Григорий Нисский

«Я предал хребет Мой биющим и ланиты Мои поражающим; лица Моего не закрывал от поругании и оплевания» (Ис. 50:6).«Тростью будут бить по ланите судью Израилева» (Мих. 5:1).«Бог же, как предвозвестил устами всех Своих пророков пострадать Христу, так и исполнил» (Деян. 3:18).«Иисус сказал ему: лисицы имеют норы, и птицы небесные – гнезда; а Сын Человеческий не имеет, где приклонить голову» (Лк. 9:58).«Тогда взяли каменья, чтобы бросить на Него; но Иисус скрылся и вышел из храма, пройдя посреди них, и пошел далее» (Ин. 8:59).«Тогда опять искали схватить Его; но Он уклонился от рук их» (Ин. 10:39).«И, взяв с Собою Петра и обоих сыновей Зеведеевых, начал скорбеть и тосковать» (Мф. 26:37).«Тогда говорит им Иисус: душа Моя скорбит смертельно; побудьте здесь и бодрствуйте со Мною» (Мф. 26:38).«И, находясь в борении, прилежнее молился, и был пот Его, как капли крови, падающие на землю» (Лк. 22:44).«Тогда воины и тысяченачальник и служители иудейские взяли Иисуса и связали Его» (Ин. 18:12).«И, сплетши венец из терна, возложили Ему на голову и дали Ему в правую руку трость; и, становясь перед Ним на колени, насмехались над Ним, говоря: радуйся, Царь Иудейский!» (Мф. 27:29).«Люди, державшие Иисуса, ругались над Ним и били Его» (Лк. 22:63).«Тогда плевали Ему в лице и заушали Его; другие же ударяли Его по ланитам» (Мф. 26:67).«И били Его по голове тростью, и плевали на Него, и, становясь на колени, кланялись Ему» (Мк. 15:19).«И говорили: радуйся, Царь Иудейский! и били Его по ланитам» (Ин. 19:3).«И, неся крест Свой, Он вышел на место, называемое Лобное, по-еврейски Голгофа» (Ин. 19:17).«Дали Ему пить уксуса, смешанного с желчью; и, отведав, не хотел пить» (Мф. 27:34).«Также и воины ругались над Ним, подходя и поднося Ему уксус» (Лк. 23:36).«Тут стоял сосуд, полный уксуса. Воины, напоив уксусом губку и наложив на иссоп, поднесли к устам Его» (Ин. 19:29).«И первосвященники с книжниками и старейшинами и фарисеями, насмехаясь, говорили: других спасал, а Себя Самого не может спасти; если Он Царь Израилев, пусть теперь сойдет с креста, и уверуем в Него» (Мф. 27:41–42).«Также и воины ругались над Ним, подходя и поднося Ему уксус и говоря: если Ты Царь Иудейский, спаси Себя Самого» (Лк. 23:36–37).«А около девятого часа возопил Иисус громким голосом: «Или, Или! лама савахфани? то есть: Боже Мой, Боже Мой! для чего Ты Меня оставил?» (Мф. 27:46). «Иисус, возгласив громким голосом, сказал: Отче! в руки Твои предаю дух Мой. И, сие сказав, испустил дух» (Лк. 23:46).«Когда же Иисус вкусил уксуса, сказал: совершилось! И, преклонив главу, предал дух» (Ин. 19:30).Какое большое обнищание – Богу быть в образе раба! Какое большое смирение – Царю существ прийти в общение с нашим нищим естеством! Царь царствующих. Господь господствующих волею облекся в рабский образ; Судия вселенной делается данником владычествующих; Господь твари обитает в вертепе. Чистый и Всецелый приемлет на себя скверну естества человеческого, понеся на Себе и всю нищету нашу, доходит даже до испытания смерти. Видите ли меру вольной нищеты? Жизнь вкушает смерть; Судия ведется на судилище; Господь жизни всего сущего подвергается приговору судии; Царь всей премирной силы не отклоняет от Себя рук исполнителей казни. В этом образце, говорит апостол, да будет видима тобою мера смиренномудрия.

Наш человеколюбивый Спаситель добровольно воспринял оскорбительное и бесчестное для Себя, чтобы спасти гибнущего от обмана; снизошел в нашу жизнь, поскольку провидел и славное восхождение из нее, согласился умереть по человечеству, поскольку заранее знал и о Воскресении.

