Григорий Нисский

Кто гонится за человеческими почестями вместо небесных, тот есть неверный.

...Что из здешнего стоит названия блага? Честь ли, которой многие домогаются? Разве придает она что-нибудь большее почетным лицам? Смертный остается смертным, воздают ли ему почесть, или нет... Кто видит все это и потому презирает все, что считается почетным у людей, и к одной только Божественной жизни имеет любовь, тот, зная, что «всякая плоть- трава, и вся красота ее - как цвет полевой» (Ис. 40:6), сочтет ли когда-нибудь достойным заботы сено, ныне сущее (Мф. 6:30), и которого завтра не будет?

Душе, достигшей чистоты, должно не иметь в себе ничего, кроме Бога, и ни на что иное не обращать внимания; но только быть чистою от всякого вещественного дела и понятия, чтобы, всей и всецело претворившись в мысленное и невещественное, сделать себя самым явственным изображением красоты первообраза.

Поскольку из Божественной проповеди для всякого явно, что настанет время изменения, то нужно не о времени любопытствовать и не изыскивать каких-либо умозаключений, которыми иной ослабит в душе надежду Воскресения, но, подкрепясь верою в ожидаемое, добрым житием закупать будущую благодать.

Тому, чей разум развлекается многим, невозможно преуспеть в познании Бога и в любви к Нему.

Когда время искать Господа? Отвечу кратко: целая жизнь. Ибо об этом одном нужно прежде всего заботиться при всякой другой заботе. Не в какие-нибудь установленные дни и не в определенное на это время хорошо искать Господа. Напротив, совсем никогда нельзя прекращать искать Его – вот истинная благовременность.

Вся разумная тварь делится на естество бесплотное и на облеченное телом. Бесплотное естество есть ангельское, а другой вид естества — мы, люди. Посему первое духовно, как отрешенное от бременящего тела <разумею же тело это грубое и к земле тяготеющее>, проходит горний жребий, по легкости и удобоподвижности естества пребывая в странах легких и эфирных. А другое, по сродству нашего тела с оземленевшим, по необходимости получило в удел как бы некий отстой грязи, жизнь земную. Не знаю, что устрояла этим Божия воля, то ли, чтобы всю тварь сблизить между собою, чтобы и дольний жребий не был безучастным в небесных высотах, и небо не вовсе было безучастно в том, что на земле, но вследствие образования человеческого естества из обоих стихий происходило некое общение усматриваемого в той и другой стихии, так как духовная часть души, которая, по видимому, есть нечто сродное и одноплеменное с небесными силами, обитает в земных телах, и оземленевшая сия плоть, при изменении тленных и восхищении праведных, вместе с душею переселится в небесную область. Ибо восхищены будем, как говорит Апостол, на облаках в сретение Господу на воздухе, и так всегда с Господом будем (1 Сол. 4:17). Поэтому сие или иное что устрояла сим Божия премудрость — все разумное естество, по двоякой сей жизни делится на части, и естество бесплотное прияло в свой жребий небесное блаженство, а другое, по причине плоти, обитает на земле по сродству с нею. Хотя вожделение прекрасного и доброго равномерно осуществлено в том и другом естестве, и Правитель вселенной в обоих соделал равными самоуправление, самовластие и свободу от всякой необходимости, чтобы все одаренное словом и разумением распоряжалось собою по самозаконному некоему произволу; однако же жизнь горняя во всем хранит себя чистою от порока, и с нею несовместно ничто представляющееся противоположным, всякое же страстное движение и расположение, которым подвержен род человеческий, приводит в кружение жизнь дольнюю. Посему житие святых Сил на небесах богодухновенное слово признает не имеющим примеси порока и чистым от всякой греховной скверны. Все же, что умышлением худого и отступлением от доброго превращается в зло, подобно какому-то отстою или грязи, стекается в эту обыкновенную жизнь; и оскверняется человеческий род, находя в этой тьме препятствие к тому, чтобы усматривать Божественный свет истины. Посему если высшая жизнь бесстрастна и чиста, а земная бедственная жизнь погружена во всякие страсти и злострадания, то явно, что горнее житие как чистое от всякого худого, преуспевает в благой воле Божией, ибо где нет зла, там по всей необходимости добро.

Явно, что если имеет кто сколько-нибудь разума, то не усматривая в себе того же, что в Боге, не осмелится сказать ему: «Отче». Ибо не естественно Благому по сущности – стать отцом лукавого в поступках и Святому – отцом оскверненного по жизни, Неизменяемому – отцом изменчивого, Отцу жизни – отцом умерщвленного грехом, Чистому и Беспримесному – отцом опозоривших себя страстями бесчестия. Благодетелю – отцом любостяжателя, вообще Тому, Кто представляем во всяком добре,– отцом пребывающих в каком-либо зле. Если кто, видя себя имеющим еще нужду в очищении и признавая порочную совесть свою исполненной скверн, прежде нежели очистится от таких и столь многих худых свойств, включит себя в родство с Богом и неправедный Праведному, нечистый Чистому скажет «Отче», то слова эти будут оскорблением и злословием, ибо назовет он Бога отцом собственной своей порочности.

Молитва есть охранная стража целомудрия, доброе направление раздражительности, обуздание кичливости, очистительное средство от памятозлобия, истребление зависти, уничтожение неправды, исправление нечестия. Молитва есть крепость телу, обилие в дому, благоустройство в городе, могущество царства, победный памятник на брани, безопасность во время мира, собрание разъединенных,  постоянная совокупность соединившихся.

