...Нет ничего беззаконнее сребролюбивого... Такой человек и сам себя продает, и делается общим врагом вселенной, когда скорбит, что земля не приносит золота вместо колосьев и что вместо рудников существуют источники, вместо драгоценных камней — горы; с негодованием смотрит он на плодородие, печалится при виде общего блага, отвращается от всякого дела, через которое нельзя  приобрести денег; все терпит, когда можно ему получить хотя две малые монеты; ненавидит всех, бедных и богатых; бедных из-за того, как бы они не пришли к нему когда-нибудь просить милостыню; богатых за то, что он не имеет их богатства. Он думает, что все завладели его имуществом и, как бы всеми обижаемый, негодует на всех. Он не знает довольства и насыщения, он самый несчастнейший из всех.

...<Сребролюбие> делает людей безумными и безрассудными, бесстыдными и псами, вернее же сказать, злее и самих псов, и из псов делает демонами.

Как упивающийся вином, чем больше выпьет чаш, тем больше их желает, так и любящий деньги, чем больше приобретает, тем сильнее разжигает пламя страсти и тем большею томится жаждою.

...Если бы кто в бешенстве, похитив у кого-нибудь меч, заколол им себя, кто тогда потерпел бы зло, тот ли, у кого похищен меч, или тот, кто похитил? Очевидно тот, кто похитил. Так должны мы судить и о похищении имущества. Поистине богатство для сребролюбца то же, что и для безумного меч, и даже еще гораздо вреднее. Безумный, взявши меч и нанесши себе смертный удар, освобождается от безумия, и не получает другого удара; а сребролюбец каждый день получает бесчисленные, жесточайшие раны.

Освободим себя и погасим в себе пристрастие к деньгам, чтобы воспламенить в себе желание небесного. Ведь не могут эти два стремления совмещаться в одной душе.

Сребролюбие не в том только, чтобы любить множество денег, но и вообще в любви к деньгам. Желать более, чем нужно, — великое сребролюбие. Разве таланты золота склонили предателя? Всего тридцать сребреников, за  тридцать сребреников он продал Владыку.

Ничто, в самом деле, не вызывает таких браней, как сребролюбие; ничто больше его не причиняет бедности, будет ли оно у богача или у бедняка, потому что эта тяжкая болезнь зарождается и в душах бедных, и увеличивает бедность их.

Сребролюбец нападает на всех, все поглощает, подобно аду, всюду ходит, как общий враг рода человеческого. Ему хочется, чтобы не было ни одного человека, чтобы ему одному обладать всем.

Сребролюбцы боятся, чтобы когда-нибудь законным образом не вышло из дома их то, что вошло неправедно. Они трепещут за всякую малость, гневаются, раздражаются против домашних и против чужих. Попеременно овладевает ими то малодушие, то страх, то ярость, и они, как бы переходя с утеса на утес, ежедневно ожидают того, чего еще не получили. Вследствие этого они не наслаждаются и тем, что имеют, как потому, что не уверены в своей безопасности, так и потому, что всей мыслью устремляются к тому, чего еще не получили. И как непрестанно томящийся жаждою, хотя бы выпил бесчисленные источники, не чувствует удовольствия, потому что не насыщается, так сребролюбцы не только не ощущают удовольствия, но еще тем более мучаются, чем более получают богатства, так как их похоть не имеет никаких пределов. Таково настоящее состояние сребролюбцев!

Не удивляюсь тем, которые пренебрегают деньгами, но удивляюсь тем, которые не пренебрегают. Это признак души, исполненной крайней лености, — души, ничем не отличающейся от мух и комаров, привязанной к земле, валяющейся в грязи, не представляющей себе ничего великого.

Сребролюбие есть истинная тьма, так как оно препятствует видеть вещи, каковы они сами в себе, и представляет их в другом виде.

Отсеки эту страсть; она рождает следующие болезни: делает нечестивыми, ведет к забвению Бога, несмотря на Его бесчисленные благодеяния. Немаловажна эта страсть, она способна произвести тысячи гибельных смертей.

