Женщина

Украшай лицо целомудрием, скромностью, милостынею, человеколюбием, любовью, приветливостью к мужу, кротостью, смирением, терпеливостью; вот краски добродетели; ими ты привлечешь любовь не людей только, но и Ангелов; за них восхвалит тебя Сам Бог; когда же Бог будет благоволить к тебе, то, конечно, Он привяжет к тебе и мужа.

Когда ты увидишь миловидную женщину, с молниеносными глазами, с весело сияющим лицом, с дивной красотой, которая сжигает твой ум и распаляет похоть, то подумай, что то, чему ты удивляешься и что разжигает тебя, есть лишь земля и пепел, и душа перестанет неистовствовать. Сними мысленно кожу с лица этой женщины, и тогда увидишь все ничтожество красоты. Не останавливайся на одной внешности, а проникни мыслью внутрь, и ты не найдешь ничего другого, кроме костей, нервов и жил.

...Когда увидишь женщину, красивую лицом и в светлой одежде; когда увидишь, что похоть подстрекает <тебя>, и что душа <твоя> ищет этого зрелища, воззри на уготованный тебе на небе венец — и пройдешь мимо такого зрелища.

На удовлетворение женских пожеланий не станет никакого богатства, хотя бы оно текло реками...

Не говори мне о красоте тела, но смотри на достоинства души. Что представляет из себя красивая женщина? Гроб разукрашенный, если она не украсила себя целомудрием.

Женская ласка, по моему мнению, могущественнее страха, обольщающая убранством и слагающая с себя одежду сластолюбия, женщина — этот оратор сильный в очаровании невнимательных, это давнее оружие диавола, которым он низложил многих мужественных.

Все женщины, преданные целомудрию, достойны названия мужественных.

Отчего, скажи мне, ты прибавляешь от себя нечто к тому, что создано совершенным от Бога? Неужели для тебя мало того, что сотворил Бог? Следовательно, ты, считая себя искуснейшей художницей, принимаешься исправить дело Божие? Этого ты не имеешь в виду, но ты украшаешь себя и наносишь оскорбление Творцу для того, чтобы привлечь к себе бесчисленных любовников?

Благий Господь и в том являет великое о нас промышление, что бесстыдство женского пола удерживает стыдом, как бы некою уздою, ибо если бы женщины сами прибегали к мужчинам, то не спаслась бы никакая плоть.

Не спеши на брачный или именинный пир, где пьянство, пляски, смех- это приводит в расслабление и целомудренных, как солнечный луч топит воск.

Жена может помогать мужу не украшениями своими, не роскошью, не просьбами к мужу о выдаче денег, не пышностью и расточительностью, но когда, став выше всего настоящего и начертав в себе жизнь апостольскую, будет оказывать большую кротость, большую скромность, большое презрение к деньгам и терпеливость, тогда она будет в состоянии поддержать его, когда скажет: Имея пропитание и одежду, будем довольны тем. (1 Тим. 6:8), когда будет оправдывать такое любомудрие делами и, смеясь над смертью телесною, считать за ничто настоящую жизнь, когда всю славу этой жизни будет признавать, согласно с пророком, за цвет полевой (Ис. 40:6). Таким образом, жена может спасти мужа не тем, что сопрягается с ним, как жена, но своею Евангельскою жизнью.

Как, если кто, взяв меч, ходит по дорогам, намереваясь кого-нибудь убить, но, не нашедши его, возвращается, не исполнив намерения, то не избегает приговора, что он — убийца, потому что признается таким по намерению, а не по совершению дела, так и женщина, которая очень наряжается и ходит по торгу или выглядывает в окно для того, чтобы уловлять юношей, хотя и не успеет уловить, осуждается, как уловившая, потому что со своей стороны сделала она все, и яд растворила, и силок поставила, и сеть раскинула со всем усердием. А если и мужчина для той же цели будет наряжаться изысканнее, чем свойственно мужчине, то и он подпадет неминуемому осуждению, хотя и не найдется пожелавшей вкусить приготовленного пития. Но если женщина идет степенно, целомудренно, честно, а кто-нибудь, увидев ее, уязвится, вина не на той, на которую смотрят, но на уязвившемся.

Женщина как существо, в самом деле, настойчиво и решительно: если уклонится ко злу, то совершает великие злодеяния; а если примется за добродетель, так скорее отдаст жизнь свою, нежели отстанет от своего намерения.

В женщине преобладает кровь; в ней с особенной силой и утонченностью действуют все душевные страсти, преимущественно же тщеславие, сладострастие и лукавство. Последней прикрываются две первые.

