную область, подразумеваю плотскую жизнь, познают тогда суетность здешнего препровождения жизни. Потому что с вещественной жизнью продолжается и наслаждение, с собою же ничего они не уносят, кроме одной совести.

Хозяин не допустит в своем доме чего-либо неприличного или безобразного: или кровать неубранную, или стол, покрытый грязью, или того, чтобы дорогие сосуды были брошены в какое-либо нечистое место, а назначенные для низкого употребления лежали на виду у входящих в дом; но приведя все в порядок и найдя для каждой вещи достойное место, он смело принимает гостей, нисколько не опасаясь, что сделается известным, как ведутся дела у него по дому. Так, думаю, должен распорядиться и хозяин нашего душевного дома ум. Все, что есть в нас, он должен расположить стройно: каждую из сил души, которые Создатель дал нам вместо утвари и сосудов, должен употреблять сообразно с ее природой и во благо... Силу желаний должен утвердить в чистоте души, отделив как некий дар и начаток своих благ Богу и, сохраняя ее неприкосновенно чистой и неоскверненной... Раздражение, гнев и ненависть употреблять как псов при воротах, чтобы они бодрствовали для противодействия только греху и направляли свое естественное свойство против того вора и разбойника, который тайно проникает, чтобы погубить божественное сокровище, чтобы украсть или умертвить. Мужество и смелость должно держать в руках, как щит, чтобы не упасть духом, когда находит уныние и устремляются на нас нечестивые; надежду и терпение – как жезл, чтобы опираться, когда приводят в изнеможение искушения. К печали благовременно прибегать в случае раскаяния в грехах, так как она ни на что другое не полезна. Справедливость да будет верным правилом при определении того, что непогрешительно во всяком слове и деле, как должно располагать силами душевными и как воздавать каждому свое по достоинству. А желание большего, которое в душе каждого велико и безгранично, нужно применять к желанию Божественного, чтобы быть блаженным в своем искании, усиленно стремясь к приобретению того, к чему похвально стремиться. Мудрость же и благоразумие пусть имеет советниками о том, что ему полезно, и советниками в своей жизни, чтобы никогда не впасть в обман от неопытности или неразумия. Если же кто упомянутые силы души употребляет несообразно их природе, но обращает не к тому, к чему следует: желание направляет на предметы постыдные, ненависть направляет на единоплеменников; любит неправду, восстает на родителей, дерзает на скверные поступки, надеется на суетное; удалившись от мудрости и благоразумия, дружит с жадностью и нецеломудрием и так поступает во всем прочем,– тот до такой степени глуп и смешон, что даже и выразить нельзя его глупости, насколько она того заслуживает. Представим, что кто-нибудь, наденет доспехи наоборот, обратив шлем так, что закроет им лицо, а сзади откроет шею; ноги поместит в латы, а наножники приладит к груди и то из вооружения, что прилажено к левой стороне, повернет на правую, что к правой, повернет на левую. Что должен потерпеть в сражении вооруженный таким образом воин, то же самое потерпит жизни и тот, кто допускает смешение в мыслях и извращение употреблении душевных сил. Итак, мы должны стремиться к стройности, которую обычно производит в душах истинное целомудрие.

Человек возделывает землю, плавает по морям, злостраждет в воинских трудах, торгует, терпит убыток, приобретает выгоду, судится, борется, уходит с поприща побежденным, получает победный приговор, признается бедствующим, ублажается, покоится дома, скитается по чужим людям, терпит все иное, что видим в различных житейских занятиях, где у каждого свое дело. И тратящему жизнь свою на подобные занятия какое приносит преимущество забота об этом? Не вместе ли и жизнь прекращается, и все покрывается забвением? Оставленный тем, чего вожделевал, уходит обнаженным, не взяв с собою ничего из здешнего, кроме одного сознания об этом, от которого после в таковых занятиях по заблуждению к проводившему жизнь бывает на небо такой как бы глас: кое изобилие было тебе от многих этих трудов, которыми трудился ты? Где великолепные дома? Где погреба с деньгами? Где медные изваяния и восклицания хвалящих?
Теперь вот огонь, бичи, неподкупный суд и непогрешительное исследование сделанного в жизни.

