Григорий Нисский

Занятия заботами о телесном и земном не дают душе досуга на заботу о важнейшем и небесном.

Скоротечен и преходящ состав человеческой жизни, вместо отделившегося требует возобновляющего. Поэтому, кто в услуживании естеству не увлекается сверх необходимости суетными заботами, тот не много ниже ангельского чина по жизни, в довольстве для себя малым подражая Ангелам, ни в чем не имеющим нужды.

Иметь заботу о видимом свойственно не представляющим для себя никакой надежды в будущем веке, ни страха Суда, ни угрозы преисподней, ни ожидания благ, ни чего-либо ожидаемого по воскресении; свойственно людям, которые, наподобие животных, видят только настоящую жизнь, признают за благо одно то, что может дать удовлетворение гортани, чрева и прочих сладострастных требований.

Совершенная жизнь такова, что никакое описание совершенства не останавливает дальнейшего преуспеяния в ней, но непрестанное совершенствование жизни есть путь души к совершенству.

Истинное совершенство и состоит в том, чтобы никогда не останавливаться в стремлении к лучшему и не ограничивать совершенства каким-либо пределом.

Человек не иначе делается сыном Божиим, как только когда делается святым.

Вот совершенство в подлинном смысле – не рабски, не по страху наказания удаляться от порочной жизни и не в ожидании наград делать добро, но одно только считать для себя страшным – лишиться единения с Богом и одно только признавать драгоценным и вожделенным – сделаться другом Божиим, что, по моему рассуждению, и есть совершенство жизни.

Достигшие совершенства в добродетельной жизни и очистившие себя славословят Бога и пребывают в таком же состоянии, как и естество ангельское. Ибо у них, как нам известно, нет другого занятия, как только хвалить Бога, и нет иной заботы, как только строить свою жизнь так, чтобы она была хвалой Богу.

Кто в течение всей жизни достигает большей и большей высоты многими восхождениями, тот не сомневается в возможности еще превзойти себя самого, так что он подобно орлу все выше парит над облаками в небесном пространстве.

Если ты сам удалил себя от Бога, то размысли, что удаляющийся от солнца проводит жизнь во мраке и тьме. Если ты отстранен от молитв как недостойный, покаянием возврати себе прежнее состояние.

Кто в мысли своей не дает места бытию Божию, говоря, что Бога нет, тот, став вне Сущего, растлил собственное свое бытие.

О том, кто отпал от Сущего, говорим, что он, пришедши в ничтожество, уничтожился.

Кто, приведя себе на память Страшный Суд Христов, не смутится тотчас же в собственной совести, не будет объят страхом и незнанием? Если и сознает он в себе исправление жизни, то, смотря на строгость Суда, на котором и малейшие недосмотры подвергаются исследованию, конечно, придет в ужас от ожидания страшных наказаний, не зная, чем для него закончится Суд.

Как хорошие зеркала показывают изображения лиц такими, какие они в действительности: у веселых – веселыми, а у угрюмых – насупленными, и никто не обвинит зеркала, если отражение лица окажется угрюмым, так и правдивый Божий Суд отразит наши свойства.

Божественный Суд, следуя неподкупному и правдивому приговору, в зависимости от нашего произволения уделяет каждому, что человек приобрел сам себе.

Суд подобным нам грешникам подал совет: страшное решение Суда предварить покаянием.

Пределом твоей заботы о жизни пусть будет удовлетворение нужды тем, что у тебя есть.

Любостяжание не дает никакого покоя своему служителю, который чем больше работает, услуживая велениям владыки и приобретая по его пожеланиям, тем к большему понуждается труду.

Не то благо, чем человек питается и увеселяется, но это — мудрость и ведение, так что и иметь о них старание есть уже благо; а что вожделенно для плоти, то для души — забота и суета.

Если нет в благах выше этого — видеть Бога, то сделаться сыном Божиим, без сомнения, выше всякого благополучия.

Ибо мучительство любостяжательности превосходит меру всякой жестокости. Поработив бедную душу, оно всегда принуждает исполнять свои ненасытимые пожелания, непрестанно принимая в себя и никогда не наполняясь, подобно какому-то многоглавому зверю, тысячами челюстей передающему пищу в ненаполнимое чрево, не только нимало не насыщаемое, но всегда разжигаемое желанием большего.

Бог прославляется в человеке, когда добродетель его свидетельствует, что причина благ в Божием могуществе.

Цветущая духом благодать не в ком другом бывает, а только в умертвивших себя греху.

Благо Божие неотделимо от нашего естества и недалеко от тех, которые желают искать его; оно есть в каждом, неведомое и сокрытое, пока заглушено заботами жизни, и обретаемое, когда обратим к нему разум.

Благотворительность содержит жизнь, она — мать бедствующих, учительница богатых, благая кормилица детей, попечительница о старцах, казнохранилище нуждающихся, всеобщее пристанище несчастных, она делит свои заботы всем возрастам и несчастиям.

Без разумения приемлющий милость терпит то же, что слепые, которые, взяв в руки жемчужину, или изумруд, или какой-либо драгоценный камень, бросают, как простой кремень, произвольно лишая себя обладания им, но неведению красоты.

Как жестокий и свирепый недоступен приближающимся, так сострадательный и милостивый приходит как бы в одно расположение с нуждающимся, для опечаленного делаясь тем, чего требует скорбный его ум; и милость есть произвольная печаль, производимая чужими бедствиями. Если же неточно выразили мы значение этого слова, то, может быть милость есть исполненное любви, расположение к претерпевающим со скорбью что-либо для них обременительное.