...Когда приступаем к Богу, будем сперва обращать внимание на жизнь свою, имеем ли в себе что-либо достойное Божественного родства, и потом уже осмеливаться на произнесение такого слова. Повелевший сказать: «Отец», не дозволил говорить ложь. Потому, кто жил достойно Божеского благородства, тот прекрасно возводит взор к Небесному Граду, Небесного Царя именуя Отцом и небесное блаженство — Отечеством. К чему же клонится цель сего совета? К тому, чтобы мудрствовать нам горняя; где Бог, там полагать основание своего жилища, там собирать сокровища; туда переселиться сердцем своим: ибо где сокровище ваше, там будет и сердце ваше (Мф. 6:21), и  непрестанно иметь ввиду отеческую красоту и сообразно с оной украшать собственную душу.

...Тщательность в молитве много нам дарует; только каждый пусть делает это с внимательною и правою совестию, никак не блуждая мыслию по произволу и не воздавая <молитву> как бы необходимый, невольный долг, но исполняя ею любовь и желание души. Но и сам Господь внушит просящим, как молиться, по сказанному: Господь дает молитву молящемуся (1 Цар. 2:9).
Итак, прилежный к молитве должен просить <о ней> и знать, что в столь важном деле он со многим старанием и усилием должен выдержать тяжкую борьбу. Поскольку с особенною силою нападает на таковых злоба, отовсюду стараясь ниспровергнуть наше старание. Там ослабление тела и души, здесь изнеженность, беззаботность, нерадение и все прочее, что губит душу, терзаемую по частям и предающуюся врагу своему. Итак, должно, чтобы душою, как бы мудрый кормчий, управлял разум, указывая прямой путь к горней пристани и предавая душу неповрежденною вверившему оную Богу.

Божество непричастно зависти и всякой скверны, и на тебя да не кладут пятна подобные страсти: ни зависть, ни кичливость, ни что-либо другое, оскверняющее богоподобную лепоту. Если сделаешься таковым, то смело гласом своим призывай Бога и Владыку вселенной именуй Отцом своим. Он воззрит на тебя отеческими очами, облечет тебя в божественную одежду, украсит перстнем и ноги твои для шествия горе, снабдит евангельскими сапогами, восстановит тебя в Небесное Отечество о Христе Иисусе Господе нашем. Ему подобает слава и держава во веки веков.

Боящиеся Господа, хвалите Его (Пс. 21:24) в тех местах, в которых находитесь. Ибо перемена места не приближает к нам Бога, но где бы ты ни был, Господь придет к тебе, если обитель души твоей окажется такою, чтобы Господь мог вселиться в тебе и жить(Лев. 26:12). А если внутренний твой человек полон лукавых помыслов, то хотя бы ты был на Голгофе, хотя бы на горе Масличной, хотя бы под памятником Воскресения, ты столько далек от принятия Христа в себя, сколько и те, которые не исповедали и начал веры. Итак, возлюбленный, советую из тела путешествовать к Господу, а не из Каппадокии в Палестину.

Как в делах обыкновенных не рассуждающий о том, чем достигается какое-либо из благих желаний, но засуетившийся неисполнимыми пожеланиями, как человек неразумный и жалкий, в этих грезах тратит время, в которое мог бы подумать, как сделать для себя что-либо полезное: так и тот, кто во время молитвы устремлен не к тому, что полезно душе, но просит Бога оказать благоволение к страстным движениям его ума, как человек нелепый есть действительно лишнее говоривший, молящийся о том, чтобы Бог стал содейственником и служителем его суетностей. Скажу для примера: приступает кто-либо с молитвою к Богу, и не поняв умом высоты того могущества, к какому приступает, сам того не понимая, оскорбляет это величие стыдными и низкими прошениями. Как если кто, по чрезвычайной бедности или грубости, глиняные сосуды почитая для себя многоценными, а потом, пришедши к царю, готовому раздавать богатства и чины, отложив в сторону прошения, какие прилично предлагать царю, станет у почтенного таким саном просить, чтобы из глины лепил, что для него желательно, так и невежественно пользующийся молитвою не возносится сам до высоты Дающего, а, напротив того, желает Божественное могущество низвести до собственного своего низкого и земного пожелания, и поэтому страстные стремления простирает к Тому, Кто видит сердца, и простирает не для того, чтобы исцелил неуместные движения сердца, но чтобы сделалось оно еще худшим, когда лукавое это стремление, при содействии Божием, увенчается делом.

...Спросим тех, которые по несовершенству возраста безумствуют в молодости. Что же скажет иной о возмужавших уже, у которых хотя возраст и совершенный, но нрав непостоянен и болезнь гордости возрастает? Имя такому недугу — надменность нрава; а предлогом к гордости всего чаще служит начальство и с ним соединенное властительство; потому что или, имея его, страждут сим, или к нему готовятся, или, нередко, власть уже прекратилась, но рассказы о ней снова пробуждают болезнь. И где найдешь такое слово, чтобы проникло в их слух, загражденный для гласа проповедников? Кто убедит таких людей, что ничем не разнятся они от показывающих себя на зрелище. Ибо у них надеты личина и какая-то искусно выработанная и позлащенная багряница, и торжественно восседают они на колеснице, но вместе с тем от таких украшений не входит в них никакая болезнь гордости; но как думали они о себе до выхода на зрелище, такое же расположение сохраняют в душе и во время представления, и после того не скорбят, сойдя с колесницы и сняв с себя наряд. Но величающиеся на зрелище жизни своею начальническою властью не рассуждают о том, что было незадолго и что будет вскоре после этого. Как расширяются надуваемые пузыри, так и они пыщутся при громком воззвании глашатая, надевают на себя какую-либо чужую личину, естественное положение лица переменяя в угрюмое и страшное; и голос примышляется ими более суровый, к ужасу слушающих делающийся похожим на зверский. Не остаются уже они в пределах, положенных человеку, но претворяют себя в обладающих Божьим могуществом и Божьею властью. Ибо уверены в себе, будто бы они господа жизни и смерти; потому что из судимых ими об одном дают спасающий его приговор, а другого осуждают на смерть и не обращают внимание на то, Кто подлинно Господин человеческой жизни, определяющий и начало и конец бытию; хотя к сокращению их тщеславия достаточно того одного, что многих из начальствующих во время отправления ими своего начальствования видели похищенными с начальнических тронов и отнесенными в могилы, где голос глашатая заменил плач. Потому, как господином чужой жизни быть тому, для кого и своя — чужая? Но и он, если сделается нищ духом, взирая на Обнищавшего ради нас добровольно и имея пред очами равночестие нашего естества, однородного с ним не поругает никаким плачевным зрелищем мечтательно выказываемого начальствования, то поистине будет блажен, на временное смиренномудрие сменив Небесное Царство.

