Гнев

Гнев на ближнего во всяком случае несправедлив. Поэтому употребляй все средства не давать выказываться гневу.

Кто не скоро приходит в гнев и не трогается пустым словом, тот делатель правды и истины. Он без труда сдерживает страдающих говорливостью и обходится с ними терпеливо.

Если хочешь, или думаешь, что хочешь вынуть сучец, ближнего, то вместо врачебного орудия не употребляй бревна.

Узда гневу — благовременное молчание.

Если нужно сделать выговор брату, то обращай внимание на его душевный настрой и выбирай удобное время. Не взыскивай строго за малые проступки, как будто сам ты совершенно праведен, и не часто обличай, потому что это тягостно и привычки к обличениям приводят к бесчувствию и невнимательности. Не приказывай властно, но со смирением, как бы советуя брату, потому что такое слово бывает легко усвоено, сильнее убеждает и успокаивает ближнего. Во время же смущения, когда брат тебе сопротивляется, воздержись, чтобы не сказать что-то с гневом и не позволяй сердцу твоему возвыситься над ним, но вспомни, что он брат твой и член во Христе, образ Божий, искушаемый от общего врага нашего. Сжалься над ним, чтобы дьявол, уязвив его раздражительностью, не пленил его и не погубил злопамятностью, чтобы от твоего невнимания не погибла душа, за которую Христос умер. Вспомни, что и ты побеждаешься страстью гнева и, судя по своей собственной немощи, имей сострадание к брату твоему, благодари что нашел случай простить другого, чтобы и тебе получить от Бога прощение в больших и более многочисленных согрешениях, так как сказано: прощайте и прощены будете (Лк. 6:37).

...Подвижнику Христову, законно подвизающемуся, надобно с корнем истреблять гнев. Совершенное уврачевание этой болезни состоит в том, чтобы, во-первых, быть уверенным, что нам никак нельзя сердиться ни по справедливым, ни по несправедливым причинам, зная, что мы тотчас лишимся света рассудительности, твердости правильного совета, даже самой честности и направления правды, если начальный свет нашего сердца будет помрачен тьмою гнева. Потом, чистота нашего духа тотчас будет возмущена, и он вовсе не может быть храмом Святаго Духа, когда дух гнева овладеет нами. Наконец, мы должны размышлять, что нам разгневанным никак нельзя будет молиться, изливать моления Богу. И особенно имея в виду непрочное состояние человеческого положения <т. е. неизвестность смерти>, мы должны думать, что в каждый день можем переселиться из тела, и нам не доставят никакой пользы ни воздержание целомудрия, ни отречение от всех имуществ, ни презрение богатства, ни труды поста и бдения, когда нам Судия вселенной угрожает вечным наказанием за один гнев и ненависть.

«Всякий гневающийся на брата своего напрасно подлежит суду»,– говорит Господь (Мф. 5:22). Не гневайся ни на одного человека, хотя бы и сильно кем-либо был оскорблен: «Ибо гнев человека не творит правды Божией»,– говорит апостол (Иак. 1:20). «Солнце да не зайдет во гневе вашем (Еф. 4:26), говорит апостол.– Всякое раздражение и ярость, и гнев, и крик, и злоречие со всякою злобою да будут удалены от вас; но будьте друг ко другу добры, сострадательны, прощайте друг друга, как и Бог во Христе простил вас» (Еф. 4:31–32). Остерегайся даже и ненапрасного гнева, чтобы не помутить яростью своего душевного ока: «Иссохло от печали око мое, обветшало от всех врагов моих» (Пс. 6:8). Отнюдь не должен ты ни на кого ни за что гневаться, за исключением лишь случая, если бы кто отлучал тебя от Бога и любви Его. Если же никто не отлучает тебя, напрасно гневаешься. Но, как говорит апостол, от Бога и от любви Его никто отлучить не может, не только человек, но и скорбь, и меч (Рим. 8:35, 39). Кто, в злопамятстве и беспамятстве гневаясь, совершил что-либо благое? Кто, не имея кротости и долготерпения, показал какую-либо совершенную добродетель или победу? Никто! Ибо и апостолы, если бы неразумно раздражались и гневались на согрешающих, никого не наставили бы на путь спасения, никого не привлекли бы ко Христу. Хотя иногда они и ожесточались на согрешающих, однако не с яростью и не гневаясь без памяти, но благоразумно и с долготерпением, молясь Богу о согрешающих, их исправляли и наставляли. Бог предусмотрительно создал пчелиную матку не имеющей жала: если бы имела она его, всех бы умерщвляла. Это пример начальствующим: ибо начальствующему совсем не следует предаваться слепому, беспамятному гневу и ярости, чтобы не умерщвлял он всех повинующихся ему своим яростным нападением. Итак, побеждай благим злое, а не злым злое, ибо как огня не погасишь огнем, но только водой, так и ярости ты не сможешь победить яростью, но преодолеешь ее кротостью и долготерпением.

