Иоанн Златоуст

Пристрастие к земной славе вредит и посту, и молитве, и милостыне, и делает тщетными все наши добрые дела.

Высоким делают человека не кони, везущие колесницу, а высота добродетели, возносящая до сводов небесных. Если увидишь другого человека, сидящего на коне, сопровождаемого множеством жезлоносцев, разгоняющих перед ним народ на площади, не ублажай и его за это, но наперед узнай его душу и тогда составляй о нем мнение, соответственное ее качествам.

Если похваляющийся действительно добрыми делами заслуживает порицания и лишается всякой награды за них, то не смешнее ли всех оказывается тот, кто надмевается ничего не стоящими делами и впадает в гордость из-за здешней славы.

Разве драгоценна слава, которая пропадает, как цвет травный?

Презирай славу и будешь в славе.

Если бы слава земная была и долговечна, — какую пользу могла бы она принести для души? Никакой. Она даже причиняет величайший вред, делая людей рабами.

Неужели ты не приводишь себе на память, что твой Владыка искал твоей славы, а не Своей, ты же ищешь не Его славы, а своей? Конечно, если бы ты искал Его славы, то ты достиг бы и своей, а ища своей прежде Его, никогда не достигнешь и этой.

Земная слава — только тень славы. Видя написанный на картине хлеб, никто не прикасается к картине, хотя бы мучился ужасным голодом. Не гоняйся же и ты за тенью — ведь это тень славы, а не слава.

Если кто приобретает имя через бурные дела, то память о таковом погибнет вследствие забвения о злых делах.

...Когда сладострастный пленяется всякою красотою телесною, тогда он ничем не отличается от беснующегося.

Сластолюбие подобно бурному потоку, истребляет все; его не удерживает никакое препятствие; оно отлучает от Царствия.

...Велика власть сластолюбия — оно заставляет нас делать даже то, о чем не смеем и говорить.

Душа, преданная удовольствию, не может ничего, ни слышать, ни говорить. Она становится изнеженною, вялою, робкою, несвободною, боязливою, исполненною лютости незнания, лести, ярости, лени — полною всех пороков и чуждою противоположных им добродетелей.

Все удовольствие доставляемое вкушением пищи, исчерпывается временем глотания: когда проглатываемое минует то, что в горле, где сосредоточено чувство вкуса, его как будто бы и не было.

Люди сластолюбивые и изнеженные бывают недовольны и дорогою трапезою.

...Всегда хорошо плакать <о грехах>, но особенно во время ночи, когда никто не препятствует этому дивному удовольствию, когда желающий может предаваться ему с полной свободою.

Не тогда нужно плакать, когда мы бедны, но когда грешим. Только это одно достойно слез, а все прочее достойно даже смеха.

Как мирская радость бывает смешана с печалью, так слезы по Боге произращают всегдашнюю и неувядающую радость.

Будем омывать нечистоты свои слезами; велик плод этих рыданий, велико назидание и утешение.

Я требую слез, проливаемых не напоказ, а из сокрушения, проливаемых тайно, в уединенной комнате, без свидетелей, в тишине и в безмолвии, слез из глубины сердца, от внутренней скорби и печали, проливаемых единственно для Бога.

Когда мы уговариваем брата, живущего во грехе, — следует плакать, если только мы соболезнуем и вздыхаем о нем. Когда кого убеждаем, а тот не слушает и идет на погибель — нужно плакать. Это слезы разумные. Но если кто сделался беден, или заболел телесно, или умер — плакать не следует, потому что это не стоит слез.

Незначительные ручейки от дождя уносят легкие стебельки: значительной же глубины реки и речки, бурные горные потоки бывают в состоянии увлекать с собой глубокосидящие в воде пни и тяжелые камни. Взвесь и ты свои грехи. Если прегрешение твое незначительно, достаточно и немногих слез; если грех велик, то больше должен быть и поток слез. Если же у тебя есть и уверенность в жизни, и готовность плакать, и сердце сокрушенное, и еще не все слезы ты выплакал о себе самом, то удели и мне часть слез: плачь о грехах брата.

Только сердце, свободное от всего плотского, истинно может служить Богу и духом соединяться со Христом.

Мы весьма блаженны были бы, если бы для Бога делали столько же, сколько делаем для людей из тщеславия, страха или уважения.