Чем же кто лучше докажет суету гордости? Чем иначе, как рассуждением, что такое естество? Ибо нет основания впасть тому в такую страсть, кто смотрит на себя, а не на окружающее его. Итак, что же такое человек? Угодно ли, скажу, что в Писании выражено более почтительно и уважительно? Но Украситель наш, к величию уготовляющий благородство человеческое, от праха ведет родословие естества; и твое благородство, твоя знатность, горделивец, оттуда же ведут род. Если же желательно тебе, чтобы сказано было непосредственно и близко касающееся рождения, то иди прочь, не говори об этом... да не открывши, как говорит Закон: «Наготы отца твоего и наготы матери твоей не открывай» (Лев. 18:7); не оглашай перед всеми словом того, что достойно забвения и глубокого молчания. И не краснеешь после этого ты, земной истукан, который вскоре будешь прахом, как пузырь, остаешься не надолго надутым, пребываешь полон гордости, ширишься в своей кичливости и превозносишь мысль суетным мудрованием? Не смотришь на оба предела человеческой жизни, как она начинается и чем оканчивается? Но превозносишься юностью, имеешь в виду цветущий возраст, восхищаешься красотою, тем, что руки у тебя исполнены сил для движения, ноги легки и скачут, кудри развеваются по ветру, щеку окаймляет нежный пушок, одежда на тебе яркого пурпурного цвета, разноцветные шелковые ткани, испещренные изображениями сражений, звериных охот или каких событий, или, может быть, прилежно смотришь на черную блестящую обувь, любуешься тщательно выстроченными чертами швов? На все это обращаешь взор, а не смотришь на себя самого? Покажу тебе, как в зеркале, кто и каков ты. Не видел ли ты тайн естества нашего на кладбище? Не видал ли кучи костей, лежащих одна на другой? Обнаженных от плоти черепов, представляющих страшный, отвратительный вид впалыми глазами? Не видел ли оскаливших зубы ртов и прочих членов, как ни есть раскиданных? Если ты видел их, то в них видел себя самого. Где признаки теперешнего твоего цвета? Где доброзрачность щёк? Где свежесть губ? Где величественная красота глаз, сверкающая из-под покрова бровей? Где прямой нос посреди красоты щёк? Где на шею свисшие волосы? Где около висков вьющиеся кудри? Где, как лук, стрелами мечущие руки? Где, как кони, скачущие ноги? Где багряница, драгоценная ткань, пояс, обувь, конь, скорость его бега, ржание, — все. от чего ныне увеличивается твоя  кичливость? Скажи, где в оставшемся здесь то, чем ныне превозносишься, о чем высоко думаешь? Какой сон столько не состоятелен? Какие грезы подобны этому? Какая тень столько слаба и не осязаема, как это сновидение юности, вместе и являющееся и мгновенно пролетающее?

Часто глаз становится входом многих смертей: видит он раздраженного и сам возбуждается к той же страсти, видит благоденствующего не по достоинству и воспламеняется завистью, видит горделивого и впадает в ненависть. Или видит красивое лицо и впадает в блудное желание.

Пост узаконен для чистоты души; если же он оскверняется иного рода намерениями и действиями, то для чего напрасно тратим воду, которую пьем? Для чего возделывать эту несмываемую и чрезмерную грязь? Что пользы от телесного поста, если нечист ум? Ибо никакой нет пользы, если колесница прочна и упряжь в порядке, а возница не в своем уме. Что пользы в корабле, хорошо устроенном, если кормчий будет пьян? Пост — основание добродетели. Но как основание дома и дно корабля, хотя бы были весьма твердо положены, бесполезны и не имеют никакой цены, если следующее за тем в них построено небрежно: так и от воздержания этого нет никакой пользы, если к нему не приложатся и за ним не последуют и прочие правые дела. Страх Божий да учит говорить, что прилично, не говорить пустого, знать время, и меру, и слово необходимое, и ответ уместный; не говорить безмерно, не осыпать собеседников градом слов. Ибо потому нежнейшая из перепонок, прикрепляющая язык к нижней полости рта, и называется уздою, чтобы не говорить беспорядочного и неблагопристойного; язык да благословляет, а не злословит, поет, а не поносит, хвалит, а не порицает. Опрометчивая рука да свяжется памятью о Боге, как цепью. Мы потому постимся, что поношениями и ударами оскорбили нашего Агнца перед пригвождением; итак, мы, ученики Христовы, не поревнуем иудейскому обычаю.

Пусть никто не сочтет, что преуспеть в смиренномудрии легко. Напротив, такое дело труднее всякого добродетельного начинания. Почему же? Потому, что когда человек, приняв в себя добрые семена, уснул, тогда враг жизни нашей посеял в нас плевелы гордости. Ибо чем сам он повергнул себя на землю, тем самым и бедный человеческий род вовлек с собой в общее падение. И для естества нашего нет другого такого же зла, как этот недуг гордости.

