Григорий Нисский

Цветущая духом благодать не в ком другом бывает, а только в умертвивших себя греху.

Благо Божие неотделимо от нашего естества и недалеко от тех, которые желают искать его; оно есть в каждом, неведомое и сокрытое, пока заглушено заботами жизни, и обретаемое, когда обратим к нему разум.

Благотворительность содержит жизнь, она — мать бедствующих, учительница богатых, благая кормилица детей, попечительница о старцах, казнохранилище нуждающихся, всеобщее пристанище несчастных, она делит свои заботы всем возрастам и несчастиям.

Не все для плоти, поживем несколько и для Бога. Ибо ощущение и услаждение от пищи получает малая часть плоти — гортань, а пища, перегнивши в желудке, наконец извергается. Милосердие же и благотворительность суть дела, любезные Богу, и если обитают в каком человеке, то обожествляют его и образуют по подобию Всеблагого, чтобы он был образом Первого и Чистого, и всякий ум превосходящего Существа. Какой же конец обещан такой ревности? Здесь добрая надежда и радостное ожидание, а потом, когда, оставив сию скоропреходящую плоть, преоблачимся в нетление, — блаженная жизнь, непрестающая и негибнущая, где уготованы некие дивные и ныне неизвестные наслаждения.

Никто злом да не врачует зло. Сколько можно видеть людей, которые от юности до старости посвятили себя служению нищим; и это попечение нисколько не повредило естественному благосостоянию их тела! Да и невероятно быть тому. Хотя некоторые болезни, как то наносные заразы и тому подобные, зависящие от внешних причин, происходящие от испорченности воздуха или воды, кажутся многим опасными и переходящими от прежде зараженных к тем, которые приближаются к ним, но я не думаю, чтоб и там болезнь производила такую же болезнь в здоровом, посредством передачи.

Плод милостыни произрастает обильно. Посевай, раздавая, и исполнишь дом добрых приобретений.
По скажешь: «И я беден». Пусть так, давай. Давай, что имеешь, ибо Бог не требует сверх сил. Ты дашь хлеб, другой — чашу вина, иной — одежду, и таким образом, общим сбором уничтожается несчастье одного.

Без разумения приемлющий милость терпит то же, что слепые, которые, взяв в руки жемчужину, или изумруд, или какой-либо драгоценный камень, бросают, как простой кремень, произвольно лишая себя обладания им, но неведению красоты.

Как жестокий и свирепый недоступен приближающимся, так сострадательный и милостивый приходит как бы в одно расположение с нуждающимся, для опечаленного делаясь тем, чего требует скорбный его ум; и милость есть произвольная печаль, производимая чужими бедствиями. Если же неточно выразили мы значение этого слова, то, может быть милость есть исполненное любви, расположение к претерпевающим со скорбью что-либо для них обременительное.

Из всех привязанностей в этой жизни могущественнейшею признается любовь, и милость есть усиление любви. Конечно, в собственном смысле достоблажен тот, у кого душа в таком расположении, как у достигшего самого верха добродетели.
И никто да не представляет себе добродетель эту состоящею в одном вещественном, ибо в таком случае преуспеяние в подобном, без сомнения, будет достоянием того только, кто имеет некоторую возможность к благотворительности.

Блаженство, по моему рассуждению, есть объем всего, что представляется как благо, в котором нет недостатка ни в чем согласном с добрым пожеланием.

Высота блаженства одного перед другим приуготовляет к тому, чтобы приблизиться к Самому Богу, истинно блаженному и утверждающемуся во всяком блаженстве. Без сомнения же, как к Премудрому приближаемся мудростью и к чистому — чистотою, так и Блаженному усвояемся путем блаженства, потому что блаженство есть то, что в подлинном смысле свойственно Богу; почему и поведал Иаков, что Бог “утверждается” на такой лествице (Быт. 28:13). Поэтому участие в блаженствах не иное что есть, как общение с Божеством, к Которому Господь возводит нас.

...Врага любить должно так, чтобы не воздавать злом за зло, но благодеянием вознаграждать за обиду.