Скажи мне, что хорошего видишь в этой жизни? Рассуди, в чем проявляется жизнь? Не привожу тебе изречение пророка, что «всякая плоть- трава» (Ис. 40:6), ибо в этом употреблении пророк, скорее всего, представляет наше жалкое естество в лучшем виде, чем каково оно на самом деле, и действительно, может быть, лучше, если бы оно было травою, чем тем, что оно есть. Почему? Потому что трава не имеет от природы ничего неприятного, а наша плоть производит зловоние, обращая в тление все, что ни примет в себя. Какое наказание может быть тяжелее того, как все время быть в подчинении велениям чрева! Посмотрите на этого неотступного собирателя дани — говорю о чреве, с какою взыскательностью он ежедневно требует своего! Если иногда и больше дадим ему, это не будет нисколько уплатою вперед следующего долга. Мы совершаем круг жизни, подобно рабочим животным на мельнице, у которых закрыты глаза; всегда отходим от одного места и приходим к тому же, я говорю о периодически возвращающихся явлениях жизни; о позыве к пище, насыщении, сне, бодрствовании, очищении, наполнении; непрестанно от этого переходим к тому, от того к этому, и опять то же, и никогда не перестанем вращаться в этом кругу, пока не выйдем из этой мельницы. Хорошо Соломон здешнюю жизнь называет сосудом сокрушенным и домом чуждым (Притч. 23:27); поистине она чужой дом, а не наш, потому что не от нас зависит пробыть в нем, когда желаем, но и того, как вводимся в этот дом, мы не знаем. Сравнение же с сосудом уразумеешь, если обратишь  внимание на ненасытность желаний. Не видим ли, как люди, как бы сосуд какой, наполняют себя почестями, властью, славою и всем подобным? Но вливаемое утекает и не остается в сосуде. Стремление к славе, власти, к чести постоянно в нас действует, а сосуд остается не наполненным. Поистине, не сокрушенный ли это сосуд, текущий всем дном, который, если перельешь в него целое море, естественно не может наполниться.

О святости

Когда мы вознамерились совершить первое торжество при мощах сорока мучеников и поместить ковчег во святилище храма, мать моя, она ради Бога собирала и учреждала и этот праздник, приказала мне прибыть для участия в происходившем; но я находился далеко, был еще молод, принадлежат к числу мирян, и как обыкновенно бывает в делах, не терпящих отлагательства, будучи занят, по неразумению принял с неудовольствием этот зов и даже в душе упрекал мать свою за то, что она не отложила этого праздника до другого времени. Однако зов этот, отвлекший меня от моих занятий, привлек сюда, и я прибыл в селение за день до собрания. И вот, в то время, когда совершалось всенощное бдение в саду, где находились мощи святых, в честь которых совершали псалмопения, мне, спавшему поблизости в одной комнате, представилось во сне такое видение. Мне казалось, будто я хочу войти в сад, где совершалось всенощное бдение; в то время, когда я находился у дверей, показалось множество воинов, сидевших у входа; все они вдруг встали и устремились на меня с угрозою и не допускали до входа. Я получил бы и удары, если бы не упросил их один, как казалось, более человеколюбивый. Когда сон оставил меня и мне пришло на мысль мое прегрешение против зова, я понял, к чему относилось это страшное видение воинов. Многими слезами оплакал свое неразумение и пролил горькие слезы над самой ракой мощей, чтобы Бог явился милостивым ко мне, а святые воины даровали прощение. Я сказал это, чтобы убедиться нам, что мученики, так послужившие нашей Церкви и сделавшиеся ее украшением, живы перед Богом, есть Его копьеносцы и приближенные.

