Смерть

Самое тление в смерти не имеет уже власти над людьми, ради Слова, вселившегося в них посредством единого тела.

Разлучение души и тела признавая освобождением от всякого зла, ожидай наслаждения вечными благами, причастниками которого сделались все святые.

Грех — дрова, а смерть — огонь. В чем находила она свойственную ей пищу, то и пожирала. Не нашедши же ее во Христе, естественным образом угасла, лучше же сказать, умерла.

Ты боишься смерти: но кто ж из нас бессмертен? Но смерть не есть уничтожение нашего бытия, а переход от настоящей кратковременной и от худшей в лучшую жизнь. Господь говорит: «Верующий в Меня, если и умрет, оживет» (Ин. 11:25), ибо Он «не есть Бог мертвых, но живых, ибо у Него все живы (Лк. 20:38).

Ничего нет к нам ближе как смерть! Также и это мнение ваше весьма справедливо, что где бы ни случилось окончить жизнь свою с надеждой на Божие спасение и опущенным быть в могилу, везде Господня есть земля.

Мы не можем постигнуть, почему молодой преждевременно умирает, а старичок иной скучает уже самой жизнью и от бессилия то и дело охает, но не умирает. Господь же Бог всепремудро, человеколюбно и недоведомо нам всем и каждому полезное устрояет и дарует. Например, если чьи дни сохраняет до самой глубокой старости – благодетельствует; если чью жизнь пресекает в юности или в младенчестве, то особенно благодетельствует. В истине этих слов удостоверяет нас Святая Церковь в заупокойном тропаре, говоря ко Господу: «Глубиною мудрости человеколюбно вся строяй, и полезное все подаваяй, Едине Содетелю»… По этому доводу мы и должны оставить или, по крайней мере, умерить печаль нашу, чтобы не было вменено нам в жалобу на Бога, что Он якобы с нами не человеколюбно поступает.

Видишь, что заведенные часы непрестанно идут, и спим мы или бодрствуем, делаем или не делаем, непрестанно движутся и приближаются к пределу своему. Такова и наша жизнь – от рождения до смерти непрестанно течет и убавляется: покоимся или трудимся, бодрствуем или спим, беседуем или молчим, непрестанно совершает она течение свое и приближается к концу, и уже стала ближе к концу сегодня, чем была вчера и третьего дня, в этот час, чем в прошедший. Так неприметно сокращается наша жизнь, так проходят часы и минуты! А когда кончится цепочка и перестанет ударять маятник,– этого мы не знаем. Промысл Божий скрыл от нас это, чтобы всегда были готовы к отходу, когда бы ни позвал нас к себе Владыка наш Бог. «Блаженны рабы те, которых господин, придя, найдет бодрствующими» (Лк. 12:37). Окаянны те, которых Он застанет погруженными в греховный сон. Этот пример и рассуждение учат тебя, христианин, тому, что время нашей жизни беспрестанно уходит; что прошедшего времени возвратить невозможно; что прошедшее и будущее – не наше, а нам принадлежит только то время, которое теперь имеем; что кончина наша нам неизвестна; следовательно, всегда, на всякий час, на всякую минуту, мы должны быть готовы к исходу, если хотим блаженно умереть; отсюда заключается, что христианин должен находиться в непрестанном покаянии, подвиге веры и благочестия; каким кто хочет быть при исходе, таким должен стараться быть во всякое время своей жизни, потому что никто не знает с утра – дождется ли вечера, и с вечера – дождется ли утра. Мы видим, что те, которые с утра были здоровы, к вечеру лежат на смертном одре бездыханными; и те, которые с вечера засыпают, утром не встают и будут спать до трубы архангельской. А что случается с другими, то же самое с тобой и со мной может случиться.

По телу человек смертен, а по уму и слову — бессмертен.

Пробуждаясь от сна, будем думать, что не доживем до вечера, и, опять ложась спать, будем помышлять, что не доживем до утра, всегда помня о безвестном пределе жизни нашей. Живя так, мы не будем ни грешить, ни иметь похотения к чему-нибудь, ни воспламеняться гневом на кого-либо, ни собирать себе сокровищ на земле, но, каждый день ожидая смерти, будем презирать все тленное. Тогда остынет в нас и похоть плотская, и всякое нечистое желание, все будем прощать друг другу и будем предочищать себя, всегда имея перед глазами ожидание последнего часа и борьбы. Ибо сильный страх смерти и Суда, опасение мучений поднимают душу, клонящуюся в пропасть погибели.