«Блаженны миротворцы, ибо они будут наречены сынами Божиими» (Мф. 5:9). Кто же именно? Подражатели Божию человеколюбию, что свойственно Божией деятельности, то самое показывающие в жизни своей. Благодеющий Податель благ и Господь совершенно истребляет и в ничто обращает все, что не сродно с добром и чуждо ему, и тебе узаконивает этот образ действования: изгонять ненависть, прекращать войну, уничтожать зависть, не допускать до битв, истреблять лицемерие, угашать в сердце пожигающее внутренность злопамятство, вводить же на место то, что восстанавливается истреблением противоположного. Как с удалением тьмы наступает свет, так вместо исчисленного выше появляются плоды духа: любы, радость, мир, долготерпение, благость (Гал. 5:22), и все собранное Апостолом число благ, Потому, как же не блажен раздаятель божественных даров, Богу уподобляющийся дарованиями, благотворения свои уподобляющий Божией великодаровитости? Но, может быть, ублажение имеет в виду не только благо, доставляемое другим, но, как думаю, в собственном смысле миротворцем называется, кто мятеж плоти и духа и междоусобную брань естества в себе самом приводит в мирное согласие, когда в бездействие уже приходит закон телесный, «противоборствующий закону ума» (Рим. 7:23), и, подчинившись лучшему царству, делается служителем Божественных заповедей. Лучше же сказать, будем держаться той мысли, что слово Божие советует не это, т. е. не в двойственности подставляет себе жизнь преуспевших, но в том, чтобы разрушилась стоящая посреди преграда и соделались из обоих воедино (Еф. 2:14). Итак, поскольку веруем, что Божество просто, несложно и неописуемо, то, когда и человеческое естество за такое умиротворение делается чуждым сложения из двойственного, в точности возвращается во благо, становясь простым, неописуемым и как бы в подлинном смысле единым.

Одну вражду узаконил нам Законоположник нашей жизни, разумею вражду ко змею, и ни в чем другом не повелел нам проявлять силу ненависти.

«Блажени миротворцы» (Мф. 5:9). Писание в кратком выражении предлагает в дар врачевание от многих недугов, в этом многообъемлющем и общем изречении заключив подробности. Сперва уразумеем, что такое мир? Не иное что, как исполненное любви расположение к соплеменнику. Что же разумеется под  противоположным любви? Ненависть, гнев, раздражение, зависть, злопамятство, лицемерие, бедствие войны. Видишь ли, от скольких и от каких недугов предохранительным врачевством служит одно изречение? Ибо мир равно противится всему исчисленному, и присутствием своим приводит зло в уничтожение. Как по возвращении здравия уничтожается болезнь, и по появлении света не остается тьмы, так с появлением мира исчезают все страсти, возбужденные сопротивным. А какое это благо, не считаю нужным описывать того словом. Рассуди сам с собою, какова жизнь взаимно друг друга подозревающих и ненавидящих? Встречи их неприятны, все одному в другом отвратительно; уста безмолвны, взоры обращены в разные стороны; слух загражден для слов у ненавидящего и у ненавидимого. Потому, как благоухания аромат благовонием своим наполняет окружающий воздух, так Господу угодно в обилии приумножить для тебя благодать мира, чтобы жизнь твоя была врачевством чужой болезни.

Блуд есть такой порок, от которого должно бежать более, чем от других. Другие злые виды греха, по-видимому, щадят тело совершающих, и сделанное останавливается только на том, кого коснулось дело, например, в грабежах терпят вред только ограбленные, в пороке зависти сила страсти обрушивается только на тех, коим завидуют; в клеветах, если им верят, опять опасность только для оклеветанного; в убийствах несчастье убитому; и если кто обратит внимание на последствие всех неправых дел, тот найдет, что неправо поступающие получают прибыль, а вред терпят претерпевающие неправду. Но прелюбодеяние не знает этого разделения, не отделяет дела подвергшегося ему от дела совершившего, но наносит вред обоим вместе, соединяя блудника и блудницу общим союзом осквернения, и обесчестивший тело подвергается одинаково бесчестию с обесчещенным. Убийцы, умерщвляя, случается не умирают вместе с убитыми; осквернивший же плоть и сам сопричастен осквернению.