...Ублажающий плач <Господь>, кажется, втайне учит душу обращать взор к истинному благу и не погружаться в настоящую прелесть сей жизни. Ибо невозможно как вникающему тщательно в дела прожить без слез, так глубоко погрязшему в житейских удовольствиях думать, что он печален. Подобное сему можно видеть на бессловесных. Хотя жалости достойно устройство их естества... однако же нет у них никакого чувства о своем несчастии, напротив того, и ими проводится жизнь с некоторым удовольствием: конь поднимает вверх голову, вол взрывает пыль, свинья щетинит волосы, молодые псы играют, тельцы прыгают, и всякое животное, как можно видеть, какими-нибудь знаками показывает свое удовольствие. А если было бы у них какое-либо понятие о даре разума, то не проводили бы они в удовольствии своей глупой и бедственной жизни. Так и люди, у которых нет никакого ведения о благах, каких лишилось естество наше, настоящая жизнь препроводится в удовольствии. А кто услаждается настоящим, тому следует не искать лучшего. И кто не ищет, тот и не найдет приобретаемого одними ищущими.

Вы, сотворенные разумными и имеющими ум, который служит истолкователем и учителем Божественных повелений, не обольщайтесь временным. Приобретите то, что никогда не оставляет приобретшего; определите меру пользования жизнию. Не все ваше, но часть пусть принадлежит и нуждающимся любезным Богу. Ибо все принадлежит Богу, общему Отцу. Мы же — как бы братия родные; братьям же всего лучше и справедливее разделять наследство поровну. В противном случае, если один присвоил себе более, чем другой, остальные пусть воспользуются хотя частью. Если же кто захотел бы быть господином всего вообще, лишая братьев и самой третьей или пятой части, тот злой тиран, непримиримый варвар, ненавистный зверь, радостно отверзающий пасть только на пищу; таковой суровее даже самых зверей. Ибо и волк допускает волка в еду, и собаки также во множестве терзают один труп; он же, ненасытный, никого из единоутробных не допускает к участию в богатстве. Тебе достаточно умеренного стола; не пускайся в это море необузданного пирования. Ибо тебе угрожает жестокое кораблекрушение, не о подводные камни сокрушающее, но ввергающее в глубочайшую тьму, откуда впавший туда никогда не выйдет.

Так как всем людям врожденно некоторое естественное отношение к благу, и к нему обращен всякий свободный выбор, полагающий достижение блага целью всех забот в жизни, то потому неразумение того, в чем состоит подлинное благо, обыкновенно бывает причиною большей части погрешностей; так что если бы для всех было ясным истинное благо, то мы никогда бы не уклонялись от того, в чем благо составляет самую природу, и не стремились бы добровольно, опытом изведать зло, если бы только не прикрывались вещи некоторою обманчивою видимостью блага. Итак, прежде всего в нашем слове размыслим о том, в чем состоит истинное благо, чтобы заблуждение относительно этого не было как-нибудь поводом к избранию худшего вместо лучшего. Прежде всего нужно представить некоторое определение и характеристическое свойство искомого предмета, от чего получило бы несомненность наше понятие о благе. Итак, в чем состоит характеристическое свойство истинного блага? В том, что оно имеет в виду не одно только полезное относительно, что в различное время является то полезным, то бесполезным, что для одного хорошо, а для другого не таково, но то, что и само по себе, по собственной природе есть благо и остается таковым же для всех и всегда. Ибо что есть благо не для всех, не всегда, не само по себе, независимо от внешних обстоятельств, то не может собственно быть почитаемо существенным благом. Так многие поверхностные наблюдатели существующего вообразили, что благо заключается в стихиях мира, но при внимательном исследовании никто не найдет, чтобы в них оказалось благо само по себе, всегда и для всех, ибо в каждой из них с полезным смешано и действие противоположного свойства; например, вода спасительна для живущих в ней, но губительна для земных животных, если погрузятся в нее. Точно так же и воздух для тех, кому природа определила жить в нем, спасителен, а кому досталась в удел жизнь в воде, оказывается пагубным и губительным, как скоро случится быть в нем кому-либо из животных водных. Так и огонь, приносящий нам в некоторых случаях пользу, гораздо чаще оказывается гибельным. Да и само солнце не всегда, не повсюду и не для всего, что подвергается его действию, оказывается благом; в иных случаях бывает оно и очень вредоносным, когда печет сверх надлежащей меры, иссушает чрезмерно то, что под ним, часто делается причиною болезней, людям с чувствительным зрением причиняет глазную болезнь и, производя гниение влаги, порождает в испорченной гнилости влажных веществ вредные и отвратительные существа.

