Порок

...Если ты имеешь много телесных преимуществ, а душевных не имеешь, то как же ты не хуже бессловесных? Представь себе кого-либо самого порочного, живущего в неге и изобилии: конь способнее его к войне, вепрь крепче, заяц быстрее, павлин красивее, лебедь благозвучнее, слон больше, орел зорче, все птицы богаче. Почему же ты достоин чести обладать бессловесными? По разуму... опять ты хуже их, потому что, когда ты, имея разум, бываешь глупее бессловесных, то лучше было бы, если б ты сначала не был разумным.

Порочная жизнь унижает догматы о воскресении, о бессмертии души, о суде и принимает много противного: судьбу, необходимость, неверие в Промысл. Душа, погрязшая в многочисленных пороках, старается изобретать для себя подобного рода утешения, чтобы не скорбеть при мысли, что есть Суд и что нас ожидает воздаяние за добро и зло. Такая жизнь производит бесчисленное множество зол, делает людей зверями и даже бессмысленнее зверей; что есть в каждой породе зверей порознь, то она часто соединяет в одном человеке и извращает все.

Таковы все люди порочные, сознающие за собой множество зол: они часто пробуждаются от сна с беспокойными мыслями, со смущенными глазами; все возбуждает в них подозрение, все приводит их в ужас, душа их исполнена тяжкого предчувствия и боязни, смущается и изнывает от страха и ужаса. Ничего не может быть бессильнее, ничего безумнее такой души; как беснующиеся не способны владеть собой, так и она собой не владеет. Как она может прийти в сознание, подвергшись такому омрачению? Между тем если бы она любила тишину и спокойствие, то могла бы познать свое благородство. Но когда ее возмущает и устрашает все: и сновидения, и слова, и действительные явления и подозрения, — то как она может прийти в самосознание, находясь в таком неспокойном и расстроенном состоянии?

...Все, происшедшее от скотского бессловесия и взятое в отдельности, при худом употреблении ума стало пороком; как и наоборот, если рассудок восприимет власть над таковыми движениями, то каждое из них превратится в вид добродетели. Так раздражительность производит мужество, робость — осторожность, страх — благопокорность, ненависть — отвращение от порока, сила любви — вожделение истинно прекрасного, а величавость нрава возвышает над страстями, и образ мыслей сохраняет непорабощенным злу. Такой вид возношения духа похваляет и великий Апостол, повелевая постоянно помышлять о горнем (Кол. 3:2). Так можно найти, что всякое таковое движение, возносимое возвышенностью мысли, сообразуется с красотою того, что по образу Божию. Но поскольку есть какая-то тяжелая и вниз стремящаяся наклонность греха, то чаще бывает иное, ибо тяжестью бессловесного естества более увлекается вниз владычественное души, нежели сколько тяжелое и перстное возносится вверх возвышенностью мысли. Потому нередко окаянство наше делает, что не узнаем Божия дара; потому что плотские страсти налагаются, подобно гнусной личине, на красоту того, что по образу <Божиему>.

...По искоренении порока на его место вводится добродетель, а по преуспеянии в этом, мудрование плоти не восстает уже против духа, и не может восстать, потому что умерщвлена его сила противиться, но делается готовым ко всякому надлежащему служению, пребывая благопокорным и послушным владычеству духа. Ибо когда прогнан воитель — защитник порока, а на место его вошел поборник добродетели, облекшийся в броню правды и вооруженный мечом духовным, оградившийся защитительным вооружением — шлемом спасения, щитом веры, имеющий на себе всякое духовное вооружение (Еф. 6: 14—17), тогда раб — тело – боится своего господина и с готовностью принимает повеления преобладающего, по которым при служении тела преуспевает добродетель.

