Иоанн Златоуст

Мы, живущие уже под благодатью, имеющие верную надежду воскресения, получившие запрещение всякого сетования, почему так упорно оплакиваем своих мертвецов по примеру язычников, поднимаем безрассудные вопли, как бы в некоторого рода опьянении разрываем одежды, обнажаем грудь, поем пустые слова и причитания около тела и гробницы усопшего? Для чего, наконец, окрашиваем платье в черный цвет, если только не для того, чтобы не только слезами, но и самою одеждою показать себя поистине неверующими и жалкими? Все это, братие, должно быть чуждо нам, непозволительно; а если бы и было позволительно, то не было бы прилично. Если бы даже и действительно в груди его была такая печаль, то и в таком случае следовало бы в безмолвии умерять скорбь рассудительностью, а не разглашать о ней с душевным легкомыслием.

Это великая тайна премудрости Божией. Как бы покидая какой дом, идет душа и приводится к своему Владыке, а ты скорбишь?

Не испускай стонов, но возблагодари Бога и прославь Отнявшего, — и это будет нисколько не ниже Авраама: как тот отдал сына по повелению Божию, так и ты не жаловался, когда Бог взял его. Если ты, видя твоего сына умершим, возблагодаришь Бога, то получишь награду не меньшую, чем тот, кто привел сына своего и отдал его как жертву. И если ты остановишь рыдания и жалобы и всех станешь побуждать к славословию, ты получишь бесчисленные награды и свыше, и от земли; люди будут удивляться тебе, ангелы рукоплескать, Бог награждать. Когда увидишь глаза закрытые, и уста сомкнутые, и тело недвижимое, ты думай не о том, что вот эти уста уже не издают звука, эти глаза не видят, эти ноги не ходят; но думай о том, что уста эти будут говорить лучшее, глаза увидят большее, ноги будут вознесены на облаках, и что тленное это тело облечется в бессмертие, и что ты получишь превосходнейшего сына.

Будем плакать об умерших во грехах — я не препятствую. Будем плакать, но не бесчинно — не рвя на себе волос, не обнажая плеч, не царапая лицо, но с тихой душой источая необильные слезы. Это принесет нам пользу, потому что оплакивающий так умершего сам гораздо лучше позаботится, чтобы с ним не случилось того же самого.

Не раздражай Бога плачем об умершем, но умилостивляй Его; если перенесешь мужественно, то отсюда будет некоторое утешение и умершему, и тебе.

Скорбь чрезмерная о смерти ближних свойственна душе безрассудной, умоисступленной и слабой. Поскорби, поплачь, но не ропщи, не малодушествуй, не негодуй; воздай благодарение Взявшему и, украсив отшедшего, препроводи его к Нему в светлой погребальной одежде. Если станешь роптать, то оскорбишь и умершего, и прогневаешь Взявшего, и повредишь самому себе; но если будешь благодарить, то и его украсишь, и прославишь Взявшего, и сделаешь пользу самому себе.

Подлинно смерть — это долг, которого невозможно заплатить никакими деньгами, — долг, от которого не избавляет ни мужество, ни мудрость, ни могущество и которого не могут отклонить от себя, наконец, и сами цари. Я, конечно, посоветовал бы тебе усилить свою печаль, если бы это дело происходило от нерадения или от скупости, тогда как можно было бы тебе своими средствами откупиться от него или отсрочить его; но если это Божие определение, твердое и неизменное, то мы напрасно скорбим и спрашиваем себя: почему такой-то умер.

Смех делает слабыми узы целомудрия, смех отталкивает, смех не воспоминает о страхе Божием, смех не боится угрозы геенны, смех — путеводитель блуда, шутливость — изобличение необузданного человека, смехотворство производит то, что мы впадаем в беспечность, смехотворство — повод к презрению.

Не смех — зло, но зло то, когда он бывает без меры, когда он неуместен... Способность смеха внедрена в нашу душу для того, чтобы душа иногда получала облегчение, а не для того, чтобы она расслаблялась.

Убойся того, чтобы дьявол, заметив твою веселость и громкий смех, отсутствие страха к Богу и забвение того, что полезно, не вошел в твою душу и не посеял своих плевел.

Когда увидишь смеющихся, подумай, что смеющиеся теперь будут некогда весьма горько плакать и скрежетать зубами, и вспомнят об этом смехе.

Снисходительность и кротость не везде полезны; бывают случаи, когда учителю нужна и строгость. Так, когда ученик ленив и упрям, нужно употребить против него и наказание, чтобы возбудить его от лености.