Спаситель наш Иисус Христос есть Сын Божий и называется так по естеству, а не именуется только Сыном, в несобственном смысле этого слова, как мы, будучи тварью; Он не имел начала, но вечен; потому по самой Ипостаси Своей Он и в бесконечные веки будет царствовать с Отцом.

Господом сделался Тот, Который был вначале Словом и Богом. Ибо, будучи тем, чем был: и Богом, и Словом, и Жизнью, и Светом, и Благодатью, и Истиной, и Господом, и Христом, и всяким высоким и Божественным именем стал и в воспринятом человеке, который ничем таким не был, чем было Слово – а вместе с тем и Христом и Господом,– не потому, что Божество приобрело что-нибудь в приращение Себе, но потому, что в Божеском естестве усматривается всякое высокое достоинство. Таким образом соделывается Господом и Христом, не Божеством восходя к приращению благодати, но человеческое вводя в общение Божества, что и означается наименованием Христа и Господа.

Мы, руководимые Священным Писанием, говорим, что Христос есть всегда и представляется совечным Отцу, ибо Единородный Бог есть всегда Бог, а не становится таковым через причастие или через какое-либо восхождение из низшего состояния до Божественности. И сила, и мудрость, и всякое Божественное совершенство совечно Его Божеству, так что не прибавилось к славе Его естества ничего, чего не было бы в Нем от начала. Имя же Христа мы особенно почитаем достойным Единородного от вечности, ибо исповедание этого имени заключает учение о Святой Троице, потому что в этом наименовании достойно обозначается каждое из исповедуемых нами Лиц. А чтобы не показалось, что мы говорим что-нибудь от себя, присоединим пророческие слова: «Престол Твой, Боже, вовек; жезл правоты – жезл Царства Твоего. Ты возлюбил правду и возненавидел беззаконие, поэтому помазал Тебя. Боже, Бог Твой елеем радости более соучастников Твоих» (Пс. 44:7–8). В этих словах Писания престол указывает власть Его надо всем; жезл правоты означает нелицеприятие Его суда, елей же радования изображает силу Святого Духа, Которым помазуется Бог от Бога, то есть Единородный от Отца, поскольку возлюбил правду и возненавидел беззаконие.

Добрый Пастырь Христос служит всем и злаком для питания, и водою, утоляющей жажду, и пищей, и шатром, и стезей, и водительством, распределяя Свою благодать соответственно каждой нужде.

Христос избавил нас Своею Кровию от смерти и грехов: Он и искупил нас, и не обнаружил никакого превозношения в отношении к искупленным, призывая мертвых к жизни, исцеляя всякую болезнь душ и телес.

Мы исповедуем, что Божество находилось в Страждущем и что бесстрастное естество не подвергалось страданиям. Если Божество не имеет нужды ни в рождении, ни в воскресении, то очевидно, что и страдание Христа совершилось не так, как будто бы страдало Само Божество, но так, что Оно находилось в Страждущем и по единении с Ним усваивало Себе Его страдания. Ибо естество Божеское, соответственно соединившись как с телом, так и с душой и соделавшись одно с каждым из них, поскольку «дары и призвание Божие непреложны», как говорит Писание (Рим. 11:29), ни от одного из них не отделяется, но всегда пребывает в неразрывной связи с ними, потому что ничто не может отделить от соединения с Богом.

Когда Священное Писание проповедует превосходящее и превышающее всякий ум, оно употребляет высшие наименования, называя Христа Богом над всеми, «великим Богом» (Тит. 2:13), «Божией силой и Божией премудростью» (1 Кор. 1:24) и тому подобным. А когда описывает словом все необходимые, воспринятые ради нашей немощи страдания, то для соединяющего в Себе оба естества берет наименования от нашего естества, называя Его человеком, но не сообщая этого наименования остальному естеству, чтобы сохранилось благочестивое понимание того и другого, когда человеческое прославляется по причине снисхождения, но, предавая человеческую часть страданиям, Божескою же силою совершает воскресение того, что пострадало. Таким образом, испытание смерти относится к Тому, Кто приобщился способному к страданию естеству по причине единения с Собою человека. Причем и высокие, и Божеские наименования переходят на Человека, так что видимый на Кресте именуется Господом славы по причине соединения естества Его с низшим и перехождения вместе с тем благодати наименования от Божеского естества на человеческое. Поэтому разнообразно и разнолично представляет Его Писание: то Сшедшим с Небес, то Рожденным в последние дни от Жены Предвечным Богом и человеком, так что и бесстрастным исповедуется Единородный Бог – и страждущим Христос. И этими противоречиями не говорится неправды, так как с каждым определением соединяется соответствующее ему понятие.