Мучительство любостяжательности не превосходит ли меру всякой жестокости? Поработив бедную душу, всегда принуждает исполнять ненасытимые свои пожелания, непрестанно принимая в себя и никогда не наполняясь, подобно какому-то многоглавому зверю, тысячами челюстей передающему пищу в ненаполнимое чрево, у которого приобретение никогда не служит хотя малым насыщением, но всегда получаемое делается пищею и разжжением к пожеланию большего.

Скажи теперь мне ты, неодушевленное вещество имуществ предпочитающий будущему блаженству, что за блеск такой у золота? Что за сияние такое у дорогих камней? Что за убранство такое от одежд в сравнении с оным благом, предлагаемым упованию? Когда Царствующий над тварью открыто явит Себя человеческому роду, велелепно восседая на превознесенном Престоле, когда вокруг Него видимы будут бесчисленные тьмы Ангелов и когда очам всех откроется неизреченное Царство Небесное; а также в противоположность этому показаны будут страшные мучения; и среди этого весь человеческий род от первой твари до всей полноты приведенных в бытие, в страхе и надежде будущего, предстанет с недоумением, многократно  приводимый в содрогание исполнением ожидаемого для тех и других, потому что и жившие с доброю совестью не уверены в будущем, видя, что другие лукавою совестью, как бы каким исполнителем казни, влекутся в ужасную оную тьму, а между тем и этот, при хвалебных и благодарственных голосах облагодетельствованных, исполненный дерзновения, приведен будет делами к Судье; тогда неужели по вещественному богатству станет вычислять он свою благую часть? Нежели согласится, чтобы вместо этих благ все горы, и равнины, и долины, и моря, преобразившись, сделались золотом?
А кто богатство свое тщательно скрывал под печатями, запорами, за железными дверями, в безопасных тайных местах и стекающееся у него вещество прятать и хранить у себя предпочитал всякой заповеди, того, если стремглав повлечется в темный огонь, все в этой жизни испытавшие его жестокость и немилосердие станут укорять и скажут ему: вспомни, что ты получил уже доброе твое в жизни твоей (Лк. 16:25); в твердынях с богатством своим заключил ты милость, и на земле оставил милосердие; не принес в эту жизнь человеколюбия и не имеешь, чего не имел; не находишь, чего не полагал; не собираешь, чего не расточал; не пожинаешь, чего не сеял; жатва твоя достойна сеяния; сеял ты горечь, собирай ее рукояти; уважал ты жестокость, имей при себе, что любил; ни на кого не смотрел сострадательно, и на тебя никто не посмотрит с сожалением; презирал ты скорбящего, презрят и тебя гибнущего; бегал ты случаев оказать милость, и от тебя побежит милость; гнушался ты нищего, возгнушается и тобою, кто от тебя был в нищете. Если сказано будет это и подобное этому, то где окажется золото? Где блестящие сосуды? Где печатями приданная сокровищам безопасность? Где для ночной стражи приставленные псы и запас оружий на злоумышленников? Где записанные в книгах приметы? Что они значат против плача и скрежета зубов? Кто озарит тьму? Кто угасит пламень? Кто отвратит неумирающего червя? Уразумеем поэтому... Господне слово, в немногом научающее нас так многому о будущем, и сделаемся милостивыми, чтобы стать чрез это блаженными о Христе Иисусе Господе нашем. Ему слава и держава во веки веков! Аминь.

...Зависть — это начало зловредных страстей, отец смерти, первая дверь греху, корень порока, порождение печали, матерь бедствий, повод к непокорности, начало стыда. Зависть изгнала нас из рая, став змием пред Евою; зависть преградила доступ к древу жизни и, совлекши с нас священные одежды, по причине стыда привела к ветвям смоковницы. Зависть вооружила Каина на естество, и произвела седмижды отмщаемую смерть (Быт. 4:15). Зависть сделала Иосифа рабом. Зависть — смертоносное жало, скрытое оружие, болезнь естества, желчный яд, добровольное истощение, жестоко язвящая стрела, гвоздь для души, пламень, сжигающий внутренности. Для зависти неудача — не собственное свое зло, но чужое добро; и наоборот, также для нее удача — не свое хорошее, но худое у ближнего. Зависть мучится благоуспешностью людей и посмеивается их бедствиям. Сказывают, что питающиеся мертвыми телами грифы мрут от <благовонного> мира, потому что естеству их сродно зловонное и испортившееся. И  одержимый этою болезнью, при благоденствии друзей, как бы от прикосновения какого-то мира, гибнет. Если же следствием бедствия усматривает какое-либо страдание, прилетает к страждущему, налагает искривленный свой клюв, извлекая им сокровенные причины безуспешности.

Когда ты согрешаешь, мы подвергаем тебя свободным епитимиям, не тело бичуя, но душу сокрушая. Если мы не будем и этого делать, то как тебя научим? Нелегко передается слово учения и руководство к добродетели; оно требует различных способов наставничества, приноровляемых к существующим нравам. Послушен ли кто и способен к наставлению? Для него прилично простое и кроткое слово. Упорен ли и необуздан? Для него нужны розги. Что же нам делать, когда розог мы не употребляем? Неужели оставить такого без вразумления? Нет! Но мы при помощи слова дадим ему иной вид, соответственный тому, какой будет нужен. И как кушанье через малую прибавку приправ получает противоположный вкус, из горького делаясь сладким, и из сладкого переменяясь в горькое; так и наше слово через приложение новых форм приспособляется к различным нуждам, чтобы соответствовать воспитанию каждого.

...Не иначе может кто-либо причинить скорбь сопротивнику <диаволу>, как показав в себе такие признаки, которые бы служили свидетельством победы над ним.

