Бесстрастие

Возможно достигнуть свободы от страстей, или бесстрастия, тому, кто истинно трудится, тому, кто получит благодать Божию, возможно возвыситься до состояния бесстрастия душевного и телесного и не только не быть тревожимым страстями тогда, когда беседует или вкушает пищу вместе с женщинами, но даже когда находится среди города, слышит там пение и музыку и видит смеющихся, забавляющихся и пляшущих, не терпит никакого вреда; и что такие люди действительно есть и бывают, об этом свидетельствует всякое писание святых; немало пишется об этом свидетельств также в истории и жизнеописаниях святых. Для бесстрастия бывает у благочестивых всякое делание подвижническое, всякое лишение произвольное и всесторонняя к себе строгость. Первое дело подвизающихся по Богу есть убежать от мира и от всего, что в мире. Миром я называю настоящую жизнь, т. е. этот временный век.
Под тем же, что в мире, разумею все окружающее нас, что повелевает нам Господь оставить и убежать от того всего, т. е. оставить отца, матерь, братьев, сестер, сродников, друзей, имения, деньги и вообще всякое богатство. Не потому так требуется, чтобы это были вещи запрещенные и вредные, но потому, что, находясь среди их, не можем мы избежать от пристрастия к ним. Одолеваемый похотными страстями, если не отсечет причин, возбуждающих страсти греховные, и не удалится от них, не может никак освободиться от желания их.
Когда же отложится он от всего того, что составляет его собственность, тогда долг имеет он отречься и от самой жизни своей, если искренно ревнует о добродетели, а это совершается умерщвлением и совершенным отсечением своей воли.

Бесстрастие есть не то, чтоб не быть бориму от бесов, ибо в таком случае надлежало бы нам по Апостолу — «выйти из мира» (1 Кор. 5:10); но то, чтоб когда они борют нас, пребывать неборимыми, подобно тому, как в латы облаченные воители и стрелянию противников подвергаются, и слышат звук от летящих стрел, и видят даже самые стрелы, на них пускаемые, неуязвляемые однако ж бывают ими, по причине твердости воинской одежды своей. Но эти, железом будучи ограждены, не подвергаются уязвлению во время брани; мы же, посредством делания добрых дел, облекшись во всеоружие святого света и в шлем спасения, будем рассеивать темные демонские фаланги: ибо не одно то приносит чистоту, чтоб не делать более зла, но более то, чтоб всеусильною ревностью о добре вконец истребить в себе злое.

В отсутствие предмета страсти не почитай себя имеющим совершенное бесстрастие. Но когда и предмет появится, а ты останешься нетронутым ни им, ни после воспоминанием о нем, тогда знай, что ты вступил в пределы его. Однако ж и тогда не будь беспечен: ибо хотя долговременная добродетель умерщвляет страсти, но если пренебрежешь о ней, то они опять возбудятся.

Признак бесстрастия есть то, чтобы во всем пребывать без смущения и без страха как получившему от Бога благодать вся мощи (Фил. 2:13)... и никакой не иметь заботы о теле, но по мере того, как подвизается, понуждая себя, и достигает в покой навыка, благодарить <за это Бога> и снова предпринимать иное понуждение себя, чтобы постоянно быть в борьбе и побеждать со смирением.

Исправляя, как должно, деятельную сторону добродетельной жизни, чрез это одно не можешь ты достигнуть пристани бесстрастия, так чтобы чисто и непарительно мог молиться, если в то же время ума твоего не будут охватывать духовные созерцания просветительного ведения и познания Сущего, которыми окрыляясь и просвещаясь, стремительно возвышался бы он в высь, в истинной, всецело любовью дышащей молитве, к родственным ему светам вышних невещественных чинов, а от них, сколько доступно, к великому возносился бы Свету, к Трисолнечной Богоначальной Троице.