Должно искать того блага, которое во всяком возрасте и во всякое время жизни равно есть благо — такое благо, что и пресыщение им не ожидается, и сытости в нем не находится, но и при удовлетворении продолжается вожделение, вместе с наслаждением усиливается пожелание и не ограничивается возрастом любителя; но чем более человек наслаждается этим благом, тем более с наслаждением возрастает пожелание, а с пожеланием возгорается наслаждение, и во все продолжение жизни всегда бывает прекрасно для обладающих, нимало не изменяясь от непостоянства возрастов и времен; смыкает ли кто глаза или поднимает взор, благоденствует или печален, ночь ли проводит или день, — одним словом, всякому в жизни служит таким благом, которое и для впадшего в какое-либо несчастное обстоятельство не делается чем ни есть худшим или лучшим, не умаляется, не увеличивается. Таково, по моему рассуждению, в подлинном смысле благо. Не иным чем кажется оно мне, как делом веры, действительность которой есть для всех общая, равно предлагается желающим, всесильна, постоянно пребывает в жизни. Вот — то благое дело, которое да будет в нас.

Порядок требует исследовать, действительно ли нечто есть тот Свет, которым темный этот вертеп естества человеческого не озаряется в настоящей жизни? Или, может быть, пожелание стремится к тому, чего нет и что непостижимо? Ибо таков ли наш рассудок, чтобы следить ему за искомым естеством? Таково ли значение имен и выражений, чтобы передать нам ими достойное понятие о высшем Свете? Как назову незримое? Как представлю невещественное? Как покажу не имеющее вида? Как постигну то, что не имеет ни величины, ни количества, ни качества, ни очертания, не находится ни в месте, ни во времени, вне всякого ограничения и определенного представления? Чье дело — жизнь и самостоятельность всего представляемого благом? К чему прилагается мыслью всякое высокое понятие и наименование: Божество, Царство, Сила, Вечносуществующее, Нетление, Радость и все высоко мыслимое и сказуемое? Поэтому, как и при каких помыслах возможно, чтобы такое благо стало доступным взору — было и познаваемым и невидимым? Всем существам сообщило бытие, а само было вечным и не имело нужды приведения в бытие?
Но чтобы не утруждал себя напрасно разум, простираясь до пределов беспредельного, прекратим пытливое исследование об естестве превысших благ, так как все подобное этому не может и быть постигнуто; извлечем же ту одну пользу из своих изысканий, что по самой невозможности увидеть искомое, отпечатлеется в нас некое понятие о величии искомого. Но в какой мере, по нашему верованию, благо по естеству своему выше нашего знания, в такой более и более усиливаем в себе плач о благе, с которым мы разлучены и которое так высоко и велико, что даже знание о нем не может быть вместимо. И этого-то блага, превышающего всякую силу познания, мы, люди, были некогда причастниками, и в естестве нашем то превысшее всякого понятия благо было в такой мере, что обладаемое человеком, по самому точному сходству с Первообразом, казалось новым благом, принявшим на себя образ первого. Ибо что теперь гадательно представляем о том благе, все то было у человека: нетление и блаженство, самообладание и неподвластность, беспечальная и неозабоченная жизнь, занятие божественным — тем, чтобы смотреть на благо и чистым и обнаженным от всякого покрывала пониманием. Ибо все это дает нам в немногих изречениях гадательно понять слово о бытии мира, говоря, что человек создан по образу Божию, жил в раю и наслаждался насажденным там; а плод тех растений — жизнь, знание и подобное этому. Если же это было у нас, то как не застонать о бедствии, сравнительно с тогдашним блаженством сопоставляющему настоящую бедность?