Щадя других и не изъявляя им своего гнева, сам найдешь пощаду, в общем мнении покажешься благоразумным, и будешь включен в число молящихся.

Гневливый нечистее пса, возвращающегося на свою блевотину (2 Пет. 2:22), если бы он, изблевав однажды, перестал, то не был бы подобен ему; если же опять изблевывает то же, то очевидно, что он пожрал изблеванное.

Неполезно гневаться как без причины, так и по основательной причине, ибо справедливо воспрещено сие Господом (Мф. 5:22).

Тяжелое и трудное дело – скоро примириться с врагом, тяжелое не само по себе, но по нашему нерадению.

Гнев больше всех других страстен обыкновенно встревоживает и в смятение приводит душу; но есть случаи, когда он крайне для нее полезен. Так, когда несмущенно гневаемся на нечествующих или другим каким образом бесстыдствующих, да спасутся, или, по крайней мере, устыдятся, тогда душе нашей доставляем то же, что кротость, потому что в таком случае всячески споспешествуем целям
Божией правды и благости. Также, когда поднимаются в душе женолюбивые движения, тогда, разгневавшись посильнее на этот грех, отрезвляем нередко душу и придаем ей мужескую силу противостоять ему... Потому полагаю, что пользующийся целомудро гневом по ревности к благочестию, более одобрительным окажется на весах праведного воздаяния, нежели тот, кто по неподвижности ума никогда не подвигается на гнев; так как у этого его правитель человеческих мыслей и чувств остается необученным, а тот, на конях добродетели восседая, всегда в борьбе пребывает, и носится среди полчищ бесовских, непрестанно обучая в страхе Божием четвероконницу воздержания...

...Ты, когда видишь <гневливого> ожесточившимся, тогда тем более уступи, потому что самое ожесточение его имеет нужду в большем послаблении. Чем сильнее он оскорбляет, тем в большей кротости имеет нужду... Когда зверь слишком рассвирепеет, тогда мы все убегаем от него, - так и от гневного. Не подумай, что это честь для него: разве мы хотим почтить зверя или беснующихся, когда убегаем от них? Нисколько. Это бесчестие и укоризна: или, лучше, не бесчестие и укоризна, но снисхождение и человеколюбие. Не видишь ли, как мореплаватели когда поднимается сильный ветер, спускают паруса, чтобы не потопить корабля?

Скажешь: что ж? Не сама ли природа дала нам гнев? Но она дала также и силу владеть гневом. Кто дал нам слово, зрение, руки и ноги, способные ходить? Все это даровали Бог и природа, но даровали на добро; и не похвалю тебя, который употребляешь их во зло. То же надобно сказать и о других душевных движениях. Это Божии дары — под руководством и управлением разума.

Иногда мы, побежденные гордостью или нетерпеливостью, намереваясь исправить свой необразованный, беспорядочный нрав, желаем удалиться в уединение, как будто там скоро приобретем добродетель терпения, когда никто не будет трогать нас, извиняя свое нерадение, говорим, что причины гнева заключаются не в нашей нетерпеливости, а в пороке братии. И как причины нашей погрешности возлагаем на других, то никогда не в состоянии будем достигнуть высшей степени терпения и совершенства.
Главную причину нашего исправления и спокойствия надобно полагать не в произволе другого, который не подлежит нашей власти, а заключается она в нашем состоянии. Итак, чтобы нам не гневаться, это должно происходить не от совершенства другого, а от нашей добродетели, которая приобретается не чужим терпением, а нашим великодушием.

