Симеон Новый Богослов

Душа, которая подчинилась диаволу, не может ничего более сделать, как только, познав, в какую ниспала глубину зол и как воля ее связана чужими узами, возопить, как из чрева адова, и призывать Бога, сходившего в преисподнюю, прийти к ней и освободить ее. Это одно может она делать, но разрешить себя от уз и бежать не может, как не может убежать тот, кто закован в железные кандалы и содержится в темнице под крепкими запорами. Может она призывать имя Иисуса Христа, да пошлет Он ей помощь; и когда укрепится таким образом, через призывание Иисуса Христа <ибо Он есть единственный Освободитель душ наших>, и почувствует, что получила помощь от Бога, тогда может и убежать из-под ига диавола и уз греха. Но, убегая от диавола, ей следует прибегнуть к домостроителю благодати, то есть к духовному отцу, чтобы лукавый не нашел ее опять не охраняемою и не похитил. Отец духовный научит, о чем ей нужно заботиться, чтобы стать способною носить всеоружие Божие, то есть божественную благодать, и с нею противостоять всем козням диавола, всем этим началам, властям, миродержителям тьмы века сего, духам злобы. Ибо душа, соединенная с плотью, не может одна, голая, противоборствовать таким сильным и столь многим врагам, если не будет облечена во всеоружие Божие, как и воин, даже самый мужественный, не может без оружия противостоять врагам, нападающим с копьями, мечами и щитами, и если выступит против них, тотчас будет поражен насмерть.

Борьба с демонами непрерывна, и воинам Христовым необходимо всегда носить оружие. Нет возможности иметь покой от этой брани ни днем, ни ночью, ни на одну минуту, но и когда едим, и когда пьем, и когда спим, или другое что делаем, можем находиться в самом жару брани. Враги наши бесплотны и всегда стоят против нас, хотя мы их и не видим; стоят и со всею зоркостью присматриваются, не окажется ли какой-либо член наш обнаженным, чтобы вонзить в него стрелы и умертвить нас. Тут невозможно укрыться в крепости и башне или спрятаться где-нибудь и отдохнуть немного. Нельзя ни убежать, чтобы избавиться от борьбы, ни взять на себя борьбу за другого. Каждому человеку самому необходимо вести эту борьбу и – или победить и жить, или быть побежденным и умереть. Рана же смертоносная есть грех, не оплаканный в покаянии и не исповеданный, а особенно отчаяние, если кто впадает в него, что, однако, состоит в нашей власти. Ибо если мы не ввергнем себя в глубину нерадения и безнадежности, то демоны совсем не могут сделать нам никакого зла. Но и когда раны приемлем от них, можем, если захотим, сделаться еще более мужественными и опытными в борьбе посредством искреннего покаяния. Быть пораженным и умереть, а потом опять восстать и вступить в борьбу– дело людей великой души и мужественных; и оно дивно и достойно великой награды. Ибо сохраниться от поражений – не в нашей власти, а восстать и с помощью Божией вновь вступить в борьбу со злом – в нашей власти, потому что если не отчаемся, то не пребудем в смерти, и смерть не победит нас. Мы всегда можем воскреснуть, прибегнув с покаянием ко Всемогущему и Человеколюбивому Богу.

Христианин должен знать: искушение диавола бывает двух родов. Птицу, свободно летающую, чтобы найти пищу, обманывает птицелов, расстелив на земле сети и положив поверх них приманку. Птица слетает вниз, чтобы поклевать, запутывается в сетях и попадает в плен. Приходит птицелов, берет ее в руки и делает с нею что хочет. Так и диавол: зная, что ум человеческий находится в непрестанном движении, невидимо подкрадывается к человеку, кладет перед помыслом его какую-нибудь сласть, как приманку, а под сластью простирает, как сеть, грех, который есть вместе и рука диавола, невидимая и скрытая, потому что без греха нельзя диаволу схватить душу человека. Когда же успеет он приманить душу приманкой сласти, тогда опутывает ее сетями и схватывает. Первым делом его бывает завязать ей глаза, то есть омрачить ум, чтобы она не увидела света и пути и не убежала. Это со всем усердием делает он до тех пор, пока она привычкой к сласти и долговременным пребыванием во грехе совсем не предастся в волю его и не сделается во всем ему подручной и возлюбленной рабою. После этого она и сама не захочет уже убежать от господина своего, к которому привыкла и который утешает ее и насыщает всякими сластями, пока совсем не растлит ее нечистыми и зловонными яствами. Когда же увидит, что она совсем растлилась, тогда направляет ее на всякого рода непотребства, грехи и злодеяния. Но птицелов не может стянуть птицу с воздуха на свою приманку, а диавол, если найдет душу обнаженною от благодати Божией, может подвигнуть стремления и пожелания души на сласть и склонить ее на свою волю. Поэтому и сказал я, что искушения диавола бывают двух видов: первое – приманка сластью, какую кладет он перед помыслом, а другое – раздражение похотей, которым понуждает он душу пожелать сластей и склоняет ее на свою волю.

Человек грешит четырьмя образами: волею, неволею, в ведении и неведении. Волею, то есть по своему желанию, грешит он когда, зная, что зло есть зло и что в его воле сделать зло или не сделать, все же делает его. Неволею, т. е. без желания, грешит он, когда бывает вынуждаем к тому какою-либо необходимостью и делает зло, не желая его, как, например, иные мученики отрицались от Христа по причине нестерпимых мук, каким их подвергали. Бывает, что иной и другим образом, не зная и не желая, делает зло когда, например, пустив стрелу убить какого-либо зверя, убивает человека, не желая того. В ведении бывает грех, когда душа знает, что известное дело есть грех, но, будучи немощна и расслаблена нравом, делает его, не имея силы противостоять брани и восставшему сильному влечению на грех делает грех, склоняясь на него и желая его будто помимо своей воли. В этом-то случае особенно и познается верующими сила Христова, именно когда стараются они не делать по внушению возненавиденных ими похотей, тогда познают, что имеют благодать Христову. В неведении бывает грех, когда кто делает плохое, не зная, что оно плохо, но считая, что оно хорошо.
При этом, нужно заметить, что грехов волею бывает немного и они (так как большею частью бывают очень явны и неотразимо теснятся в сознании), как шипы того, кто делает их,а потому подвигают его на покаяние. Прочих же грехов, то есть невольных грехов в ведении и неведении, бывает очень много, даже без числа, но они все почти незапоминающиеся и скоро совсем выпадают из сознания и того, кто их делает. Несмотря на свою многочисленность, они не подвигают на покаяние, так как совершающий их не почитает их грехами и не думает о них. Потому об этом-то больше всего и нужно нам молиться, чтобы Бог даровал нам познать их греховность и восчувствовать, так как то, что мы не помним и не чувствуем их не делает нас невиновными в них. Между тем диавол большую часть людей ввергает в гордыню по причине неведения их, потому что не сознают их и вменяют их ни во что. Такие люди, говоря будто они мудры, оказываются неразумными, поскольку не познали, что спасение всех стоит на единой милости Божией.

По причине преступления Адамова расстроились силы естества человеческого, т. е. ум, желание, чувство. Потому может он умствовать, но умствует неправо; может желать, но желаниями неразумными; может являть ретивость, но бессмысленно. От этого мысли и помышления его: то, как он о чем думает и как что представляет, и то, что и как чувствует – все это криво и ошибочно. Враг наш диавол с слугами своими бесами, произведший первое падение, мысленно втесняется в это наше внутреннее настроение, больше и больше возмущает его и, держа нас в нем как в облаке каком мрачном, заставляет во всем творить его хотения на пагубу самим себе.

...Грех всегда является пред нами только как некая обманчивая приманка. Но как только душа человека склонится мысленно ко греху, тотчас подскакивает к ней тиран и насильник душ, который всегда стоит позади ее и зорко смотрит за движениями ее, подскакивает и тащит ее на совершение греха делом; так что очевидно, что грех бывает и по воле человека, и не по воле его: бывает по воле его потому, что ум сам склоняется на грех; бывает не по воле его потому, что когда слагается он совершить грех делом, то на это бывает влеком и понуждаем диаволом.

Грех бывает по лишении Божией благодати и освящения. Лишение это причиняется гордостью, гордость происходит от забвения Бога, забвение Бога – от небрежения об освящении, которое даровал Бог, и об угождении Богу, Подателю его. Забудет кто Бога, Который освятил его, перестанет помнить, Кто есть освятивший его и хранящий в нем это освящение, и впадет в самомнение, будто все то у него есть от него самого. За это отходит от него Божия благодать; тут подходит враг с искушением, увлекает, и вот грех, а за грехом и пагуба. Все от того, что забыл Бога, перестал благодарить Его и смиряться пред Ним.