Из всех привязанностей в этой жизни могущественнейшею признается любовь, и милость есть усиление любви. Конечно, в собственном смысле достоблажен тот, у кого душа в таком расположении, как у достигшего самого верха добродетели.
И никто да не представляет себе добродетель эту состоящею в одном вещественном, ибо в таком случае преуспеяние в подобном, без сомнения, будет достоянием того только, кто имеет некоторую возможность к благотворительности.

Блаженство, по моему рассуждению, есть объем всего, что представляется как благо, в котором нет недостатка ни в чем согласном с добрым пожеланием.

Высота блаженства одного перед другим приуготовляет к тому, чтобы приблизиться к Самому Богу, истинно блаженному и утверждающемуся во всяком блаженстве. Без сомнения же, как к Премудрому приближаемся мудростью и к чистому — чистотою, так и Блаженному усвояемся путем блаженства, потому что блаженство есть то, что в подлинном смысле свойственно Богу; почему и поведал Иаков, что Бог “утверждается” на такой лествице (Быт. 28:13). Поэтому участие в блаженствах не иное что есть, как общение с Божеством, к Которому Господь возводит нас.

...Врага любить должно так, чтобы не воздавать злом за зло, но благодеянием вознаграждать за обиду.

Одну вражду узаконил нам Законоположник нашей жизни, разумею вражду ко змею, и ни в чем другом не повелел нам проявлять силу ненависти.

Страстное и нечистое вожделение телесное, имеющее себе место в плотских членах, как разбойничье какое скопище, строит козни уму и, уловив его в свою волю, нередко отводит в плен, а это враждебно Богу.

Блудник вредит сам себе, сам себя пронзает стрелой бесчестия. Вор решается на воровство, чтобы питать тело, а блудник заботится об ограблении собственной плоти. Любостяжательного побуждает к хищению мысль о корысти, блудодеяние же наносит ущерб чистоте тела. Завистливому причиняет страдание слава другого, а блудник сам совершает собственное бесславие. Ибо что бесчестнее бремени блудодеяния?

Бог, явившийся нам во плоти, по учению благочестивого предания, невещественен, невидим, несложен, был и есть неограничен и беспределен, вездесущ и всю тварь проницает, но в том, что являлось людям, был видим в человеческом облике.

Человеколюбивый наш Спаситель добровольно воспринял оскорбительное и бесчестное для Себя, чтобы спасти гибнущего от обмана человека, снизошел в нашу жизнь, поскольку провидел и славное восхождение из нее; согласился умереть по человечеству, поскольку наперед знал и о воскресении.

Мы столь удерживаемся думать о Единородном Боге что-нибудь малое, что если по человеколюбивому Домостроительству и воспринято что-либо из земного естества, то верим, что и это претворилось в Божественное и нетленное.

Не брак соорудил Христу Божественную плоть, но Сам Он делается творцом собственной Своей плоти, исписанной Божественным перстом.

Воспринявший все наше, чтобы дать нам взамен Свое, — восприял и рабство так же, как болезни и смерть, проклятие и грех, не для того, чтобы Самому иметь, что принял, но чтобы очистить от этого естество человека, уничтожив в естестве непорочном подобные качества, принадлежащие нам.

Божественная природа ни с какой стороны не ограниченная, а во всех отношениях бесконечно превосходящая всякий предел, далека от тех признаков, которые находим мы в животных. Потому что протяженная, неколичественная и неописуемая Сила, в Себе Самой содержащая века и все творения в них, и во всех отношениях вечностью собственного естества превышающая беспредельность веков или не имеет никакого признака, который бы указывал на естество Ее, или какой-либо совершенно иной, а не тот, какой имеет животное.

...Дабы видимо было, что высочайшее Естество не имеет никакого сродства с дольными предметами, мы о Божеском естестве употребляем понятия и речения, показывающие отличие от таковых <предметов>. Мы называем <Естество> превысшее веков — предвечным, не имеющее начала — безначальным, нескончаемое — бесконечным, существующее без тела — бесплотным... недоступное перемене или страданию и изменению — бесстрастным, непременяемым и неизменяемым.

...Для Бога нет ничего: ни будущего, ни прошедшего, но все в настоящем, так что при словах о Божией силе имеют ли они какое значение прошедшего или будущего, понятие не выходит из пределов настоящего.

...В Божеском естестве, чуждом количества и меры, немыслимо понятие какой-либо измеряемости... необходимо совершенно упразднить все выражения, означающие время...

...Ясно, что название Отец не сущность выражает, но означает отношение к Сыну.

Тебе потребен разум знать о Боге только то, что, будучи произнесено, не послужит в хулу. Приличное служит Ему в похвалу выше того, что может быть изобретено человеческим естеством. Для нас же так вожделенно найти и не то, что должно о Нем знать, но то, что не может Он быть сравниваем ни с чем отличным от Него.

Видишь ли, как беспредельно шествие для восходящих к Богу, как пройденное делается всегда началом тому, что лежит выше?

...Сила человеческая не имеет такой вместимости, чтобы Принять в себя Естество неопределимое и непостижимое.

...Отец истины не сотворил Истины, не существовавшей прежде, но, будучи Источником Света и Истины и всего благого, воссиял из себя Единородный Свет Истины, через Который всегда отображается слава Его Ипостаси (Евр. 1:3). Так отовсюду изобличается хуление тех, которые говорят, что Сын родился у Бога впоследствии через творение.

...Сколько звезды выше прикосновения к ним пальцами, столько же, или лучше, много раз более, – Естество, превосходящее всякий ум, выше земных умствований.

...Как научаемые Давидом, что Бог есть Судия или долготерпеливый, мы познаем не Божескую сущность, но нечто из того, что созерцается при ней, так и слыша слова: «быть нерожденным», мы из этого объяснения не узнаем подлежащего предмета, но только получаем руководство, чего не должно мыслить о подлежащем; что же оно есть по сущности... остается неизвестным.