Ходить, влача за собою одежду, походку иметь не естественную, но свободно приученную к неблагопристойным движениям, есть признак женщины надменной и сладострастной.

Ты желаешь казаться красивой? И я желаю этого, но только — тою красотою, которой требует Бог, красотою, которой хочет Царь Небесный.

Жену делает любезною не благообразие тела, но добродетель души, не притирания и подкрашивания, не золото и драгоценные одежды, но целомудрие, кротость и постоянный страх Божий.

Взор женщины — ядовитая стрела, ранит душу и вливает в нее яд; и чем более застаревает сия язва, тем большее производит повреждение.

Укор женщине, которая дышит любодейством; она смотрит любопытным оком, вольность сердца выказывает во взгляде, улыбается, вызывает взорами на блуд, разливает из глаз какой-то тлетворный яд — нечто подобное тому, что рассказывают о василиске, который, как говорят, одним взглядом умерщвляет, на кого посмотрит.

Не выходи часто за двери дома, в места народных увеселений и неприличных собраний, там и у стыдливых похищается стыд, там взоры смешиваются с взорами, а потеря стыда — начало всех пороков.

Не стройте, женщины, на головах у себя башен из накладных волос, не выставляйте напоказ нежной шеи; не покрывайте Божия лика гнусными красками, и вместо лица не носите личины. Женщине неприлично показывать мужчинам открытую голову, хотя бы золото вплетено было в кудри, или несвязанные волосы. Ей неприлично носить наверху гребень, наподобие шлема, или видную издали мужчинам и блестящую башню. Неприлично и то, чтобы сквозь тонкий лен просвечивали твои волосы, вместе покрытые и открытые, и сияя как золото, где сбежало покрывало, выказывали мастерство твоей трудившейся руки, когда, поставив перед собою слепого наставника — бездушное изображение своего лица, с его помощью писала ты свою красоту.
Если природа дала вам красоту, не закрывайте ее притираниями, но чистую храните для одних своих супругов, и не обращайте на постороннего жадных взглядов, потому что вслед за глазами неблагочинно ходит и сердце. А если при рождении не получили вы в дар красоты, то избегайте следующего: не заимствуйте красоты у рук — красоты, которую доставляет земля, которую распутные женщины покупают, красоты, которая стирается и стекает на землю, не может удержаться на тебе во время смеха, когда веселье приводит в трепет щеку, — красоты, которую обличают в обмане ручьи слез, увлажняющий щеки страх, и уничтожает капля росы.

Некто, увидев необыкновенную женскую красоту, весьма прославил о ней Творца, и от одного этого видения возгорел любовию к Богу и пролил источник слез.

Дерзкий язык причинял часто зло и невинным. Лучше молчать, когда и самое дело вызывает на слово, чем говорить, когда и время не дает места нескромному слову. Твое слово да остается предметом желаний.

Бесстыдство — матерь блуда. Женщины, если увидят, что обходишься с ними вольно и говоришь о пустом, то, побудив еще к худшему, доведут тебя до падения. Даже при всем благоговении своем не полагайся сам на себя.

Вид нарядной женщины потопляет хуже волны. Из волн, по любви к жизни, можно еще выплыть, а обольстительный вид женщины убеждает пренебречь и самою жизнью.

Величайшая сеть — красота женская, или вернее, не красота женская, а сладострастный взгляд. Мы осуждаем вовсе не вещи, а себя и свою беспечность.

Развратная, невоздержная, сварливая жена, хотя бы нашла в доме бесчисленные сокровища, расточит их скорее всякого ветра и ввергнет мужа вместе с бедностью в бесчисленные несчастья.

Гордость и высокомерие везде несносно, но особенно в женском поле. Жена, исполненная высокомерия, будучи более легкомысленною и неразумною, легко развращается, утопает, терпит кораблекрушение от всякого бурного дуновения, так как гордость и высокомерие потопляет ее.

Пусть наряжается актриса или танцовщица; ей хочется привлечь к себе всех. А посвятившая себя благочестию не так должна украшаться; у нее есть другое украшение, гораздо лучшее.
И у тебя есть свое зрелище; украшайся прилично этому зрелищу; облекайся в этот наряд. Какое же это зрелище — небо, лик Ангелов. Говорю не об одних только посвятивших себя девству, но и о мирских, для всех верующих во Христа открыто это зрелище.

Неприлично женщинам показывать в себе мужеский нрав; всякое другое правило, кроме стыдливости, чуждо благонравной женщине.

