Ум наш, когда памятию Божиею затворим ему все исходы, имеет нужду, чтоб ему дано было дело какое-нибудь, обязательное для него, в удовлетворение его приснодвижности. Ему должно дать только священное имя Господа Иисуса, Которым и пусть всецело удовлетворяет он свою ревность в достижении предположенной цели. Но ведать надлежит, что, как Апостол говорит, никто не может назвать Иисуса Господом, как только Духом Святым (1 Кор. 12: 3). С нашей стороны требуется, чтобы сказанное речение "Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мы грешнаго" умом в себе утесняющимся непрестанно было изрекаемо в сокровенностях его так, чтоб при этом он не уклонялся ни в какие сторонние мечтания. Которые это святое и преславное имя непрестанно содержат мысленно во глубине сердца своего, те могут видеть и свет ума своего, и ясность мысли, или определенное сознание всех внутренних движений. И еще: это дивное имя, будучи с напряженною заботливостию содержимо мыслию, очень ощутительно попаляет всякую скверну, появляющуюся в душе. Потому что Бог наш есть огнь поядающий всякое зло, как говорит Апостол (Евр. 12: 29). Отсюда наконец Господь приводит душу в великое возлюбление славы Своей; ибо преславное то и многовожделенное имя, укосневая через памятование о нем ума в теплом сердце, порождает в нас навык любить благостыню Его беспрепятственно, потому что нечему уже тогда полагать тому препону. И это есть то самый бисер многоценный, который приобретают, продав все свое имение, с неизреченною радостию об обретении Его.

Прекрасна память о Боге вследствие доставляемой ей неистощимой радости.

Памятуй всегда о Боге, и ум твой сделается небом.

Навыкайте не тогда только о Боге думать, когда стоите на молитве, но и всякий час и минуту, ибо Он везде есть.

Когда душа возмущается гневом, или отягчается многоядением, или сильною печалью омрачается, тогда ум не может держать памятования о Боге, хотя бы и понуждаем был к тому как-нибудь. Ибо весь будучи омрачен лютостью этих страстей, бывает он тогда совершенно чужд собственного чувства; почему желание не имеет где наложить свою печать, чтоб через то ум мог носить незабвенным и неизменным вид богомыслия, так как тогда память его огрубевает по причине суровства страстей. — Когда же она бывает свободна от таких возмущений, тогда, если иногда и успеет забвение на мгновение украсть мысль о возлюбленном Господе, ум, восприняв свою энергию и живость, тотчас опять с жаром принимается за многовожделенную и спасительную добычу; ибо тогда сама благодать и сбогомысльствует душе и совзывает: Господи Иисусе Христе!

Все внимание наше должно быть всегда устремлено на то одно, чтобы живо возвращать к памяти о Боге помыслы от их блуждания и круговращения. Как тот, кто хочет верно возвесть и вверху под свод купола, шнуром из центра постоянно обводит кругом постройку, и таким образом дает одинаковое всюду направление округлению ее; кто же без этого посредства покусится совершить такое дело, тот, хотя бы обладал большим искусством, не может сохранить непогрешительно правильность округлости, и одним взглядом не может определить, на сколько отступил от нее, не прибегая к сказанному, так и дух наш, если, утвердив в себе любительную память Божию, как некий неподвижный центр, не будет потом, из нее исходя и с нею обходя в каждый момент все свои делания и труды, ею, как пробою, определять качество помыслов и начинаний, чтоб одни принимать, а другие отвергать, и ею же, как верным циркулем, давать направление всему делаемому, то никак не построит, как следует, того духовного здания, которого архитектор есть Павел (1 Кор. 3:10), и не сообщит ему красоты дома, какой, желая устроить Господу в сердце своем, блаженный Давид взывал: «Господи! возлюбил я обитель дома Твоего и место жилища славы Твоей» (Пс. 25:8), но несмысленно возведет в сердце своем дом некрасивый, Духа Святого недостойный и всегда готовый разрушиться, долженствуя не славу за то получить от ожидаемого, но не удостоившего зайти в такое жилище Духа Святого, а плачевно быть подавленным под развалинами своего построения.

Кто всегда имеет перед глазами Господа, тот совершеннейшим страхом отражает от себя пристрастие к видимому.

Представляй себе, что ты всегда находишься перед очами Бога и храни сердце свое.

Если у кого в мысли Христос, то работает ли он, молится ли, читает ли, Его да имеет своим непреходящим духовным приобретением.

Да делает каждый свое дело, как перед лицом Бога, а не человеков; и чисто будет дело его.

