Иоанн Златоуст

Не будем ждать обличителя, но ранее займем его место и, таким образом, своею откровенностью сделаем Судию более милостивым.

Ты осудил свой грех? Через это ты сложил с себя груз.

Ревность... бывает добром... когда направлена к соревнованию в добрых делах.

...До смерти борись за истину, и Господь будет помогать тебе в борьбе.

Богу приписывается ревность не для того, чтобы ты представлял в Боге какую-нибудь страсть <Божество бесстрастно>, но чтобы все знали, что Бог все делает не ради чего-либо другого, а ради тех, о ком ревнует... ради их спасения.

Огонь чем больше охватит дров, тем становится сильней; так и ревность – чем больше возбуждает благочестивых помыслов, тем больше вооружается против остального рода мыслей.

Ревнивы те души, которые сильно пламенеют к любимым ими; и ревность может рождаться не иначе, как от сильной любви.

Ревность человеческая имеет целью собственное успокоение, не то чтобы не были оскорблены любимые, но чтобы любящие не потерпели чего, и не потеряли уважения, или не унизились в глазах любимых.

Так как Авраам еще в раннем возрасте ни в чем не последовал заблуждениям отца, но показал ревность к угождению Богу, то еще в земле халдейской удостоился небесного посещения.

Бывает ревность похвальная, когда кто-нибудь ревнует подражать другому в добродетели; но бывает ревность и злая — желание отклонить добродетельного от добродетели.

Когда ревность тратится на дела излишние, тогда душа делается бессильною к произведению зрелого и совершенного плода благочестия.

Когда ревность растрачивается напрасно, душа становится неспособной возрастить зрелый и совершенный плод благочестия.

Если кто по природе ревнив или предался этой страсти по какому-нибудь несправедливому предлогу, то скажи мне, что может быть злосчастнее такой души? Сравнивая войну и бурю с такой семьей, ты можешь найти здесь верное пособие: все полно печали, подозрения, несогласия и смятения. Одержимый этим неистовством нисколько не лучше бесноватых или больных сумасшествием: так часто он бросается, отступает, и раздражается на всех, и беспрерывно вымещает свой гнев на людях, просто присутствующих и ни в чем неповинных, будь ли то раб, или сын, или кто другой. Всякое удовольствие исчезает и все наполняется унынием, скорбию и неудовольствием. Эта болезнь обыкновенно производит не только уныние, но и невыносимое раздражение.

Когда Господь видит, что наша решимость исправиться тверда, и что мы приступаем с пламенным усердием, то не медлит и не отлагает, но скоро являет нам свою благость и говорит: «возопиешь, и Он скажет: "вот Я!"» (Ис. 58:9).

...Не будем ограничивать нашего усердия только слушанием, но станем исполнять сказанное на деле.

...Авраам, благоугождая Богу, оказывал почтение и к родителям своим; но и сам был так много любим отцом своим, что ради его и отец удалился из Месопотамии, и по любви к сыну решился оставить отечество свое и поселиться в чужой стране.

Дабы родители, получив повеление воспитывать детей, не пренебрегали Божиими повелениями, Он присоединил естественную необходимость. А чтобы эта связь не была ослабляема оскорблениями со стороны детей и не расторглась, Он оградил ее наказаниями и от Себя, и от самих родителей, таким образом и детей весьма строго подчиняя родителям, и в родителях возбуждая любовь к детям. И не этим только, но и другим еще... способом Бог крепко и тесно связал нас с ними. Он не только детей злых в отношении к родителям наказывает, а к добрым благоволит, но точно так же поступает и с родителями, тяжко наказывая нерадящих о детях, а попечительных удостоивая почестей и похвал.

Авраам готов был... даже без родственников, один сам собою предпринять странствование, но... добродетель этого мужа и его любовь к родителям побуждала и отца сопутствовать ему.

...Когда... с самого начала, учите <детей> не другому чему, как основанию всех пороков, вселяя в них две самые сильные страсти, т. е. корыстолюбие, и еще более порочную страсть — суетное тщеславие. Каждая из них и порознь может извратить все, а когда они обе вместе вторгнутся в нежную душу юноши, то... извращают все доброе и наносят столько терния, столько песку, столько сору, что делают душу бесплодною и не способную ни к чему доброму.