Мы говорим, что Единородный Бог, через Себя изведший все в бытие... падшее в грех человеческое естество и тем самым подвергшееся тлению и смерти, опять через Себя же привлек к бессмертной жизни, через Человека, в Которого вселился, восприняв на Себя всю человеческую природу, и Свою животворящую силу примешал к смертному и тленному естеству, и нашу мертвенность, через соединение с Собою, претворил в жизненную благодать и силу. Мы называем тайной Господа по плоти то, что Неизменяемый является в изменяемом, чтобы, изменив и претворив зло, вторгшееся в изменяемую природу, истребить грех, уничтожив в Себе Самом.

...Всякое слово без дел являемое, как бы ни было красноречиво составлено, подобно бездушному изображению, которому краски и цвета придают некоторый вид живости; а кто сотворит и научит (Мф. 5:19)... тот есть истинно живой человек, цветущий красотой, действующий и движущийся.

Да не ослабевает слово, привлекающее к прекрасному, хотя иной, как младенец и несовершенный умом, по непривычке к искушениям, детски боится их. Ибо вредоносный и тлетворный демон о том и старается, чтобы подчинившийся ему человек не на небо взирал, но поникал очами к земле и делал в себе из брения плинфы.

Вполне прекрасно и весьма полезно повествованиями о добродетели питать юношей и укреплять мужей. Слух есть вид чувства самый полезный и не менее зрения способный служить к научению, ибо посредством ушей ясно вводит учение в душу, и немаловажно то, хорошие или дурные слышать повествования.

Всякое слово, не сопровождаемое делами, суетно само но себе и несостоятельно.

Чистым очам Церкви свойственно размягчающею силою щек приуготовлять телу такую пищу, чтобы в сказанном не усматривалось ничего глубоко скрытого и неясного, но все было видно насквозь, свободно, далеко от всякой обманчивой скрытности и глубокости, ясно и для младенцев.

Кто принял истинное Священство и подчинил себя великому Архиерею, тот, конечно, и сам пребывает иереем вовек, и смерть не помешает ему остаться иереем навсегда.

Намеревающийся быть священнослужителем перед Богом должен все свое дело совершать как священнодействие и сделаться живым закланием в жертве живой и в служении словесном, не повреждая души грубым и тяжеловесным облачением жизни. Чистотой своей жизни должен он утончить все житейские начинания до подобия нити паутины, приближаясь к тому, чтобы стать парящим в горнем, легким, воздушным, утончая в себе телесное естество.

...Предстоятели должны печься о братиях, как способные воспитатели нежных детей, вверенных их отцами. Те, наблюдая нравы детей, на одного действуют ударами, на другого увещанием, на иного похвалою, на иного чем-либо иным тому подобным, не делая ничего, что им по нраву или не нравится; так должны поступать и духовные  предстоятели. Если в таком отношении будете друг к другу, ученики и наставники, первые — с радостию доверяя приказаниям, а последние — с удовольствием руководствуя братии к совершенству, и если в почтительности станете предупреждать друг друга (Рим. 12:10), то на земле будете жить жизнью ангельскою.

Железо для приготовления из него каких-нибудь вещей мы вверяем опытным в кузнечном искусстве, а не тем, кто не знает его, так и души надобно вручать тому, кто хорошо разумеет, как умягчать их огнем Святого Духа, тому, кто посредством образования разумных органов каждого бы из вас уготовил в сосуд избранный и благопотребный Богу.

Наставление в добродетели тогда было бы достойным веры, когда бы жизнь согласовалась со словами.

