Григорий Нисский

Что неблагочестиво почитать естество Божие подверженным какой-либо страсти удовольствия, или милости, или гнева, – этого никто не будет отрицать даже из мало внимательных к познанию истины Сущего.

Мы считаем полезным для более немощных, чтобы они прибегали к девству, как к безопасной крепости, и не вызывали против себя искушений, свойственных обычной жизни; не привязывались к тому, что воюет с законом ума нашего чрез плотские страсти, и не волновались заботами... и о другом чем-либо, о чем пекутся в сей жизни, но заботились о превосходящей все надежде.

Священный образ девства, который уважается всеми полагающими совершенство в чистоте, но усвояется одними теми, коим по благоволению содействует благодать Божия в сем благом стремлении...

Поскольку многие, еще юные и несовершенные разумением, воспринимают на себя подвиг девства, то им прежде всего нужно стараться о том, чтобы найти себе руководителя на этом пути и хорошего наставника, дабы по своей неопытности не пойти по каким-нибудь новым непроходимым и уклоняющимся от истинного пути дорогам.

Девство недоступно всем бедствиям: оно не плачет о сиротстве, оно всегда вместе с нетленным Женихом, всегда радуется порождениям благочестия; поистине в доме своем видит постоянно изобилие всего, что ни есть самого прекрасного, потому что в нем всегда присутствует и обитает Владыка дома, смерть причиняет не разлуку, но соединение с Любимым, ибо когда разрешается, тогда бывает со Христом.

Девство и на небесах у Отца духов пребывает, и с небесными силами торжествует, и к человеческому спасению имеет отношение, потому что собою вводит Бога в общение с человеческою жизнью, а человека окрыляет желанием небесного и делается как бы некоторою связью содружества человека с Богом, приводя своим посредством столь далеко отстоящее друг от друга по естеству в согласие, — то какая сила слова будет в состоянии объять величие столь чудного предмета?

Если каждое дело человек будет делать с молитвою, то благим преуспеванием в том, чем он занят, будет отвращен от греха, так как ничто противное не увлечет души его в страсть. Если же кто отступит от Бога, всецело предастся собственному усилию, то, став вне Бога, непременно перейдет во власть противника.

Добродетель тогда будет торжествовать победу над злом, когда все враждебное ей, при содействии разума, обратится в ничто.

...Начало добродетельной жизни — стать вне порока.

...Для не вкусивших еще чистого и божественного удовольствия надобно придумать нечто такое, почему были бы приняты и уроки добродетели, будучи услаждены чем-либо увлекающим чувство. Так обычно поступать и врачам, когда какой-либо горький и противный вкусу целительный состав делают они непротивным для больных, приправив сладостью меда.

Для добродетели главное — Божия помощь, которой сподобляется своею жизнью присвоивший себе Божию милость.

О добродетели же узнаем мы от Апостола, что у нее один предел совершенства — не иметь самого предела.

...Недоступен будет ворам плод добродетели, будучи огражден твердою корою воздержания, честным и угрюмым состоянием, как бы какими иглами терний уязвляя приближающихся с худою целью.

Добродетели... будучи тверды и неуступчивы, не допускают внутрь себя притока искушений, да и во время искушений противятся влиянию порока.

Добродетель не знает над собою властелина, произвольна, свободна от всякой необходимости.

Истинная добродетель — добро без примеси худого, добро, при котором постигается всякое понятие, составляемое мыслью о наилучшем — Сам Бог-Слово, — эта покрывшая небеса добродетель, как выражается пророк Аввакум (Авв. 3:3). И весьма справедливо ублажены желающие этой Божией правды, ибо подлинно вкусивший Господа (Пс. 33:9), т.е. принявший в себя Бога, делается исполненным того, чего жаждал и желал, по обещанию Сказавшего: Я и Отец придем и обитель у него сотворим (Ин. 14:23), очевидно, по вселении уже Святого Духа.

Поскольку всякая греховная скверна зловонна, а, напротив того, добродетель есть Христово благоухание, исполненное же любви сношение с любимым естественно производит срастворение, то к чему привержены мы любовью, тем и делаемся, или благоуханием Христовым, или зловонием.

...Божие насаждение составляю! добродетели, и если ими занята мыслительная сила нашей души, и не развлекается ничем внешним, то она запечатлена печатью истины, нося на себе образ расположения своего к добру.