Будем же чистыми от гнева. Дух Святый не обитает там, где гнев. Гневливый подлежит проклятию. И невозможно быть чему-нибудь здравому там, откуда происходит гнев. Как во время бури на море происходит великое смятение и сильный крик, и никто тогда не имеет времени заниматься рассуждениями, так и во гневе
И станет ли кто молиться, он молится напрасно, если делает это во гневе и раздражении; станет ли говорить, будет смешным; станет ли молчать, опять то же.

Кто опишет, как должно, страстные движения гнева? Какое слово изобразит неприличие такой болезни? Смотри, как в одержимых раздражением появляются те же припадки, что и в бесноватых. Какая между ними разность? Налитые кровью и извращенные глаза  бесноватых, язык, выговаривающий неясно, произношение грубое, голос пронзительный и прерывистый — вот общие действия и раздражения и беса; потрясение головы, исступленные движения рук, содрогание всего тела, не стоящие на месте ноги, — в подобных этим чертах одно описание двух болезней. В том только разнится одна от другой, что одно зло произвольно, а другое, с кем оно бывает, поражает его невольно. Но по собственному своему стремлению подвергнуться бедствию, а не против воли страдать, — насколько большего достойно это сожаления? Кто видит болезнь от беса, тот, конечно, сжалится; а бесчинные поступки от раздражения вызывают возмущение. И бес, мучающий тело страдающего, на том останавливает зло, что беснующийся напрасно ударяет руками по воздуху; а демон раздражительности не напрасными делает телесные движения. Ибо когда этот одержит верх, кровь в предсердечии вскипает, как говорят, горькою желчью от раздражительного расположения, распространившегося повсюду в теле; тогда от стеснения внутренних паров утесняются все главные чувства. Глаза выходят из очертания ресниц, и что-то кровавое и змеиное устремляют на оскорбительное для них. И внутренности бывают подавлены дыханием, жилы на шее выставляются наружу, язык твердеет, голос от сжатия бьющейся жилы невольно делается звонким, губы от вошедшей в них холодной желчи отвердевают, чернеют и делаются неудободвижимыми, так что не в состоянии удерживать слюну, наполняющую уста, но извергают ее вместе со словами, и от принужденного произношения выплевывают в виде пены. Тогда-то можно увидеть, что и руки, а также и ноги, приводятся в движение, и члены эти уже движутся не напрасно, но назло сцепившимся между собой по причине этой болезни.
Ибо стремления наносящих удары друг другу направлены бывают на главные чувства. А если в этой схватке уста приблизятся где к телу, то и зубы не остаются без дела, но, подобно зубам звериным, впиваются в то, что к ним близко. И кто расскажет по порядку все множество зол, происходящих от раздражения? Поэтому, кто не допускает до такого безобразия, того справедливо будет наименовать блаженным и честным. Если избавивший человека от телесной какой-нибудь неприятности за такое благотворение достоин чести, то не тем ли более освободивший душу от этой болезни имеющим ум признан будет благодетелем жизни? Ибо сколько душа лучше тела, столько же уврачевавший душу предпочтительнее врачующих тело.

Имеется естественный гнев, без которого невозможно приобрести чистоту: невозможно приобрести ее, если не будем гневаться на все, всеваемое в нас врагом. Этот гнев грех заменил в нас гневом на ближних по самым ничтожным, ничего не значащим поводам.

