Сластолюбие

Душа, преданная удовольствию, не может ничего, ни слышать, ни говорить. Она становится изнеженною, вялою, робкою, несвободною, боязливою, исполненною лютости незнания, лести, ярости, лени — полною всех пороков и чуждою противоположных им добродетелей.

Блажен, кто заградил себе уста от всякого сластолюбия, отлучающего его от Создателя.

Не будь сластолюбив, ибо сластолюбивых Бог не слушает.

Убежищем от сластолюбия служит, во-первых, часто и трезвенно молиться, а потом предоставлять владычество уму и чистой мысли, не произносить бесчинного слова, несообразного с приличной потребностью, в той уверенности, что Господь есть непогрешительный Судия.

...Великая приманка ко злу есть сластолюбие, ради которого всего более мы, люди, падки ко греху, которым всякая душа, как угодою, увлекается в смерть.

Сластолюбивое и одних приятностей ищущее сердце во время исхода бывает темницею и узами для души; а трудолюбивое и любящее себя озлоблять и утруждать наперекор себе, Господа ради есть отверстая дверь в другую жизнь.

Сластолюбие есть дьявольская сеть, влекущая к погибели.

Бегай сластолюбия — этой матери погибели и смерти, не слушай слов его, потому что оно, как волк, ласкает агнцев.

Сластолюбие подобно бурному потоку, истребляет все; его не удерживает никакое препятствие; оно отлучает от Царствия.

Матерь сластолюбия — чревоугодие.

Человек сластолюбивый (только приятного ищущий) ни на какое дело негож.

Христианин, предающийся плотской сласти, уже не Христов раб, а раб греха и диавола.

В сластолюбивом теле не обитает знание Божие.

Постами, бдениями и молитвами, трудами телесными и отсечением своей воли в смирении душевном ставим мы духа сластолюбия безуспешным, порабощаем его себе слезами покаяния и, вводя в темницу воздержания, делаем недвижимым и бездейственным.

Кто иногда плачет, а иногда наслаждается и говорит смешное, тот, вместо камней, бросает хлебом на пса сластолюбия; по видимому он отгоняет его, но самым делом привлекает его к себе.

...Сластолюбивые бесы разжигают вожделевательную силу души, но, приводя при этом в смятение и рассудительную <силу>, омрачают душу.

Как прекрасно преодолевать сластолюбие и быть выше плотских похотей! У кого в сердце есть страх Божий, того не коснется скверна сластолюбия.

...Услаждение вкуса... есть матерь всех по порядку зол. Ибо кому неизвестно, что корнем почти <всех> погрешностей в жизни служит заботливость о гортани? От нее зависят: роскошь, пьянство, чревоугодие, беспорядочное поведение, многоядение, пресыщение, разгульная жизнь, скотское и неразумное падение в страсти бесчестия.

Люди сластолюбивые и изнеженные бывают недовольны и дорогою трапезою.

Как можно достигнуть того, чтобы не преодолевало сластолюбие в пище? — Решившись предпочтение полезного иметь всегда вождем и учителем в том, что принимается для употребления, будет ли это приятное, или неприятное.

Когда мы «заботы о плоти превращаем в похоти» (Рим. 13:14), тогда это сластолюбие — грешная страсть, начало плотских страстей, и болезнь души.

Сластолюбие и лукавство есть родительницы всех зол; одержимый ими не узрит Господа.

Сластолюбие — питатель неусыпающего червя. Сластолюбие — смерть бессмертной души.

...Велика власть сластолюбия — оно заставляет нас делать даже то, о чем не смеем и говорить.

Сластолюбие не ограничивается одною роскошью и телесными наслаждениями, но имеет место во всем, что любим по душевному произволению и пристрастно.

Все удовольствие доставляемое вкушением пищи, исчерпывается временем глотания: когда проглатываемое минует то, что в горле, где сосредоточено чувство вкуса, его как будто бы и не было.

Рыба спешит убежать от удочки; а душа сластолюбивая отвращается безмолвия.

...Хоть бы кто, подобно тридцативосьмилетнему расслабленному, долгие годы лежал на одре сластолюбия и беспечности, и увидит, что Владыка Христос или мысленно воздействием благодати, или в лице какого-либо духовного мужа, грядет к нему и говорит: хочешь ли быть здоров? (Ин. 5:6), да восприимет тотчас слово с радостью и скажет: ей, Господи, хочу, но человека не имею, который опустил бы меня в купальню покаяния (Ин. 5:7); и если Господь скажет ему: встань, возьми постель твою и гряди узнать Меня (Ин. 5:8), — да восстанет с готовностью и да грядет со тщанием по стопам Того, Кто так свыше воззвал его...