Тот, кто приобрел непреоборимый жезл добродетели — жезл, уничтожающий жезлы ухищренные, неким путем и последовательно восходит к большим чудесам. Чудотворение же не с целью изумить слышащих совершается, но имеет в виду пользу спасаемых, потому что чудесами добродетели истребляется враждебное для них, и умножается им соплеменное.

Богу благоугодно все совершаемое со страхом и верою, а не то, что хотя и многоценно, но без любви.

Одно только утвердившееся в нас усердие о добродетели есть нечто твердое и состоятельное. Ибо кто преуспел в чем-либо высоком, например: в целомудрии, или в скромности, или в благочестии пред Богом, или в другом каком из возвышенных и Евангельских учений, тот при каждом преспеянии имеет не мимолетное и неустойчивое, но непоколебимое, во все продолжение жизни пребывающее и продолжающееся веселие. Почему же? Потому что все это всегда можно приводить в действие, и во всё продолжение жизни нет времени, приводящего в пресыщение добрую деятельность. И целомудрие, и чистота, и непреткновенность во всяком добре, и необщительность со злом всегда приводятся в действие, пока имеет кто в виду добродетель, и деятельность сопровождается веселием.

Не заповедью только должна измеряться добродетель, но нужно, чтобы и нами было нечто изобретаемо из примышляемого извне, как и поступал апостол Павел, от себя сплетавший прекрасные одежды к заповедям. Хотя закон повелевает «служащим жертвеннику брать долю от жертвенника» (1 Кор. 9:13), не запрещает «иметь спутницею сестру жену» (1 Кор. 9:5), и «проповедующим Евангелие жить от благовествования» (1 Кор. 9:14); апостол Павел проповедует Евангелие даром, терпя и жажду, и голод, и наготу. Вот те прекрасные одежды, которые прибавлением своим к заповедям украшают хитон.

Конец добродетели: мир, упокоение и вселение единообразное, не имеющее ничего общего со страстями, преуспевающее в надежде на общение с Богом.

Разнообразная и многовидная забота о добродетелях делается многомощною, доставляет спасение преуспевающему.

Добродетели нужно быть свободною от всякого страха, не по жестокому над собою владычеству, но по добровольному рассуждению избирать доброе; а главное во всяком добре — состоять под животворною властью.

Цветы жизни нашей есть добродетели, которые ныне цветут, плод же свой приносят во время свое.

Для приступающего по обращении снова к добру, если жизнь его была изъязвлена тысячами прегрешений, скопление злых дел кажется подобным тысяче лет, но как скоро он обратился, Бог ни во что ему не вменяет этого, потому что Божие око взирает всегда на настоящее, не вменяет же прошедшего; напротив того, признается это у Бога за один день или за часть ночи, которые прошли и миновались.

Сколько добродетелей, столько же надлежит представлять себе и источников очистительных вод, от которых очи непрестанно делают самих себя чище: например, целомудрие есть источник очистительной воды, другой такой же источник — смиренномудрие, истина, правда, мужество, желание добра, отчуждение от зла. Эти и  подобные этим воды, хотя из одного источника, но собираются различными потоками в одно исполнение, и ими производится очищение очей от всякой страстной нечистоты.

Мысль о Боге естественно вложена во всех людей, но по незнанию истинно существующего Бога бывает погрешность в предмете чествования; ибо одними чествуется истинное Божество, умопредставляемое в Отце, Сыне и Святом Духе; а другие заблудились в нелепых предположениях, примыслив досточтимое нечто в тварях; и вследствие этого уклонение от истины в малом открыло вход нечестию.

Те грехи, которые относятся к мыслительной части души, отцами признаются тягчайшими и заслуживающими большого, более продолжительного и строгого исправления. Например, кто отрекся веры во Христа и оказался изменником, впавши или в иудейство, или идолопоклонство, или в иной какой-нибудь вид безбожия, тот если добровольно решился на это, а потом раскаялся, временем покаяния должен иметь все время жизни своей. Ибо таковый во время совершения таинственной молитвы никогда не удостаивается поклонения вместе с народом Богу, но должен молиться наедине, а от приобщения Святых Тайн должен быть отлучен совершенно. Но в час смерти своей да удостоится причастия Святыни.
Если же сверх чаяния случится ему остаться в живых, то опять он должен проводить жизнь под тем же осуждением, не сподобляясь Святых Тайн до самой смерти. А те, которые вынуждены были к тому пытками и жестокими мучениями, находятся под запрещением на определенное время. Святые отцы оказали такое человеколюбие потому, что не душа их подверглась падению, но слабость телесная не могла устоять против мучений.