Как при здоровом состоянии нашего естества жажда появляется в теле благовременно, а в ком такое расположение произведено угрызением особого рода ехидны, о тех никто не скажет, что жажда действует в них благовременно, потому что жажда у них бывает не естественным побуждением, но недугом; так и нечистая любовь юности есть не любовь, но болезнь воли, производимая воспалительным угрызением возраста.

Блудник сам себе вредит, сам себя пронзает стрелою бесчестия. Вор решается на воровство, чтобы питать тело, а блудник заботится об ограблении собственной плоти. Корыстолюбивого побуждает к хищению мысль о приобретении корысти; блуд же наносит ущерб чистоте тела. Завистливому причиняет страдание слава другого, а блудник сам создает собственное бесславие. Ибо что бесчестнее бремени блуда? Всякое рабство греху бесславно, ибо бесчестит благородство души; но блудник есть самый бесславный раб греха, ибо осужденный им выгребать свои нечистоты, он собирает кучи скверн и исправляет нечистую работу. Не гнусно ли ходить около нечистот, тереться около предметов постыдных, иметь тело, не отличающееся от рваных одежд? Ибо какое различие между рваною одеждою и блудником? Он отторгается от тела Церкви, разрушается ежедневным гниением — греховными удовольствиями, отбрасывается, как ненужная одежда, лежит на поругание всем демонам. На нем диавол отпечатлевает свою гнилость. Внешнее положение блудника не менее дурно, как и внутреннее состояние. От него бегут в домах, отвращаются в собраниях; он оскорбление для сближающихся с ним, предмет презрения для враждебных ему, позор для родственников; его проклинают служители, он печаль родителям, посмешище для домашних, предмет для смеха и разговора соседям; его отвергают при попытках жениться; после брака он подозрительный супруг. Видя блуд матерью такого множества зол, апостол Павел заповедует победительное бегство: «избегайте блуда» (1 Кор. 6:18).

Страстное и нечистое вожделение телесное, имеющее себе место в плотских членах, как разбойничье какое скопище, строит козни уму и, уловив его в свою волю, нередко отводит в плен, а это враждебно Богу.

Блудник вредит сам себе, сам себя пронзает стрелой бесчестия. Вор решается на воровство, чтобы питать тело, а блудник заботится об ограблении собственной плоти. Любостяжательного побуждает к хищению мысль о корысти, блудодеяние же наносит ущерб чистоте тела. Завистливому причиняет страдание слава другого, а блудник сам совершает собственное бесславие. Ибо что бесчестнее бремени блудодеяния?

Бог, будучи по существу невещественен, безвиден и бестелесен, по некоему человеколюбивому Домостроительству, на конец исполнения всего, когда зло возросло уже до высшей степени, для истребления греха соединяется с естеством человеческим, подобно солнцу, проникающему в мрачную пещеру и появлением света уничтожающему тьму. Ибо, восприяв в Себя нашу нечистоту, Сам Он не оскверняется от скверны, но в Себе Самом очищает сию нечистоту.

Какое большее обнищание — Богу быть в образе раба? Какое большее смирение — Царю существ прийти в общение с нашим нищим естеством? Царь царствующих, Господь господствующих волею облекается в рабский образ, Судия вселенной делается данником владычествующих, Господь твари обитает в вертепе, Всеобъемлющий не находит места в гостинице, но повергается в яслях бессловесных животных, Чистый и Всецелый приемлет на Себя скверну естества человеческого, понеся на Себе и всю нищету нашу, доходит даже до испытания смерти. Видите ли меру вольной нищеты? Жизнь вкушает смерть, Судия ведется на судилище, Господь жизни всего сущего подвергается приговору судии, Царь всей премирной силы не отклоняет от Себя рук исполнителей казни. В этом образце, говорит Апостол (Флп. 2: 5—7), да будет видима тобою мера смиренномудрия.