Сребролюбие, скажешь, внушает диавол. Убегай же от него и не принимай его, человек! Ведь если ты увидишь, что кто-нибудь из-за какой-либо ограды выбрасывает нечистоту и что другой, видя, как его обливают, стоит и все принимает на свою голову, — ты не только не пожалеешь о нем, но еще будешь негодовать на него и скажешь, что он справедливо страдает. Да и всякий скажет ему: «Не будь безумен», и не столько будет обвинять того, кто бросает, сколько того, кто принимает. Между тем ты знаешь, что сребролюбие от диавола; знаешь, что оно — причина бесчисленных зол; видишь, что диавол бросает, как грязь, нечистые и постыдные помыслы, — и, с обнаженною головою, принимая нечистоту его, ты не думаешь о том, между тем как следовало бы, посторонившись несколько, освободиться от всего этого. Как тот, если бы посторонился, избавился бы от грязи, так и ты не принимай подобных помыслов и избегай греха, отвергни пожелание.

Поистине сребролюбие ужаснейшая из всех страстей. Отсюда расхитители гробниц, отсюда убийцы, отсюда войны и битвы, отсюда всякое зло, какое бы ты ни назвал. И сребролюбец везде бывает бесполезен, случится ли ему начальствовать над войском, или управлять народом. И он бывает таким не только в делах общественных, но даже и в частных.

Стану ли говорить о тех, кто постоянно находится в узах, или кто одержим долговременного болезнью или борется с голодом, или о ком-либо другом, — ни о ком не смогу сказать, что он терпит столько же, сколько сребролюбцы. Что может быть ужаснее — для всех представляться ненавистным и всех ненавидеть, ни к кому не относиться хорошо, никогда не быть сытым, всегда терпеть жажду, непрестанно бороться с голодом, который гораздо тяжелее обыкновенного, иметь ежедневные скорби, никогда не быть в здоровом уме, постоянно находиться в волнении и тревогах? Все это и еще больше этого переносят сребролюбцы; в случае прибыли, хотя бы получили и владеют всем, они не чувствуют никакого удовольствия, потому что желают большего, а в случае ущерба, хотя бы потеряли один обол, они представляют себе, что ни с кем не случилось большего несчастья, как будто они потеряли и самую жизнь. Какое слово может изобразить это зло? А если такова здешняя участь сребролюбца, то помысли, что ожидает его по смерти: лишение Царства, геенские муки, вечные узы, внешний мрак, ядовитый червь, скрежет зубов, скорбь, теснота, огненные реки, никогда не угасающая печь.

Вследствие сребролюбия извратились законы природы, поколебались союзы родства, разрушились права самого бытия.
Власть денег вооружила руки не только против живых, но и против умерших; с сребролюбцами нельзя примириться и при посредстве смерти, но они, разломав гробницы, простирают злодейские руки и к мертвым телам и освободившегося от жизни не освобождают от злых своих умыслов. Что бы ты ни встретил худого в доме ли, или на торжищах, в судах или в правительственных местах, в царских чертогах или где бы то ни было, ты можешь заметить, что все это возникло из сребролюбия... Это зло наполнило все кровью и убийствами, оно возжгло пламень преисподней, оно сделало так, что города стали ничем не лучше, но даже гораздо хуже пустыни. От тех, которые производят грабежи на дорогах, можно еще уберечься, так как они не всегда нападают; а те, которые делают то же самое среди городов, настолько хуже первых, насколько труднее от них уберечься, так как они со всею дерзостью отваживаются на такие дела, какие первые производят скрытно. Сребролюбцы, привлекши к союзу с собою те законы, которые постановлены с целью упразднения их лукавства, наполнили города множеством убийств и преступлений. Скажи мне, не убийство ли и не хуже ли еще убийства — предать нищего голоду, ввергнуть его в тюрьму и вместе с голодом подвергнуть его и мукам, и бесчисленным истязаниям? Хотя ты не сам это делаешь, но служишь причиной этого дела и совершаешь его больше тех, которые тебе служат. Убийца однажды вонзает меч и, причинив кратковременную боль, не продолжает далее мучений; а ты, делая своими клеветами, оскорблениями и злоумышлениями и сам свет для него тьмою и заставляя тысячу раз желать смерти, подумай, сколько причиняешь ему смертей вместо одной? И хуже всего то, что ты грабишь и лихоимствуешь не потому, чтобы тебя угнетала нищета и понуждал голод, но для того, чтобы больше вызолотить узду у коня, кровлю на доме и капители у столбов. И какой не может быть достойно геенны все это, когда ты брата, который вместе с тобою сделался участником неизреченных благ и столько почтен от Владыки твоего, ввергаешь в бесчисленные бедствия, чтобы украсить камни, помост и бессловесных животных, не сознающих этого украшения? И собака у тебя на большом попечении, а человек, или, лучше сказать, Христос, ради собаки и всего сказанного осуждается на крайний голод. Что хуже такого безразличия? Что ужаснее такого беззакония? Сколько будет потребно огненных рек для такой души?