Всякий желающий жизни вечной, как скоро обретет Сына, имею ввиду истинного и не лжеименного, обретает в Нем все, чего искал, поскольку и Сам Он есть жизнь и в Самом Себе имеет жизнь.

Когда придет на нас Царствие Божие, тогда все, преобладающее нами теперь, обратится в ничто, потому что тьма не терпит присутствия света; не остается болезни по возвращении здоровья; не действуют и страсти при появлении бесстрастия; бездейственна смерть, исчезает тление, когда воцаряется в нас жизнь и начинает обладать нетление.

Вечную жизнь и неизреченную радость на Небесах дает благодать Духа; а достоинство принять дар и вкусить благодать получает любовь по вере трудами.

Люди в том и другом, и в худом, и в хорошем, какими бывают здесь, такими будут и после сей жизни.

Пределом заботливости твоей о жизни пусть будет удовлетворение нужды тем, что у тебя есть.

Иметь заботы о видимом свойственно не предоставляющим для себя никакой надежды в будущем веке, ни страха суда, ни угрозы геенной, ни ожидания благ, ни чего-либо ожидаемого по воскресении, — сие свойственно людям, которые, наподобие скотов, видят только настоящую жизнь, признают за благо одно то, что могут дать в удовлетворение гортани, чрева и прочих сладострастных требований тела.

Любовь и страх к Господу есть первое исполнение закона.

Кто бы что ни придумал рассудком, непременно размышление, подвигаясь далее, кончит неразрешимым и непостижимым.

...Терпение тогда только выдерживает искушение, когда воздерживается от наслаждения, предоставленного вашей свободе.

<Должно> не ослабевать в борьбах с искушениями, но взирать на конец — победы, т. е. на вчинение в  Ангельский лик и твоей души, очищенной приражением искушений.

Как при всяком нападении искушения имеем у себя одну только защиту — покаяние, то воспользовавшийся им с преуспеванием во всякое время бывает победителем всегда нападающего.

...Исповедание Христа есть плащ доброго воина.

...Правда делается камнем для неправды и ее убивает и хранится в лоне поразившего.

...Справедливостью умерщвляется неправда, и скромностью убивается кичливость.

Отец Истины не сотворил Истины, не существовавшей прежде, но, будучи Источником Света и всего благого, воссиял из Себя Единородный Свет Истины, через который всегда отображается слава Его Ипостаси.

Всё премудростию Сотворивший (Пс. 103:24), один знает основание создания; А мы «верою познаём, что веки устроены словом Божиим» (Евр. 11:3).

Все совершаемое премудростью есть Божие слово, не какими-либо орудиями членораздельно произносимое, но изрекаемое самыми чудесами явлений.

Необходимо нам в воде предусматривать мысленно благодать Воскресения и чрез это познавать, что равно для нас удобно и креститься в воде, и снова воспрянуть от смерти.

В образе умерщвления, представляемом посредством воды крещения, производится уничтожение примешавшегося порока, правда, не совершенное уничтожение, но некоторое пресечение непрерывности зла, при стечении двух пособий к истреблению злого: покаяния согрешившего и подражания смерти, — которыми человек отрешается несколько от союза со злом, покаянием будучи приведен в ненавидение порока и в отчуждение от него, а смертью производя уничтожение зла.

Как смерть Начальника нашей жизни сопровождалась подземным погребением, и произошла по общему закону естества, то подражание смерти, совершаемое нами, изображается в ближайшей к земле стихии воде. И как тот Человек свыше, восприняв на Себя мертвость вместе с подземным положением, тридневным восшел опять к жизни, так и всякий, кто в единении с Ним по естеству тела, имея в виду преуспеть в том же, то есть достигнуть этого предела жизни, — вместо земли наливая воду и погружаясь в этой стихии, троекратным повторением подражает тридневной благодати воскресения.