Священство есть достояние божественное, а не человеческое, учит же закон этому так: «Жезлы каждого колена, означив именами давших, Моисей полагает при алтаре, чтобы жезл, отличенный от прочих некиим Божественным чудом, соделался свидетельством рукоположения свыше» (Чис. 17:2—7). И поскольку это исполнилось, жезлы других колен остались тем же, чем были, а жезл иерея, укоренившись в себе самом, не от посторонней какой влаги, но вложенною в него божественною силою, произрастил ветвь и плод; и плод пришел в зрелость; плодом же был орех; то по совершении сего все подвластные Моисею обучались благочинию. По причине же плода, произращенного жезлом иерейским, надобно прийти к мысли, сколько воздержною, строгою и суровою надлежит быть жизни в священстве по внешнему ее поведению, а внутренно, втайне и невидимо какую содержать в себе питательность, что в орехе обнаруживается, когда питательное со временем созреет, твердая оболочка распадется, и деревянистый этот покров на питательном плоде будет сокрушен. Если же узнаешь, что жизнь какого-либо так называемого иерея похожа на яблоко, благоуханна, цветет как роза (весьма же многие из них украшаются виссоном и червленицею, утучняют себя дорогими яствами, пьют вино процеженное, мажутся первыми благовониями (Ам. 6:6), и все, что только по первому вкушению кажется сладким, признают необходимым для жизни приятной), — то прекрасно будет сказать тебе при этом Евангельское слово: вижу плод, и по плоду не узнаю древа священства (Мф. 12:33). Инаков плод священства; а иной этот; тот плод — воздержание, а этот — роскошь; тот земною влагою не утучняется, а к этому с дольних мест стекается много потоков наслаждений, с помощью которых такой красотою спеет зрелый плод жизни.

Сила слова делает и священника важным и досточтимым, отделяя его через новое благословение от сообщества многих. Вчера и прежде был он одним из простого народа, а сегодня – становится наставником, предстоятелем, учителем, совершителем сокровенных Таинств – и все это он делает, нимало не изменившись по телу или виду. Но, внешне оставаясь тем же, чем и был, он преобразился в невидимой душе некоей невидимой силой и благодатью.

...Мучительная жизнь грешников не имеет никакого сравнения с тем, что огорчает чувство в здешней жизни... Ибо, слыша слово огонь, научен ты представлять мысленно иное нечто от огня здешнего, потому что огню тому предается, чего нет в здешнем. Ибо тот огнь не угасает... И опять слышишь ты о черве; не обращайся мысленно по одноименности к червю земному. Ибо присовокупление, что червь не умирает, подает мысль разуметь другое какое-то естество сверх известного нам. Итак... делом целомудренных будет взирать не на настоящее, но на то, что будет после, а в течение сей краткой и временной жизни полагать основание неизреченного блаженства, и... сделать для себя чуждым испытание зол, как ныне, в сей жизни, так после сего в вечном воздаянии.

Для жившего безгрешно нет ни тьмы, ни червя, ни преисподней, ни огня, ни чего-либо иного страшного по названию и на самом деле.

Поскольку всякое пророчество Господа оказывается истинным, как свидетельствуют события, а о Воскресении мертвых мы не только научены Словом, но и от самих воскресших получили доказательство обетования, то какой остается повод для неверия?

По Воскресении тело, изменяясь в нетленное, соединится с душой человеческой. Страсти же, тревожащие нас ныне, не восстанут с телами. Напротив, в нашей жизни наступит мирное состояние. Плотская мудрость не будет больше вызывать мятежи против души, в междоусобной брани противостоя закону ума страстными движениями, и, побуждая его грехом, водить, подобно какой-то пленнице. Естество сделается тогда чистым от всего подобного, и у обоих – у плоти и духа – будет одна мудрость, потому что всякое телесное расположение в естестве уничтожится.

...Истребителем нашим была смерть, которую Господь тогда привел в бездействие, когда, пребывая недвижимым на том месте, где находился, казался нам субботствующим, поборол же силу смерти, пролагая Собою путь всем умершим к воскресению от смерти.