...С восхождением добродетели вместе восходит и злокозненность противника, отыскивающая применительно к каждому поводы к совращению в грех: то, чем более народ возрастал в жизни по Богу, и сопротивник против этих сильных в военном деле употребляет тогда иную кознь. Когда воюющие видят, что полк превосходящих силами врагов неодолим в открытом бою, тогда преодолевает их, ведя переговоры и ставя засады. Так и полчище злобы против укрепившихся законом и добродетелью, не лицом к лицу выводит силы свои, но в каких-то засадах скрытно строит им козни.

Разумному естеству была дарована свобода и соединена с силой, изобретающей вожделенное, чтобы имела место произвольность. Добро не было чем-то вынужденным, но вменялось в заслугу свободной воле. И поскольку это свободное движение позволяет осуществлять свою волю, нашелся некто <Денница – высший ангел>, во зло употребивший свободу и, по выражению апостола, сделавшийся «изобретательным на зло» (Рим. 1:30). Он-то, поскольку и сам сотворен Богом, нам брат, а поскольку самовластно отказался от причастности к добру, открыл вход злу и, став отцом лжи, поставил себя в ряду наших врагов во всем, в чем только наша свобода желает добра. Поэтому и для прочих возник повод к утрате благ, что и случилось потом с природой человеческой.

...Виновник зла, нашедши кого-либо не всецело отдавшим душу Богу и не вполне отверзшим ее для любви к Нему, овладевает им, удобно обольщая лукавыми помыслами, то представляя трудными заповеди Писания и тягостным служение братиям, то посредством самого служения... надмевая высокомерием и гордостью, как бы внушая искать славы у людей и требовать чести от братий, и таким образом поступать и действовать подобно неверным.

Никто да не осмеливается врагов ополчение обратить в бегство, не взяв в руки апостольского всеоружия (Еф. 6:11). И конечно, всякому известен способ божественного того вооружения, которым постол Павел стоящего перед дружиною врагов делает неуязвимым вражескими стрелами. Ибо, разделив добродетели на виды, каждый вид добродетели апостол Павел сделал особенным оружием, пригодным для нас в каждом обстоятельстве. С верою соединив и соткав справедливость, из них вооружаемому приготовляет броню, прекрасно и безопасно ограждая воина той и другой. А если вера и справедливость отделена одна от другой, то оружие не может сделаться безопасным для того, кому вручается. И вера без дел правды недостаточна ко спасению, а также праведность жизни для спасения небезопасна сама по себе, не в сопряжении с верою. Поэтому, как бы вещества какие, соединив в этом оружии веру и правду, Апостол приводит у воина в безопасность вместилище сердца, ибо под бронею разумеется сердце. А голову доблестного обезопасит надеждою, означая этим, что хорошему воину приличествует, как некое перо на шлеме, иметь в высшем упование чего-либо возвышенного. И щит, оружие прикрывающее, есть несокрушимая вера, которую не может пронзить острие рожна. Под рожнами же, какие мечут в нас неприятели, будем, конечно, разуметь разнообразные нападения страстей. Но спасительное оружие, которое вооружает правую руку доблестно подвизающихся с врагами, есть Святой Дух, страшный, когда противодействует, и спасительный, когда сообщается принимающим. И всякое евангельское учение доставляет безопасность ногам, так что ни одна часть тела не оказывается обнаженною и открытою для принятия удара.

...Диавол, после получения нами достоинства усыновления в Крещении, сильнее злоумышляет против нас, бросая завистливые взоры, когда видит красоту  новорожденного человека, спешащего к небесному жительству, откуда он ниспал, и возбуждает на нас огненные искушения, стараясь отнять и второе украшение, как отнял первое. Но когда почувствуем его нападения, должны прилагать к себе Апостольское изречение: «.Неужели не знаете, что все мы, крестившиеся во Христа Иисуса, в смерть его крестились» (Рим. 6:3). Если же мы соделались сообразны смерти Его (Флп. 3:10), то за тем грех в нас совершенно мертв, будучи пронзен копьем Крещения, как тот блудник ревнителем Финеесом (Числ. 25:7—8). Итак, беги от нас, ненавистный, ибо хочешь ограбить мертвого, некогда бывшего в союзе с тобою, ныне потерявшего способность ощущать удовольствия.

Бог все сотворил на добро и причастным существенного дал рассудок, отличающий лучшее, познанная которым благовременность употребления каждой вещи доставляет употребляющим ощущение прекрасного. Поскольку же погрешил человек в правом суждении о сущем, лукавым советом совращен у него правильный судящий рассудок, то перемена во времени, что в каждой вещи было полезного, превратила это в испытание противоположного. Если кто, предложив на столе все приготовленное для пиршества, положит вместе и какие-либо приборы, служащие к удобному принятию пищи... или небольшие ножи... или остроконечные серебряные приспоспобления... для удобного черпания вареных овощей; и потом кто-либо из приглашенных на пир, изменив употребление положенных на столе вещей, каждою воспользуется не надлежащим образом, ножом зарежет или себя, или кого-нибудь возле себя, а острием выколет глаз или у ближнего, или свой, то иной скажет, что такой-то во зло употребил приготовление дающего пир. Хотя устроивший пиршество сам предуготовил причину происшедшего, но в худом лежащего на столе употреблении, доведенном до этой беды, виновен безрассудно воспользовавшийся положенным.

...Наклонность к худому происходит не отвне, по какой-либо понуждающей необходимости, но вместе с соизволением на зло составляется самое зло, тогда приходя в бытие, когда избираем его; само же по себе, в собственной своей самостоятельности, вне произвола, зло нигде не находится состоящим. Из сего ясно открывается самоправная и свободная сила, какую Господь естества устроил в естестве человеческом для того, чтобы от нашего произволения зависело все, и доброе и худое.