Как змею невозможно втащить за край хвоста, потому что чешуя естественным образом упирается вопреки втаскивающим, так невозможно начинать с крайних частей души, чтобы выжить из нее вторгшееся сластолюбие, если кто не заградит этому злу первого входа. Почему Наставник добродетели повелевает блюсти его голову, головою называя начало порока, в котором, если оно не допущено, бездейственным остается прочее. Ибо кто враждебно противостал удовольствию вообще, тот не поддается частным искушениям страсти. А кто допустил в себя начало страсти, тот с этим вместе принял в себя целого зверя.

Если неразумные твари догадливы и искусны в попечении о собственном своем спасении, и если рыба знает, что ей избрать и чего ей бегать, что скажем мы, отличенные разумом, наставленные законом, побужденные обетованиями, умудренные Духом и при всем том распоряжающие своими делами не разумнее рыб? Ибо они умеют промышлять несколько о будущем, а мы, отринув надежду на будущее, губим жизнь в скотском сластолюбии.

...Кого не преклоняет к себе и не разнеживает сластолюбие, тот чрез воздержание преуспел вовсе избежать грехов.

Чем больше мы предаемся сластолюбию, тем больше исполняемся зловония, когда тело, подобно меху, со всех сторон раздувается, когда отрыжка, испытываемая нами, расстраивает мозг рядом стоящих, когда из тела со всех сторон истекают зловонные пары, как бы из печи, вследствие сильного накаливания, исполненной внутри зловония. Если же внешние члены в такое приходят расстройство, то что, по твоему мнению, должен испытывать внутри мозг, будучи беспрестанно помрачаем испарениями? В каком положении находятся ручьи кипящей крови, когда ей преграждают свободное обращение? Чему подвергаются другие внутренности — печень и селезенка? Что испытывают самые вместилища помета? И хуже всего то, что о настоящих вместилищах помета мы заботимся, чтобы они не засорялись и не извергали помета вверх, для того употребляем всевозможные меры, и шестами подталкиваем, и лопатами раскапываем; между тем вместилищ нашего чрева мы не только не очищаем, но даже засоряем и загромождаем, и никакого не обращаем внимания на то, что помет поднимается кверху, туда, где сам царь, т. е. мозг, имеет свое пребывание. Мы делаем все это потому что взираем на него не как на почитаемого царя, а как на какого-нибудь нечистого пса. Бог для того поместил вдали эти члены, чтобы от них ничто не терпело вреда. Но мы противодействуем этому и все растлеваем неумеренностью. И кто может перечислить другие, проистекающие отсюда бедствия? Затвори стоки вместилищ нечистот — и ты увидишь, что тотчас появится зараза. Следовательно, если извне встретившееся зловоние рождает заразу, то неужели то, которое находится внутри тела, и со всех сторон окружено тесными пределами тела, и нигде не имеет стока, не причиняет бесчисленных болезней как душе, так и телу? И ужаснее всего то, что многие негодуют на Бога, говоря, что это такое? Он Сам определил, чтобы мы носили в себе помет. А между тем сами умножают помет. Но Бог для того так устроил, чтобы по крайней мере таким образом отвратить нас от сластолюбия, чтобы по крайней мерю через это убедить нас в том, что мы не должны прилепляться к мирским благам. А ты, невзирая на это, не только не перестаешь предаваться сластолюбию, но даже до самого горла, даже до следующего обеденного времени, даже дольше, чем продолжается само наслаждение, продолжаешь пресыщаться.

...В естестве человеческом для мгновенного наслаждения нет никакого хранилища, в котором бы могли запасать для себя удовольствие, со всем тщанием приобретенное. Но когда сластолюбцам кажется, что овладели они чем-то, как обманчивый какой-то призрак, мгновенно исчезает и обращается это в ничто, и по удалении таковой мечты остается один ее след — стыд, отпечатлевающий в них глубокий и неизгладимый образ того, что прошло, так что, подражая в искусстве ловцам, можно по следам распознать природу зверя. Ибо ловцы, когда добыча и невидима, по следу узнают животное.