Почему, вместе со всеми, не знает последнего дня и Сын (Мк. 13:32), имеющий в Себе Отца и Сам Сущий в Отце? И это означает избыток Его смирения. Ибо Сыну Божию надлежало по преимуществу смирить Себя, потому что Он по преимуществу совершенно восприял и весь образ человеческого бытия. Сказав, что Он не знает, Он явил слушателям Свое смирение. А дабы не оказаться сказавшим неправду, он прибавил: токмо Отец един весть; по букве Он отрекся от ведения, а по силе таинственного выражения исповедал его. Ибо когда знает один Отец, то знает и Сын, поскольку Он и Отец одно.

Какая же, говорят, была причина Божеству снизойти до этого унижения, при котором колеблется вера, недоумевая, точно ли Бог, существо невместимое, недомыслимое, неизреченное, превышающее всякую славу и всякое величие, соединяется с малоценною оболочкою естества человеческого, так что и высокие Его действия уничтожаются этим соединением с ничтожным? Если во Христе столько силы, что в Его власти победа над смертью и вход для жизни, то почему не волею единою производит желаемое, но окольным путем совершает наше спасение: рождается, воспитывается, испытанием смерти спасает человека? Можно Ему было и не подвергаться этому и спасти нас. На такое замечание людям благомыслящим достаточно сказать в ответ, что больные не предписывают врачам, как ухаживать за ними, и с благодетелями не входят в состязание о роде лечения, не говорят, почему врачующий прикоснулся к страдающему члену и для прекращения болезни придумал такое средство, когда нужно было другое; напротив того, смотря на конец благодеяния, с благодарностью принимают благотворение.

Мы говорим, что Единородный Бог, через Себя изведший все в бытие, одно из того, что произошло чрез Него — человеческое естество, павшее во грех и через то подвергшееся нетлению смерти, опять чрез Себя же привлек к бессмертной жизни, через человека, в которого вселился, восприняв на Себя целую человеческую природу, и Свою животворящую силу примешал к смертному и тленному естеству, и нашу мертвенность через слияние с Собою претворил в жизненную благодать и силу. Мы называем тайной Господа по плоти то, что Неизменяемый является в изменяемом, чтобы, изменив и превратив на лучшее из худшего, зло, вторгшееся в изменяемую природу, истребить грех от естества, уничтожив таковой в Себе Самом.

Единородный Бог, будучи Богом по естеству и Владыкою всего, и Царем всей твари, и Творцом всего сущего, и Восстановителем падших, по Своему величайшему человеколюбию, благоволил и падшее грехом естество наше не только не отвергнуть от общения с Собою, но и опять воспринять в жизнь. Сам Он есть жизнь; поэтому, когда род человеческий был на краю погибели, когда зло в нас возросло до крайней степени, тогда Он, чтобы не оставить никакого зла не уврачеванным, принимает примешение к уничиженному естеству нашему и, восприняв человека в Себя и Сам быв в человеке, как говорит к ученикам: «Я в вас, и вы во Мне» (Ин. 14620), чем был Сам, тем сделал и того, с кем соединился. Сам же Он был вечно Превышним; поэтому превознес и униженное, ибо Превознесенный превыше всего не нуждался еще ни в каком возвышении. Слово было Христом и Господом, тем же самым делается и присоединенный и воспринятый в Божество человек; ибо не Тот, Кто есть уже Господь, возводится вторично на господство, но образ раба делается Господом.

Бог, явившийся нам во плоти, по учению благочестивого предания, невещественен, невидим, несложен, был и есть неограничен и беспределен, вездесущ и всю тварь проницает, но в том, что являлось людям, был видим в человеческом облике.

Божественная Десница, сотворившая все существующее, Которая и есть Господь, Им же все сотворено было и без Которого ничто из существующего не получило бытия. Сама соединенного с Нею через срастворение человека возвела в собственную высоту, сделав и его тем, чем Сама есть по естеству. Есть же Она Господь и Царь, потому что Христос именуется Царем; этим же Она сделала и человека, ибо как бывший в соединении с Высочайшим человек превознесся, так сделался и всем другим: в Бессмертном — бессмертным, во Свете — светом, в Нетленном — нетленным, в Невидимом — невидимым, во Христе — Христом, в Господе — Господом.

Человеколюбивый наш Спаситель добровольно воспринял оскорбительное и бесчестное для Себя, чтобы спасти гибнущего от обмана человека, снизошел в нашу жизнь, поскольку провидел и славное восхождение из нее; согласился умереть по человечеству, поскольку наперед знал и о воскресении.