Не знаю, плакать или смеяться над тем, что делается. Гнев все, даже и небывалое, обращает себе в оружие. Это — обезьяна и делается Тифеем, вертит рукою, ломает пальцы, ищет холма или вершины Этны, чтобы силою руки своей издали бросить в неприятеля вместе и стрелу и гроб. Какой огонь или какой град остановит дерзость? Если удары слов истощились, то приводятся в действие руки, начинаются рукопашный бой, драки, насилие. Тот одерживает верх над противником, кто наиболее несчастен и побежден, потому что одержать верх в плохом называю поражением. Не бес ли это? Даже и больше беса, если исключить одно падение; но случалось видеть и падения возмущенных гневом, когда они увлекаются порывом духа. Не явное ли это отчуждение от Бога? Да и что же иное? Потому что Бог кроток и снисходителен; нехорошо предавать поруганию Божий образ, а на место его ставить неизвестный кумир!

Как удерживаться, чтобы не воспламенялся в тебе гнев от чужого гнева, как огонь от огня? Ибо равно плохо, как самому первоначально предаваться злу, так и прийти в одинаковое расположение с предавшимся худому стремлению. Во-первых, прибегни немедленно к Богу и проси, чтобы Он нещадно сокрушил поражающий тебя град, но вместе пощадил нас, которые не обижали других. А в то же время положи на себя знамение креста, которого все ужасается и трепещет, и ограждением которого пользуюсь я во всяком случае и против всякого. Потом изготовься к борьбе с тем, кто подал причину к этому гневу, а не кто предался ему, чтобы тебе, хорошо вооружившись, удобнее было победить страсть. Ибо неготовый не выдерживает нападения. А кто хорошо приготовился, тот найдет и силы победить. И что значит победить? Равнодушно перенести над собою победу. В-третьих, зная, из чего ты произошел и во что обратишься, не думай о себе очень много, чтобы не смущало тебя высокое и не по достоинству составленное о себе мнение. Ибо смиренный равнодушно переносит над собою победу, а слишком гордый ничему не уступает. Но те, которые, чтобы сколько-нибудь остановить свое превозношение, сами себя называют землею и пеплом, как от них же мне известно, есть Божии друзья. А ты, как будто совершенный, отказываешься терпеть оскорбления. Смотри, чтоб не понести тебе наказание за самомнение. Где же тебе согласиться потерпеть что-нибудь неприятное на самом деле, когда не можешь снести благодушно и слова? В-четвертых, знай, добрый мой, что и жизнь наша ничто, и мы все не безгрешные судьи о добрых и худых делах, но большею частью и всего чаще носимся туда и сюда и непрестанно блуждаем. Что гнусно для нас, то не гнусно еще для Слова; а что не таково для меня, то, может быть, таким окажется для Слова. Одно, без всякого сомнения, гнусно: это — злонравие. А здешняя слава, земное богатство и благородство — одни детские игрушки. Поэтому, о чем сокрушаюсь, тем, может быть, нужно бы мне увеселяться; а при чем поднимаю вверх брови, от того более смиряться, чем сколько теперь превозношусь, гордясь неблагоразумно. В-пятых, будем иметь больше рассудительности. Если нет ни малой правды в том, что говорит воспламененный и ослепленный гневом, то слова его нимало нас не касаются. А если он говорит правду, то значит, что сам я нанес себе какую-нибудь обиду. За что же жалуюсь на того, кто объявил остававшееся до сих пор скрытым? Гнев не умеет сохранять верности. Ибо если прибегает он часто и к неправде, то удержит ли в себе тайну? После этого уцеломудришь себя в гневе, рассуждая так: если эта вспышка не есть зло, то несправедливо и обвинять ее. А если зло, что и действительно так, в чем и сам ты сознаешься, то не стыдно ли терпеть в себе то, что осуждаешь в