Кто при любви своей равнодушен к недостаткам любимого, тот ненавидит его, сам того не сознавая.

Нечувствие тем страшно, что обладаемый им не понимает своего бедственного состояния: он обольщен и ослеплен самомнением и самодовольством.

По определению отцов, нечувствие есть умерщвление духовных ощущений, есть невидимая смерть духа человеческого по отношению к духовным предметам, при полном развитии жизни по отношению к предметам вещественным.

Нечувствие насаждается в душу враждебным Богу миром и враждебными Богу падшими ангелами, при содействии нашего произволения. Оно возрастает и укрепляется жизнью по началам мира; оно возрастает и укрепляется от последования своим падшим разуму и воле, от оставления служения Богу и от небрежного служения Ему.

Нет дня, нет даже часа, в который не видно было бы похорон, — и все напрасно, ничто не трогает нашей бесчувственности.

Не будем же бесчувственными от того, что Бог теперь не посылает пророка и не предвозвещает наказания...

Восстав от сна, поспешим на молитву; оттуда пришедши, возьмемся усердно за дело, — воспевая и поя в сердцах наших Господу, и вместе работая руками. Прошел день? С благодарением и сокрушением отойдем ко сну; да таким преемством дел исполнится и в нас сказанное святым Давидом: «День дню передает речь, и ночь ночи открывает знание» (Пс. 18:3). Да не пройдут у нас ни день в равнодушии к делам и в пленениях мысленных и сердечных, ни ночь в поблажках покой плоти и в срамностях, не говорю — делом: да не будет! — но ниже мысленно: так как слово истины требует, чтобы у нас не тело только было чисто, но и душа.

Ты навлекаешь на себя величайшую ответственность, если, видя заблудшего, не хочешь помочь ему... Не может оправдать нас то, что у него есть свой ум, потому что и мы, многократно преподававшие наставления другим, часто в отношении к себе оказывались несостоятельными и не могли помочь самим себе. Так же рассуждай и о другом заблуждающемся, что он скорее может получить добрый совет от тебя, нежели от себя, и не говори: какая мне до него нужда?.. Оттого и происходят все роды зла, что мы считаем чужим принадлежащее нашему собственному телу.

Те, которые очи сердца закрывают толстым покрывалом страстей и, по изречению Спасителя, видя не видят и слыша не слышат и не понимают (Мф. 13:14), те, в тайниках своего сердца, едва усматривают даже большие и главные пороки, а нападков помыслов, неуловимых, скрытных страстей, которые таким острым жалом уязвляют дух, и пленений души своей не могут видеть ясно, но всегда блуждая постыдными помыслами, не знают и скорби об этом. Когда отвлекаются от познания Бога, которое есть единственное благо, то не имеют скорби об этом лишении, потому что, развлекая свой дух приходящими по их желанию помыслами, они вовсе не имеют в виду, — к чему главным образом стремиться или чего всячески желать. Подлинно, эта причина доводит нас до того заблуждения, что мы, совсем не зная, что такое самая безгрешность, думаем, что мы не можем навлекать на себя вовсе никакой вины этими бесполезными, непостоянными развлечениями помыслов, но приведенные как бы в исступление, как пораженный слепотою глаз, ничего не видим в себе, кроме главных пороков, и считаем нужным избегать только того, что осуждается строгостью и мирских законов; если мы хоть немного сознаем, что в этом невиновны, то думаем, что в нас вовсе нет никакого греха. По близорукости, не видя в себе малых, но многих нечистот, мы вовсе не имеем спасительного сокрушения сердца, если и коснется нашего чувства горечь печали; не скорбим, будучи подстрекаемы тонким искушением тщеславия; не плачем о том, что лениво или холодно воссылали молитву, не поставляем в вину того, что во время псалмопения и молитвы мы допустили нечто другое, кроме самой молитвы или псалма. Многое, что постыдно говорить или делать перед людьми, мы не стыдимся воспринимать сердцем и не боимся, что это открыто для взора Божия и противно Ему; даже истечения от скверных сновидений не очищаем обильными излияниями слез; не плачем и о том, что в самом благочестивом деле милостыни, когда услуживаем потребностям братии или доставляем пищу бедным, нежелание от скупости помрачает достоинство благотворительности; не думаем, что мы терпим какой-либо вред, когда, оставив память о Боге, помышляем о временном и телесном, так что к нам относится следующее изречение Соломона: «Били меня, мне не было больно; толкали меня, я не чувствовал» (Притч. 23:35).

Вы скорбите, видя, что душа ваша находится в состоянии равнодушия и бесчувствия; чего ж вы хотите? Конечно: теплоты в молитве, умиления, слез и тому подобного. Но когда бы вы были в таком устроении, что ж бы было? Вы, верно, сочли бы себя блаженной и достигшей или достигающей своей цели – спасения. Но, напротив, вам это могло бы повредить, потому что вы не имеете и следа смирения. А такие и подобные дарования даже и погибель приносят не имеющим смирения. Лишение же этих чувств, или, лучше сказать, дарований, и сознание своей нищеты должно привести вас к смирению; вовсе не надобно искать тех дарований, а считать себя недостойной их и видеть свои согрешения, а не добродетели. Смущение же ваше и доказывает вам, что в нас нет смирения, а духовная гордость .

Жалуешься на свое бесчувствие, но не должно ли оно показывать тебе твою нищету, и не возноситься, и не малодушествовать, а все свои дела предоставлять суду Божию. Он Один знает, какую дать цену нашим исправлениям и, в недостатке тех, смирению. Видя свою нищету, не будем смотреть на чужие недостатки, но будем внимать более их исправлениям; в чем и чистота сердца исправляется.

Воспримем же все сие <т.е. юдень Страшного Суда> в чувство и пребудем в нем, усердно делая все, к чему это побуждать будет нас. Ибо кто равнодушен к этому, будьте уверены, что он уловлен страстями, дремлет в беспечности, тяжкосердствует, сластолюбствует, завидует, легкомысленничает, ленится, уткнувшись, как медведь в лапы, того только ищет, чтобы поесть и попить, рыкает, как лев, не получив удовлетворения своих злых пожеланий, прыгает, как леопард, от одного удовольствия к другому, ухитряется, как лисица, достигать искомого по своему сердцу, злится, как верблюд, в отмщении ближнему за какое-либо случайное опечаление, ржет, как конь, женонеистовствуя на тела человеческие и скотские, бесстыдствует, как волк, в дерзости на погубление души своей и брата.

Для монахов удобно целый день заниматься делами спасения, если только захотим: утром разумно петь эту песнь Давида: «Господи! рано услышь голос мой, - рано предстану пред Тобою, и буду ожидать» (Пс. 5:4); в третий час: «Духа Твоего Святаго не отними от меня» (Пс. 50:13); в час шестой: «Избавь меня ужасов в ночи, стрелы, летящей днем, язвы, ходящей во мраке, заразы, опустошающей в полдень» (Пс. 90, 5-6); в девятый: «Приклони, Господи, ухо Твое и услышь меня, ибо я беден и нищ» (Пс. 85:1); вечером: «Благослови, душа моя, Господа!» и следующие за этим (Пс. 103:1). Если мы ежедневно так будем поступать, и друг друга возбуждать, и просвещать благими словесами и делами, а не расслаблять и омрачать беспечным равнодушием и пусторечием, то можем этим образом спастись, потому что от утра до вечера можем совершать одно должное.

Если мы не будем и к добродетели стремиться с любовию и охотою, и к пороку не будем питать великой ненависти, то не в состоянии будем ни избежать вреда от этого, ни достигнуть той.