...Мы, когда грешим, отдаляемся от Церкви святых рабов <Божиих>, совлекаемся Божественного этого одеяния, Самого, говорю, Христа Господа, в Которого веруем и в Которого облеклись, когда крестились, лишаемся жизни вечной, и света того невечернего и непрестающего, и вечных благ, равно как освящения и сыноположения, и из ставших было небесными и во всем подобными второму человеку, Господу Иисусу Христу, делаемся опять земными, как был первый человек, и не только это, но делаемся повинными смерти, имеющими наследовать тьму кромешную и огонь неугасимый, где плач и скрежет зубов. Пусть не терпим мы изгнания из видимого рая и не слышим осуждения в поте лица возделывать землю, но мы сами себя изгоняем из Царства Небесного, отчуждаем от тех благ, которые не видел глаз, не слышало ухо, и не приходило то на сердце человеку (1 Кор. 2:9), и делаем повинными нескончаемому мучению. И если бы не даровал нам Бог еще такого блага, чтоб мы могли опять возвращаться к Нему через покаяние, то и спастись никому не было бы возможности.

Христианин, который ходит путями греха, или всеми, или некоторыми — не христианин, ибо христианин есть и именуется просвещенным; всякий же, ходящий в свете, видит рвы и стремнины и не позволяет себе падать в них. Если же не видит их и падает, значит, не имеет света, и потому, как же он будет христианин? Если и говорит он, что видит, но грешит, будучи обольщаем диаволом, то лжет. Не видит он добре, но видит, как видят и непросвещенные, т. е. неверные. Ибо и они видят и различают доброе и злое, и однако ж не уклоняются от злого, потому что не видят чисто, что есть главным образом добро и что есть главным образом зло. Итак, христианин, который не видит зла чисто, глазами не засоренными, еще не христианин, и надлежит ему подвизаться, воздыханиями и слезами, постами и молитвами войти в тот истинный и совершенный свет, который просвещает всякого человека, грядущего в мир. Христос Господь за тем и пришел в мир, чтобы верующим в Него даровать очищение и избавление от грехов. Очищение грехов дарует Он чрез Святое крещение, а избавление от греха дарует чрез Святое причащение Пречистого Тела и Пречистой Крови Своей.

Дело избавления от грехов есть дело первой для нас важности, а мы того не знаем, не держим в мысли и не чувствуем. Вот Господь и хочет быть понуждаемым от нас молитвою, и как бы насилие какое терпеть, чтоб расположить нас приходить наперед в чувство беды своей, того великого зла, какое терпим мы от греха, и той тирании и рабства, в каких из-за него находимся мы, и чтоб, когда освободимся от всего сего, великое изъявляли благодарение Богу, благоволившему избавить нас и оказать нам такое благодеяние, которого никто другой сделать не может.
Для понуждения Господа необходимы молитвы, посты, милостыни, сокрушение сердца и всякое другое злострадание. По какой причине? Неужели Бог не может избавить нас от греха даром, без нашего к тому сотрудничества? Нет, — не потому. Но поскольку это даром делается для всех христиан, когда они бывают крещаемы, а мы тогда не знали этой великой благодати Божией, потому что были младенцами, а потом не познали по причине юношеских стремлений, не познав же и не почувствовав того, плотским предались влечениям, впали в грехи и потеряли ту первую благодать, то теперь необходим собственный наш труд, в противовес самоохотным грехам по благодати крещения, чтоб избавиться от грехов и опять воспринять благодать Божию, нами потерянную. Итак, какой христианин желает теперь облечься благодатною силою о Христе Иисусе для избавления от греха и исполнения всякой воли Божией, да покается и, понеся труды покаяния в посте, молитвах и других подвигах, да приступит с верою к строителям благодати Христовой, которые через разрешительное от грехов действие в Таинстве покаяния разрешат его от всех грехов его и дадут ему опять воспринять силу Божию на всякое добро, укрепившись которою он сможет далее жить, как подобает жить христианину.

Человек страдает некою сокровенною болезнью великою и непознаваемою, которая так велика и так чрезмерна, что подобной никогда не было и никогда не будет. Почему необходимо было Самому Богу прийти, чтоб исправить и излечить ее. При всем том однако ж люди не знают о том и живут в совершенной беспечности, нисколько не печалясь из-за болезни этой по причине бесчувствия своего. Ибо кто знает эту болезнь, тот и чувствует ее; кто чувствует, тот болит о том душой; кто болит, тот ищет выздоровления и всячески старается излечиться от болезни той.

Тремя образами грешат люди: умом, словом и делом. Первый грех, грех умом, есть причина и всех тех грехов, в каких грешат словом и делом, ибо не ум заканчивает грех, а слово и дело заканчивают, что изобретает ум. Итак, из этих трех, чему прежде и более всего необходимо быть уврачевану от Христа? Очевидно... уму. Ибо когда уврачуется и освятится ум, когда придет он в доброе состояние и не будет сносить, чтобы сказано или сделано было что-либо Богу неугодное, тогда душа будет охранена и от всякого другого греха. Итак, сколько сил есть, надлежит нам подвизаться, да освятится Христом ум наш, восприяв благодать Святаго Духа. Для этого одного Христос, будучи Бог, соделался человеком, для этого распялся, умер и воскрес. Это, т. е. освящение ума, и есть воскресение души в настоящей жизни, вследствие коего можно сподобиться и будущего воскресения телом к славе и блаженству.

Ты, имеющий обитающим внутри себя всего Бога, будь внимателен, чтобы не сделать и не сказать чего-либо недостойного святой воли Его, иначе Он тотчас удалится от тебя и ты потеряешь сокровище, сокрытое внутри тебя. Почитай Его сколько можешь и не вноси внутрь себя, обиталища Его, ничего Ему неблагоугодного и чуждого естеству Его, чтоб Он не прогневался на тебя и не ушел, оставив тебя пустым. Не многословь пред Ним и не обращай к Нему прошений без благоговейной собранности. Не помышляй в себе и не говори: «Дай-ка покажу я Ему горячую устремленность и великую ревность любви, да примет Он доброе мое произволение и да узнает, как люблю я Его и чту», потому что прежде, чем подумаешь ты так, Он уже знает помышления твои и ничего нет сокрытого от Него. Не покусись еще удержать Его мысленными руками, потому что Он неухватим, а как только ты дерзнешь ухватить Его или подумаешь только удержать Его — уже не найдешь внутри себя ничего. Он тотчас удалится от тебя и станет неощутим для тебя.
Тогда если сокрушаясь, томя и упрекая себя ты станешь каяться и плакать много, то не получишь никакой пользы. Истинно так: потому что Он есть радость и не согласен входить в дом, где печалятся и скорбят, как трудолюбивая пчела не терпит места, наполненного дымом. Но если благоустроишь себя не беспокоясь и со всей преданностью в волю Его, то Он опять будет в тебе. Оставь тогда Владыку своего безмятежно пребывать в душе твоей, как на ложе некоем и не думай про себя, что если не стану плакать, то Он отвернется от меня, как от нерадивого. Если бы Бог хотел, чтобы ты плакал, как плачет тот, кто еще находится на степени покаяния, то Он виделся бы тебе издали или совсем скрывался бы от тебя, или освещал тебя издали и таким образом давал тебе и раздражал в тебе плач к очищению и благоустроению дома твоего. Но теперь после покаяния и очищения, которое получил ты через слезы, Он пришел в тебя, чтобы подарить тебе покой от трудов и воздыханий и наполнить тебя радостью и веселием вместо печали. Стой же прямо не телом, но движениями и устремлениями души твоей. Водвори в себе тихое безмолвие, так как в дом твой идет Царь царствующих. Скажи со строгостью всем придверникам дома твоего, т. е. чувствам своим: «Царь грядет, стойте же послушно при дверях, стойте смирно и со страхом великим наблюдайте, чтобы не пришел кто к дверям и не стал стучать и чтоб ничей голос не проходил внутрь ни вблизи, ни издали. Слушайте внимательно, чтобы кто не обманул вас и не прокрался внутрь тайком — и Царь тотчас опять не оставил вас и спешно не удалился». Так скажи и стой в веселье и радости души своей, смотря внутрь себя на Неописуемого Владыку своего, благоволившего необьяснимым образом запечатлеться в тебе, и созерцай красоту Его, ни с чем не сравнимую. Созерцая же непостижимо пресвятое лицо Его, неприступное для Ангелов, Архангелов и для всех Чинов Небесных, изумляйся, радуйся и духовно веселись, внимая Ему с благоговением, чтобы услышать, что  повелит Он тебе сказать или сделать. Слушай то, что Он говорит тебе. Он не имеет нужды требовать что-либо от рабов Своих для Своего собственного успокоения, как имеют ее земные цари, потому что ни в чем не имеет недостатка, — и если не обогатит наперед рабов Своих, то и не входит в дом их.