Нет ничего несообразного с разумом в вере, что <в великий день Воскресения> воскресшие тела снова отделятся от общего, чтобы стать сами собой, и особенно <если кто тщательно исследует естество наше> потому, что мы состоим не только из текущего и изменяющегося. Да и совершенно было бы непонятно, если бы по природе не было в нас ничего постоянного. Напротив, по точнейшему исследованию, нечто в нас постоянно, а другое подлежит изменению. Тело по мере роста изменяется подобно одеждам, новым для каждого возраста. Но при всякой перемене непреложным в самом себе остается отличительный образ, никогда не утрачивающий положенных на нем знаков, но при всех переменах в теле проявляющий в себе собственные признаки. <Исключить же из этого закона нужно изменение, производимое страстью, простирающееся на отличительный образ, потому что подобно какой-то чуждой личине закрывает этот образ болезненное безобразие, после снятия которого разумом, как у Неемана Сириянина или у описываемых в Евангелии прокаженных, скрытый под страстью образ снова по причине выздоровления является с собственными своими признаками.> В том же, что богоподобно в душе, нет изменяемого, текущего и прелагаемого, но ему естественно то, что в нашем составе постоянно и всегда одинаково. ...Отличительный образ, подобно оттиску печати, остается в душе, она необходимо знает изобразившее печатью эти черты и во время обновления опять принимает на себя это, как сообразное с чертами отличительного вида; сообразно же, конечно, все то, что первоначально было отпечатлено в отличительном виде. А потому нет ничего несогласного с разумом в том, что частное из общего снова возвратится в свое место... Ртуть, пролитая из сосуда на каком-либо покатом и запыленном месте, разделившись на мелкие шарики, рассыпается по земле, ни с чем не смешиваясь; если же кто соберет ее опять в одно место, то она сама собой сливается с однородным, ничего постороннего в себя не включая. Нечто подобное надлежит представлять себе и о человеческом составе. Если только последует Божие повеление соответственным частям самим собою присоединиться к тем, которые им свои, то для Обновляющего естество не будет в этом никакого затруднения. И в произрастающем из земли видим, что – возьмем ли зерно пшеницы, или семя смоквы, или другое какое из хлебных или овощных семян,– природе нет никакого труда превратить их в солому и колос. Ибо без принуждения, сама собою, соответственная пища переходит из общего в особое свойство каждого из семян. Если из общей всем растениям почвы каждое из них извлекает то, что нужно для его роста, есть ли что-нибудь необычайное в учении о Воскресении, по которому каждый из воскрешаемых, подобно тому, как это бывает с семенами, привлекает свойственное ему? ...Проповедь о Воскресении не содержит в себе ничего такого, что не было бы известно из опыта, хотя мы умолчали о том, что всего известнее: я говорю о нашем рождении. Ибо кто не знает этого чудного воздействия природы? Что принимает в себя утроба матери и что создает из этого? Не видишь ли, что всеваемое в утробу, как начало телесного естества, некоторым образом просто и состоит из подобных частей. Какое же слово изобразит разнообразие того, во что оно превратится? Кто, не знающий этой общей природы, счел бы такое превращение возможным: что это малое и само по себе незначительное служит началом столь великого дела? Называю же его великим, не только взирая на формирование тела, но и на то, что более достойно удивления, то есть на самую душу и всю жизнь души.

После своего падения первый человек жил еще многие сотни лет. Но не солгал Бог, когда сказал: «в день, в который ты вкусишь от него, смертью умрешь» (Быт. 2:17), ибо потому, что человек отпал от истинной жизни, над ним в тот же день исполнился приговор смерти, а через несколько лет после постигла Адама и смерть телесная.

В День Преобразования, когда будут одушевлены мертвые, каждый из оживленных предстанет для отчета существом сложным, как прежде, состоящим из души и тела. Каков был смысл видения, посланного богодухновенному Иезекиилю, который восходил к великим видениям, когда он увидел огромное поле, полное костей, и получил повеление изречь пророчество на них? И иные кости тотчас обрастали плотью, и то, что было разъединено и беспорядочно разбросано, соединялось одно с другим в порядке и согласии (Иез. 37:1–12). Не достаточно ли ясно этими словами Писание доказывает оживление этой плоти? А думающие оспаривать то, о чем здесь речь, мне кажутся не только нечестивыми, но и глупыми. Ибо «воскресение», «оживление» и «преобразование» и все подобные слова относятся к телу, которое подвержено тлению, так как душа, рассматриваемая сама по себе, никогда не может воскреснуть, поскольку она не умирает, но бессмертна. Будучи же бессмертной, она имеет сообщником своих дел смертное тело и потому, во время воздаяния от Праведного Судии, снова вселится в своего спутника силою Воссоздателя, чтобы с телом воспринять общие наказания или награды.

Что бывает с железом в огне, когда плавильная печь отстраняет все бесполезное, то совершается с телом через смерть, когда через разрешение смертью отстраняется все излишнее.

Ничего безрассудного, ничего бесполезного не предано от Христовых проповедников и учеников и не принято преемственно Церковью Божией; совершать поминовение усопших в правой вере при божественном и преславном Таинстве – дело весьма богоугодное и полезное.