Страстные! Будем прилежно молиться и неотступно умолять Господа, ибо все бесстрастные (то есть святые) прежде были под игом страстей и потом уже достигли бесстрастия, и не как-нибудь иначе вошли в покой бесстрастия, как выдержав сильную брань со страстями. Хотя не все могут быть бесстрастными, однако спастись и примириться с Богом всем возможно.

...Кто в подражании сам, насколько возможно, достиг бесстрастия Божия естества, тот в душе своей восстановил образ Божий. А кто уподобился Богу указанным способом, тот, без сомнения, приобрел и подобие Божией жизни, постоянно пребывая в вечном блаженстве. Поэтому, если бесстрастием снова восстановляем в себе образ Божий, а уподобление Богу дарует нам непрекращающуюся жизнь, то, вознерадев о всем прочем, употребим попечение свое на то, чтобы душа наша никогда не была обладаема никакой страстью, а мысль наша в приражениях искушений оставалась непреклонною и непоколебимою и чтобы чрез то соделались мы причастниками Божия блаженства.

...Вне мира и этих тел нет желания плотской страсти, но некое бесстрастие, которое кто возлюбил, тот чрез эту любовь приобрел жизнь.

Необычайное и преславное дело есть бесстрастие, ибо оно может, после того как человек привыкнет побеждать страсти, сделать его подражателем Богу, по мере сил человеческих. Бесстрастный, страдая или терпя нападения от демонов и злых людей, переносит это, как бы не он, а другой кто-либо страдал, подобно святым апостолам и мученикам; и когда его прославляют — не возносится, когда порицают — не скорбит, имея в мысли, что радостное есть благодать Божия и снисхождение превыше его достоинства, а трудное — испытания; и одно дается здесь, по благодати, к утешению, а другое — для смиреномудрия и благой надежды в будущем; и, как не чувствующий при многом чувстве, пребывает он среди прискорбного вследствие рассуждения. Бесстрастие не есть одна какая-либо добродетель, но наименование всех добродетелей. Ибо как один член не есть человек, но многие члены тела в совокупности составляют человека, и то не одни, но вместе с душою, так и бесстрастие есть совокупность многих добродетелей, в которой вместо души обитает Святой Дух, потому что бездушны все так называемые дела духовные, если они не имеют Духа Святого, от Которого так называемый духовный получил наименование. Если душа не отвергнет страстей, то не снизойдет на нее Святой Дух. Но без этого опять и сия всеобъемлющая добродетель не может быть названа бесстрастием; и если, может быть, и случится кому-либо быть таковым, то это более по бесчувствию.

Возжелав боготворного бесстрастия, прежде послушанием и смирением взыщи этого желаемого, чтобы, пойдя к нему другою дорогою, не причинить себе напрасных трудов. Бесстрастие же стяжавшим должно почитать не того, кто иногда осаждаем бывает страстями, а иногда мирен и покоен бывает от них, но того, кто непрестанно наслаждается бесстрастием, и когда присущи причины страстей, недвижимым от них пребывает, и когда помышления о них приходят, ничего от того не претерпевает.

Что суетнее того, чему конец – тление и прах? Потому беспристрастие и есть умерщвление, однако не ума, но тела, т. е. первых движений его к невоздержности и покою. Ибо желание покоя, хотя бы и весьма малое, есть воля плоти. А душа скорее печалится об этом, если только видит в себе какое-либо духовное делание или знание.

Не удивляйтесь нимало тому, что ощущаете в себе движения и чувства, противные евангельской любви и простоте. Бесстрастие не все имеют, а если кому и дается оно, то по многой борьбе и по великом подвиге; более же за смирение. А нам, немощным, нужно в свое ободрение и утешение помнить и держаться псаломского слова: «Выросли, как трава, и все делающие беззаконие появились, чтобы исчезнуть в век века» (Пс. 91:8), то есть когда будем ощущать в себе противные чувства и движения или помыслы, должны потреблять их самоукорением и призыванием помощи Божией.