...Как во Отце, Сыне и Святом Духе поклоняется Единый Бог без слияния трех Лиц и без разделения единого существа и естества, так опять и человек бывает по благодати богом в Боге и по душе, и по телу без слияния и разделения; и ни тело не прелагается в душу, ни душа не изменяется в плоть, — и опять, ни Бог не сливается с душою, ни душа не претворяется в Божество. Но Бог пребывает как есть Бог, и душа опять пребывает так, как есть естество ее, и тело, как создано, — прах, и Сам Бог, Который дивно связал эти два — душу и тело и срастворил мысленное и невещественное с прахом, соединяется с этими двумя без слияния, — и я человек бываю по образу и подобию Божию...

Если хочешь углубиться в размышление о том, что свойственно Божескому естеству, то есть каков Бог, что есть вокруг Бога, что из Бога и что в Боге, послушай, что скажу тебе. Бог есть Свет, и Свет беспредельный, и что в Боге – есть Свет, будучи единым по единству естества и нераздельно разделяемый по Лицам. Разделяя нераздельное, скажу тебе о каждом из этих Лиц особо. Отец есть Свет, Сын – Свет, и Дух Святой – Свет; трое – единый Свет, простой, несложный, надвременный, соприсносущный, равночестный, равнославный. Также и то, что от Бога, — свет есть, так как подается нам от Света. Жизнь есть свет; бессмертие – свет; любовь, истина, мир, дверь Царствия Небесного, само это Царствие – всё свет; брачный чертог, рай, сладость райская, земля кротких, венцы жизни, сами ризы святых есть свет. Христос Иисус, Спаситель и Царь всего есть Свет; Хлеб Пречистого Тела Его – свет; Воскресение Его – свет; рука, перст, уста, очи Его – свет; глас Его – свет, поскольку исходит из Света; благодать Всесвятого Духа – свет; Утешитель – свет; жемчуг, горчичное зерно, истинный виноград, закваска, надежда, вера есть свет. Всё это и другое, что слышишь от пророков и апостолов о неизреченном и пресущем Божестве, есть существенное единое безначальное начало, поклоняемое в единости Троичного Света. Так надлежит тебе помышлять. Ибо Един Бог во Отце, Сыне и Духе Святом, Свет неприступный и предвечный, который имеет многие наименования и именуется всем тем, что мы сказали, и не только именуется, но и действительно производит то в нас, как научили нас научившиеся этому из опыта. Желая показать тебе и другие светы Божии, наряду с теми, о которых сказано, говорю, что благость Его есть свет, милость – свет, благоутробие – свет, целование Его – свет, красота – свет, жезл и утешение – свет. Хотя и о нас говорится многое подобное, но о нас говорится, как о людях, а о Нем, как о Боге. Не поленюсь тебе пояснить это примерами. Бог именуется Отцом – отцами именуются и люди; Христос именуется Сыном, Божиим – сынами человеческими называемся и мы; Духом Божиим именуется Святой Дух – духами называются и наши души. Бог есть Жизнь – жизнь имеем и мы; Бог есть Любовь – любовь имеют между собою и многие грешники. Итак, что же? О любви человеческой можешь ли ты сказать, что она есть Бог? Да не будет. И мир, какой имеем мы между собою, когда не бранимся и не ссоримся из-за чего-либо, можешь ли ты назвать миром, превосходящим ум? Никак. Также и то, если не скажешь кому-либо ложного слова, назовешь ли ты это Божией истиной? Конечно, нет. Слова человеческие текучи и пусты. Слово же Божие – живое и действенное. Равным образом и истина Божия превыше ума и слова человеческого. Бог непреложный, присносущный и живой. Наконец, и вода, какую мы имеем, не та Вода Живая, и хлеб, какой обыкновенно вкушаем, не тот Хлеб Жизни. Но, как сказали мы выше, все то есть свет, и Бог есть единый Свет, и кто причащается этого Света, тот вместе с причастием его причащается и всех тех благ, о которых упоминали мы, бывает кротким и смиренным и готовым на всякое добро, потому что и эти добродетели вместе с другими есть свет, и кто обрел свет, тот вместе со светом обрел и эти качества. Тогда Бог подвигает на всякое добро душу, в которой обитает, и бывает для нее всяким добром, и душа та, в которой обитает Бог, не скудеет ни в каком добре, но всегда полна и преизбыточествует всеми этими неизреченными благами Божиими, пребывая и радуясь вместе с чинами Небесных Сил.

Как печь возжженная сначала только коптит от дыма, исходящего из дров, а когда разгорится посильнее, тогда вся делается светлою подобно огню и не омрачается уже никакою копотью от дыма; так и душа, начавшая гореть божественным желанием, сначала видит вместе с огнем Духа внутрь себя и тьму страстей, исходящую наподобие дыма, и, сознавая, что эта, сущая в ней мрачность от тьмы страстей есть ее собственное дело, плачет и сокрушается, чувствуя же, как лукавые помыслы и злые пожелания попаляются тем огнем, как терны и волчцы, и превращаются и прах, радуется. Когда же все сие сгорит и естество души останется одно без страстей, тогда существенно с нею соединяется и божественный оный огонь и начинает гореть и светить в ней, тогда и она делается причастною этого мысленного огня, как печь причастная огня вещественного, — равно и тело причащается тогда этого божественного и неизреченного света и бывает огонь по причастию. Да ведаем, однако ж, что этому всему невозможно совершиться в нас, если мы не возненавидим мира и всего, что в мире, с готовностью даже и живот свой положить за сие дело Божие, как говорит Господь (Лк. 14:26). И иным образом огонь этот в нас не возгорается.

...Если душа не восчувствует, что Царствие Божие пришло в нее и воцарилось в ней, нет ей надежды спасения. Душе царствуемой надлежит знать благодать и воздействие царствующего в ней Божества: ибо где присущ царь, там должны быть явны и знамения его присутствия. Божии знамения, которые должна иметь душа, царствуемая Богом, суть: кротость, правота, истина, смиренномудрие, благостыня, правда и всякое благоговеинство, и еще — незлобие, человеколюбие, сострадание, любовь нелицемерная, долготерпение, постоянство, благодушие. А у тех, в которых не царствует Бог, должно видимо быть противное сему.

Пока солнце еще не встало и тьма покрывает землю, кто может хорошо видеть? И тот, кто прошел грамматику, риторику и философию и обогатился познанием всего сущего, не может без света читать книги, в которых содержатся такие учения, а новоначальный, который только приступил к такому учению, что может увидеть без света или чему может научиться? Ничему. Таким образом, и всякой душе необходим сокровенный свет Божественного ведения, чтобы видела и познавала и постигала силу и значение божественных слов псалмопений. Ибо этот сокровенный свет Божественного ведения есть некая властная мысленная сила, которая окружает и собирает подвижный ум, отбегающий обычно туда и сюда, в то время, когда слушает или читает эти Божественные слова, и держит его в себе, чтобы он внимал тому, что читает или слушает. Если же не войдет в кого этот Божественный свет, то он устами будет произносить или читать молитву и ушами слушать, а ум его будет оставаться бесплодным; и не только это, но он не будет стоять на одном, а будет кружиться там и сям и помышлять о том, о чем не подобает, считая при этом, что ему неотложно необходимо обдумать то, о чем думает, и позаботиться о том, в чем прельщается, не понимая, что он является в это время рабом мысленного тирана диавола, и тот мысленно влачит его туда и сюда. Тем-то и бедственна, и пагубна эта болезнь, что, когда враг мой влачит туда и сюда мой собственный ум, я думаю, что все эти кружения моего ума, все эти заботы и попечения есть мои собственные и неотложно необходимы для меня. Вот первая и величайшая из всех болезней душевных, для уврачевания которой, как первой, худшей и более сильной, чем всякая другая душевная болезнь, мы должны подвизаться до пролития крови. Ибо она препятствует нам молиться как должно и не позволяет нашей молитве восходить прямо к Богу; она есть большая и крепкая стена, которая мешает нашему уму приближаться к Богу, Который везде есть и все наполняет. Это омрачение души есть начало кромешной адской тьмы, и если не разгонит его Христос во всяком подвизающемся о спасении своем, то никто не узрит Господа. Почему и Давид говорит: «с Богом моим восхожу на стену» (Пс. 17:30). И Христос Господь, прогоняющий эту тьму, возвещает: «Я свет миру» (Ин. 8:12). Если не будет развеян и изгнан из души этот мрак прежде всякого другого зла, то тщетна вера всякого такого христианина, тщетно именуется он верующим, тщетны посты его и бдения, тщетно трудится он в псалмопениях своих.