других, когда терпишь от них сам, и не вразумляться примером своего врага? Притом если и прежде не пользовался добрым о себе отзывом тот человек, который горячится и дышит дерзостью, то и теперь порицание падет, очевидно, на него, а не на тебя. А если он человек превосходный, то не почтут тебя здравомыслящим, потому что мнение большинства всегда склоняется в пользу лучшего. Но ты делал ему добро? Тем более его осудят. Но он обидел тебя? Ты не делай ему зла. Но его надобно остановить? Что ж, если в больший придет еще гнев? Он первый начал? Пусть вразумленный и словом, и благонравием твоим, как можно скорее, сокрушит свою ярость, как волна, вскоре рассыпающаяся на суше, или как буря, не встречающая никакого сопротивления. Это обидно! — Точно, обидно, если и ты падешь с ним вместе. Неужели и на укоризны больных станем отвечать укоризнами? Не равнодушно ли переносишь ты исступление беснующихся, разумею таких, которые невольно изрыгают злословие? Почему же не перенести этого от безумного и пришедшего в сильную ярость? Конечно, должно перенести, если сам ты в здравом уме. Что сказать о пьяных, у которых рассудок потемнен вином? Что, если мимо тебя пробежит бешеная собака? Что, если верблюд, по естественной своей наглости, закричит ко все горло и протянет к тебе шею? Пойдешь ли с ним в драку или, по благоразумию, побежишь прочь? Что, если непотребная женщина будет стыдить тебя своими срамными делами? А у непотребных женщин это обыкновенное дело; им всего кажется стыднее знать стыд; и они знают одно искусство — вовсе ничего не стыдиться. О Синопийце рассказывают, что, приходя к живущим в непотребных домах, старался их раздражать. С каким же намерением? С тем, чтобы их оскорблениями приучить себя без труда переносить оскорбления. И ты, если размыслишь об этом, станешь презирать оскорбления. Скажу тебе один искусственный способ. Хотя он и недостоин внимания тех, которые предпочитают кротость; однако же скажу, потому что может погашать неприятность. Смотрел ты иногда на кулачных бойцов? Прежде всего оспаривают они друг у друга выгодное место, того и домогаются, чтобы одному стать выше другого; потому что это немало содействует к одержанию победы. Так и ты старайся знать выгоднейшее положение; а это значит, пришедшего в ярость старайся низложить шутками. Смех — самое сильное оружие к победе над гневом. Как в кулачных боях, кто в сильной стремительности и ярости по-пустому сыплет удары, тот скорее утомляется, чем принимающий на себя эти удары, истощение же сил — неискусный в бою прием; так и тому, кто оскорбляет человека, который не сердится на его нападение, но смеется над ним, всего более бывает это огорчительно; напротив того, если встречает он себе сопротивление, это приносит ему некоторое удовольствие, потому что доставляется новая пища гневу, а гнев ему весьма приятен и ненасытим. Заклинаю тебя, гнев — друг пороков, неприязненный мой защитник и покровитель, превозносящий меня и предающий во врата адовы, покорись сейчас Богу и Слову. Покорись, гневливость, — это воспламенение, это полнота человекоубийцы, это очевидное безобразие лица, это обуревание мыслей, это упоение, это шпоры, понуждающие упасть в ад, это легион бесов, это многосложное, но покорись; ибо Христос, Которого не вмещает вселенная и Который Своим руководством движет целую вселенную, уделяя жизнь и человекам, и Ангелам, а призывающим Его усердно дарует разрешение и от лукавых духов, и от страстей, Христос хочет, чтобы ты немедленно бежала отсюда и, войдя в свиней, скрылась в бездну! Готово принять тебя это стадо, стремящееся в глубину. Но не касайся нас, о которых имеет заботу Сам Бог.