Ведь невозможно сребролюбцу быть вместе и преданным наслаждению, потому что он боится, чтобы не уменьши­лось золото, чтобы не оскудели сокровищницы. Бодрствуй, го­ворит оно, всех подозревай – и рабов, и друзей; будь стражем чужого. Если увидишь, что бедный умирает с голоду, не давай ему ничего, но, если возможно, сними с него даже самую кожу. Нарушай клятвы, лги, клянись, обвиняй, клевещи и, хотя бы надлежало идти в огонь, подвергнуться тысяче смертей, умереть от голода, бороться с болезнью, – не отказывайся. Разве не такие законы предписывает сребролюбие? Будь дерзким и бесстыдным, наглым и грубым, преступным и бесчестным, неблагодарным, бесчувственным, недружелюбным, непримиримым, безжалостным, отцеубийцею, больше зверем, нежели человеком. Превзойди всякого змея суровостью, всякого волка хищностью; превзойди жестокость животной природы. Хотя бы надлежало тебе сделаться настолько злобным, как демон, не отказывайся; не знай благодеяния.

Сребролюбие приводит преданных ему в состояние ничем не лучшее того, в каком находятся вырабатывающие металлы в рудниках. Как эти, будучи постоянно заключены во мраке и связаны, трудятся без пользы, так и те, сокрывшись в пещерах сребролюбия, без всякого стороннего принуждения, самопроизвольно подвергают себя мучению и налагают на себя неразрешимые узы. Осужденные на работы в рудниках, по крайней мере, при наступлении вечера освобождаются от трудов; а те и днем и ночью копаются над своими презренными металлами. Притом первым определена мера тяжкой их работы, а последние не знают меры, но чем более копают, тем более чувствуют недовольство. Но эти, скажешь, работают поневоле, а те добровольно? Тем тяжелее болезнь их, что они не могут даже освободиться от нее, не чувствуя отвращения к своему бедственному состоянию. Как свинья в грязи, так и они услаждаются, валяясь в нечистотах сребролюбия и страдая тяжелее тех осужденных.

...Те, которыми овладела безумная страсть и любовь к собиранию богатства, истощают на это все свои силы и никогда не насыщаются, потому что сребролюбие есть ненасытное пьянство, и как пьяные, чем больше вливают в себя вина, тем большею распаляются жаждою, так и эти (сребролюбцы) никогда не могут остановить этой неукротимой страсти, но чем более видят возрастание своего имущества, тем сильнее разжигаются они корыстолюбием и не отстают от этой злой страсти, пока не низринутся в самую бездну зла.

Потому мы и достойны геенны, если не за что-либо иное, то именно за то, что страшимся геенны больше, нежели Христа.

...Как в доме воина, постоянно вооруженного, не посмеет появиться ни разбойник, ни вор, ни другой подобный злодей, так, когда и страх объемлет души наши, ни одна из низких страстей не может легко войти в нас, но все удаляются и бегут, гонимые отовсюду силою страха.

Когда увидишь что-либо страшное, то подумай о геенне — и ты посмеешься над тем.

От тех, кто выше и сильнее нас, мы весьма скромно терпим и обиды, и оскорбления, потому что боимся их, а к равным и низшим, даже и не причинившим нам никакого огорчения, питаем вражду. Так страх перед людьми действует <в нас> сильнее страха Христова!

Мы не ведем строгой жизни, в нас нет доброй совести. Если бы это было, ничто нас не испугало бы, ни смерть, ни потери в имуществе, ничто подобное.

Тот, кто приступает к закону и к Законодателю Богу со страхом, вступает в общество святых и причисляется к праведным; а кто отвергает страх Божий и с гордостью приступает к Божественному закону, тот и не удостаивается благодати, но бывает чужд благочестия.