...Если теперь, когда я еще нахожусь в мире сем, не вижу я света Божественной благодати и пребываю во тьме, то, наверное, и после смерти имею пребыть во тьме же; и всеконечно, как вор в ночи, придет на меня день  Господень, и тогда внезапно охватит меня вечная погибель. Так воистину есть, братия мои, пусть никто не обольщает вас суетными словами, и никто не надейся на одну веру во Христа.

Представь в уме своем, что весь этот мир – мрачная, лишенная света темница, и что свет нашего солнца есть то же, что свет малого светильника, который слабо освещает всех находящихся в этой темнице, а вне его – Триипостасный Свет, высший всякого света, всякого слова и разума, неизреченный, непостижимый и неприступный, освещающий все такое, что невидимо, непознаваемо и неизъяснимо для находящихся в темнице этого мира. <Хотя есть некоторые, которые думают, что понимают это и созерцают при помощи Божественных Писаний, но есть и такие – и не большая ли часть таких – которые совсем не знают, что кроме этих видимых вещей есть невидимые и непостижимые>. Итак, когда мы со всем рвением, со всей верой и любовью взыщем не того, чтобы увидеть тот свет, который вне этой темницы мира, и те вещи, которые находятся в том свете и том мире <ибо никто еще из стремившихся к этому не сподобился и никогда не сподобится это узреть>, но будем стараться прежде всего сохранить заповеди Божии, покаяться, сокрушиться и смириться, тогда откроется и для нас как бы некое малое отверстие в этом видимом небесном крове, а через него немного покажется и тот невещественный и мысленный свет, сущий превыше небес. Как только душа увидит его, вся она приходит в восхищение и стоит, пораженная видением этого нового и преславного чуда, никогда не виданного ею до тех пор. Восхищенная на Небо, стремится она пребыть там, углубляясь мыслью в этот непостижимый свет, невечерний и непрестающий, и погружаться в созерцание его день и ночь, и уже не имеет желания опять возвращаться в темницу мира и смотреть на вещи, которые в нем. И вот это-то созерцание, как я сказал, есть созерцание новоначальных, которые недавно вышли на подвиг добродетелей. Но когда человек пребудет долгое время в таком созерцании этого света, не возвращаясь обратно в мир, тогда отверзается ему Небо ли или око сердца его, то есть ум,– не может он этого сказать определенно – отверзается, говорю, более ум или Небо, и этот свет входит и просвещает его соразмерно с тем, сколько может вместить его человеческое естество или насколько он того достоин. Если он пребудет в этом свете, то и свет этот пребудет в нем, и, просвещаемый этим светом, он будет видеть и познавать таинство за таинством и чудо за чудом, восходя от созерцания к созерцанию. И если бы кто из таковых захотел это описать, недостало бы ни бумаги, ни чернил, и времени, думаю, недостало бы изложить все подробно. Правильнее же сказать, как можно описать или пересказать то, чего нельзя выразить словом как неизреченное и невыразимое? Находясь же в этом свете или, лучше сказать, с этим светом, он не как в исступлении бывает, но видит и себя самого, и то, что вокруг него, то есть видит, в каком состоянии находится сам и в каком состоянии находятся другие. Также он предузнает и предсказывает, что, когда выйдет из этой темницы мира и тела, и особенно по Воскресении, тогда, безусловно, увидит и этот невечерний свет, насколько возможно будет ему увидеть его, и блага, сущие в нем, которых «не видел... глаз, не слышало ухо, и не приходило то на сердце человеку» (1 Кор. 2:9). Но поскольку он увидит их так, как они уготованы от Бога любящим Его и ими восприняты, то очевидно, что со вступлением в этот свет мы не лишимся способности познавать и видеть друг друга, но, вкусив этого осияния и созерцания этого чистейшего света, как Бога будем знать и видеть, так и друг друга в чистейшем и неизреченном веселии и радовании во веки веков.

Душа, с Богом содружившаяся, бывает кротка и смиренна, и когда молится, помышляет, что стоит пред лицом Бога, и не позволяет себе блуждать туда и сюда, так что душа, которая не в таком находится состоянии, еще не содружалась с Богом, еще находится под властью диавола, хотя поет и молитвы деет. Итак, надлежит, чтобы душа, при молитвах и псалмах, паче и прежде всего искала  содружения о Богом. Если же она не содружена с Богом и не ищет такого содружения, то другим каким-либо способом спасения себе чаять не может.

Сотворив мир, Господь не переменил места и не соединился с созданиями. Если же Он неограничен, то где, скажешь ты, находится Он: Отвечаю тебе: ищи Его не телесно, обрети Его мысленно. Ища духовно, ты найдешь Его неограниченным, а потому опять – нигде, ни внутри, ни вне, хотя и везде, во всем, бесстрастно, неслиянно, а потому вне всего, так как Он – прежде всего.

Когда слышишь о свете ведения, не думай, что это есть только ведение без света, потому что это не называется изречением или словом ведения, но светом ведения или светом познания, поскольку этот свет рождает в нас ведение, ибо невозможно кому-либо познать Бога, кроме созерцания света, посылаемого от самого Света, то есть Бога. Как тот, кто рассказывает другим о какой-либо стране или каком человеке, рассказывает то, что видел и что знает, а те, которые слушают его, не могут по одному слуху познать того человека или ту страну так, как знает их видевший и рассказывающий, так и о Небесном Иерусалиме, о Боге, невидимо в нем обитающем, о пресветлой славе лица Его, о действии и силе Святого Духа, то есть Света, никто ничего не может сказать верного, если прежде не увидит умными очами души своей этот Свет и не познает точно осияния и действия его внутри себя самого. Тот же, кто слышит из Божественного Писания о тех, которые видели Бога благодатию Святого Духа и говорят о Боге, тому одному научается, что видит в Писании, и поэтому не может сказать о себе, что познал Бога через одно слышание написанного. Ибо как можно познать Того, Кого не видишь? Если не можем мы через одно видение познать человека, которого видим, то, как возможно познать Бога через слух? Свет есть Бог, и созерцание Его даруется как свет, поэтому через видение света бывает первое видение, которым познается, что есть Бог. Как в отношении к человеку, о котором вначале кто-то слышит, а потом видит его, бывает, что слышавший тогда лишь, когда уже увидит его, познает, что это тот самый человек, о котором он слышал, или даже и этим способом не может он удостовериться в сказанном, потому что, сколько бы ни говорил тебе кто о другом, не можешь ты, увидев его, по одному этому слуху познать и увериться, что это тот самый человек, о котором ты слышал, но колеблешься и спрашиваешь или его самого, или другого, кто его знает, и тогда удостоверяешься, что это тот самый; так точно бывает и в отношении к Богу. Когда кто увидит Бога, ему явившегося, то видит свет и, видя его, дивится, но не узнает тотчас, Кто есть Тот, Кто явился ему, и не осмеливается вопросить Его; ибо как ему спрашивать Его, когда не осмеливается очей поднять, чтобы получше рассмотреть, что это такое, но смотрит с великим страхом на стопы Того, Кто явился, зная лишь, что есть кто-то, явившийся ему. Но если близко от него находится тот, кто прежде говорил ему, что видел Бога, то впервые увидевший свет идет к нему и говорит: «О, отче! я видел то, о чем ты говорил мне». Тот спрашивает его: «Что ты видел, чадо мое?» – «Видел я, отче, некий сладчайший свет, но что это была за сладость, не могу выразить». Когда говорит он это, сердце его трепещет от радости, и ликует, и пламенеет любовью к Тому, Кто явился ему. Потом опять начинает он говорить со многими теплыми слезами: «Как явился мне, отче, этот свет, тотчас исчезла келлия моя, исчез мир, отбежав, как кажется, от лица Того, Кто явился мне, и я остался один с этим светом и не знаю, отче, в теле ли я был там тогда или вне тела; тогда не понимал я, был ли облечен в это тело и носил ли его. Впрочем, сознавал, что я существую и что есть во мне неизреченная радость, и любовь, и пламенение сердца великое, и слезы рекою текли у меня, как и теперь текут, как видишь». Тот говорит ему в ответ: «Это Тот, о Котором я говорил тебе». И с этими словами он тотчас опять видит Его. С этого времени более и более очищается он и, очищаясь, приемлет дерзновение и спрашивает Самого Явившегося: «Ты – Бог мой?» Тот отвечает: «Я – Бог, сделавшийся человеком для тебя, чтобы и тебя сделать богом, и вот, как видишь, сделал и буду делать». Если, таким образом, пребудет он в плаче, и слезах, и в смиренном припадании к Богу, то начинает мало-помалу более познавать, что есть Божие, и, достигнув этого, уразумевать волю Божию, святую, угодную и совершенную. Ибо если не узрит кто Бога, то не может и познать Его, а если не познает Его, не может познать и святую волю Его.