Кто поглощен морем, кого пожрали дикие звери, кого расклевали птицы, кто сгорел в огне, в самое короткое время все пробудятся, восстанут и явятся. Кто умер во чреве матери, того сделает совершеннолетним то же мгновение, которое возвратит жизнь мертвецам. Младенец, мать которого умерла вместе с ним во время чревоношения, при воскресении предстанет совершенным мужчиной и узнает мать свою, а она узнает свое дитя... Равными воскресит Творец сынов Адамовых, как сотворил их равными, так равными же пробудит и от смерти. В Воскресении нет ни больших, ни малых. И преждевременно родившийся восстанет таким же, как и совершеннолетний. Только по делам и образу жизни там будут высокие и славные, и одни уподобятся свету, другие – тьме.

Мы молимся на Литургии об усопших, и от этого происходит великая польза душам, когда за них приносится эта Святая и Страшная Жертва на алтаре. Но поскольку многие спрашивают, чем может помочь воспоминание об усопших и молитва на Литургии, если душа отошла в грехах, на это отвечаю таким примером. Если бы некий царь разгневался на кого-нибудь и послал его на изгнание, а сродники и близкие изгнанного принесли царю за него в дар драгоценный венец, разве не исходатайствовали бы они какой-нибудь милости? Так и мы, молясь об усопших, не венец приносим, но всякую цену превосходящий дар, то есть Христа, взявшего на себя грехи мира, приносим в Жертву, чтобы и для себя, и для усопших обрести милость у Царя царствующих.

Ты пишешь, что, помышляя о смерти, чувствуешь страх; страх смерти естествен, но нам не должно бояться паническим страхом, а ободрять себя верой и надеждой на благость Божию и на заслуги Спасителя нашего Господа Иисуса Христа. Это всем нам известно, что каждому из нас должно умереть, но когда – Единому Богу известно. И в этом есть предопределение Божие, когда кому умереть. Если кто умирает, в каких бы то ни было годах, в молодости, или в старости, или в среднем возрасте, то ему так от Бога назначено, то об этом надо быть спокойными, только примирять свою совесть покаянием и благонадежием. Сколько бы мы ни жили, а все надо умереть; кто умирает в молодости, то надо полагать, что Богу так угодно, чтобы злоба не изменила разума его, или коварство не прельстило души его. «Ибо упражнение в нечестии помрачает доброе, и волнение похоти развращает ум незлобивый» (Прем. 4:11–12), – говорит Писание.

Когда человек с края могилы осматривает мир, то никакая философия не может подсластить ему горькую тайну смерти. Представьте: у меня умирает брат, сестра, мать; в каждом атоме моего существа кипит печаль невыразимая. На что я обопрусь? Кто меня утешит? - Философия нема, наука глухонема, чтобы могли меня утешить. Лишь перед страшной реальностью смерти я ощущаю и осознаю, что философия и наука, по сути, не благая весть, а весть горькая. Разве может быть благой вестью та весть, которая не в состоянии смягчить наиядовитейшее страдание и наистрашнейшую печаль духа человеческого - полынно-горькую тайну смерти?

Если всепроницательная Премудрость Божия не возбраняет молиться за умерших, не значит ли это, что еще позволено бросить веревку, хотя не всегда достаточно надежную, но иногда, а может быть и часто, спасительную для душ, отпавших от берега временной жизни, но не достигших вечного пристанища? Спасительную для тех душ, которые колеблются над бездной между телесной смертью и Последним Судом Христовым, то поднимаясь верой, то погружаясь делами, недостойными ее, то возвышаясь благодатью, то низводясь останками поврежденной природы, то возносясь божественным желанием, то запутываясь в грубой, еще не совсем совлеченной одежде земных помышлений...