Тот, кто сохранил страх Божий, преследует ложь, имея судью в собственной совести.

Богобоязненный — сам собственный ковчег, сам наследник собственного богатства, уходит с сокровищем благочестия, переносится с богатством надежд, несет, путешествуя, приобретенные добродетели, находит небо своим домом, присоединяется к числу праведных, наслаждается вечной славой Царства и с дерзновением приходит к Царю, взывая: Ты восстановил мне мое наследие!

Человеку, имеющему всегда Бога в уме своем, не должно делать ничего беззаконного, но страшиться неусыпающего ока Его, и под опасением казни от Него заботиться всегда о справедливости.

Того, Который будет нас судить, не боимся, а перед теми, которые не могут сделать нам никакого вреда, мы трепещем и боимся от них бесчестия.

Как необузданный конь, сбросив узду с своих уст и свергнув всадника с своего хребта, несется быстрее всякого ветра и бывает неприступным для встречающихся, когда все разбегаются и никто не осмеливается удержать его, так и душа, отвергнув обуздывающий ее страх Божий и отбросив управляющий ею разум, бегает по странам нечестия до тех пор, пока, стремясь в бездну погибели, свергнет в пропасть собственное спасение.

Кто сейчас опасается стыда от людей только, а не стыдится делать что-либо непотребное перед всевидящим Богом, притом не хочет и покаяться, и исправиться, тот в будущий день не перед одним или двумя человеками, а в виду всей вселенной будет выставлен на позор.

Женщины, кормилицы и служанки, берут в бане грязь и, обмакнув в нее палец, помазывают чело младенца; если кто спросит: «Что значит эта грязь, это брение?» — то говорят: «Она предохраняет от дурного глаза, от зависти и ненависти». Увы! Грязи и брению приписывают такую способность и такую силу — разрушать всякие козни диавола! «Не стыдно ли вам», — скажите мне? Поймете ли вы когда-нибудь, как диавол с раннего возраста человека мало-помалу раскидывает свои сети и употребляет свои хитрые уловки? Если грязь производит такие действия, то почему не помазываешь ею своего чела ты, достигший возмужалого возраста и имеющий у себя завистников более младенца? Почему не помазываешь грязью всего тела? Если она на челе имеет такую силу, то почему бы тебе не помазать грязью всего себя? Смешное и забавное внушение сатаны, впрочем, не смеху только, но и геенне подвергающее обольщаемых! Если это делается у язычников, то нисколько не удивительно; а когда поклоняющиеся Кресту, приобщающиеся неизреченных Таинств и достигшие любомудрия держатся таких постыдных обычаев, это достойно многих слез.

Необходимо призвать священников и молитвами и благословениями утвердить супругов в совместной жизни, чтобы и любовь жениха усилилась, и целомудрие невесты укрепилось, чтобы все способствовало водворению добродетели в их доме, а диавольские козни рассеялись, и супруги в радости проводили жизнь, соединяемые помощью Божией.

«Тотчас истекла кровь и вода» (Ин. 19:34). Не без значения и неслучайно истекли эти источники, но потому, что из того и другого составлена Церковь. Это знают посвященные в Таинства: водою они возрождаются, а Кровью и Плотью питаются. Так, отсюда получают свое начало Таинства; и потому, когда ты приступаешь к страшной Чаше, приступай так, как бы ты пил от самого ребра.

...Не порицай тела, которое сподобилось такой чести <соединению с Богом>, перед которым трепещут даже бесплотные силы.

Посмотри и на наше тело: когда оно тучно и изнежено, то скоро впадает в болезнь; а когда истощено, то не так <скоро заболевает>.

«Мирись с соперником твоим скорее, пока ты еще на пути с ним» (Мф. 5:25). Кто же этот действительный противник? Если поищешь тщательно — ты найдешь, что это — твое собственное тело: оно ведь противоборствует твоему духу. Плоть, имея советником удовольствие, желает того, что противно духу, а дух, опираясь на надежду на будущее, идет против плоти. Страсть к мирскому и стремление к Царству Небесному противоположны друг другу. Вот он, противник, который, хочешь ли ты, или не хочешь, не отстает от тебя в пути; а путь есть жизнь. Душа желает подражать своему образу, плоть же тяготеет к земле; а это противоположно одно другому. Не приятное ты должен делать противнику своему, но, будучи благоразумным, призывать его от удовольствия к покаянию. И хотя врач причиняет больному некоторые неприятности, но делает это с целью улучшения его здоровья.