...Так как зло представляется чем-то противоположным любви, а Бог есть всесовершенная добродетель, то вне Бога зло, которого свойство состоит не в том, что оно в бытии, но в том, что оно не в добре... Слово «зло» есть наименование того, что вне понятия о добре. Зло представляется столько же противоположным добру, сколько несуществующее противоположно существующему. Итак, поелику мы по свободному устремлению отпали от добра, то, как о тех, которые не во свете, говорится, что видят тьму (ибо ничего не видеть значит видеть тьму), так и в нас, отпадших от добра, осуществилось тогда неосуществленное естество зла, и дотоле пребудет, пока мы вне добра. Если же свободное движение нашей воли прервет сношение с несущественным и сблизится с Сущим, то и это, что теперь во мне, не имея более бытия, вовсе не будет иметь и того, чтобы оставаться во мне, потому что зло, вне произволения взятое, само по себе не существует...

Высокое унижено; созданное по образу небесного оземленилось; поставленное царствовать поработилось; сотворенное для бессмертия растлено смертью; пребывающее в райском наслаждении переселено в эту болезненную и многотрудную страну; воспитанное в бесстрастии обменяло сие на жизнь страстную и кратковременную; неподвластное и свободное ныне под господством столь великих и многих зол, что невозможно исчислить наших мучителей.

...Тлетворные порождения греха действительно составляют род жаб, зарождающихся, как в грязи, в нечистом сердце человеческом.

Причиною греха не иное что, а единственно то, что люди к тем средствам достигнуть желаемого, какие у них под руками, не хотят присовокупить и Божию помощь. Если усиленному старанию предшествовать будет молитва, то грех не найдет доступа к душе. Пока в сердце твердо памятование о Боге, недействительными остаются примышления сопротивника; потому что в делах сомнительных везде за нас ходатайствует правда.

«О, Господи Боже! Ты сотворил небо и землю великою силою Твоей и простертою мышцею, для Тебя ничего нет невозможного» (Иер. 32:17). «Вот, Я Господь, Бог всякой плоти, есть ли что невозможное для Меня?» (Иер. 32:27). «Поднимите глаза ваши на высоту небес и посмотрите, кто сотворил их? Кто выводит воинство их счетом? Он всех их называет по имени: по множеству могущества и великой силе у Него ничто не выбывает» (Ис. 40:26).«Разве ты не знаешь? разве ты не слышал, что вечный Господь Бог, сотворивший концы земли, не утомляется и не изнемогает? разум Его неисследим» (Ис. 40:28).«Нет столь святаго, как Господь, ибо нет другого, кроме Тебя; и нет твердыни, как Бог наш» (1 Цар. 2:2).«Ибо у Бога не останется бессильным никакое слово» (Лк. 1:37).«Благодарим Тебя, Господи Боже Вседержитель, Который еси и был и грядешь, что Ты приял силу Твою великую и воцарился» (Апок. 11:17).«Иисус, воззрев на них, говорит: человекам это невозможно, но не Богу, ибо всё возможно Богу» (Мк. 10:27).В Божеском естестве изволению сопутствует могущество и мерой Божиего могущества служит воля.

...В то время, как занимаемся сим обозрением <Песни Песней>, должно, как думаю, предать забвению помышления о делах супружеских... и во всем приложить к себе предписания законодателя <Моисея>, как скоро намереваемся приступить к духовной горе Боговедения, где женственный род помыслов с вещественным их заготовлением оставляется дольней жизни; всякая же неразумная мысль, если появится близ таковой горы, как бы камнями какими-то, побивается более твердыми мыслями. Ибо и при этом едва ли стерпим глас сей трубы <Священного Писания>, звучащей нечто великое, необычайное, превышающее силы внемлющих, — глас, усиливаемый самою непроницаемостью мрака, в котором Бог, огнем попаляющий на такой горе все вещественное.

...Кто все свои душевные силы очистил от всякого вида зла, для того, смело говорю, становится ясным единое по естеству прекрасное, которое есть причина всякой красоты и блага. Ибо как чистый от гноя глаз ясно видит все, что находится на небе, так и душа через нерастление получает способность созерцать оный свет; и истинное девство и стремление к нерастленности ведут к той цели, чтобы при помощи их можно было видеть Бога.

...Естество простое, чистое, однообразное, непреложное, неизменяемое, всегда одно и то же, никогда из Себя не выходящее, потому что не допускает до Себя возможности быть в общении со злом, пребывает беспредельным в добре, не видя даже перед Собою и предела, потому что не имеет в виду ничего противоположного. Потому, когда человеческую душу привлекает к общению с Собою, тогда по преимуществу в лучшем в равной тому всегда мере ставит ее выше, нежели сколько она причастна, потому что душа по причастии превосходнейшего становится непрестанно выше себя самой и, возрастая, не останавливается в возрастании; добро, которого она причастна, однако пребывает наравне с нею, и душа, всегда более и более причащающаяся, наравне с тем находит его непрестанно в преизбытке.

...В душу, исполненную гнева и зависти или имеющую в себе другой какой порок, не может вселиться благой Жених, ибо кто найдет способ согласить между собою то, что по естеству чуждо и не имеет ничего общего? Послушай Апостола, который учит, что нет никакого общения света со тьмою, или правды с беззаконием (2 Кор. 6:14), или сказать кратко — всего того, чем представляется нами и именуется Господь по различию усматриваемых в Нем совершенств, — со всем тем, что по противоположности почитается злом.