К чему клонится каждое событие в мире, почему у одного жизнь продолжается до отдаленной старости, а другой столько времени пользуется жизнью, чтобы вздохнуть раз воздухом и тотчас перестать жить. Если ничего нет в мире без Бога, все же зависит от Божьего произволения, а Божество премудро и промыслительно: то, конечно, и этому есть разумная причина, заключающая в себе признаки Божией премудрости и вместе промыслительной заботливости.

Есть такие, которые по бессилию человеческого рассудка, судя о Божественной силе по нашим мерам, утверждают, что непостижимое для нас – невозможно для Бога. Они указывают на уничтожение древних мертвецов, на останки обращенных в пепел огнем. А сверх того придумывают еще и такие примеры: рыбу, которая поглотила плоть потерпевшего кораблекрушение, а потом сама сделалась пищей людей и посредством пищеварения перешла в организм съевшего ее. И многое подобное этому и само по себе маловажное и недостойное великой Божией силы и власти описывают в опровержение учения, как будто невозможно Богу теми же путями через разложение восстановить то, что принадлежит человеку. Но мы в кратких словах положим конец красноречивой изворотливости суетных умов и признаем, что разложение тела совершается на то, из чего оно состояло. И не только земля по слову Божию разлагается в землю, но и воздух, и влага переходят в сродное всему, что есть в нас, даже если бы тело человеческое было пожрано плотоядными птицами или свирепыми зверями и смешалось с их плотью, хотя бы прошло под зубами рыб, хотя бы огнем было превращено в пар и пепел. Куда бы кто в предположении своем ни перенес человека, без сомнения, он все еще в мире. А что мир содержится в руке Божией, этому учит боговдохновенное Слово. Поэтому если ты не знаешь и того, что у тебя в горсти, то неужели думаешь, что Божие неведение немощнее твоей силы и не в состоянии с точностью отыскать то, что содержится в Божией длани?

Смерть не стесняется условиями возраста, она не боится находящихся в цвете лет; не над стариками только имеет власть.

После смерти уже никому не будет возможности исцелить памятью о Боге болезнь, причиненную грехом, потому что исповедь имеет силу на земле, а в аду этого нет.

...Кто внимателен к себе, и подлинно украшает свое жилище – <душу>, чтобы со временем принять в него обитателем Бога, у того есть... вещества, из которых собирает украшение для такого жилища. Знаю я золото, которое блистает в подобных делах, и выкапывается из глубины мыслей Писаний; знаю серебро — слова Божьи разожженные, которых светлость, как молния, блещет, сияя истиною. А под лучами различных камней, которыми украшаются стены такового храма, и под помостом здания, представив в уме различные расположения добродетелей, не погрешишь в приличном этому дому убранстве. Помост пусть будет устлан воздержанием, при котором прах земного разумения не обеспокоит живущего воздержанно. Упование небесного пусть озаряет потолок, на который взирал душевным оком, не подобия красоты изображенные резцами увидит, но самый Первообраз красоты, не золотом каким и серебром украшенный, но тем, что гораздо выше золота и драгоценнее камня. Если же надобно словом описать убранство разных частей, то пусть здесь украшают дом нетление и бесстрастие, а там убранством жилищу служат правда и негневливость; на одной стороне сияют смиренномудрие и великодушие, а на другой — ...благочестие пред Богом. Все же это прекрасный художник — любовь — пусть в наилучшем порядке приноровит одно к другому. Пожелаешь ли купелей? Если хочешь, имеешь у себя домашнюю купель и свои источники, из которых можно омыть душевные скверны, этим пользовался и великий Давид, по ночам наслаждаясь этою купелью. А столпы, поддерживающие крыльцо души, делай не какие-либо фригийские или порфировые, а, напротив того, постоянство и неподвижность во всем добром да будут для тебя многоценнее этих вещественных прикрас. Подобий же всякого рода, или живописных, или изваянных, какие людским искусством на обман уготовляются в подражание истине, вовсе не допускает такое жилище, в котором все наполнено изваяниями истины. А вожделевай состязаний в беге и прогулок, имеешь вместо сего упражнение в заповедях. Ибо так говорит Премудрость: я хожу по стези правды, по путям правосудия (Притч. 8:20). Как прекрасно приводить душу в движение и упражнение на этих путях, и в движении прошедшему поприще заповеди снова возвращаться на него! То есть у исполнившего заповедь в том, к чему прилагается им старание, пусть в другой и третий раз украсятся и преспеяние права, и благопристойность жизни.