Если мы будем заботиться о божественном, то Сам <Бог> позаботится о нашем, и мы переплывем море настоящей жизни с совершенною безопасностью и, путеводимые великим Кормчим — Богом всяческих, войдем в пристань Его человеколюбия.

Люди велят тебе угождать им с ущербом для тебя самого; а Христос, напротив, за каждое твое даяние воздает тебе сторицею и к тому прилагает еще жизнь вечную.

Кто служит Господу только тогда, когда находится в безопасности, тот показывает этим еще не большой знак любви и не чисто любит Христа.

Чем усерднее мы будем служить Богу, тем больше получим себе пользы, тем больше будет выгоды для нас самих. Не будем же лишать самих себя столь великого приобретения. Бог самодоволен и ни в чем не нуждается; воздаяние же и польза возвращается опять к нам.

Любовь Христова так одушевила его (апостола Павла), что если бы ему предстояло терпеть для Христа и вечные наказания, он никогда не отказался бы и от этого, потому что он служил Христу не так, как служим мы, наемники, страшась геенны и желая Царствия.

Бог дал нам слух не для того, чтобы нам воспринимать хульные речи, но чтобы слышать спасительные догматы.

Если уже Бог с таким долготерпением попускает жить и тем, которые всю жизнь проводят во зле, то тем более не попустил бы умереть так этим детям, если бы предвидел, что они совершат что-либо великое.

...Когда ты слышишь о смерти души, то не подумай, что душа умирает: она бессмертна; а смерть души есть грех и вечное наказание.

Есть смерть телесная, есть и духовная. Подвергнуться первой не грешно и не страшно, потому что это дело природы, а не доброй воли; явившись вследствие первого грехопадения, смерть телесная потом сделалась необходимою для нашей природы, хотя и она скоро упразднится. Другая же смерть — духовная, так как происходит от доброй воли, подвергает ответственности и не имеет никакого извинения.

Отмены телесной смерти невозможно достигнуть на земле, и, однако, это не удерживает скорбящих от плача; а душевную смерть только и можно уничтожить здесь.

Умереть худо - значит не насильственной смертью умереть, но умереть во грехах.

Почему ты боишься смерти за Бога, если, как признано, умереть необходимо? Если это так, то лучше умереть за Бога.

...Ты, услышав о смерти, не страшись, потому что имеешь в себе действительную жизнь, за которой не будет следовать никакая смерть. Такова жизнь Духа; она уже не покоряется смерти, но губит и истребляет смерть и сохраняет бессмертным то, что получила.

Если следует бояться смерти, то, конечно, такой, которая постигает нас по заслугам, потому что принявший несправедливую смерть через это самое вступает в общение со всеми святыми.

Кто способен глубоко усвоить мысль о Воскресении, будет ли бояться смерти, станет ли страшиться чего-нибудь другого?

Горько быть вверженным в преисподнюю, а напоминания о ней, кажущиеся непереносимыми, предохраняют нас от этой беды. Кроме того, они доставляют нам и другую услугу – приучают наш дух к сосредоточенности, делают нас более благоговейными, возносят наш ум ввысь, окрыляют наши мысли, прогоняют злое ополчение похотей, осаждающих нас, и таким образом излечивают нашу душу.

Мы для того непрестанно напоминаем о аде, чтобы подвигнуть всех к Царствию, чтобы умягчить страхом сердца ваши, расположить к делам, достойным Царствия.

Если мы постоянно и каждый день будем взирать на неизвестность кончины, то не скоро впадем в грехи.

Не случайно учителем мудрости вошла в нашу жизнь смерть, воспитывая ум, укрощая страсти души, утишая волны и водворяя тишину.

Мы видим умерших и разрешившихся в прах и через то, что видим, воспитываемся.

...Будь готов к тому, что Господь каждый день может потребовать твою душу. Не делай так, чтобы сегодня покаяться, а завтра забыть об этом, сегодня плакать, а завтра плясать, сегодня поститься, а завтра упиться вином...

Пока ты еще дышишь, в последний день, на самой постели, даже лежа при последнем издыхании и оставляя поприще этой жизни, и тогда покайся. Ограниченность времени не стесняет человеколюбия Божия.

Не всегда должно презирать жизнь, и не всегда должно избегать конца жизни. Напротив — всегда должно избегать злого конца.