...Будем же всячески стараться, чтобы не соблазнить ближнего. Хотя бы жизнь наша была самая праведная, но если она служит соблазном для других, теряет всю цену. Но как возможно, чтобы праведная жизнь соблазняла? <Это бывает>, когда сообщество с другими людьми навлекает на нее худую молву. Когда мы, надеясь на себя, обращаемся с людьми порочными, то, если сами и не  терпим вреда, соблазняем других... Пусть я не подозреваю ничего худого, а равно и никто другой из более совершенных; но простодушнейший брат терпит вред от твоего совершенства. А надобно обращать внимание и на его немощь.

...Когда мы поставляемся в необходимость допустить великое зло из-за того, что другой соблазняется, то мы не должны обращать на него внимания. Он сам, а не мы виновны, потому что угодить ему невозможно без вреда.

...Соблазны попускаются для того, чтобы не уменьшалась твердость мужественных...

Ничто столько так не вредит нашей вере, как то, когда мы подаем соблазн неверующим.

Если <соблазн> зависит от нас, то горе нам; если же не от нас, то ничего... Что же будет, скажешь, если я исполняю должное, а другой произносит хулу? Тебе ничего, а ему <горе>, потому что хула произнесена им.

Когда из-за того, что другой соблазняется, может остановиться дело, благоугодное Богу, тогда не должно обращать на него внимания; напротив, когда через него мы не поставляемся в необходимость оскорбить Бога, тогда следует позаботиться.

Кто может быть жесточе человека, который бьет больного? А соблазн тяжелее всякого удара: он нередко причиняет даже смерть.

Немощь соблазняющихся не только не достаточна для нашего оправдания, но она особенно и служит к нашему осуждению; ибо, чем более мы чисты от соблазнительного дела, тем более нам следовало бы щадить немощь их.

Соблазны пробуждают людей от усыпления, делают их осмотрительными и проницательными, и не только того, кто хранит себя от них, но и падшего скоро восстановляют; они научают его осторожности и делают неуловимым.

Не так пагубно самому согрешить, как ввести в грех других. Поэтому, видя, что другие грешат, не только не будем подталкивать их на грех, но постараемся извлечь их из бездны порока, чтобы за гибель других нам самим не подвергнуться казни.

Когда неверующие заметят в ком-либо из нас хотя малую небрежность, тотчас изощряют язык против всех нас вообще, и из-за беспечности одного произносят общий приговор обо всем христианском народе.

Когда может произойти какая-нибудь великая польза, и притом превосходящая соблазн, то не нужно обращать внимания на соблазняющихся; а когда не может быть ничего больше, кроме соблазна немощных, то, хотя бы они соблазнялись тысячу раз неосновательно, нужно щадить их; ибо и Бог осуждает на наказание тех, которые соблазняют и подвергают падению, потому что соблазнять другого без всякой пользы — дело крайне нечестивое.
Что говоришь ты? Соблазняющийся немощен? Поэтому он и достоин пощады, а не поражения. Он имеет раны? Поэтому мы и не станем растравлять их, а лечить. Он подозревает злобно и безрассудно? Поэтому мы и будем устранять подозрение, а не усиливать; ибо, делая вопреки этому, ты грешишь против Самого Христа.

Никогда не будем делать ничего такого, что как-нибудь вредит ближнему. Это увеличивает грех и более тяжкое приготовляет нам наказание.

Что же такое соблазны? Препятствия на прямом пути.

...Чем больше мы приобретаем совершенств, потому что и диавол становится тогда лютее, тогда делается более свирепым, когда видит, что мы заботливо устрояем свою жизнь.

...Нельзя быть совершенным... не отказавшись от всего, не только от денег и дома, но даже от души своей...

...Если хочешь быть добрым, никто не препятствует, или, лучше, диавол хотя и старается препятствовать, но не может, когда сам ты избираешь лучшее и таким образом Самого Бога делаешь своим защитником.

Насколько ты высок, настолько смиряй себя. Когда восходишь на высоту, тогда тебе нужно остерегаться, чтобы не упасть.

Совершенным мы называем того, кто при вере проводит и жизнь правую.

Кто хочет быть добрым, тому ничто препятствовать не может, хотя бы прежде он был одним из самых порочных.

Мирянину и монаху должно достигать одинаковой высоты и в случае падения получат одинаковые кары.

Желающий жить по образу и подобию Божию должен быть презираемым всеми, стать предметом насмешек, неуважения как на словах, так и в делах.