Мы столь удерживаемся думать о Единородном Боге что-нибудь малое, что если по человеколюбивому Домостроительству и воспринято что-либо из земного естества, то верим, что и это претворилось в Божественное и нетленное.

Как Божество не подверглось тлению, будучи в тленном теле, так и соделалось явным и не изменилось, врачуя изменяемость души нашей. Так во врачебном искусстве занимающийся лечением, хотя прикасается к больному, но сам не делается больным, но исцеляет больного. Да не подумает однако кто-нибудь, превратно понимая изречение Евангелия, что природа наша во Христе вследствие совершения последовательно, мало-помалу претворялась в более божественную; потому что преуспевать возрастом премудрости и благодатию (Лк. 2:52), это выражение употребляется в повествовании Писания для доказательства того, что Господь истинно воспринял нашу природу, чтобы не имело места мнение утверждающих, будто вместо истинного Богоявления явился некоторый призрак, имеющий вид телесного возраста. Потому-то Писание не стыдится повествовать о Нем то, что свойственно нашей природе, упоминая о вкушении пищи, о питии, сне, утомлении, питании и преуспеянии в телесном возрасте, обо всем, что составляет принадлежность нашей природы, кроме влечения ко греху.

Зачатие Его произошло неподобным обыкновенному рождению способом. Напротив того, изо всех людей - и бывших с того времени, как стали они происходить на свет, и будущих, до тех пор продолжится поток естества зачатием происходящих вновь - Он один вступил в эту жизнь новым способом зачатия. Чтобы прийти в бытие, естество Ему не содействовало, а служило. Его осеменение - не от супружества, зачатие не скверно, рождение - без болезней рождения. Брачный чертог Его - сила Всевышнего, как облако осеняющая Деву. Он - брачный факел великолепия Святого Духа. Ложе Его бесстрастно, и брак - непорочность.

Хотя Божественное естество умопредставляется неизменяемым, однако же по снисхождению к немощи естества человеческого изменилось в наш образ и вид. Ибо и там рука Законодателя, вложенная в недро, изменила цвет в противоестественный и, опять быв в недре, возвратила себе собственную природную красоту. И Единородный Бог, Сущий в недрах Отчих, Он есть Десница Вышнего; когда явился нам из недр — изменился в подобное нам; когда же, понесши на Себе наши немощи, бывшую у нас и подобно нам изменившую цвет руку возвратил в собственное недро Свое (недро же Десницы — Отец), тогда бесстрастного естества не изменил в страдании, но изменяемое и страстное общением с неизменяемым преложил в бесстрастие.

Не брак соорудил Христу Божественную плоть, но Сам Он делается творцом собственной Своей плоти, исписанной Божественным перстом.

Воспринявший все наше, чтобы дать нам взамен Свое, — восприял и рабство так же, как болезни и смерть, проклятие и грех, не для того, чтобы Самому иметь, что принял, но чтобы очистить от этого естество человека, уничтожив в естестве непорочном подобные качества, принадлежащие нам.

