Иоанн Златоуст

Если поношает тебя кто — не ожесточайся, но плачь и страдай не о том, что тебя поношают, но о грехе, который подверг тебя такому бесчестию.

Неодинаково действуют на нас оскорбления, когда мы наслаждаемся благополучием, и когда находимся в несчастии: когда постигнет нас неудача, тогда они трогают нас более и поражают сильнее.

Если оскорбляемый раздражается, то этим самым дает доказательство, что он сознает за собой то, что про него говорят; если же он смеется, то освобождает себя в глазах присутствующих от всякого подозрения. Если же ты желаешь и отомстить обидчику, то и это будет достигнуто с полным успехом, так как и Бог накажет его за его слова, а раньше еще этого наказания и твоя мудрость будет для него как бы смертельным ударом.

Тебе стыдно прийти и поцеловаться с оскорбителем? Нет, это — хвала, это — венец, это — слава, это — польза и сокровище, исполненное бесчисленных благ.

Врач заботится о том, как бы вылечить больного от болезни, а не о том, насколько виновен он в своей болезни. И ты будь врачом для оскорбившего тебя: об одном только старайся, как бы уничтожить болезнь его.

Не видите ли, что пчела, ужаливши, умирает? Через это насекомое Бог научает нас тому, чтобы мы не  оскорбляли ближних, потому что в таком случае сами наперед подвергнемся смерти. Уязвляя их, мы, может быть, причиняем им некоторую боль, но сами, подобно этому насекомому, уже не останемся живы. Хотя Писание и хвалит пчелу, когда говорит: «как она трудолюбива, какую почтенную работу она производит; ее труды употребляют во здравие и цари и простолюдины» (Притч. 6:8), однако ничто не может избавить ее от смерти, и она непременно должна погибнуть. Если же и ее не спасает превосходство в других отношениях, то тем более нас.

Потому ты и оскорбляешь, что сам ты — ничто. Человеку несвойственно наносить оскорбления.

Если ты будешь рассудителен и любомудр, то зло обратится на голову оскорбившего, и он жестоко пострадает. Если же ты будешь оскорбляться и негодовать, то сам пострадаешь, — не от него, а от самого себя.

Как тяжкие раны не сносят легкого прикосновения руки и делаются от того хуже, так и возмущенная душа раздражительна, негодует на все и оскорбляется незначительным словом.

...Оскорбил тебя кто — перенеси благодушно; а перенесешь благодушно, когда будешь думать не об обиде только, но и о достоинстве Повелевшего переносить — и перенесешь с кротостию.

...Не будем строгими судьями других, чтобы и у нас не потребовали строгого отчета, а мы ведь обременены грехами, превышающими всякое помилование. Будем иметь больше сожаления к тем, которые грешат, не заслуживая снисхождения, чтобы и мы сами могли надеяться на такую к себе милость, хотя, сколько бы мы ни старались, никогда не будем в состоянии оказать такое человеколюбие, в каком имеем нужду от человеколюбивого Бога. Отсюда не безрассудно ли, когда мы сами находимся в столь великой нужде, строго разбирать дела своих собратьев и все делать против самих себя? Таким образом, не столько ты выставляешь его недостойным твоего благодеяния, сколько самого себя — недостойным Божия человеколюбия. Кто строго изыскивает со своего собрата, с того гораздо строже взыщет Бог.

...Несмотря на то, что этот грех <осуждения> подвергает такому наказанию, а нисколько не доставляет удовольствия, мы все бежим на зло, как будто стараясь и соревнуя войти в геенскую пещь не одною, а многими дорогами.

Если уж худо не обращать внимания на свои грехи, то вдвое или втрое хуже судить других, имея в собственных своих глазах бревно, и не чувствуя от того никакой боли; ведь грех тягостнее и бревна.