...Кто удостоился видеть Самого Бога, тот имеет плодом не другое что, как то самое, что он удостоился видеть Бога. Ибо верх всякой надежды, предел и главную цель всякого желания, Божия благословения, всякого обетования и неизреченных благ, превышающих, как веруем, чувство и разум, составляет то, что возжелал видеть Моисей, чего желали многие пророки и цари, но чего удостаиваются одни чистые сердцем, которые потому самому и именуются подлинно блаженными, что они Бога узрят (Мф. 5: 8).

Устроение небесных чудес, взывающее о являемой в существах премудрости и проповедующее в видимом великую славу Божию, по сказанному: небеса поведают славу Божию (Пс. 18:2), по ясности и доброзвучности наставления само делается велегласною трубою, как говорит один из пророков: вострубил Бог свыше. А кто очистил себя и изострил слух сердца, тот, приняв этот звук, разумею производимый обозрением существ, путеводится им к ведению Божией силы, так что проникает разумом туда, где Сам Бог.

Чтобы земля не осталась совершенно не имеющей части и доли в пребывании естеств духовных и бесплотных, для этого наилучшим промышлением приведено в бытие естество человеческое, когда духовная и Божественная сущность души облечена землянистою частию, чтобы сообразно этой части, сродной с гнетущей вниз и телесным, душа жила в земной стихии, имеющей нечто близкое и однородное с сущностью плоти. Цель же сотворенного та, чтобы во всей твари духовным естеством прославляема была всего превысшая Сила, когда небесное и земное одним и тем же действованием, разумею обращение взора к Богу, соединяется между собой к одной и той же цели. Это же действование — обращение взора к Богу, не что иное есть — как жизнь, свойственная и сообразная духовному естеству. Ибо как тела, будучи земными, поддерживаются земной пищей и в них примечаем некоторый род жизни телесной, одинаково совершающийся в бессловесных и словесных, так надлежит предположить, что есть и некая умом постигаемая жизнь, которою естество соблюдается в существовании. Если же плотская пища, будучи чем-то притекающим и утекающим, самым прохождением своим влагает некую жизненную силу в тех, в которых она бывает, то приобщение истинно сущего, всегда пребывающего и вечно неизменяющегося, не гораздо ли более сохраняет в бытии приобщающегося? Поэтому, если свойственная и приличная духовному естеству жизнь та, чтоб быть причастным Бога, то не произойдет приобщения между противоположными, если желающее не будет некоторым образом сродно с тем, чего приобщается. Ибо, как глаз услаждается светом, потому что в себе самом имеет естественный свет для воспринятия однородного с ним, и ни перст, ни другой какой из членов тела не производит зрения, потому что ни в каком другом члене не заготовлено природою света; так, чтобы сделаться причастником Божиим, совершенно необходимо в естестве приобщающегося быть чему-либо сродному с тем, чего оно приобщается. Поэтому Писание говорит, что человек сотворен по образу Божию, чтобы, как думаю, подобным взирать на подобное; обращать же взор к Богу, как сказано выше, есть жизнь души. Поскольку же незнание истинно доброго, подобно какому-то туману, затемняло несколько зрительную силу души, а сгустившийся туман стал облаком, так что в глубину незнания не протекает луч истины, то с удалением света необходимо оскудела в душе и жизнь. Ибо сказано, что истинная жизнь души производится приобщением доброго, при незнании, препятствующем богопознанию, душа, не будучи причастницею Божиею, лишается жизни.

Душа человеческая на пределах двух естеств, из которых одно бесплотно, духовно и чисто, а другое — телесно, вещественно и неразумно. Как же скоро, освободившись от привязанности к жизни грубой и земной, по причине добродетели, обратит взор к сродному ей и Божественному, то не останавливается в исследовании и изыскании начала существ, — то есть на том, какой источник красоты их, откуда наливается сила, что источает из себя премудрость, обнаруживающуюся в сущности; приводя же в движение все силы рассудка и всю мысленную способность исследования, с пытливостью домогается постигнуть искомое, пределом постижения поставляя для себя только действенность Божию, даже до нас простирающуюся, которую ощущали в жизни своей. И как воздух, передаваемый землею воде, не останавливается на дне озера, но  образовавшийся пузырек стремится наверх, к сродному себе, и тогда прекращает движение к верху, когда выйдет на самую поверхность воды и смешивается с окружающим воздухом, — так и подобное нечто бывает и с душою, которая исследует божественное; когда от дальнего простирается к ведению превысшего и, постигнув чудеса Его деятельности, не может идти пока далее в любозначительности своей, но дивится и благоговеет перед Тем, Чье бытие познается только потому, что действует. Видит она небесную красоту, блистание светил, быстрое круговращение полюса, чинное и стройное течение звезд, к своему началу возвращающийся круг четырех годовых времен, землю, сообразующуюся с окружающим ее, и собственные свои действия изменяющую по различию движения в том, что выше над нею, многоразличные породы животных, живущих в водах и получивших себе в удел движение по воздуху, и живущих на суше; всякого рода виды растений, разные травы, отличающиеся одна от другой качеством, силою, наружностью, свойства плодов и соков; взирая и на все другое, в чем обнаруживается Божия действенность, душа по чудесам видимого заключает разумом, что есть Уразумеваемый по этим делам. В будущий же век, когда прейдет все видимое, по слову Господа, Который сказал: «небо и земля прейдут, но слова Мои не прейдут» (Мф. 24:35), и мы перейдем в ту жизнь, которая выше и зрения, и слуха, и мысли, тогда, может быть, не от части уже, не из дел только познаем естество Благого, как теперь, и не из действенности видимого уразумеется нами превысшее, но, без сомнения, иначе будет постигнут род неизреченного блаженства, и откроется иной способ наслаждения, которому сейчас несвойственно взойти и на сердце человеку. А пока пределом в ведении неизреченного душе служит проявляющаяся в существах действенность.