Поистине великое и превеликое чудо в том, что Господь Христос воскресил четверодневного мертвеца, уже начавшего гнить, но еще большим чудом Христовым является то, что великого грешника, умершего душой и уже гниющего долгое время в злом обычае, как во гробе, Он воскрешает от смерти и приводит его к Вечной Жизни на Небесах. Воскресить тело – это свойство Божиего всемогущества, воскресить же душу, то есть восставить к покаянию грешника от смертных грехов и привести его к праведности,– это свойство не только всемогущества Божия, но и премногого милосердия и превеликой мудрости. Однако ни мудрость Божия, ни милосердие Божие и ни всемогущество Божие не смогут воскресить душу грешника, если только сам грешник не захочет того. Не напрасно Бог в одном месте говорит грешнику так: тебя без тебя Я смог создать, но спасти тебя без тебя не могу. Не спрашивал Я ни у кого, как создать тебя: захотел – и создал тебя. Как же спасти тебя, Я спрашиваю у тебя самого, как спрашивал и у расслабленного. Хочешь ли быть здоровым? Хочешь ли спастись? Если ты сам хочешь, то премудрость Моя наставит тебя, милосердие Мое помилует тебя, а всемогущество Мое поможет тебе и спасет тебя. Если же ты сам не хочешь спасения, если ты сам убегаешь от Вечной Жизни, если ты гибель свою любишь больше спасения, то ни мудрость Моя, ни милосердие Мое, ни всемогущество Мое не помогут тебе. Может ли теплый воск прилепиться ко льду? Никак не может! Так и милосердие Мое, мудрость Моя и все могущество Мое не могут пристать к тебе, если сердце твое холодно, как лед, и нисколько не имеет теплоты спасительного желания. Когда же ты только захочешь спастись, Я с радостью помогу тебе. Тогда возрадуются и восторжествуют о тебе Мои Ангелы: «бывает радость у Ангелов Божиих и об одном грешнике кающемся» (Лк. 15:10). Итак, теперь ясно видно, насколько большее торжество и чудо Христово – воскресить душу грешника, умершую грехами, чем воскресить четверодневного мертвеца. Господь наш Иисус Христос воскресил Лазаря от смерти телесной, но Лазарь снова умер, хотя и через много лет. Когда же Он воскресил душу грешной женщины, плакавшей у Его ног, то эта душа пребыла уже бессмертной. Та, которая, подобно скотам, работала бессловесным похотям, сделалась сообщницей Ангелов. Будем твердо помнить, что Он радуется и торжествует не столько о воскресении Лазаря из мертвых, сколько о том, что предвидел спасение многих грешников, которых Он Своею благодатью воскресит от смерти душевной.

Теперь, когда Христос воскрес, чем стала земля? Она стала рассадником для Неба: кратковременная и оканчивающаяся разрушением жизнь человека в теле есть начинающаяся жизнь птенца в яйце, которому, когда разобьется скорлупа, открывается высший и обширнейший круг жизни. Надо только, чтобы зародыш птенца был объят, проникнут и пробужден теплотой крови матери, то есть надо, чтобы зародыш Небесной Жизни в человеке был объят, проникнут и пробужден животворящей силой Крови Христовой.

Об образе будущей жизни Господь сказал, что там не женятся и не выходят замуж (Мф. 22:30), то есть там не будут иметь место наши земные житейские отношения; стало быть, и все порядки земной жизни. Ни наук, ни искусств, ни правительств и ничего другого не будет. Что же будет? Будет Бог – всем во всех. А так как Бог есть Дух, соединяется с духом и действует духовно, то вся жизнь там будет непрерывным течением духовных движений. Отсюда следует один вывод, что поскольку будущая жизнь есть наша цель, а здешняя – только приготовление к ней, то делать все, уместное лишь в этой жизни, а в будущей неприложимое – значит идти против своего назначения и готовить себе в будущем горькую-прегорькую участь. Не то чтобы непременно уж требовалось все бросить, но, работая сколько нужно для этой жизни, главную заботу надо обращать на приготовление к будущей, стараясь, насколько это возможно, и черную земную работу обращать в средство к той же цели.