...Учит Апостол о естестве неизреченных благ, говоря, что такого блага око не познает, хотя бы и непрестанно видело, потому что видит не сколько есть, но сколько можно ему вместить; и ухо не слышит в полной мере означаемого, хотя бы слухом и непрестанно воспринимало слово; и на сердце человеку не всходит, хотя бы чистый сердцем и видел всегда сколько можно, потому что, хотя вновь постигаемое больше всего постигнутого прежде, однако же оно не определяет собою искомого, но конец обретенного служит началом для восходящих к обретению высшего. И восходящий никогда не останавливается, от одного начала заимствуя другое начало, и начало всегда большего не заканчивается самим собою, потому что пожелание восходящего не останавливается на познанном, но душа, вследствие другого, еще большего пожелания, восходя по порядку к новому высшему, шествует всегда от высшего к высшему до беспредельности.

Сам ты властен только в настоящем, так что если бы и во всякое время не переставал бы благодарить Бога, то едва мог бы возблагодарить за настоящее, не находя никакого способа воздать должное и за будущее, и за прошедшее. А мы настолько бедны в должной благодати, что и по мере возможности не бываем признательны, не говорю — целого дня, даже большей части дня не уделяя на богомыслие. Кто распростер для меня землю? Кто промыслом Своим и влажное естество сделал проходимым? Кто устроил мне небо как комару (Ис. 40:22)? Кто носит передо мною светильник солнца? Кто посылает источники в долину? Кто уготовал русла рекам? Кто отдал мне в услужение бессловесных животных? Кто меня — неодушевленный прах сделал причастником жизни и разумения? Кто это бренное образовал по подобию образа Божия? Кто омраченный во мне грехом Божий образ снова привел в первоначальную красоту? Кто меня, изгнанного из рая, удаленного от дерева жизни, сокрытого в бездне вещественной жизни, влечет к первобытному блаженству? «Нет понимающего» (Рим. 3:11), говорит Писание. Смотря на это, должны бы мы были во все продолжение времени жизни бесконечное и непрерывное воздавать благодарение.

О благодати

...Говорят: почему благодать простерлась не на всех, напротив того, иные приступили к учению, немалая же часть остается неприступившею?Без сомнения потому, что Бог или не хотел, или не мог, чтобы благодеяние для всех было щедро. А то и другое не освобождает от порицания. Ибо неприлично Богу и не хотеть и не быть в силах делать добро. Потому если вера есть нечто доброе, то почему, спрашивают, благодать не на всех?..
Имеющий власть над вселенною, по переизбытку чести, уделенной человеку, предоставил иному и в нашей быть власти, и над этим каждый сам единственный господин. А это есть произволение, нечто не рабственное, но самовластное, состоящее в свободе мысли. Итак, подобное обвинение справедливее возложить на тех, которые не были приведены к вере, а не на Призывавшего к согласию.

О ближних

«Блаженны миротворцы, ибо они будут наречены сынами Божиими» (Мф. 5:9). Кто же именно? Подражатели Божию человеколюбию, что свойственно Божией деятельности, то самое показывающие в жизни своей. Благодеющий Податель благ и Господь совершенно истребляет и в ничто обращает все, что не сродно с добром и чуждо ему, и тебе узаконивает этот образ действования: изгонять ненависть, прекращать войну, уничтожать зависть, не допускать до битв, истреблять лицемерие, угашать в сердце пожигающее внутренность злопамятство, вводить же на место то, что восстанавливается истреблением противоположного. Как с удалением тьмы наступает свет, так вместо исчисленного выше появляются плоды духа: любы, радость, мир, долготерпение, благость (Гал. 5:22), и все собранное Апостолом число благ, Потому, как же не блажен раздаятель божественных даров, Богу уподобляющийся дарованиями, благотворения свои уподобляющий Божией великодаровитости? Но, может быть, ублажение имеет в виду не только благо, доставляемое другим, но, как думаю, в собственном смысле миротворцем называется, кто мятеж плоти и духа и междоусобную брань естества в себе самом приводит в мирное согласие, когда в бездействие уже приходит закон телесный, «противоборствующий закону ума» (Рим. 7:23), и, подчинившись лучшему царству, делается служителем Божественных заповедей. Лучше же сказать, будем держаться той мысли, что слово Божие советует не это, т. е. не в двойственности подставляет себе жизнь преуспевших, но в том, чтобы разрушилась стоящая посреди преграда и соделались из обоих воедино (Еф. 2:14). Итак, поскольку веруем, что Божество просто, несложно и неописуемо, то, когда и человеческое естество за такое умиротворение делается чуждым сложения из двойственного, в точности возвращается во благо, становясь простым, неописуемым и как бы в подлинном смысле единым.