...Тот, у кого пред очами... божественная и неопределимая красота, поскольку обретаемое вновь непрестанно представляется непременно более новым и необычайным в сравнении с постигнутым уже, хотя и дивится всегда пред ним появляющемуся, но никогда не останавливается в вожделении еще видеть, потому что ожидаемое великолепнее и божественнее всего видимого.

Кто опишет, как должно, страстные движения гнева? Какое слово изобразит неприличие такой болезни? Смотри, как в одержимых раздражением появляются те же припадки, что и в бесноватых. Какая между ними разность? Налитые кровью и извращенные глаза  бесноватых, язык, выговаривающий неясно, произношение грубое, голос пронзительный и прерывистый — вот общие действия и раздражения и беса; потрясение головы, исступленные движения рук, содрогание всего тела, не стоящие на месте ноги, — в подобных этим чертах одно описание двух болезней. В том только разнится одна от другой, что одно зло произвольно, а другое, с кем оно бывает, поражает его невольно. Но по собственному своему стремлению подвергнуться бедствию, а не против воли страдать, — насколько большего достойно это сожаления? Кто видит болезнь от беса, тот, конечно, сжалится; а бесчинные поступки от раздражения вызывают возмущение. И бес, мучающий тело страдающего, на том останавливает зло, что беснующийся напрасно ударяет руками по воздуху; а демон раздражительности не напрасными делает телесные движения. Ибо когда этот одержит верх, кровь в предсердечии вскипает, как говорят, горькою желчью от раздражительного расположения, распространившегося повсюду в теле; тогда от стеснения внутренних паров утесняются все главные чувства. Глаза выходят из очертания ресниц, и что-то кровавое и змеиное устремляют на оскорбительное для них. И внутренности бывают подавлены дыханием, жилы на шее выставляются наружу, язык твердеет, голос от сжатия бьющейся жилы невольно делается звонким, губы от вошедшей в них холодной желчи отвердевают, чернеют и делаются неудободвижимыми, так что не в состоянии удерживать слюну, наполняющую уста, но извергают ее вместе со словами, и от принужденного произношения выплевывают в виде пены. Тогда-то можно увидеть, что и руки, а также и ноги, приводятся в движение, и члены эти уже движутся не напрасно, но назло сцепившимся между собой по причине этой болезни.
Ибо стремления наносящих удары друг другу направлены бывают на главные чувства. А если в этой схватке уста приблизятся где к телу, то и зубы не остаются без дела, но, подобно зубам звериным, впиваются в то, что к ним близко. И кто расскажет по порядку все множество зол, происходящих от раздражения? Поэтому, кто не допускает до такого безобразия, того справедливо будет наименовать блаженным и честным. Если избавивший человека от телесной какой-нибудь неприятности за такое благотворение достоин чести, то не тем ли более освободивший душу от этой болезни имеющим ум признан будет благодетелем жизни? Ибо сколько душа лучше тела, столько же уврачевавший душу предпочтительнее врачующих тело.

Дух же Святой, во-первых, свят по естеству, так же, как Отец по естеству свят, равно как и Единородный. Таков же Дух Святой и по животворности, и по нетлению, и неизменности; Он вечен, праведен, мудр, прав, владычествен, благ, силен, Дарователь всех благ, и прежде всего самой жизни; Он есть всюду сущий, и каждому присущий, и наполняет землю, и на небе пребывает, изливается в премирных силах, все наполняет по достоинству каждого, и Сам пребывает полным; Он есть со всеми достойными, и не отделяется от Святой Троицы. Он всегда испытывает глубины Божии, всегда приемлет от Сына, и посылается и не отделяется, и прославляется и имеет славу...

Да не будет речи о том, трудно ли дело, которое нужно совершить <для человека>, но о том, полезно ли оно для совершающих. И если польза велика, не нужно обращать внимания на трудность... ибо даже в самой жизни сочувствие к несчастным полезно для здоровых. Ибо для всех благоразумных милосердие есть прекрасный залог, который мы вверяем другим при их несчастьях. Поскольку одна природа управляет всем человечеством и никто не имеет прочного поручительства в постоянстве своего благополучия, должно постоянно помнить евангельское увещание: «Как хотите, чтобы с вами поступали люди, так поступайте и вы с ними» (Мф. 7:12). Итак, пока благополучно плаваешь, простирай руку потерпевшему крушение. Одно для всех море, одни мятущиеся волны, подводные камни, утесы, скалы и прочие опасности житейского мореплавания одинаково страшат плавателей. Пока ты не страдаешь, пока безопасно переплывать море жизни, не проходи немилосердно мимо потерпевшего крушение. Кто порукою тебе в постоянстве благополучного плавания? Ты не достиг еще пристани упокоения. Твоя жизнь еще не дошла до берега, ты еще носишься по морю жизни. Каким проявишь себя к потерпевшему несчастье, такими будут и спутники твоего плавания. Да устремимся все вместе к пристани упокоения, благополучно направляемые в предстоящем житейском плавании Духом Святым! Да пребудет с нами исполнение заповедей и руль любви, верно направляемый, тогда мы достигнем земли обетованной, где находится великий город, Художник и Зиждитель которого есть Бог наш.

Время для любви к Богу – вся жизнь, и время для отчуждения от противника – вся жизнь.

...Господь исправляет все по порядку, постановляя законы против каждого вида пороков. Неправедным рукам запрещает распоряжаться самим, не дозволяя им мстить. Изгоняет страсть любостяжания, приказывая лишаемому одежды к тому, что отнимают, присоединить и остальное. Врачует боязнь, повелев пренебрегать и смертью. И вообще найдешь, что в каждой заповеди, наподобие плуга, режущее слово из глубины сердца вырывает дурные корни и тем очищает от произращения терний.