Придет день, братия, непременно придет и не минует нас день, в который человек оставит все и всех и пойдет один, всеми оставленный, пристыженный, обнаженный, беспомощный, не имеющий заступника, неготовый, безответный, если только день этот застигнет его в нерадении: «В день, в который он не ожидает, и в час, в который не думает» (Мф. 24:50), когда он веселится, собирает сокровища, роскошествует. Ибо внезапно придет один час – и всему конец; небольшая горячка – и все обратится в тщету и суету; одна глубокая, мрачная, болезненная ночь – и человек пойдет, как подсудимый, куда поведут взявшие его... много тогда тебе, человек, нужно будет проводников, много молитв, много помощников в час разлучения души. Велик тогда страх, велик трепет, велико таинство, велик переворот для тела при переходе в иной мир. Ибо если и на земле, переходя из одной страны в другую, мы имеем нужду в ком-нибудь, кто укажет путь, и руководителях, то тем более будут они нужны, когда переходим в беспредельные века, откуда никто не возвращается. Еще повторяю: много нужно тебе помощников в этот час. Наш это час, а не чей-нибудь, наш путь, наш час, и час страшный; наш это мост и нет по иному прохода. Это общий для всех конец, общий для всех и страшный. Трудная стезя, по которой должны проходить все; путь узкий и темный, но все на него вступим. Это горькая и страшная чаша, но все выпьем ее, а не иную. Велико и сокровенно таинство смерти, и никто не может объяснить его. Страшно и ужасно, что тогда испытывает душа, но никто из нас не знает этого, кроме тех, которые предварили нас там; кроме тех, кто уже изведал это на опыте.

Живет на кухне монах, совсем простой, может быть, даже неграмотный. Никто о нем ничего не знает. Даже отец архимандрит не знал, чего он достиг душой. Ну а мне как духовному отцу известно все. Он постоянно молчал и произносил Иисусову молитву. Все видели, что четки постоянно при нем и всегда в движении, но никто не предполагал, что у него делается внутри. Устную молитву он до того усвоил, что начинал подходить уже к внутренней. Редко мне приходилось с ним беседовать, но когда случалось, это доставляло великое наслаждение. Заболел он и лег в больницу, а я, когда на первой седмице исповедовал братию монастырскую в больнице, зашел к нему, поговорил. Спрашиваю, не хочет ли он чего.
– Нет, батюшка, ничего.
Потом я его опять спросил, не хочет ли он чего.
– Ничего… Да вот разве, батюшка, кисленького чего-нибудь, кисленького.
– Хорошо, – говорю я.
На следующий день принес ему два яблока да два апельсина. И как рад был он! Как мало нужно для монаха! Не то, что в миру: там дадут миллион – мало, давай другой. Все хотят забрать. А здесь такой пустяк и сколько доставляет радости.
Потом я его как-то спросил:
– Как тебе?
– Да скучно здесь, батюшка, жить!
– Да где же весело? – спрашиваю я.
– Вон там, – указывая на небо, сказал он.
– Да, там весело, если только примут. А ты готов?
– Да то-то и дело, что не готов. Я грешник, хуже всех.
На следующий день прихожу и спрашиваю:
– Не надо ли тебе чего?
– Нет, батюшка, ничего. Единого желаю: «разрешиться и быть со Христом» (Флп. 1:23). Помолитесь о мне, батюшка. Далекий, незнаемый путь предстоит мне – благословите, батюшка, идти.
– Бог благословит, иди. Когда будешь предстоять Престолу Господню, помяни меня, своего духовного отца.
– Хорошо, помяну, если буду.
– Ну, уж, конечно, если будешь…
Сегодня прибегает послушник и говорит, что отец Феодул скончался. И верую, что пошел в райские селения. Вот как здесь умирают… и как в миру: предавшись сатане, с раздробленным черепом, с проклятием на устах идут они на дно адово. И вот на Страшном Суде узнается, кто был разумнее: профессора, художники, ученые или такие простецы, как отец Феодул.

Подобно тому, как сеется семя пшеницы... ячменя и других злаков и каждое по роду своему дает всход, так и тела умирающих падают в землю, какие они есть. Каждая же душа, разрешившись от тела, в будущем Воскресении мертвых по своему достоинству находит покров, полный света или тьмы. Чистые и приобщившиеся света, возжегшие свои светильники будут, конечно, в невечернем свете. Но как увидят Божественный свет нечистые, у которых очи сердца слепы и полны тьмы?.. Итак, ответь мне, когда они станут просить после смерти, кто услышит их и отверзет им очи, когда они, увы, добровольно не хотели прозреть и возжечь душевный светильник? Потому их ожидает беспросветная тьма. Тела же тлеют и гниют и у святых, но восстают, какими они посеяны. Пшеница чистая, пшеница освященная – святые сосуды Святого Духа, так как они были наичистейшими, то и восстают также прославленными, сияющими, блистающими, как Божественный свет, вселившийся в них. Души святых воссияют тогда светлее солнца и будут подобны Владыке, Божественные законы Которого они сохраняли. Тела же грешных такими же восстают, какими и они посеяны в землю: грязными, зловонными, гниющими, сосудами оскверненными, плевелами зла, совершенно мрачными, как сделавшие дела тьмы и бывшие орудиями всевозможного зла лукавого сеятеля. Но и они восстанут бессмертными и духовными, однако подобными тьме. Несчастные же души, соединившись с ними, будучи и сами мрачны и нечисты, сделаются подобными диаволу, как подражавшие его делам и сохранившие его повеления. С ним они и будут помещены в неугасимом огне, будучи преданы тьме и тартару; они будут низведены по достоинству, соразмерно тяжести грехов каждого и будут там пребывать во веки веков. Святые же, напротив, поднимутся на крыльях добродетелей <навстречу Господу>, и каждый по достоинству, как кто предуготовил себя, будет ближе или дальше от Создателя, и с Ним пребудет в бесконечные веки, ликуя и радуясь непостижимой радостью.