Нам, впрочем, надлежит подвизаться об очищении самих себя покаянием и смирением, чтоб соединить с Единым Благим и Преблагим Богом все наши чувства, как одно, и тогда все то, чего не можем мы представить и изъяснить многими словами, все то тотчас познаем и уразумеем, слыша зрением и видя слышанием, научаясь созерцанием и слушая откровением.

Приди, Свет истинный. Приди, Жизнь Вечная. Приди, сокровенная тайна. Приди, сокровище безымянное. Приди, неизреченный. Приди, Лицо непостижимое. Приди, непрестанное радование. Приди, свет невечерний. Приди, всех желающих спастись истинная надежда. Приди, лежащих восстание. Приди, воскресение мертвых. Приди, всемогущий, все творящий, преобразующий и изменяющий одним хотением. Приди, невидимый, совершенно неприкосновенный и неосязаемый. Приди, всегда пребывающий неподвижным и ежечасно весь передвигающийся и приходящий к нам, во аде лежащим, Ты, превыше всех Небес пребывающий. Приди, имя превожделенное и постоянно провозглашаемое; сказать же, что именно есть Ты, или узнать, каков Ты и какого рода, нам совершенно невозможно. Приди, радость вечная. Приди, венок неувядающий. Приди, великого Бога и Царя нашего порфира. Приди, пояс кристалловидный и драгоценными камнями усеянный. Приди, подножие неприступное. Приди, царская багряница и поистине самодержавная десница. Приди Ты, которого возлюбила и любит несчастная душа моя. Приди один к одному, потому что я один, как Ты видишь. Приди, отделивший меня от всех и сделавший на земле одиноким. Приди, сам соделавшийся желанием во мне и сделавший, чтобы я желал Тебя, совершенно неприступного. Приди, дыхание и жизнь моя. Приди, утешение смиренной души моей. Приди, радость и слава и беспрестанное блаженство мое. Благодарю Тебя, что Ты, сущий над всеми Бог, сделался единым духом со мною неслитно, непреложно, неизменно, и Сам стал для меня всем во всем: пищей неизреченной, совершенно даром доставляемой, постоянно преизливающейся в устах души моей и обильно текущей в источнике сердца моего, одеянием блистающим и попаляющим демонов, очищением, омывающим меня непрестанными и святыми слезами, которые присутствие Твое дарует тем, к кому Ты приходишь. Благодарю Тебя, что Ты сделался для меня днем невечерним и солнцем незаходимым – Ты, не имеющий, где сокрыться, и все вместе наполняющий славою Твоею. Ведь Ты никогда ни от кого не скрывался, но мы, не желая прийти к Тебе, сами скрываемся от Тебя. Да и где Ты сокроешься, нигде не имеющий места упокоения Твоего? Или зачем бы Ты скрылся, никого решительно не отвращающийся, никем не гнушающийся? Итак, вселись во мне ныне, Владыка, и обитай и пребывай во мне, рабе Твоем, Блаже, нераздельно и неразлучно до смерти, дабы и я во исходе моем и по исходе в Тебе находился, Благий, и соцарствовал с Тобою – Богом, сущим над всеми. Останься, Владыка, и не оставь меня одного, чтобы враги мои, всегда ищущие поглотить душу мою, придя и найдя Тебя пребывающим во мне, совершенно убежали и не укрепились против меня, увидев Тебя, крепчайшего всех, упокоевающимся внутри, в доме смиренной души моей. О, Владыка, как вспомнил Ты меня, когда я был в мире, и не знавшего Тебя Сам избрал меня, отделив от мира и пред лицом славы Твоей поставив, так и ныне обитанием Твоим во мне соблюди меня всегда внутри стоящим и неподвижным. Чтобы, непрерывно созерцая Тебя, я, мертвый, жил и, имея Тебя, я, всегда бедный, был богат и богаче всех царей и, вкушая и пия Тебя и ежечасно облекаясь в Тебя, я ныне и в будущем наслаждался неизреченными благами. Ибо Ты – всякое благо и всякая радость, и Тебе подобает слава Святой и Единосущной и Животворящей Троице, во Отце и Сыне и Святом Духе почитаемой, познаваемой, поклоняемой, которой служат все верные ныне, и присно, и во веки веков. Аминь.

Не ищи ни славы, ни телесного утешения, ни расположения сродников. Совершенно не озирайся ни направо, ни налево; как начала, лучше же — двигаясь еще усерднее, постарайся всегда уловлять Владыку, взяться за Него. И хотя бы тысячи раз Он исчезал и столько же раз являлся тебе, делаясь неуловимым, только таким путем Он будет удержан тобою. Десятки тысяч раз, лучше же, пока ты вообще дышишь, еще усерднее ищи Его и беги к Нему. Ибо Он не оставит тебя и не забудет тебя; но являясь тебе понемногу все более и более и чаще пребывая с тобою, душа, Владыка, когда ты очистишься, наконец, осиянием света, Сам, придя, весь станет обитать в тебе и с тобою будет пребывать Тот, Кто мир сотворил, и ты будешь обладать истинным богатством, которого мир не имеет, но только — небо и те, которые вписаны там.

Кто же воздерживается от всего и обучает душу свою не кружиться в беспорядке там и сям и не творить ни в чем воли своей, более же в том, что не угодно Богу, но заставляет ее неотступно ходить в заповедях Божиих, с теплою любовью и со столь великим вниманием, как если бы шествовал на высоте воздушной, по какой-нибудь веревке, такой в короткое время обретет Бога, сокрытого в тех Божественных заповедях — Которого как только обретет, так забудет все и станет вне себя и, припадши к Нему, вседушно возжелает видеть Его и только Его Единого. Когда после этого Бог промыслительно скроется от глаз его умных, тогда охватывает его скорбное недоумение, и он начинает опять проходить с начала путь заповедей Божиих и идти им поспешнее, сильнее и опасливее, смотря под ноги, ступая обдуманно, обжигаемый бывая воспоминанием, горя любительным желанием и воспламеняясь надеждою опять увидеть Его. Когда же, таким образом долгое время идя и утрудившись, не сможет достигнуть желаемого и в изнеможении совсем упадет духом, так что и идти далее уже не станет у него сил, тогда внезапно увидит он Того, Кого искал, достигнет Того, Кто бежал от него, объемлет Того, Кого возжелал, — и станет опять весь вне мира и забудет весь этот мир, соединится с Ангелами, обольется светом, вкусит от жизни, встретит бессмертие, исполнится утешительной сладости, взойдет на третье небо, восхитится в рай, услышит неизреченные слова, войдет в Чертог Жениха, пройдет до места, где покоится Жених, увидит Его Самого, сделается общником духовного брака, насытится, вкушая от таинственной чаши и вкушая от тельца упитанного, от Хлеба Животного и от Пития Жизни, от Агнца непорочного и от манны мысленной, и получит все те блага, на которые не дерзают смотреть и сами Ангелы. Находясь в таком состоянии, он горит как огнь и просвещается Духом Святым, и еще отсюда, из настоящей жизни, предвидит таинство обожения своего. Став весь огнем по душе, он и телу передает от приобретенного внутри блистания света, подобно тому, как и чувственный огонь передает свое действо железу, — и бывает тогда душа для тела тем, чем Бог стал для души, как говорит богословский голос. Ибо как душе невозможно жить, если не бывает она просвещаема Творцом своим, так и телу невозможно жить, если не получает на то сил от души.