Ни душа не существует прежде тела, ни тело не приготовляется прежде души, напротив же того, одновременно появляются в жизни, а также и пищею им по естеству служат чистота, благоухание и все тому подобное, чем плодоносны добродетели.

Душе, желающей быть невестою Христа, необходимо уподобляться по возможности красоте Христовой.

Не должно ни предполагать, будто бы души, как обольщают себя язычники, вращавшиеся во вселенной, обременившись каким-то пороком, по невозможности идти наравне со скоростью движущегося полюса, ниспали на землю; ни утверждать также, будто бы человек создан сперва подобным изваянию из земли, и для этого-то изваяния сотворена душа. Ибо в таком случае умная природа окажется стоящею менее, чем земное творение.

Зеркало, когда устроено искусно и сообразно с потребностью, тогда на чистой своей поверхности в точности показывает черты видимого в нем лица; то же произошло и с душою; уготовав себя сообразно с потребностью и отринув от себя всякую вещественную скверну, отразила она в себе чистый образ ничем не поврежденной Красоты.

Истинная и совершенная душа по естеству одна, умная и невещественная, посредством чувств соединенная с естеством вещественным.

Заботящийся о жизни и здравии своей души будет держать себя в средине истины, не склоняясь и не приобщаясь ни к одной из противоположных крайностей, лежащих по ту и другую сторону добродетели.

Сказано: «Если ты не знаешь этого, прекраснейшая из женщин, то иди себе по следам овец и паси козлят твоих подле шатров пастушеских» (Песн. 1:7), так что смысл, открывающийся в этих словах таков: душа, будь внимательна к себе. Ибо это надежное хранилище благ. Знай, сколько перед прочею тварью почтена ты Сотворившим: не небо сделано образом Божиим, а также не луна, не солнце, не красота звезд, не иное что видимое в твари — ты одна стала отображением естества, всякий ум превышающего, подобием нетленной красоты, отпечатком истинного Божества, вместилищем блаженной жизни, отражением истинного света, на который взирая, сама будешь тем же, что и Он, уподобляясь сияющему в тебе лучом, отражающимся от твоей чистоты. Нет существа так великого, чтобы могло с тобою помериться величиною; целое небо охватывается Божией ладонью, а земля и море заключаются в горсти руки Божией. Однако же Тот, Кто столько всесилен и всеобъемлющ, Кто всю тварь сжимает в ладони, Сам делается всецело вмещаемым в тебе и обитает в тебе, и не утесняется, ходя в твоем естестве, Сказавший: «вселюсь в них и буду ходить в них» (2 Кор. 6:16). Если на это обратишь внимание, то ни на чем земном не остановишь взгляда. Даже и небо, по мнению твоему, не будет для тебя чудно. Ибо как тебе, человек, дивиться небесам, когда видишь, что сам ты долговечнее небес? И небеса преходят, а ты во веки пребываешь с Вечносуществующим. Не удивишься широте земли и в беспредельность простирающемуся морю, будучи, подобно кучеру, правящему парою коней, поставлен начальствовать над этими стихиями, имея их покорными и подвластными своему изволению, потому что земля прислуживает тебе жизненными потребностями, и море, как обузданный какой конь, подставляет тебе хребет, и человека охотно принимает на себя всадником. Поэтому, если сама себя познаешь ты, добрая в женах, то презришь весь мир и, всегда имея перед очами невещественное благо, не обратишь внимания на блуждающие по этой жизни следы. Итак, будь всегда внимательна к себе самой, и не станешь блуждать около стада козлов, во время Суда вместо овцы не окажешься козлом, не будешь отлучена от стояния по правую сторону, но услышишь сладостный голос, который кротким овцам скажет: «Придите, благословенные Отца Моего, наследуйте уготованное вам Царствие от сотворения мира (Мф. 25:34).