Если можно, надлежит избегать всяких собеседований с женщинами, как располагающих к какой-то изнеженности. Если же, по требованию обстоятельств, или по делам о снабжении нищих, это невозможно, то надобно говорить с ними, смотря вниз; потому что во многих, или и во всех, побежденных красотою женскою, «смерть входит в наши окна» (Иер. 9:21), преодолевшая даже великого пророка и царя, когда посмотрел он на этот смертоносный водоем.

Если благоразумному мужу позволено лишь только тихо улыбаться, то мудрой женщине едва советуется даже и это.

Тебя, женщина, создал Бог благообразною для того, чтобы и чрез это возбудить в нас удивление к Себе, а не для того, чтобы Ему мы наносили оскорбление. Не такими воздавай Ему за это дарами, но целомудрием и скромностью. Бог создал тебя благообразною для того, чтобы чрез это умножить для тебя подвиги скромности. Не в одинаковой ведь степени трудно сохранять целомудрие той, которая во всех возбуждает любовь к себе, и той, к которой никто не чувствует расположения.

Женщины должны в церкви молчать, дома же заниматься беседами о благоугождении Богу.

Подобно тому, как если бы кто стал намазывать грязной тиной золотую статую, так поступают те, которые употребляют притирания.

Хорошо жене почитать Христа в лице мужа; хорошо и мужу не бесчестить церковь в лице жены.

Будь высокомудренна, но не высокоумна.

Не столько природа делает лицо красивым, сколько расположение взирающего на него; а расположение обыкновенно ничем так не приобретается, как целомудрием и скромностью.

Кто имеет у себя лукавую жену, тот пусть знает, что в ней получил он воздаяние за свои беззакония.

Взор не только невоздержной, но и целомудренной женщины поражает и смущает душу, ласки обольщают, почести порабощают, и пламенная любовь — эта причина всех благ — делается причиною бесчисленных зол для тех, которые неправильно пользуются ею.

Если кто говорит, что от свидания и долгого сожительства с женщинами не терпит вреда, то он или не имеет в себе мужской природы, и есть какое-то весьма странное создание, занимающее середину между тем и другим полом... или если имеет, то, будучи погружен в страсти, не чувствует этого, уподобляясь упившимся или сумасшедшим, которые в самых тяжких страданиях почитают себя нестраждущими.

Не смотреть на красивых женщин не такой большой труд как смотря на них, усмирять себя; лучше же сказать, первое вовсе и не может быть трудом, но после того, как посмотришь, бывает большая неприятность и беда.

На щеках твоих не должно быть ни похотливых движений, ни гневливых трепетаний. Это постыдно для всякого человека, особенно же для женщины, и делает лицо безобразным. Уши свои укрась не жемчугом, но привычкой внимать добрым речам, а для худых речей замыкать их ключом ума. И отверстые, и замкнутые уши твои да будут целомудренными слушателями.

Как от бурь и непогод тонут непрочные корабли, так от худых наклонностей жен гибнут немощные души их мужей.

Когда муж скорбит, поскорби с ним и ты несколько, но вскоре потом, приняв светлое лицо, рассей грустные его мысли, потому что скорбящему мужу самая надежная пристань — жена.

Радости и все скорби мужа и для себя почитай общими. Пусть и заботы будут у вас общие; потому что через это возрастает дом.

Не предавайся неукротимой плотской любви, не во всякое время ищи удовольствий супружеского ложа; убеди супруга оказывать уважение к святым дням, потому что образу Великого Бога свойственно покорствовать законам, хотя Сам бесплотный Сын дал нашему роду брачный закон, созданию руки Своей оказав ту помощь, что, когда одни отходят, а другие приходят, длится поколение, и изменяющийся человеческий род уподобляется реке,  которая и не стоит на месте, по причине господствующей смерти, и всегда полна вследствие новых рождений.

О, какое всякого зла злейшее зло — лукавая жена! Если только лукава она, то богата уже злобой; а ежели есть у нее и богатство в содействие ее лукавству, то она — сугубое зло, нестерпимое животное, неисцелимая болезнь, неукротимый зверь.

Для чего, скажи мне, ты хочешь быть почитаемым от женщин? Весьма недостойно духовного мужа желание такой чести; между тем и она будет достигнута тогда, когда мы не станем искать ее.

Для чего ты, жена, постоянно расслабляешь тело свое роскошью и делаешь его негодным? Для чего губишь силу его тяжестью? Ведь тяжесть составляет слабость для него, а не силу. Если же ты, оставив это, будешь вести себя иначе, тогда явится и красота телесная по желанию твоему, как скоро будет сила и свежесть.