«Блажени миротворцы» (Мф. 5:9). Писание в кратком выражении предлагает в дар врачевание от многих недугов, в этом многообъемлющем и общем изречении заключив подробности. Сперва уразумеем, что такое мир? Не иное что, как исполненное любви расположение к соплеменнику. Что же разумеется под  противоположным любви? Ненависть, гнев, раздражение, зависть, злопамятство, лицемерие, бедствие войны. Видишь ли, от скольких и от каких недугов предохранительным врачевством служит одно изречение? Ибо мир равно противится всему исчисленному, и присутствием своим приводит зло в уничтожение. Как по возвращении здравия уничтожается болезнь, и по появлении света не остается тьмы, так с появлением мира исчезают все страсти, возбужденные сопротивным. А какое это благо, не считаю нужным описывать того словом. Рассуди сам с собою, какова жизнь взаимно друг друга подозревающих и ненавидящих? Встречи их неприятны, все одному в другом отвратительно; уста безмолвны, взоры обращены в разные стороны; слух загражден для слов у ненавидящего и у ненавидимого. Потому, как благоухания аромат благовонием своим наполняет окружающий воздух, так Господу угодно в обилии приумножить для тебя благодать мира, чтобы жизнь твоя была врачевством чужой болезни.

О блуде

Блуд есть такой порок, от которого должно бежать более, чем от других. Другие злые виды греха, по-видимому, щадят тело совершающих, и сделанное останавливается только на том, кого коснулось дело, например, в грабежах терпят вред только ограбленные, в пороке зависти сила страсти обрушивается только на тех, коим завидуют; в клеветах, если им верят, опять опасность только для оклеветанного; в убийствах несчастье убитому; и если кто обратит внимание на последствие всех неправых дел, тот найдет, что неправо поступающие получают прибыль, а вред терпят претерпевающие неправду. Но прелюбодеяние не знает этого разделения, не отделяет дела подвергшегося ему от дела совершившего, но наносит вред обоим вместе, соединяя блудника и блудницу общим союзом осквернения, и обесчестивший тело подвергается одинаково бесчестию с обесчещенным. Убийцы, умерщвляя, случается не умирают вместе с убитыми; осквернивший же плоть и сам сопричастен осквернению.

Блудник сам себе вредит, сам себя пронзает стрелою бесчестия. Вор решается на воровство, чтобы питать тело, а блудник заботится об ограблении собственной плоти. Корыстолюбивого побуждает к хищению мысль о приобретении корысти; блуд же наносит ущерб чистоте тела. Завистливому причиняет страдание слава другого, а блудник сам создает собственное бесславие. Ибо что бесчестнее бремени блуда? Всякое рабство греху бесславно, ибо бесчестит благородство души; но блудник есть самый бесславный раб греха, ибо осужденный им выгребать свои нечистоты, он собирает кучи скверн и исправляет нечистую работу. Не гнусно ли ходить около нечистот, тереться около предметов постыдных, иметь тело, не отличающееся от рваных одежд? Ибо какое различие между рваною одеждою и блудником? Он отторгается от тела Церкви, разрушается ежедневным гниением — греховными удовольствиями, отбрасывается, как ненужная одежда, лежит на поругание всем демонам. На нем диавол отпечатлевает свою гнилость. Внешнее положение блудника не менее дурно, как и внутреннее состояние. От него бегут в домах, отвращаются в собраниях; он оскорбление для сближающихся с ним, предмет презрения для враждебных ему, позор для родственников; его проклинают служители, он печаль родителям, посмешище для домашних, предмет для смеха и разговора соседям; его отвергают при попытках жениться; после брака он подозрительный супруг. Видя блуд матерью такого множества зол, апостол Павел заповедует победительное бегство: «избегайте блуда» (1 Кор. 6:18).