Жалуетесь на преткновение свое от гнева. Не должно много смущаться за это, но, познав, что имеете в себе залог этой лютой страсти, позаботьтесь, при Божией помощи, о исцелении ее. Но она не может исцелиться без того, чтобы кто нам ее не показал, а вам показывают ее дети смотрением Божиим, чтобы попеклись об исцелении ее. «Смущен я был и не говорил» (Пс. 76:5), – пишет Давид. Да надо еще укорять себя, а когда пройдет смущение страсти, тогда можно сказать им с кротостью, что больше и на них подействует, и вам послужит в пользу.

Не нужно гневаться никому за слово обличительное. Не гневаешься, человек, на зеркало, которое отражает недостатки лица твоего. За что же гневаться на проповедника, указывающего на твои грехи?

<Гневливый> чужд мира, далек и от здравия, потому что и тело у него непрестанно истаявает, и душа скорбит, и плоть увядает, и лицо покрыто бледностью, и мысль изменяется, и разум изнемогает, и помыслы льются рекою, и всем он ненавистен.

Не будем думать, будто можно сказать в оправдание: не я начал; это служит к нашему же обвинению, что мы, видя его, не умудрились; это подобно тому, как если бы кто сказал: убил не я первый. Потому-то ты и достоин наказания, что, видя и пример <гнева>, не удержал себя. Если бы ты видел, как пьяный блюет, мучится, терзается, выпучивает глаза, наполняет стол нечистотою, и все убегают от него, а потом сам впал в то же, то не тем ли более ты был бы отвратителен?

Безгневие есть ненасытное желание бесчестий, как в тщеславных людях бывает бесконечное желание похвалы.

...Подвиг предлежит нам против гнева, которого смертоносный яд надобно с помощью Божией исторгнуть из глубины души нашей. Если он гнездится в наших сердцах и ослепляет око ума вредным мраком, то мы не можем приобрести ни правильной рассудительности, ни ясности благочестного созерцания, ни зрелости совета, быть участниками истинной жизни, твердыми и в правде; не можем быть способны к удержанию духовного истинного света, ибо сказано: иссохло от печали око мое (Пс. 6:8); не можем быть участниками мудрости, хотя бы мнением всех мы признаваемы были мудрыми, ибо сказано: гнев гнездится в сердце глупых (Еккл. 7:9); даже не можем достигнуть и жизни бессмертной, хотя в мнении людей и кажемся благоразумными, ибо гнев губит и разумных (Притч. 15:1); не можем с прозорливою рассудительностью соблюдать и законы правды, хотя бы мы во мнении всех считались совершенными и святыми, ибо гнев человека не творит правды Божией (Иак. 1:20); никаким образом не можем приобрести и степенной благопристойности, уважаемой и у людей века сего, хотя бы мы по родовому преимуществу считались благородными и честными, ибо муж ярый неблагообразен (Притч. 11:25); никак не можем приобрести и зрелости совета, хотя кажемся важными и обладающими высшим знанием, ибо вспыльчивый может сделать глупость (Притч. 14:17); не можем быть спокойны от вредных смущений и избегать грехов, хотя бы другие и вовсе не делали нам беспокойств, ибо вспыльчивый человек возбуждает раздор; человек гневливый заводит ссору, и вспыльчивый много грешит. (Притч. 15:18; 29:22).

...<Неразумная страсть гнева>, которая во время своего движения и воздействия опустошает всю душу, приводит ее в смятение и омрачает, и человека делает подобным зверю, такого особенно, который легко поползновенен и быстро преклонен на нее. Страсть эта кренится, поддерживается и делается непреодолимою от гордости; и пока сие диавольское древо горести (Евр. 12:15), т. е. гнева и раздражительности, напояется злою водою гордости, до тех пор оно разрастается и цветет, и приносит обильный плод беззакония. Таким образом это здание лукавого в душе бывает неразоримо, пока имеет подкрепу и поддержку в основах гордости.

Что сказать о тех, которых немиролюбию не полагает предела уже и закат солнца, но на многие дни продолжая его и сохраняя в сердце злобу на тех, на которых раздражились, хотя на словах отвергают, что гневаются, а на самом деле из поступков открывается, что они сильно досадуют. Ибо не заводят с ними приличной речи, не говорят с обычною ласковостью и думают, что они в этом вовсе не погрешают, потому что не домогаются отмщения по своему раздражению; однако ж, поскольку не имеют или не могут явно выказать его и исполнить, а тайно питают его в сердце, то яд гнева обращают в свою погибель,  когда горечь скорби не выгоняют из себя, а на время только затаивают.
Думают, что вышесказанным не должно окончиться мщение, а достаточно удовлетворят своему гневу и скорби тогда, когда по внушению гнева исполнят, что возмогут. Так делают те, которые возмущение свое сдерживают не по желанию миролюбия, а по неудобству мщения. Ибо ничего больше не могут причинить тем, на которых прогневались, как только не говорить с ними с обычною ласковостью, как будто гнев должно обуздывать только на деле, а из сокровенности нашего сердца нет нужды изгонять его. Омрачившись тьмою его, мы лишимся света знания и здравого совета, и никак не можем быть храмом Святого Духа, пока будет обитать в нас дух гнева. Удерживаемый в сердце гнев хотя присутствующих людей не оскорбляет, но исключает светлое сияние Святого Духа, все равно как и обнаруженный на деле.