...Скажешь, священник не подает бедным и нехорошо управляет делами. Откуда тебе это известно? Прежде, нежели узнаешь достоверно, не порицай, бойся ответственности...
Если даже ты узнал, исследовал и видел, и тогда ожидай Судию, не предвосхищай себе права Христова; Ему принадлежит право судить, а не тебе; ты — последний раб, а не господин, ты — овца, не суди же пастыря, чтобы тебе не быть наказану и за то, в чем обвиняешь его. Но как же, скажешь, мне он говорит, а сам не делает? Не сам он говорит тебе, — если ты повинуешься только ему, то не получишь награды, — тебе заповедует Христос...
Но, скажешь, священник должен быть лучше меня. Почему? Потому, что он священник. Чего же он не имеет более, нежели ты? Трудов ли, опасностей, забот или  скорбей? Чем же он не лучше тебя, имея все это? Но если он и не лучше тебя, то для чего тебе, скажи мне, нужно губить себя самого? Слова твои происходят от гордости. Откуда ты знаешь, что он не лучше тебя?

Люди большею частью судят и о других по себе. Так, постоянно пьянствующий нелегко поверит, что есть люди, живущие трезво; привязанный к распутным женщинам считает распутными и тех, кто живет честно; похититель чужого нелегко поверит, что есть люди, которые раздают и свое.

...Те, которые разбирают чужие грехи, нисколько не заботятся о своих собственных...

...Если и мы хотим уменьшить свои грехопадения, будем всего более заботиться о том, чтобы не осуждать братий наших, а вымышляющих клеветы на них не допускать к себе... и совершенно от них отвращаться.

Человеческий суд никогда не совершается по истине, не только потому, что не соблюдаются права, но и потому, что если бы судья и не был подкуплен деньгами или подарками, если бы был свободен от гнева и доброжелательства, то часто самые обстоятельства бессильны открыть истину: или случается какое-либо недоразумение, или не бывает налицо верных свидетелей.

Согрешил кто-нибудь и строго осудил другого, совершившего тот же грех: за это в тот день он подвергнется наказанию не такому, какого требует свойство греха его, но больше чем двойному и тройному, — потому что Бог назначит ему наказание не сообразно с тем, в чем он сам согрешил, но за то, что строго осудил другого, который согрешил в том же.

Если нам не позволено судить о жизни друг друга, то тем более о жизни отцов, т. е священников.

Потому мы и бываем строгими судьями чужих грехов, а на свои не обращаем никакого внимания, что не знаем Писаний, что не изучаем законов Божественных.

Я приказываю тебе не судить человека не потому, что действия его не заслуживают осуждения, но потому, что он чужой раб, т. е. не твой, а Божий.

О людях же мы должны заботиться столько, чтобы только не ввести их в искушение и не подать им повода к осуждению. Если же тогда, как мы не подаем повода, они станут без причины и напрасно осуждать нас, то мы должны смеяться, а не плакать.

Кто привык нерадеть о своих великих преступлениях и строго судить о малых и незначительных погрешностях других, тот терпит двоякий вред, — как потому, что нерадит о своих грехах, так и потому, что питает ко всем вражду и ненависть и каждый день возбуждается к крайней жестокости и немилосердию.

Если ты судишь других, желая им добра, то прежде пожелай его себе, имеющему грех и очевиднее, и более; если же не заботишься о самом себе, то ясно, что и брата своего судишь не из доброжелательства к нему, но из ненависти и желания опозорить его.

Осуждай не священство, а священника, плохо пользующегося хорошим предметом. Как многие врачи делались палачами и давали яд вместо лекарства? Но я осуждаю не искусство, а того, кто плохо пользуется искусством.

Ведь и мы, если невиновны ни в прелюбодеянии, ни в воровстве, зато имеем другие согрешения, достойные многих наказаний. И брата часто называли глупцом, а это подвергает нас геенне, и на женщин смотрели невоздержными глазами, а это равняется совершенному любодеянию; но что всего хуже — не участвуем достойным образом в Таинствах, что делает нас повинными Телу и Крови Христовой. Не будем строгими исследователями чужих дел, но станем помышлять о своих собственных, и тогда мы не будем так бесчеловечны и жестоки.

Если же, забывая о себе, ты восседаешь, как судья над другими, то нечувствительно собираешь сам себе только большие бремена грехов.

Если бы мы не сделали даже никакого другого греха, то уже один грех осуждения может свести нас в преисподнюю геенну.