Вы, конечно, знаете, как часто отцы готовы бывают вытерпеть наказание за детей своих и как для них гораздо мучительнее видеть детей страдающими, нежели самим страдать... <Ханаан> подвергся проклятию не только за грех отца, <Хама>, но, без сомнения, и для того, чтобы в нем отец понес тем большее наказание...

...Это зло, что вы не советуете детям ничего полезного... не было бы так велико! Но теперь вы увлекаете их еще к противному... Когда отцы убеждают детей заниматься науками, то в их разговоре с детьми не слышно ничего другого, кроме таких слов: «такой-то человек низкий и из низкого состояния, усовершившись в красноречии, получил весьма высокую должность, приобрел большое богатство, взял богатую жену, построил великолепный дом, стал для всех страшен и знаменит». Другой говорит: «такой-то, изучив италийский язык, блистает при дворе и всем там распоряжается». Иной опять указывает на другого, и все — на прославившихся на земле, а о небесном никто не разу не вспоминает; если же иной попытается напомнить, то он прогоняется, как человек, который все расстроивает.

Для того <Господь> и вложил такое влечение в природу родителей, чтобы поставить их как бы в неизбежную необходимость заботиться о детях. И самим детям Он заповедует многое относительно их родителей, награждая послушных, а неблагодарных наказывая, и таким образом делая их еще более любезными для родителей. Так, когда кто сделает нас властными над кем-либо, то этою честью он налагает на нас сильнейшее обязательство заботиться о нем...

Честь отцов зависит от благопристойности сыновей, или лучше, венцы сыновей украшаются хорошею славою отцов.

Бог не будет снисходительно переносить нерадение о тех, о которых Сам Он столько заботится. Ибо невозможно, чтобы один и тот же Бог и столько делал Сам для спасения детей, и оставлял без внимания нерадение о них со стороны родителей. Так Он не оставит этого без внимания, но будет сильно негодовать и гневаться. Если мы имеем повеление неусыпно заботиться о душах детей, как обязанные дать отчет (Евр. 13:17), тем более отец, который родил сына, воспитал и постоянно живет с ним. Как не может он прибегать к извинению и оправданию в своих собственных грехах, так точно и в проступках детей.

Как неразумные в отношении к Богу презирают и родителей, так служащие Создателю оказывают и родителям многую честь.

Ни отцы за детей, ни дети за отцов не подвергаются наказанию, но каждый наказывается за свои грехи, об этом говорят пророки во многих местах.

Хам нанес оскорбление отцу, забыл о почтении, какое дети обязаны воздавать родителям, обнаружил прегрешение отца, хотел и братьев увлечь и сделать сообщниками в своей дерзости.

Нет ничего трудного и тяжкого, чего бы усердие и ревность не сделали весьма легким.

Оскорбляющий родителей наносит обиду не только им, но и всем людям, так как оскорбление наносится общей человеческой природе. В самом деле, такой человек — общий неприятель и враг всех — и Бога, и природы, и законов, и всей нашей жизни.

Был у иудеев один священник, человек скромный и кроткий; имя ему было Илий. Этот Илий делается отцом двух сыновей. Видя, что они предаются нечестию, он не удерживал их и не останавливал, или вернее, он удерживал и останавливал, но делал это не с надлежащим усердием. А поступки этих сыновей состояли в любодеянии и чревоугодии.
Он выставлял на вид грех, показывал его ужас, объявлял и угрожающее за него тяжкое и страшное осуждение; однако же так как не все сделал, что следовало, то и сам погиб вместе с ними. Следовало бы и усилить угрозы, и прогнать их с глаз своих, и наказать бичами, и быть гораздо более строгим и суровым.

Немалая награда ожидает нас за почтение к родителям; нам заповедано чтить их, как владык (Сир. 3:7).

Если мы будем внимательны, то все это появившееся в жизни за грехи прародителей нисколько не сможет повредить нам, а останется одним только названием.

Но узнав, какому наказанию подвергся открывший наготу отца, надобно уже выслушать и то, каких наград удостаиваются оказавшие такое уважение и почтение к отцу. И сказал Ной: «Благословен Господь Бог Симов; Ханаан же будет рабом ему» (Быт. 9:26). Ной, благословивши Бога, как бы обязал Его к большему благословению и приобрел Симу большее воздаяние, нежели когда бы он сам от себя благословил его. Как в том случае, когда Бог за нас благословляется, Он удостаивает нас великого Своего благословения, так, напротив, когда другие из-за нас хулят Его, тогда мы подвергаемся тем большему осуждению за то, что подали повод к этому.