Если спрашиваешь, как Божество соединяется с человечеством, - то смотри, прежде следует тебе спросить: какое сродство у души с плотью? Если же неизвестен способ соединения души твоей с телом, то, конечно, не должно тебе думать, чтобы и то стало доступно твоему пониманию. Но как здесь и уверены мы, что душа есть нечто иное с телом, потому что плоть, разъединенная с душою, делается мертвою и бездейственною, и не знаем способа соединения, так и там, хотя признаем, что естество Божеское великолепно отличается от естества смертного и скоротечного, однако же невместимо для нас понимание способа, каким Божество соединяется с человечеством. Напротив того, что Бог родился в естестве человека - не сомневаемся в этом по причине повествуемых чудес, но отказываемся исследовать - как родился, потому что это выше доступного помыслам. Ибо веруя, что всякое телесное и умственное бытие осуществлено естеством бесплотным и несозданным, вместе с верою в это не входим в исследование, из чего и как осуществлено. Но принимая, что приведено в бытие, оставляем неизведанным тот способ, каким составилась вселенная, как вовсе несказанный и неизъяснимый.
А кто требует доказательств на то, что Бог явился нам во плоти, тот пусть обратит взор на силу. Ибо и вообще, что есть Бог, на это едва ли имеет кто другое доказательство при свидетельстве дел. Поэтому как, взирая на вселенную, рассматривая законы Домостроительства в мире, благодеяния, свыше оказываемые нашей жизни, понимаем, что выше всего есть некая сила, которая творит совершающееся и охраняет существа, так и в рассуждении явившегося нам во плоти Бога достаточным доказательством Божественного пришествия признаем многодейственные чудеса, в описанных делах открыв все, чем отличается естество Божие. Божие дело - оживотворять людей; Божие дело - охранять существа Промыслом; Божие дело - подавать пищу и питие получившим в удел плотскую жизнь; Божие дело - благодетельствовать нуждающемуся; Божие дело - истощенное немощью естество снова возвратить в себя здравием; Божие дело - равно обладать всею тварью: землею, морем, воздухом, надвоздушными пространствами. Божие дело - на все иметь довлеющую силу и, прежде всего, быть сильнее смерти и тления. Поэтому если бы в сказании о Воплотившемся Боге недоставало чего-либо из этого, то чуждые нашей веры по праву бы отвергали наше таинство. А если все, из чего составляется понятие о Боге, усматривается в сказаниях о Нем, что препятствует вере?

Божественная природа ни с какой стороны не ограниченная, а во всех отношениях бесконечно превосходящая всякий предел, далека от тех признаков, которые находим мы в животных. Потому что протяженная, неколичественная и неописуемая Сила, в Себе Самой содержащая века и все творения в них, и во всех отношениях вечностью собственного естества превышающая беспредельность веков или не имеет никакого признака, который бы указывал на естество Ее, или какой-либо совершенно иной, а не тот, какой имеет животное.

Из многих выражений, прилагаемых к Божескому естеству, мы учимся надлежащему образу мыслей о Боге, но не познаем из этих выражений того, что Он представляет собой в действительности. Всячески избегая внесения каких-нибудь нелепых мыслей в представления о Боге, мы употребляем многие и разнообразные наименования Его, приспособляя имена к различию понятий. Так как не отыскано никакого имени, объемлющего Божеское естество и пригодного к соответственному выражению Его существа, то многими именами, соответственно различным понятиям выражая то или другое особенное представление о Нем, именуем Его Божеством, извлекая из разнообразных и многоразличных обозначений Его некоторые общие наименования для познания искомого.

Обращая свой взор на святых, (подразумеваю пророков и патриархов, которым многообразно возвещалось слово истины, а также на бывших очевидцами и служителями Слова), следует благоговеть пред достоверностью тех, кто свидетельствованы Самим Духом и пребывать в границах их учения, а не осмеливаться на то, что не было доступно пониманию святых. Ибо они Бога неведомого до тех пор человекам по причине господствовавшего тогда идольского заблуждения, делали известным и ведомым как из чудес, которые являются в делах Его, так и из имен, посредством которых понимается многообразность Божеского могущества. Именно они руководят к пониманию Божеской природы, делая для людей известным одно только величие усматриваемого в Боге. Но понимание того, что невозможно вместить и не приносит пользы для пытливых, они оставили неизреченным и неисследованным .

...Дабы видимо было, что высочайшее Естество не имеет никакого сродства с дольными предметами, мы о Божеском естестве употребляем понятия и речения, показывающие отличие от таковых <предметов>. Мы называем <Естество> превысшее веков — предвечным, не имеющее начала — безначальным, нескончаемое — бесконечным, существующее без тела — бесплотным... недоступное перемене или страданию и изменению — бесстрастным, непременяемым и неизменяемым.

...Для Бога нет ничего: ни будущего, ни прошедшего, но все в настоящем, так что при словах о Божией силе имеют ли они какое значение прошедшего или будущего, понятие не выходит из пределов настоящего.