Когда Бог вселится в человека, то научает его всему — и относительно настоящего и относительно будущего, не словом, а делом и опытом, практически. Он снимает покрывало с очей души его и показывает ему, чего хочет Сам, и что полезно для него; о прочем же внушает ему не исследовать, не спрашивать и не любопытствовать. И того, что показывает ему Бог, не может он видеть без глубокого благоговения и страха, но, приникая и смотря в глубину богатства премудрости и разума Божия, трепещет и ужасается, помышляя о себе, кто есть и какие тайны сподобился видеть. Видя безмерное человеколюбие Божие, приходит он в исступление, осознавая и чувствуя, как недостоин смотреть на такие предивные таинства; почему не дерзает пытливо рассматривать их или исследовать, что они есть; но лишь взывает с великим страхом и трепетом, говоря: кто есть я, Господи, и что — дом отца моего, что Ты доверил мне и благоволил показать такие таинства мне недостойному, и сделал более ожидаемого, чтоб я не только видел такие великие блага Твои, но и предивно стал причастником их.

Каждый из нас да воспримет в себя всего Господа и да имеет Его неотлучным от себя день и ночь, чтобы Он просвещал его Своим пресветлым и неприступным светом (тем светом, который имеет тогда попалить врагов Божиих, когда Он придет сотворить суд над ними, не верующими в Него, не принимающими Его и не хотящими, да царствует Он над ними), сшествовал с ним внутрь жилища его, почил с ним на ложе его, объял его невидимыми объятиями Своими и облобызал неизреченным целованием; чтоб утешал его в болезни, отгонял печати и скорби, изгонял бесов, каждочасно подавал ему радость и слезы сладчайшие меда и сот, врачевал душевные и телесные страсти, уничтожал страх смерти, изводил неизреченно источники жизни, и после смерти возводил каждого из нас на Небеса Небес. Все это надлежит тебе, возлюбленный, познать самым делом и испытать всем чувством души твоей, чтоб снискать в себе Бога, Который возводил бы тебя вместе с Собою на Небеса, теперь в этой жизни без тела, а после, в другой жизни, воскресил бы тебе и тело это, сделав его вседуховным, и потом уже царствовал над тобою нескончаемые веки, тебя носил, и Сам тобою был носим, сущий над всеми Бог.

...Воистину и на тебя низойдет сила Всесвятого Духа, как тогда низошла на апостолов, не в чувственном видении огненном, не с шумом великим и дыханием бурным, ибо тогда на апостолах это было для неверных, но она явится в тебе мысленно, как умный свет, со всякою тихостью и обрадованием; это свет есть предвестник Света вечного, озарение и луч вечного блаженства.И тотчас исчезнет всякий страстный помысел, изгонится всякая душевная страсть и всякая немощь телесная уврачуется. Тогда откроются очи сердца твоего и узрят то, что начертано в Блаженствах. Тогда, как в зеркале, увидит душа твоя и малейшие твои прегрешения и придет в величайшее смирение. Созерцая беспредельную славу Божию, она исполнится неизреченной радости и ликования и, погрузившись в это неизреченное и дивное состояние, изведет источники слез. Так изменяется весь человек и познает Бога, будучи сам прежде познан Богом. Только эта благодать Всесвятого Духа позволяет человеку презирать все земное и небесное, настоящее и будущее, скорбное и радостное и делает его другом Богу, сыном Вышнего, богом по благодати.

Который верует, тот не гневается, но долготерпит, соблюдая заповедь Господа, Который повелевает совсем не гневаться (Мф. 5: 22).

Имеющий в себе свет Всесвятаго Духа, не в силах бывая стерпеть зрение Его, падает на землю ниц, взывает и вопиет в ужасе и страхе великом, как увидевший и испытавший нечто такое, что выше естества, выше слова и разума. И бывает он подобен человеку, у которого от чего-нибудь возгорелись внутренности огнем, от которого жегомый и жжения пламени не могши терпеть, становится он весь измученным и совсем не имеющим силы быть в себе. Но, будучи непрестанно орошаем слезами и ими прохлаждаем, еще сильнее воспламеняется он огнем желания Божественного, а от этого слезы еще обильнее у него текут, и он, будучи омываем излиянием их, еще блистательнее сияет. Когда же, весь разжегшись, станет он как свет, тогда исполняется на нем сказанное <Богословом>: «Бог с богами соединяем и ими познаваем», т. е. <так Бог соединяется с обоживаемыми от Него и Его познающими>, — и притом в такой, может быть, степени <исполняется сие на нем>, в какой соединился он уже с сочетавшимися с ним и в какой оказался познавшим Его.

Любящий Бога и соблюдающий заповеди Его облекается сходящей свыше силой Святого Духа. Он не является в виде огня и не приходит с великим шумом и дыханием бурным <это совершилось только на апостолах для неверующих>. Он бывает зрим умно, как умный Свет, и приходит в тишине, принося радость,– и это отсвет первого вечного Света и отблеск непрестанного блаженства. Как только воссияет этот Свет в духе, тотчас исчезает всякий нечистый помысел, изгоняется всякая душевная страсть и всякая телесная немощь получает исцеление. Тогда очищаются очи сердца – ум и мысль, и видят Бога, как написано в Евангелии о блаженствах. Тогда душа, как в зеркале, видит все, даже и малейшие свои прегрешения, и приходит в величайшее смирение. Помышляя же о величии этой славы, она исполняется всякой радости и веселия, и, дивясь этому неожиданному чуду, проливает обильные слезы. Так наконец совершенно изменяется весь человек и познает Бога, сам прежде познанный Богом. Одна эта благодать Всесвятого Духа делает то, что человек начинает презирать все земное и небесное, настоящее и будущее, радостное и скорбное. Она делает его другом и сыном Божиим и богом, насколько это вместимо для человека. О, сколь величественны дарования Божии!

...Если... желаешь получить Божественного Духа, совершенно веруй в Бога, отрекись также от себя самого, без колебания возьми крест на плечи и умри, чадо, произволением, чтобы сделаться тебе причастником жизни бессмертной. Да не обольстят тебя обманщики своими лживыми речами о том, что <не отныне еще, а только> по смерти умирающие получают жизнь, дабы, поверив, ты не вознерадел и не лишился причастия жизни.

Для тех, которыми обладают и страсти, и неверие, благодать Святого Духа неприступна и незрима. Но для тех, которые достойно покаются и начинают исполнять заповеди Христовы с верой, со страхом и трепетом, она открывается и бывает зримой. И сама эта благодать производит в них суд, несомненно такой, какой предстоит, или лучше сказать, она бывает для них днем Божественного суда. Кто всегда освещается этой благодатью, тот истинно видит себя самого, что он такое есть и в каком жалком состоянии находится – видит в тонкости все дела свои, которые совершал телом или только в душе. При этом он судится и Божественным огнем, вследствие чего, напояемый водою слез, орошается по всему телу, и мало-помалу крещается весь душою и телом, этим Божественным огнем и Духом, становится весь чистым, весь непорочным, сыном света и дня, и более не сыном человека смертного. Потому такой не будет судим на будущем Суде, так как уже был судим раньше; не будет обличаем этим светом, потому что освятился им здесь прежде; и не войдет в этот огонь, который жжет вечно, потому что вошел в него здесь прежде и был судим. Он и думать не будет, что только тогда явился день Господень, потому что давно уже стал днем светлым и сияющим от общения и беседы с Богом.

В храме должно великое иметь внимание ко всему последованию службы, внимая шестопсалмию, Псалтири и положенным чтениям из отцов; причем пусть не позволяет себе распускать члены тела своего и стоять бесчинно или прислоняться к стенам и колоннам; руки надобно иметь впереди, благоговейно сложивши, и ногами стоять на полу обеими ровно, голову держать неподвижно, не обращая ее туда и сюда, но наклонив долу; умом пусть не рассеивается, не любопытствует, что делает тот или другой, и не подвигается к нерадивцам, которые тайком говорят и шепчутся между собою, — но пусть хранит очи свои и душу свою от блуждания туда и сюда и сколько можно напряженно внимает одной молитве, чтению, пению тропарей и читаемым словесам Божественного Писания, не пропуская без пользы ни одного слова и заботясь питать всем этим душу свою, чтобы, придя в сокрушение и смирение, восприняла она просвещение от Святого Духа.