...Если ты читал что-нибудь о гневе мужей благочестивых, то найдешь, что гнев их всегда был справедлив. И я думаю даже, что это был не гнев, а наказание, справедливо положенное на злых. И это наказание не было для них злом; напротив того, удары были весьма полезны для требовавших многого очищения в жизни, потому что иглистая ветвь сама призывает на себя острие железа — полезны, говорю, были как до Закона, так и при Законе, пока он не приобрел надлежащей силы, как не совершенно еще укоренившийся в людях.

...Не оставим этого зверя <гнева> без обуздания, но набросим на него со всех сторон крепкую узду — страх будущего Суда.

...Возбуждение гнева присвоено нам со спасительною целью, чтобы мы, гневаясь на свои пороки и погрешности, с большим усердием упражнялись в добродетелях и духовных подвигах, проявляя всякую любовь к Богу и терпение к нашим братьям.

Который верует, тот не гневается, но долготерпит, соблюдая заповедь Господа, Который повелевает совсем не гневаться (Мф. 5: 22).

Не должно допускать, чтобы солнце заходило во гневе брата, иначе ночь может разлучить обоих и оставить им неизбежное осуждение в день Суда.

Подчинившиеся страсти гнева не совершают ничего здравого.

...Если хотим получить ту высшую божественную награду, о которой говорится: блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят (Мф. 5:8), то не только в наших действиях надобно подавлять гнев, но с корнем должен быть извергнут он и из сокровенности души. Ибо немного пользы будет сдерживать пыл гнева в словах, не обнаруживать в деле, если Бог, пред Которым не скрыты тайны сердечные, увидит его в сокровенности нашего сердца. Ибо евангельское учение заповедует пресекать более корни пороков, нежели плоды, которые, по истреблении корней, без сомнения, никак уже более не будут произрастать; а таким образом дух постоянно может пребывать в терпении и святости, когда гнев будет подавлен не только в наружных действиях и поступках, но и в сокровенности помышлений... Всякий, ненавидящий брата своего, есть человекоубийца (1 Ин. 3:15), именно потому, что сердцем желает убить его. Люди не видят, чтобы кровь его пролита была рукою или мечом, а по страсти гнева он человекоубийцею почитается от Господа, Который не только за дела, но и за желания воли и намерения воздаст каждому или награду, или наказание, как Он Сам говорит чрез пророка: Я [знаю] деяния их и мысли их; и вот, приду собрать все народы (Ис. 66:18). И Апостол говорит: мысли их то обвиняют, то оправдывают одна другую, в день, когда Бог будет судить тайные дела человеков (Рим. 2: 15 —16).

В этом-то <примирении> и состоит исцеление душ и ран наших, в этом – самый лучший путь угождения Богу, в этом – самое верное отличие боголюбивой души, когда мы все исполняем ради закона Господня и не поддаемся неблагородным мыслям, но становимся выше страстей, представляя себе благодеяния, ежедневно оказываемые нам Богом.

Скажи, какое другое зло хуже превысившей меру гневливости? И есть ли от этого какое врачевство? В иных болезнях прекрасное врачевство — мысль о Боге. А гневливость, как скоро однажды превысила меру, прежде всего заграждает двери Богу. Самое воспоминание о Боге увеличивает зло, потому что разгневанный готов оскорбить и Бога. Видал я иногда и камни, и прах, и укоризненное слово были бросаемы и в Того, Которого нигде, никто и никак не может уловить; законы отлагались в сторону; друг не узнан; и враг, и отец, и жена, и сродники — все уравнено одним стремлением и одного потока. А если кто станет напротив, то на себя привлечет гнев, как зверя, выманиваемого шумом. И защитник других сам имеет уже нужду в защитниках.