Вообще память вездесущия и всемогущества Божия удерживает сердце от того колебания, в которое усиливаются привести его помыслы неверия, опираясь на тщеславие и неправильную любовь к телу.

Поскольку единственное охранение и врачевание для души — с любовью памятовать о Боге и держаться всегда добрых мыслей, то не будем отлагать такого усердия.

Самая природа наша учит нас более плакать, чем радоваться, ибо жизнь эта многоболезненна и многотрудна, и, как изгнание, полна грехов. Но если кто постоянно помнит Бога, тот веселится, по слову Псалмопевца: «Вспоминаю о Боге и трепещу» (Пс. 76:4) Ум, увеселяемый памятью о Боге, забывает скорби мира, и от этого памятования уповает на Бога и бывает беззаботен. Беззаботность доставляет радость и располагает к благодарению; а через благодарение, соединенное с благоразумием, возрастают дары и дарования. По мере того как умножаются благодеяния, возрастает благодарение и чистая молитва со слезами радости, и вскоре человек избавляется от слез печали и страстных; выходит из под власти страстей и так приходит в духовную радость от всякого случая. Через приятное смиряется и благодарит, а через искушения укрепляется в нем надежда на будущее; и о том и о другом радуется, и любит Бога и всех естественно, как благодетелей, и не встречает во всем творении чего-либо могущего повредить ему. Но, просвещаемый ведением Бога, радуется о Господе о всех творениях, удивляясь Его промышлению о Своих созданиях.

Память о том, что Господь всюду есть, — и с вами, и в нас, — эту память навяжите на свой ум и с нею ходите неразлучно — работайте, сидите, спите и бодрствуйте.

...Бодрствуй над собой и не давай своему воображению и памяти воспоминать прежде виденное, слышанное, обонянное, вкушенное и осязанное, особенно, что было в этом срамного и непотребного. В этом и состоит преимущественно наша борьба, и она труднее и неотвязчивее борьбы с чувствами или употреблением их. Всякий из борющихся знает это по опыту. Чтоб не воспринять что-либо соблазнительное каким-нибудь чувством, с этим управиться легко; но по восприятии управляться с воображением и памятью о том очень трудно. Чтоб, например, видеть или не видеть какое лицо или посмотреть на него страстно или бесстрастно, это не так трудно и не представляет большой борьбы; после же того, как увидишь и взглянешь на него страстно, уже нелегко, а требуется большая борьба и немалый подвиг, чтоб изгнать из памяти своей воображение этого лица. И враг может играть душою твоею, как мячиком, перебрасывая внимание от одного воспоминания на другое, и под ними шевеля пожелания и страсти, и держа тебя таким образом в страстном настроении.

...Когда будешь есть и насыщаться, помяни Господа, Бога твоего (Втор. 8:10). Видишь, что ни в какое время не следует нам изгонять из своей души это памятование <о Боге>, но твердо хранить в совести, быть в постоянной бдительности и никогда не давать себе покоя, но, зная ярость врага нашего, трезвиться и бодрствовать, заграждать ему все входы и никогда не пренебрегать духовною пищею.

Святые, которые, постоянно содержа Бога в памяти, как бы на цыпочках ходят по растянутым на высоте канатам. Они, сущность своего спасения и жизни поставляя на узкой стезе той веревочки, т. е. памяти Бога, думают, что они тотчас подвергнутся жестокой смерти, если нога их, хоть немного поколебавшись, сойдет с пути или переступит за черту спасительного направления. Те же акробаты, с удивительным искусством производя воздушное шествие в пустом пространстве, если с осторожным, заботливым равновесием не сохранят стезю, слишком узкую для ступни по канату, то земля, которая для всех есть как бы природное основание и твердый, крепкий фундамент, бывает для них настоящая, явная погибель, не потому, чтобы природа ее изменилась, а потому, что они по тяжести тела стремительно падают на нее. Так и неистощимая благость Божия, при неизменяемом существе своем, никого не оскорбляет; но мы, уклоняясь от небесного и стремясь к земному, сами себя подвергаем смерти, даже самое уклонение становится смертью уклоняющемуся.

Приготовляй себя к встрече Бога, и будешь повиноваться воле Его.

Высокое занятие — непрестанная память о Боге! Но эта высота очень опасна, когда лестница к ней не основана на прочном камне смирения.

Потому, что не помним о Боге, позволяем себе много такого, чего не позволили бы, если бы помнили.

Иметь заповедь и стараться сохранять ее — в этом заключается и поминовение, и память Божия.

В памяти о Боге надо всячески укрепиться до того, чтобы она было неотделима от внимания.