Поскольку же Церковь есть Тело Христово и невеста Христова, и мир вышний, и храм Божий, члены же тела сего суть все святые, а между тем они не все еще родились и благоугодными показали себя, то явно, что Тело Христово еще не есть целое вполне, что не наполнился еще и вышний мир, т. е. не весь еще сонм людей вошел в Церковь Божию. Но и доныне есть еще в мире много неверующих, которые имеют уверовать во Христа, есть много грешников, которые имеют покаяться, есть много непокоривых, которые имеют покориться Христу; многие еще имеют родиться и благоугодить Богу, прежде чем вострубит последняя труба. Итак, надлежит родиться всем предуведанным от Бога и наполниться превысшему сего мира миру Церкви первородных, Иерусалиму Небесному; и тогда совершится полнота Тела Христова, приняв в себя всех предопределенных от Бога быть сообразными образу Сына Его, кои суть сыны света и дня. Таковые все суть предопределенные, и преднаписанные, и в число спасенных включенные и имеют соединиться и сочетаться с Телом Христовым, которое тогда сделается всецело полным и совершенным Телом Христовым, и не будет уже у него ни одного недоставать члена.

Как мысленные чины Небесных Сил освещаются Богом по порядку, так что Божественный свет проникает из первого чиноначалия во второе, из этого в третье и так во все, так и святые, будучи освещаемы святыми Ангелами, связуемы и соединяемы союзом Святого Духа, делаются равночестными с ними и подобными им. Затем святые, которые являются из рода в род, от времени до времени, после святых, предшествовавших им, посредством исполнения заповедей Божиих прицепляются к ним — к тем прежним и, получая благодать Божию, осияваются подобно им, — все же последовательно составляют таким образом некую златую цепь, каждый будучи особым звеном сей цепи, соединяющимся с предыдущим посредством веры, добрых дел и любви, — цепь, которая, утверждаясь в Боге, неудоборазрываема есть...

Кто такие милостивые? Те ли, которые раздают бедным деньги и кормят их? Нет, не это одно делает милостивым, надо, чтобы при этом было сердечное милосердие. И те милостивы, которые обнищали из любви ко Христу, ради нас обнищавшему, но, вспоминая о бедных, вдовах, сиротах и больных и не имея, что им дать, страдают жалостью о них и плачут, уподобляясь Иову, который говорит о себе: «Не плакал ли я о том, кто был в горе?» (Иов 30:25). Они, когда что имеют, с искренним радушием помогают нуждающимся, а когда не имеют, дают им убедительные наставления о том, что способствует спасению души, повинуясь слову того, кто сказал: даром получил, без зависти отдаю (Прем. 7:13). Таковы истинно милостивые, ублажаемые Господом Иисусом Христом. Такой милостью они, как лестницей, восходят к совершенной душевной чистоте.

Мы имеем святую и нераздельную троицу добродетелей: веру, надежду и любовь, и последняя — первая есть и большая всех, как предел доброт <нравственных>. Ею удомостроительствована вера наша, на ней основана  надежда, и без нее ничто из сущего не происходило и никогда не произойдет. У этой любви много имен, и дел много, и признаков ее преобильно, и свойств премногое множество. Но существо ее одно и для всех совершенно непостижимо, и для Ангелов, и для людей, и для всякой другой твари, нам, может быть, еще неведомой. Она неизъяснима словом, неприступна в славе, неисследима в советах. Она и вечна, ибо безвременна. И незрима она, ибо умопредставляется, но не постигается. Много красот у нее, нерукотворенного и святого Сиона, которые, как только начнет кто узревать, престает уже утешаться привлекательными видимостями мира и любить славу его.

...Я не люблю, насколько хочу, и полагаю, что я отнюдь не стяжал любви к Богу. Стремясь же ненасытно любить, насколько хочу... я теряю <даже> и ту любовь к Богу, какую имел... Так как я не люблю, как хочу и насколько, конечно, хочу, то и думаю, что я нисколько даже не люблю. Итак, любить, насколько мне хочется, есть любовь превыше любви, и я понуждаю свою природу любить превыше естества.

Согласно с природою одно только Божество должно быть предметом любви и вожделения; кто приобщился Его, тот сделался причастным всех благ.Красота Твоя, Владыко Христе, неизъяснима, образ несравним, великолепие неизреченно и слава превышает ум и слово. Твой нрав, Твоя благость и кротость превосходят помышления всех земнородных. Поэтому и желание и любовь к Тебе превосходят всякую любовь и желание смертных. Ибо насколько Ты, Спасе, превосходишь все видимое, настолько сильнее и любовь к Тебе, которая затемняет всякую человеческую любовь, отвращает от любви к плотским наслаждениям и скоро прогоняет все похоти. Ибо похоть страстей поистине есть тьма, и совершение постыдных грехов – глубокая ночь; влечение же и любовь к Тебе, Спасе, есть свет. Поэтому, воссияв в боголюбивых душах, она тотчас прогоняет тьму страстей и чувственных наслаждений и водворяет день бесстрастия. О дивное и нежданное дело Всевышнего Бога! О сила таинств, сокровенно совершающихся! Ты даруешь нам и преходящее, и вечное. Ты даешь земное с небесным и настоящее с будущим, как Создатель всего, имеющий власть над земным и небесным. Итак, зачем же мы, несчастные, любим людей более, чем Тебя, и жалким образом служим им более, чтобы получить от них ничтожную и непрочную награду? Мы предаем им наши души и тела, чтобы они пользовались ими, как ничтожными и отвергнутыми сосудами, и хотя мы Твои члены – Владыки всего, повторяю, святые члены святого Господа, Который ни от кого независим в Своей власти, не страшимся добровольно предлагать их скверным демонам для постыднейшего греха. Итак, кто из верных рабов Твоих удержится от слез? Кто не оплачет также нашей своенравной дерзости? Кто не испытает благоговения перед таким долготерпением Твоим, Боже? Кто не ощутит трепета перед воздаянием на Божественном Суде, то есть перед нестерпимым и вовеки неугасимым гееннским огнем, где плач и скрежет зубов, и скорбь неутешная, и невыразимая мука? Но, о Солнце, Создатель этого видимого нами солнца, и луны, и звезд, и света, и всей природы, сокрой меня от них во свете Твоем, чтобы я, созерцая в нем одного Тебя, Слово, не видел мира и того, что в мире, но и видя, был как бы невидящим, и слыша, как бы не слышал. И как бывает с сидящими во тьме житейских удовольствий и тьме славолюбия: видя, они не видят Твоей Божественной славы, и слыша, совершенно не разумеют Твоих заповедей и повелений; так будет и со мною во свете Твоем, когда я и видя не буду видеть мира и того, что в мире. Ибо кто, видя Тебя и чувствуя себя озаренным Твоею славою и Божественным Твоим светом, не изменился умом, душою и сердцем и не удостоился всевластно, Спаситель, видеть иначе и слышать таким же образом? Ибо ум, погружаясь в Твой свет, просветляется и делается светом, подобным славе Твоей, и называется Твоим умом; так как удостоившийся сделаться таковым – удостаивается тогда и ум Твой иметь и делается с Тобою безраздельно единым. И как не будет он все видеть и слышать бесстрастно, как Ты? Сделавшись богом по благодати, как пожелает он вообще чего-либо чувственного, какой-либо скоропреходящей и тленной вещи, либо иной, суетной славы – тот, кто стал превыше всего этого и выше всякой видимой славы? Ибо как тот, кто стал превыше всего видимого и приблизился к Богу, лучше же, кто сам наименовался богом, захотел бы искать славы или роскоши от поверженных на землю? Ибо они поистине для него – позор и поношение, уничижение и бесчестие. Слава же для него, и утеха, и богатство – Бог Троица и все Божие и Божественное, Коему подобает всякая слава, честь и держава всегда, ныне и во все веки. Аминь.

О, святая любовь!.. Кто не возлюбил тебя, как должно, и кто не возлюблен тобою, как подобает, тот, может быть, и течет, но еще не постиг. О том, кто течет, сомнительно еще, постигнет ли, прежде чем кончится течение. Но кто тебя постиг, или кого ты постигла, о том не может быть никакого сомнения, успех его верен. Ибо ты — конец закона, ты, объемлющая меня, согревающая меня и воспламеняющая сердце мое к безмерному возлюблению Бога и братий моих.