Гневаясь, не согрешайте: солнце да не зайдет во гневе вашем; и не давайте места диаволу (Еф. 4: 26—27). Если вредно во гневе нашем заходить Солнцу Правды и, разгневавшись, мы тотчас даем диаволу место в сердце нашем, то как же выше он заповедал, чтобы мы гневались, говоря: гневайтесь, и не согрешайте? Не ясно ли он высказывает такую мысль: гневайтесь на пороки и ярость вашу, чтобы при вашем потворстве им Солнце Правды Христос не стал заходить в омраченных душах по причине гневливости вашей, и чтобы по удалении Его вы не дали диаволу место в сердцах ваших?

Бог не хочет, чтобы мы удерживали гнев даже и на короткое время, потому что Он не дозволяет приносить и духовные жертвы наших молитв, если мы сознаем, что кто-нибудь имеет хоть какую-нибудь скорбь на нас. Следовательно, как же мы дозволим себе, не говорю на многие дни, но даже до заката солнца удерживать скорбь на брата, тогда как нам не дозволяется приносить наши молитвы Богу, если кто-нибудь имеет скорбь на нас? И Апостол заповедует: «Непрестанно молитесь» (1 Сол. 5:17); «Итак желаю, чтобы на всяком месте молитвы произносили мужи, воздевая чистые руки без гнева и сомнения» (1 Тим. 2:8). Итак, остается или никогда не  молиться, удерживая такой яд в сердцах своих, и быть виновными в нарушении этой апостольской или Евангельской заповеди, которою повелевается непрестанно и везде молиться, или, если, обманывая самих себя, хотим приносить молитву вопреки ее запрещению, то должны знать, что будем приносить Господу не молитву, а упрямство в духе противления Ему.

Как скоро покажется только дым того, что разжигает твои мысли, то, прежде, чем возгорится огонь и раздуется пламень, едва почувствуешь в себе движение духа, привергнись немедленно к Богу и, помыслив, что Он твой Покровитель и Свидетель твоих движений, стыдом и страхом сдерживай стремительность недуга, пока болезнь внимает еще увещаниям. Воззови тотчас словами учеников: «Наставник, меня окружает страшное волнение, отряси сон» (Лк. 8:24). И ты отразишь от себя раздражительность, пока владеешь еще рассудком и мыслями, ибо их прежде всего подавит в тебе эта болезнь; пока она, как не терпящий узды конь, не перегрызла удил и не помчалась быстро, оставляя за собою дорогу, холмы и овраги и гневливостью омрачив путеводные очи. Разуму легче управлять тем, кто не выступил из подчинения, чем удержать насилием того, кто получил уже над ним власть. Такой, разгорячая сам себя, не остановится, пока не сбросит всадника с высоты рассудка.

Многие от гнева потеряли глаза, многие впали в самую тяжкую болезнь. Между тем человек великодушный легко перенесет все.

Гнев уничтожает целые дома, разрушает старинную дружбу, причиняет непоправимые несчастья.

Если ночь застанет тебя во гневе, то следующего дня уже не довольно будет для погашения зла, которое может возрасти в тебе в продолжение ночи. Если даже большую часть его ты и уничтожишь, то не в состоянии будешь уничтожить всего; и в следующую ночь дашь возможность Более усилиться оставшемуся огню.

Мы — согрешающие гневом — оказываемся гораздо хуже беснующихся. Но мы не извергаем пены, не извращаем глаз и рук? О, если бы мы делали это с телом и не делали с душою! Хочешь ли, я покажу тебе, как душа извергает нечистую пену и извращает умственные глаза? Посмотри на гневающихся и неистовствующих от ярости, не извергают ли они слов, которые нечистее всякой пены? Подлинно, они как бы источают зловонную слюну.