Не нападая через меру на людей и не клевеща на разумный род, но с великой пощадой Священное Писание изрекло: «Человек в чести не пребудет; он уподобится животным, которые погибают» (Пс. 48:12). Ибо если исследуем в точности, то мы в опасности уподобляться не только скотам, но и неукротимым зверям; лучше же сказать, любитель гнусных страстей и их превосходит. И подлинно удивительно и странно то, что каждый зверь порабощен одному недостатку, а почитаемый человеком, совместив в себе все в совокупности недостатки, простирается далее их неразумия. И чтобы слова эти не показались тебе преувеличением, рассмотрим дело беспристрастно. Когда скачет кто, как вол, бьет ногами, как осел, ржет на женщин, как женонеистовый конь, предается обжорству, как медведь, утучняет тело, как мул, помнит зло, как верблюд, гневлив, как лев, хищен, как волк, язвит, как скорпион, хитр, как змея, соблюдает яд лукавства, как ехидна, собирает деньги, или, лучше сказать, грехи, как мухи едкую пыль; тогда возможно ли кому этого зверонравного причислить к людям, не усматривая в нем черт естества кроткого, но примечая смрад какой-то, по языческому баснословию, скиллы, химеры и гидры. Если же спросишь: поэтому что же надобно делать? — то отвечу тебе: необходимо непрестанно иметь в руках духовное зеркало, имею ввиду Божественные Писания, в которых заключаются и история людей добрых, и постановленные Богом спасительные законы. Ибо это зеркало не показывает только безобразие, но и прелагает таковое, если пожелаем, в неизобразимую красоту.

Что может быть несчастнее человека, живущего порочно, который, кроме того, что раболепствует имуществу, еще оскорбляется достоинствами других, славу других считает собственным наказанием, призывает суд сам на себя, терзается своей совестью, мучится в своей душе, становится палачом для самого себя?

Когда дар Божий и благодать приумножаются в человеке и богатеет он в Господа, тогда порок, хотя отчасти и остается в человеке, не может вредить ему и не имеет никакой над ним силы, или никакой в нем доли.

Так обыкновенно действует порок: всегда враждуя против добродетели, он свои преступления старается ей приписывать.

Когда сребролюбие, самолюбие и непокорность соединяются вместе, то чего еще недостает для совершенной погибели? Тогда все развращается и образуется огромное болото грехов.

Части порока так же между собой связаны, как на доброй стороне связаны между собой и одни от других зависят добродетели.

Всякий порок оканчивается непозволенным наслаждением.

Человек, предавшийся неправым действиям, хотя бы был окружен тысячью стен, ничем не отличается от безоружного и незащищенного.

Порок есть мрак, возлюбленный; он есть смерть, есть ночь: ничего не видим из того, что нужно, ничего не делаем из того, что приличествует. Как мертвецы безобразны и вонючи, так и души порочных исполнены великой нечистоты; глаза их закрыты, уста сомкнуты, недвижимы остаются они на ложе порока, лучше же сказать — они даже более жалки тех, которые терпят это. Те мертвы в том и другом отношении, а они бесчувственны относительно добродетели и живы относительно порока. Если кто ударит мертвеца, он не почувствует, не станет мстить, но будет точно сухое дерево; так и душа, утратившая жизнь, поистине засыхает: тысячи ран ежедневно она получает и не чувствует, остается ко всему невосприимчивой.

Некоторые пороки возникают без всякого предшествующего повода от природы, а по произволу одной развращенной, злой воли, как то: зависть и самое сребролюбие, которые, не имея в нас никакого основания со стороны природного инстинкта, отыскиваются извне. Впрочем, как легко предостеречься и удобно уклониться от них, так же жалкой делают душу, когда займут и овладеют ею, и едва допустят употребить лекарства для исцеления ее; потому что или не заслуживают того, чтобы исцелиться скорым исцелением те, которые уязвлены тем, чего могли не знать или, по крайней мере, потому, что, имея худое основание, неспособны строение добродетелей возводить до верха совершенства.

Природа сама в себе не заключает порока, но принимает его по свободному произволению души, увлекаясь беззаботностью.

Хотя все пороки имеют между собой связь, выходя из одного и того же сердца; однако же, при оправдании в преступлении, не имеют они между собой ничего общего.