Тело без души ничего не в состоянии было бы сделать дурного, а душа и без тела многое может сделать. Она многое делает и тогда, когда тело бывает истощено и кровь в нем уже не кипит. Тело же не может принудить душу вдаться в пороки. Почему же апостол называет грех мудрованием плоти? Потому что он всецело принадлежит плоти. Когда она берет себе власть, когда пренебрегает внушениями ума и властью души, тогда грешит. И значит, добродетель тела заключается именно в повиновении его душе, потому что само по себе тело ни хорошо, ни худо. Но может ли тело сделать что-нибудь само собою? По связи доводов тело если хорошо, то хорошо только в отношении к подчинению душе; а само по себе оно ни хорошо, ни худо, способно и к тому, и к другому, может склониться и на ту, и на другую сторону. Тело желает, но не блуда или прелюбодеяния, а совокупления; тело желает, но не сластолюбия и обжорства, а пищи, не пьянства, а пития. Что пьянство не составляет пожелания тела, смотри: оно лишнего не удерживает, т. е. извергает назад, когда ты преступаешь меру и переходишь за границу тела. Подлинно, все остальное, кроме необходимых потребностей тела принадлежит душе, особенно когда она делается плотскою и, так сказать, одебелевает. Правда, и хорошее тело все же значительно ниже души; но с другой стороны, как олово, хотя оно и ниже золота, все же нужно для спайки последнего, так точно и для души нужно тело. Или как дитя самое благородное нуждается, однако же, в воспитателе, так и душа нуждается в теле.

Телесной красоте основанием служит не что иное, как слизь, кровь, влага, желчь и сок принятой пищи. Этим наполняются и глаза, и щеки, и все прочее; и если они не будут каждый день получать такого напоения, истекающего из чрева и печени, то вместе с тем, как только кожа высохнет более надлежащего и глаза впадут, и вся красота лица тотчас пропадет; так что, если ты представишь себе, что именно скрывается внутри прекрасных глаз, что внутри прямого носа, что внутри уст и щек, то благообразие тела назовешь не иным чем, как гробом раскрашенным.

Как самое совершенное искусство делается бессильным, когда струны на гитаре мягки, слабы и не хорошо натянуты и принуждается быть рабом дурного состояния струн, так точно и душа, когда тело пользуется у нас большим уходом, терпит горькое рабство.

Не вини же Бога за тленность твоего тела, но за это еще более благоговей перед Ним и удивляйся Его премудрости и промышлению: премудрости, что в таком тленном теле Он мог выказать такую гармонию; промышлению, что сделал тело тленным для блага души, чтобы смирить гордость и низложить высокоумие ее.

От благообразия тела не может быть никакой выгоды.

Умертви тело твое и распни его, и ты также получишь венец мученичества.

Не в теле красота, но красота тела зависит от того образования и цвета, который отпечатлевает душа в существе его.

Тленное получили мы тело не для того, чтобы из-за его болезней увлекаться к нечестию, а для того, чтобы его болезнями утверждаться в благочестии.

Для меня и для всякого верующего остается твердым тот догмат благочестия, что, где представляется говорящим один Отец, там разумеется вместе и Сын, и Дух Святый. Где говорит Сын, там и власть Отца, где действует Дух Святый, там действует и Отец. Не разделяется слава Святой Троицы, как не разделяется и учение истины. Не исповедуй же Царства кого-либо одного из Них.

...Почему, скажешь, мы ныне трудимся? Потому что ты не хотел вести благоразумно жизнь без трудов. Если исследовать внимательно, то ведь бездействие и без того обыкновенно развращает нас и причиняет много трудов.

...Бог наложил на человека труд не в наказание и мучение, но для вразумления и научения его.

Что узда для коня, то работа для нашей природы.

Не о трудности только дела помышляй, но прежде всего рассуждай с самим собою о том, какой можешь ты удостоиться чести, и мысль об этой чести сделает для тебя легким тяжкое и трудное.