"Блажены чистые сердцем, ибо они Бога узрят" (Мф. 5:8). Бог предлагается зрению очистивших сердце. Но, как говорит великий Иоанн, "Бога не видел никто никогда" (Ин. 1: 18). Подтверждает же это и достигший высокого познания Павел, сказав:" ...которого никто из человеков не видел и видеть не может". (1 Тим. 6: 16). Это гладкий и нерассекаемый камень, не показывающий на себе никакого следа восхождения мыслей; о Нем и Моисей также утверждал, что намеревающемуся преподать учение о Боге Он недоступен; потому что разумение наше никак не может приблизиться к Нему, по причине решительного отрицания всякой возможности постигнуть Его. Ибо Моисей говорит: "...лица Моего не можно тебе увидеть, потому что человек не может увидеть Меня и остаться в живых". (Исх. 33: 20). Видеть Бога есть вечная жизнь, а такие столпы веры, как Иоанн, Павел и Моисей, признают это невозможным. Видишь ли кружение, которым увлекается душа в глубину усматриваемого в слове? Если Бог — жизнь, кто не видит Его, тот не зрит и жизни. А что невозможно видеть Бога, свидетельствуют богоносные пророки и апостолы. На чем опереться человеческой надежде? Но Господь подкрепляет падающую надежду, как поступил Он с Петром, подвергавшимся опасности утонуть, снова поставив его на твердую и не уступающую давлению ноги воду. Поэтому, если и к нам протянутая рука Слова и нетвердо стоящих во глубине умозрений поставит на твердой мысли, то не будем страшиться, крепко держась руководствующего нас слова.

...В Божеском естестве, чуждом количества и меры, немыслимо понятие какой-либо измеряемости... необходимо совершенно упразднить все выражения, означающие время...

...Ясно, что название Отец не сущность выражает, но означает отношение к Сыну.

...В естестве человеческом удовольствие двояко: одно производится в душе бесстрастием, а другое в теле страстию; которое из двух избрано будет произволением, то и возобладает над другим. Например, если кто обращает внимание на чувство, привлекаемый удовольствием, какое чувством производится в теле, то проведет он жизнь, не вкусив Божественного веселия, по привычке лучшее как бы помрачать худшим. А у кого вожделение устремлено к  Божественному, для тех благо пребывает неомрачаемым, и все обворожающее чувство почитается достойным того, чтобы избегать этого. Потому душа, когда услаждается одним созерцанием сущего, не бывает бодрственна ни для чего такого, что приводит в удовольствие посредством чувства, но, усыпив всякое телесное движение, ничем неприкровенною и чистою мыслию в Божественном бодрствовании принимает Богоявление.

Тебе потребен разум знать о Боге только то, что, будучи произнесено, не послужит в хулу. Приличное служит Ему в похвалу выше того, что может быть изобретено человеческим естеством. Для нас же так вожделенно найти и не то, что должно о Нем знать, но то, что не может Он быть сравниваем ни с чем отличным от Него.

...Величие естества Божия не ограничивается никаким пределом, и никакая мера знания не служит таким пределом в уразумении искомого, за которым надлежало бы любителю высокого остановиться в стремлении к прежнему, а напротив того, ум, высшим разумением восходящий к горнему, находится в таком состоянии, что всякое совершенство знания, достижимое естеству человеческому, делается началом пожеланию высших знаний.

Одно из свойств Божеской жизни — то, что она есть без причины, — это выражается <словом> "нерожденный"; другое свойство этой жизни — то, что она беспредельна и бесконечна, — это обозначает слово "нетленный"; так что предмет есть безначальный и бесконечный, что выше всякого имени и понятия; а что он не есть от причины и не обратится когда-нибудь в небытие — это означается примышлением этих имен.

Видишь ли, как беспредельно шествие для восходящих к Богу, как пройденное делается всегда началом тому, что лежит выше?

...Божественные тайны открыты вам, люди, сколько слух человеческий принять может; путеводимые сим к благочестивому боговедению, сколько вмещает ваш рассудок, столько возносите славу Божию, зная, что сколько бы ни возвысилось ваше разумение, хотя бы преступили вы всякое высокое представление в понятиях о Боге, и тогда обретаемое и поклоняемое вами — не самое еще величие Искомого, но только подножие ног Его.