Какое большее обнищание — Богу быть в образе раба? Какое большее смирение — Царю существ прийти в общение с нашим нищим естеством? Царь царствующих, Господь господствующих волею облекается в рабский образ, Судия вселенной делается данником владычествующих, Господь твари обитает в вертепе, Всеобъемлющий не находит места в гостинице, но повергается в яслях бессловесных животных, Чистый и Всецелый приемлет на Себя скверну естества человеческого, понеся на Себе и всю нищету нашу, доходит даже до испытания смерти. Видите ли меру вольной нищеты? Жизнь вкушает смерть, Судия ведется на судилище, Господь жизни всего сущего подвергается приговору судии, Царь всей премирной силы не отклоняет от Себя рук исполнителей казни. В этом образце, говорит Апостол (Флп. 2: 5—7), да будет видима тобою мера смиренномудрия.

Какая же, говорят, была причина Божеству снизойти до этого унижения, при котором колеблется вера, недоумевая, точно ли Бог, существо невместимое, недомыслимое, неизреченное, превышающее всякую славу и всякое величие, соединяется с малоценною оболочкою естества человеческого, так что и высокие Его действия уничтожаются этим соединением с ничтожным? Если во Христе столько силы, что в Его власти победа над смертью и вход для жизни, то почему не волею единою производит желаемое, но окольным путем совершает наше спасение: рождается, воспитывается, испытанием смерти спасает человека? Можно Ему было и не подвергаться этому и спасти нас. На такое замечание людям благомыслящим достаточно сказать в ответ, что больные не предписывают врачам, как ухаживать за ними, и с благодетелями не входят в состязание о роде лечения, не говорят, почему врачующий прикоснулся к страдающему члену и для прекращения болезни придумал такое средство, когда нужно было другое; напротив того, смотря на конец благодеяния, с благодарностью принимают благотворение.

Единородный Бог, будучи Богом по естеству и Владыкою всего, и Царем всей твари, и Творцом всего сущего, и Восстановителем падших, по Своему величайшему человеколюбию, благоволил и падшее грехом естество наше не только не отвергнуть от общения с Собою, но и опять воспринять в жизнь. Сам Он есть жизнь; поэтому, когда род человеческий был на краю погибели, когда зло в нас возросло до крайней степени, тогда Он, чтобы не оставить никакого зла не уврачеванным, принимает примешение к уничиженному естеству нашему и, восприняв человека в Себя и Сам быв в человеке, как говорит к ученикам: «Я в вас, и вы во Мне» (Ин. 14620), чем был Сам, тем сделал и того, с кем соединился. Сам же Он был вечно Превышним; поэтому превознес и униженное, ибо Превознесенный превыше всего не нуждался еще ни в каком возвышении. Слово было Христом и Господом, тем же самым делается и присоединенный и воспринятый в Божество человек; ибо не Тот, Кто есть уже Господь, возводится вторично на господство, но образ раба делается Господом.

Как Божество не подверглось тлению, будучи в тленном теле, так и соделалось явным и не изменилось, врачуя изменяемость души нашей. Так во врачебном искусстве занимающийся лечением, хотя прикасается к больному, но сам не делается больным, но исцеляет больного. Да не подумает однако кто-нибудь, превратно понимая изречение Евангелия, что природа наша во Христе вследствие совершения последовательно, мало-помалу претворялась в более божественную; потому что преуспевать возрастом премудрости и благодатию (Лк. 2:52), это выражение употребляется в повествовании Писания для доказательства того, что Господь истинно воспринял нашу природу, чтобы не имело места мнение утверждающих, будто вместо истинного Богоявления явился некоторый призрак, имеющий вид телесного возраста. Потому-то Писание не стыдится повествовать о Нем то, что свойственно нашей природе, упоминая о вкушении пищи, о питии, сне, утомлении, питании и преуспеянии в телесном возрасте, обо всем, что составляет принадлежность нашей природы, кроме влечения ко греху.

Телеграм канал
с цитатами святых

С определенной периодичностью выдает цитату святого отца

Перейти в телеграм канал

Телеграм бот
с цитатами святых

Выдает случайную цитату святого отца по запросу

Перейти в телеграм бот

©АНО «Доброе дело»

Яндекс.Метрика