Хотя ты и не имеешь судебной власти, а осуждаешь только мыслей, тем не менее делаешься виновным во грехе, когда, не имея никаких доказательств, осуждаешь, как часто случается, по одному подозрению и пустой клевете.

О тебе худо отзывается кто-нибудь? А ты скажи: если бы он знал все, то и не это только сказал бы обо мне. Вы удивляетесь сказанному? Но так должно поступать.

Кто строго расследует чужие проступки, тот не получит никакого снисхождения к своим собственным, потому что Бог произнесет суд соответственно не только свойству наших преступлений, но и твоему суду о других.

Не станем отчаиваться из-за грехов, не станем унывать, но будем приходить к Богу, припадать, умолять, как сделал это должник, до сих пор показавший доброе расположение.

Если ты приходишь в отчаяние, то дьявол, как достигший того, чего хотел, становится возле тебя, а Бог, как оскорбленный хулою, оставляет тебя и увеличивает <тем> твое бедствие.

Потому-то и Христос, обращаясь среди людей, даровал отпущение величайших грехов: разбойника ввел в рай... мытаря сделал евангелистом, гонителя и хулителя Павла обратил в Апостола всей вселенной, — чтобы и ты, согрешив, не впадал в отчаяние, но исповеданием грехов достиг исцеления.

...Лукавый, как только заметит, что мы сами тяготимся сознанием злых дел, пришедши и сам еще налагает на нас помысл отчаяния, который тяжелее свинца; и если мы примем его, то увлекаемые тяжестью и оторванные от этой цепи <упования> неизбежно тотчас низринемся в глубину зол...

...Лукавый предпринимает все, чтобы внушить нам этот помысл <отчаяния>: после этого уже не нужны будут ему усилия и труды для нашего поражения, когда сами лежащие и падшие не хотят противиться ему. Кто мог избежать этих уз, тот и силу свою сохранит, и до последнего издыхания не перестанет сражаться с ним, и хотя бы испытал множество других падений, опять восстанет и сокрушит врага. Напротив, кто связан помыслами отчаяния и обессилил себя, тот как будет в состоянии победить врага и противостать ему, когда сам бежит от него?

Не говори мне: я погиб, — что мне остается делать?.. У тебя есть Врач, Который исцеляет одной волей, Который и может, и хочет врачевать.

Даже многие из отрекшихся от Христа по причине жестокости мучений опять вступали в борьбу и отходили украшенными венцом мученичества.

...Не будем отчаиваться в своем спасении. Хотя бы низвергались мы в самую бездну порока, можно опять подняться, сделаться лучшими и вовсе оставить порок.

...Не от множества грехов происходит отчаяние, но от нечестивого настроения души.

...Никогда не будем отчаиваться, а станем питаться благими надеждами, зная, что ни трудность дела, ни что-либо другое человеческое не может слишком препятствовать нам, когда благодать Божия благоволит оказать нам собственную щедрость.

...Если бы... Бог создал нас для того, чтобы наказывать, то справедливо бы ты сомневался и отчаивался в своем спасении...

...Отчаяние сводит в самую бездну зла, тогда как отсутствие отчаяния скоро изводит и оттуда.

Отчаяние не позволяет встать лежащему... <и> обыкновенно лишает приобретенных благ...

Не столько губит грех, сколько отчаяние.

Тяжко не падение, а то, чтобы, упавши, лежать и уже не вставать, — то, чтобы, произвольно делая зло и пребывая в беспечности, помыслами отчаяния прикрывать слабость воли.

Сокруши острый меч лукавого, которым он умерщвляет многих. А этот меч есть отчаяние, которое у пораженных отсекает надежду. Крепко это оружие врага, и плененных он удерживает не иначе, как связал этими узами, которые мы, если захотим, скоро можем разорвать благодатью Божией.

Потому и дьявол употребляет все усилия, чтобы укоренить в нас помысел отчаяния, ибо знает, что если мы и немного покаемся, это будет для нас не бесплодно.

Никто из людей, хотя бы дошедших до крайней степени зла, не должен отчаиваться, хотя бы ты приобрел навык и даже вошел в природу самого зла, не бойся.