При собственном усердии мы можем сделаться добродетельными, а при нерадении опять свергаемся в бездну греха.

Если мы будем выходить из храма без всякой пользы, то и усердие будет нам в осуждение.

Видишь, как он (Ной) налагает (на Хама) отеческое наказание, которое скорее есть вразумление, нежели наказание. Он был ведь отец, и отец чадолюбивый; и хотел не столько наложить достойное наказание, сколько пресечь дальнейшее распространение зла.

Роптание есть знак ленивого и бездеятельного ума.

...Для чего роптать <в скорбях>, скажи мне, и произносить богохульные слова? Разве боль сделается оттого легче для тебя? Даже если бы она и сделалась легче, и тогда не следовало бы решаться на это, и терять спасение души, заботясь доставить облегчение своему телу.

Тяжел, несносен ропот; он близок к хуле... Ропот — это неблагодарность. Ропщущий неблагодарен Богу; а не благодарный Богу подлинно есть и хульник.

Ропот свойствен рабам непризнательным и бесчувственным... какой сын ропщет, трудясь на пользу отца и трудясь для самого себя?

Лучше ничего не делать, нежели делать с ропотом, так как при этом и самое дело теряет цену.

Те же, которые не переносят вразумления Божия с благодарностью, а предаются ропоту, кроме того, что не получают от того никакой пользы, еще и подвергают себя крайним бедствиям.

Если малодушие заставляет тебя роптать, то нужно истребить и этот корень, содержать уста крепко и хранить строго.

Для того ведь диавол и наводит тысячи бедствий, чтобы сбросить тебя в ров поношений и ропота. И если он видит, что ты оскорбляешь, то легко умножает и усиливает скорбь, чтобы ты под влиянием мук опять предавался ропоту; а если видит, что переносишь мужественно, и чем более усиливается страдание, тем более ты благодаришь Бога, то тотчас же отстает, видя уже тщетность и бесполезность своих козней. Зачем ты ропщешь, человек, и извергаешь поношения, если подвергнешься когда-нибудь неожиданному несчастью? Разве ты сделаешь легче страдание, если будешь порицать? Наоборот, ты усилишь его и сделаешь скорбь гораздо более тяжкой. Но ты не можешь молчать, будучи пронзаем скорбью? Тогда вместо поношений возблагодари, восхвали, прославь Бога.
Если ты произнесешь поношение, то и помощь Божию оттолкнешь, и диавола сделаешь более сильным против себя; а если возблагодаришь, то и козни лукавого демона отразишь, и помощь Бога-Покровителя привлечешь к себе.

Какие бы дела ни совершал человек ропщущий, он унижается и теряет награду, подобно израильтянам, - а вы знаете, какому подверглись они наказанию за ропот.

Я не говорю, чтобы ты стремился к суровой жизни вопреки желанию: излишнее только отбросим, то, что выходит за пределы необходимого, отсечем.

<Роскошь> делает людей изнеженными, женоподобными, дерзкими, тщеславными, невоздержными, надменными, бесстыдными, раздражительными, жестокими, подлыми, корыстолюбивыми, низкими и вообще не способными ни к чему полезному и необходимому...

Не говори мне об удовольствии роскоши; оно не простирается далее гортани; как скоро пища миновала язык, она тотчас пропадает, оставляя за собою много неприятного.

Не на наше ведь только наслаждение мы должны употреблять то, что Он даровал нам, но и на то, чтобы облегчать нужды ближних. Итак, какого прощения достойны могут быть те, которые показывают изнеженность в одеждах, стараются облекаться шелковыми тканями, а что особенно худо, еще гордятся этим, тогда как им следовало бы стыдиться, страшиться и трепетать, что не по нужде и не для пользы облекаются такими одеждами, но для неги и тщеславия, для того, чтобы удивлялись ими на торжищах. Человек, имеющий одинаковую с тобою природу, ходит нагой, не имея и грубой одежды, чтобы прикрыться, но тебя и самая природа не влечет к состраданию, ни совесть не побуждает к вспоможению ближнему, ни мысль о том <последнем> Страшном дне, ни страх геенны, ни величие обетований, ни то, что общий наш Господь все, оказанное нами ближним, усвояет Себе.

Будем же, умоляю вас, избегать во всем излишества и не переступать пределов наших нужд. Истинное богатство и неоскудеваемое имение состоит в том, чтобы желать только нужного и надлежащим образом употреблять излишнее.