Как подошву ноги называем пятою, так у души может быть подошва, которою соприкасается она со сродным ей телом, и тем подлежащему сообщает чувствительную силу и деятельность. Поэтому, когда презрительная и зоркая сила души занята чувственным, тогда в пяты ее перемешается естество глаз, которыми рассматривает низшее, оставаясь не видящею высших зрелищ. Но если, познав суетность подлежащего рассмотрению, возводит взор к Главе своей, Которая, как толкует апостол Павел, есть Христос (Еф. 4:15), то да ублажается за острозрение, имея очи там, где нет помрачения злом. Великий Павел и иные, если подобно ему велики, и все, которые о Христе живут, движутся и существуют, имели очи во главе. Как находящемуся во свете невозможно видеть тьму, так невозможно и имеющему око во Христе устремлять его на что-либо суетное. Поэтому, кто имеет очи во главе, глава же, как поняли мы, — начало всего, тот имеет очи во всякой добродетели, потому что всяческая добродетель есть  Христос, — в истине, в справедливости, в нетлении и во всяком добре.

Здравием для души служит исполнение Божественной воли, равно как и наоборот, отпадение от благой воли есть болезнь души, оканчивающаяся смертью. Потому, так как сделались мы немощными, когда в раю, оставив добрый образ жизни, без меры вкусили яда непослушания, и потому природою нашей возобладала жестокая и смертельная болезнь, то пришел истинный Врач, по закону врачебного искусства исцеляющий зло противоположным ему, и одержимых недугом потому, что отступили от Божией воли, освобождает опять от болезни единением с Божией волей.

Как в этой жизни художники придают вид орудию, соответствующий ею назначению, так наилучший Художник создал наше естество как некий сосуд, пригодный для царственной деятельности и по душевным преимуществам, и по самому телесному виду, устроив его таким, каким нужно быть для царствования. Ибо душа прямо являет в себе царственность, и возвышенность, и удаленность от грубой низости тем самым, что она, не подчиняясь, свободно, полновластно располагает своими желаниями. А кому иному это свойственно, кроме Царя?...Человеческое естество поскольку приуготовлялось для начальствования над другими и по своему подобию Царю вселенной выставлялось как бы неким изображением Его, то имело общие с Первообразом и достоинство, и имя. Но не в порфиру <как у художников> было облечено, не скипетром и диадемой показывало свой сан. Вместо багряницы оно облечено добродетелью, что царственнее всех одежд; вместо скипетра – утверждено блаженством бессмертия; вместо царской диадемы украшено венцом правды, так что, в точности уподобляясь красоте Первообраза, всем доказывало свой царский сан.

Если Писание говорит, что человек создан был последним после всего одушевленного, не иное что означается сим, как то, что Законодатель любомудрствует о душе нашей по необходимой некоей последовательности в порядке, в окончательном усматривая совершенное. Ибо в словесном заключается и прочее, а в чувственном есть, без сомнения, и естественное, последнее же усматривается только вещественным. Потому природа естественным образом, как бы по степеням, разумею отличительные свойства жизни, делает восхождение от малого к совершенному.

Устрояется солнце и никакого не предшествует совета, так же и небо, хотя нет ничего ему равного в сотворенном, и такое чудо созидается единым речением; о том же, из чего и как, и о чем-либо подобном, не сказано ни слова. Так и все, взятое порознь: эфир, звезды, наполняющий средину воздух, море, земля, животные, растения — все приводится в бытие словом. К одному только устроению человека Творец вселенной приступает как бы с рассмотрительностью, чтобы и вещество приуготовить для сего состава, и образ его уподобить первообразной некоей красоте, и предназначить цель, для которой будет он существовать, и создать естество, соответственное ему, приличное его деятельности, пригодное для предположенной цели.

Бог по Своему естеству есть всякое благо, какое только можно объять мыслью, или лучше сказать, будучи выше всякого блага – и мыслимого, и постигаемого – творит человека не по чему-либо иному, а только потому, что благ. Будучи же таковым и приступив к созиданию человеческого естества, не наполовину явил могущество благости, дав только нечто из того, что у Него есть, или поскупившись в этом общении, напротив, совершенство благости в Боге состоит в том, что приводит человека из небытия в бытие и со всею щедростью наделяет его благами. Поскольку же перечислить эти блага невозможно, Божие слово, в кратком изречении объединив их, сказало, что человек создан по образу Божию... И если Божество есть полнота благ, а человек Его образ, то, значит, образ в том и имеет подобие Первообразу, что исполнен всякого блага. Следовательно, в нас есть все прекрасное, всякая добродетель и мудрость, все, что только можно помыслить о совершенном.