Совершенства естественные служат к похвале и чести не обладающих, а Того, Кто дал их.

...Нам надо иметь много различных добродетелей, чтобы освободиться от земного и достичь небесного.

...Бог и устроил, чтобы обличение совести восставало на нас с промежутками времени, так как оно весьма жестоко, и обычно уязвляет грешника сильнее всякого острия.

И во время совершения греха, и прежде совершения, и после совершения наша совесть является суровым обличителем.

...Если бы кто раскрыл совесть каждого, то нашел бы множество червей, множество гноя и нестерпимое зловоние — я разумею гнусные и злые пожелания, которые отвратительнее червей.

...Имеющие порочную совесть, стараясь найти утешение и не желая омыть грехи покаянием, придумали господство судьбы и неверие воскресению.

...Силу <совести> и решение суда <ее> мы узнаем по состоянию лица. Когда внутренне обличает она в грехе, то покрывает внешний вид смущением и большим унынием.

...Хотя бы однажды, или дважды, или трижды, или тысячу раз ты не послушал голоса <совести>, она снова будет говорить и не отстанет до последнего твоего издыхания; и в доме, и на распутиях, за трапезою, и на торжище, и на пути, а часто и в самых сновидениях она представляет нам образы и виды сделанных грехов.
...Бог не сделал обличение совести ни непрерывным <ибо мы, непрестанно быв обличаемы, не снесли бы этой тяжести>, ни столь слабым, чтобы она, после первого или второго увещания, прекратила его. Если бы она стала угрызать нас каждый день и час, мы были бы подавлены унынием; а если бы, напомнив однажды или дважды, перестала обличать, мы не много получили бы пользы. Поэтому Он сделал это обличение хотя и всегдашним, но не непрерывным; всегдашним, чтобы мы не впали в беспечность, но, слыша всегда ее напоминания, пребыли до самой кончины бдительными; не непрерывным и не непрестанным, чтобы мы не падали духом, но ободрялись, получая некоторое облегчение и отраду.

...Подлинно нет между людьми ни одного судии, столь неусыпного, как наша совесть. Внешние судьи и деньгами подкупаются, и лестью смягчаются, и от страха потворствуют, и много есть других средств, извращающих правоту их суда; а судилище совести ничему такому не подчиняется, но хотя бы ты давал деньги, хотя бы льстил, хотя бы угрожал или другое что делал, она произносит справедливый приговор против греховных помыслов, и согрешивший осуждает сам себя, хотя бы никто другой не обвинял его. Притом совесть делает это не однажды, не дважды, но многократно и во всю жизнь; и хотя бы прошло много времени, она никогда не забывает сделанного, но сильно обличает нас и при совершении греха, и до совершения, и особенно — по совершении...

Обличение совести есть как бы некоторый священный якорь, не допускающий нас совершенно погрузиться в бездну греха.

Именно в том и дело совести, чтобы непрерывно напоминать о грехе и не давать грешнику дойти когда-либо до забвения о проступках его, но выставлять их на вид ему, чтобы хотя через это сделать нас не столь склонными к повторению прежних грехов.

Бог вложил в нас судилище неподкупное и никогда неизменное, хотя бы мы впали в глубину зла; потому и сами порочные люди осуждают самих себя и, если  кто-нибудь назовет их тем, что они на самом деле, стыдятся, гневаются, обижаются. Так, если не на деле, то на словах они в совести осуждают свои поступки или, лучше, осуждают и на деле. Ведь если они скрытно и тайно совершают дела свои, то этим дают ясное доказательство того мнения, которое имеют они об этих делах.

Добрая совесть обыкновенно бывает от жизни и правых дел.

Что для тела мороз, то для души плохая совесть.

Никто не должен оправдывать себя тем, что не заботится о добродетели по незнанию, или потому, что не имеет руководителя на пути ее. У нас есть достаточное руководство — совесть, и невозможно, чтобы кто-нибудь лишен был ее помощи.

Хотя бы учинивший грех и совершивший беззаконное дело успел укрыться от всех людей, от этого судии (совести) он скрыться не может, напротив, всегда носит внутри себя этого обличителя, который беспокоит его, мучит, карает, никогда не утихает, требует отчета в проступках, и поставляет на вид и тяжесть грехов, и угрожающее ему наказание, и, как усердный врач, не перестает прилагать свои врачевства, хотя и видит, что ее не послушают, не отступает, но продолжает постоянно заботиться.