Одно дело – не печалиться и не гневаться при бесчестиях, поношениях, искушениях, и другое – желать их и благодарить, когда они случатся. Одно дело – молить Бога о тех, кто причиняет это, другое – прощать, и третье – запечатлевать в уме лицо каждого из них и целовать их бесстрастно, как искренних друзей своих, со слезами чистой любви, так, чтобы на душе не было совершенно никакого знака оскорбления или страсти. Еще больше всего сказанного, когда кто в самое время искушения такое же имеет расположение и к тем, которые поносят его в лицо или клевещут на него, и ко всем другим, кто или осуждает его, или презирает, ставит ни во что, или плюет в лицо, еще и к тем, кто притворяются друзьями, а тайно действуют против него, и это не утаивается от него, но он это знает. Из этого опять высшее и совершеннейшее без сравнения есть, мне кажется, то, если человек совсем забывает искушение, которое претерпел, и никогда не вспоминает тех, кто его опечалил... но относится к ним, как к своим друзьям, без всякого различения... Все это дела и совершенства мужей, ходящих во свете. Те же, кто чувствует, что они далеки от таких порядков и правил жизни, пусть не обольщаются и не обманывают себя, но знают достоверно, что они ходят во тьме.

О, любовь превожделенная! Блажен, кто возлюбил тебя, потому что такой не восхочет уже полюбить страстно никакой красоты человеческой. Блажен, кто сплелся с тобою Божественным вожделением, потому что такой отречется от всего мира и, со всяким сближаясь человеком, не осквернится. Блажен, кто пленился красотами твоими и насладился ими полным желанием, потому что такой освятится в душе пречистою кровию и водою, которые сочатся и каплют из тебя. Блажен, кто облобызал тебя всем сердцем, потому что такой изменится добрым изменением в духе своем и возрадуется душою своею, так как ты сама — неизреченная радость. Блажен, кто стяжал тебя, потому что такой не будет уже во что-либо ставить все сокровища мира, так как ты сама — воистину богатство, никогда не оскудевающее. Блажен и треблажен тот, кому подала ты десницу свою, потому что такой, при всем видимом бесславии, будет славнее всех славных и честнее всех чтимых. Похвален, кто тебя ищет, прехвальнее, кто тебя обретет, но блаженнее всех тот, кто возлюблен будет тобою, кого посадишь ты одесную себя, кто научен будет тобою, кто обитать будет в тебе, кто напитан будет от тебя бессмертною пищею, т. е. Господом нашим Иисусом Христом.

Не думай, брат мой, что Бог беден и имеет нужду в нашем достоянии, чтобы питать бедных, и потому повелевает нам быть к ним милостивыми и, сколько есть сил, исполнять эту заповедь. Не так, брат мой, не так. Но человеколюбивый Господь то, что внесено в жизнь нашу диаволом через корысть, на погибель нашу, это самое желает посредством милостыни обратить во спасение нам. Диавол посоветовал нам усвоить себе, считать своей собственностью и для себя хранить то, что Бог создал для общего употребления, чтобы через такую любовь к имению привить нам два греха и сделать нас повинными вечному мучению: первый грех – бессердечие и немилосердие, второй грех – надежда на имущество, а не на Христа. Во избежание этого с радостью мы должны опустошать свои сокровищницы, с таким старанием набиваемые и с такими опасениями хранимые, в надежде получить истинное упование Христово, в котором Он обещал воздать за все сторицей. Бог знает, что нами совсем завладела похоть приобретения, и мы одержимы манией богатства. Расстаться с ним и отцепиться от него нам крайне трудно, поэтому, если случится кому-нибудь потерять его по каким-либо причинам, он не рад бывает и самой жизни. Зная это, Господь и потребовал лечения, соответствующего нашей немощи. Он обещал воздать нам за то, что раздадим бедным, сторицей, чтобы только расположить нас к такому раздаянию и тем прежде всего избавить нас от осуждения за страсть к приобретению, а потом отучить возлагать надежду на богатство и освободить наши души от его тяжких уз. По освобождении же от них дать нам простор беспрепятственно исполнять заповеди Христовы и служить Ему со страхом и трепетом, не с тем, чтобы сделать Богу какое-либо одолжение, но с тем, чтобы самим от Него получить эту самую милость и благодать – быть Его рабами и истинно служить Ему.

Поскольку вера сочетается с надеждою, а надежда сопутствует любви, то явно, что кто не имеет любви, не имеет надежды, а кто не имеет надежды, не имеет и веры, — т. е. кто не имеет веры, тот и не надеется, а кто не надеется и не любит.

Приобщившийся Божественной любви стал богом по благодати
О что это за вещь, сокрытая для всякой тварной природы? Что это за свет мысленный, ни для кого не видимый? Что это за великое богатство, которого никто в мире вполне не мог найти или овладеть им всецело? Ибо оно неуловимо для всех и невместимо для мира; оно вожделеннее всей вселенной и настолько желаннее вещей видимых, насколько Бог, создавший их, превосходнее их. Поэтому я уязвлен любовью к Нему, и, пока не вижу Его, истаиваю внутри, и, горя умом и сердцем, со вздохом хожу туда и сюда, и, палимый, ищу здесь и там, нигде не находя Возлюбленного души моей, и часто озираюсь в надежде, не увижу ли моего Желанного. А Он, как невидимый, совершенно не показывается мне. Когда же я, отчаявшись, начинаю плакать, тогда Он является мне, и на меня взирает Тот, Кто все видит. Изумляясь необыкновенной красоте Его, я дивлюсь тому, как Творец, отверзши Небеса, приклоняется и показывает мне неизреченную и необычайную славу. Когда же я размышляю о том, может ли кто стать еще ближе к Нему и каким образом можно было бы подняться на неизмеримую высоту, Он Сам внутри меня является, блистая в убогом сердце моем, отовсюду озаряя меня бессмертным светом и все члены мои освещая лучами. Весь обнимая меня, Он всего меня покрывает целованием и всего Себя мне, недостойному, дарует. И я насыщаюсь Его любовью и красотою исполняюсь божественного наслаждения и сладости. Я делаюсь причастником света и славы: лицо мое, как и Возлюбленного моего, сияет, и все члены мои делаются светоносными. Тогда я становлюсь красивее красивых, богаче богатых, бываю сильнее всех сильных, более великим, чем цари, и гораздо более достойным не только в сравнении с землею и всем, что на земле, но и с Небом и всем, что на Небе, имея в себе Создателя всего, Которому подобает слава и честь ныне и вовеки. Аминь.

Знаю я человека, который употреблял многие способы и разные приемы, чтобы узнать, что делают жившие с ним, но делал это не для того, чтобы вред им какой причинить, но для того, чтобы потом поспособствовать им оставить худые дела свои и злые помыслы, привлечь к себе кого словом, кого каким-либо подарком, кого другим каким образом; и иногда плакал то об одном, то о другом, иногда бил себя в лицо и в грудь за спасение кого-либо, иногда сам принимал лицо согрешившего словом или делом и, воображая себя самого согрешившим грехом брата, исповедал грех этот Богу и молил о прощении, обильные проливая слезы. Знал и другого, который так много радовался о несущих подвиг, исправляющих всякую добродетель и преуспевающих в добре, как бы уверен был, что получит воздаяние за их добродетели и подвиги, более их самих несущих подвиг; и опять о тех, которые согрешили словом или делом и оставались в грехе, так сильно скорбел и сокрушался, как бы не сомневался, что он один имеет дать ответ за всех их и быть вверженным во ад. Знаю я и такого, который так сильно желал спасения братий своих, что много раз с теплыми слезами умолял Бога, чтобы или и они спасены были, или и он вместе с ними предан был мукам. Движимый богоподражательной теплою любовью, он никаким образом не хотел спастись один без братий своих. Ибо так соединился с ними духовно, союзом святой любви, в Духе Святом, что и в Царство Небесное не желал войти, отделяясь от них. О, единение святое! О, союз святой! О, неизъяснимая сила души любомудренной или, лучше сказать, Богоносной, совершенной в любви к Богу и ближнему! Кто не достиг еще в меру такой любви и не видит в душе своей никаких признаков ее, тот еще по земному и на земле живет или, лучше сказать, такой еще под землею кроется, как крот: ибо подобно этому кроту и он слеп, и только слухом слышит тех, которые говорят поверх земли.

О, любовь Боготворящая, которая есть Бог — дар таинственно подаваемый достойным; она — нечто изумительное и вещь нелегко обретаемая.