Придите, братия, посмотрите на это тление в гробах. Как властно действует смерть! Как губит она человечество и с презрением расхищает его! Посрамила она Адама, попрала гордыню мира. Человечество низошло в преисподнюю, предается там тлению, но однажды воспримет жизнь. Обнови же воскресением тварь Свою, Господи, исполненный щедрот! Придите, любезные и прекрасные, увидите страшное зрелище во гробе, этом месте скорби. Истлевает там всякая красота, обращается в прах всякий наряд и вместо благоухания – смрад тления отгоняет всякого приходящего... Придите сюда, князья и сильные, предающиеся гордыне, посмотрите, до какого уничижения доходит род наш, и не цените высоко гордые свои звания, им один конец – смерть. Лучше разных мудрых книг мертвые тела учат всех, взирающих на них, что всякий человек низойдет наконец в эту глубину уничижения. Придите, славные земли, величающиеся своими преимуществами, и вместе с нами посмотрите на это посрамление в преисподней. Одни из них были некогда властителями, другие – судьями. Они величались венцами и колесницами, но теперь все попираются ногами, смешаны в одну кучу праха; как одинакова их природа, так одинаково и тление. Склоните взор свой в эти гробы, юноши и дети, красующиеся своими одеждами, гордящиеся своей красотой, и посмотрите на обезображенные лица и составы, и подумайте об этом жилище скорбей. Не надолго остается человек в этом мире, а потом переселяется сюда. Поэтому возненавидьте суету, она обольщает своих служителей, рассыпается в прах и не достигает конца своих стремлений. Придите вы, безумные корыстолюбцы, которые собирали кучи золота, строили величественные дома и гордились имением... мечтали, что любимый вами мир уже ваш. Придите и устремите взор в гробы и посмотрите: там бедный и богатый смешались вместе, как будто и были они одно.

Святая Церковь переводит ныне наше внимание за пределы настоящей жизни, к отшедшим отцам и братиям нашим, надеясь напоминанием о состоянии их, которого и нам не миновать, расположить нас к должному прохождению сырной седмицы и следующего за нею Великого поста. Послушаем матери своей Церкви и, поминая отцов и братьев наших, позаботимся приготовить себя к переходу на тот свет. Приведем на память свои грехи и оплачем их, положив далее хранить себя чистыми от всякой скверны. Ибо в Царствие Божие не войдет ничто нечистое, и на Суде никто из нечистых не оправдается. После же смерти не жди очищения. Каким перейдешь, таким и останешься. Здесь надо заготовить это очищение. Поспешим же, ибо кто может предсказать себе долголетие? Жизнь может пресечься в этот час. Как явиться на тот свет нечистыми? Какими глазами взглянем на отцов и братьев наших, которые встретят нас? Что ответим на их вопросы: «Это что у тебя нехорошее? А это что? И это что?» Какой срам и стыд покроет нас! Поспешим же исправить все неисправное, чтобы явиться на тот свет хоть сколько-нибудь сносными и терпимыми.

«Дорога в очах Господних смерть святых Его!» (Пс. 115:6)
Если умрешь <за Христа>, не будешь побежден, но тогда-то и одержишь победу самую совершенную, до конца сохранив в себе непоколебимую истину и неизменное дерзновение за истину. И перейдешь от смерти в Вечную Жизнь, от бесчестия у людей к славе у Бога, от скорбей и мучений в миру к вечным упокоениям с Ангелами. Земля не приняла тебя в свои граждане, но примет Небо, мир гнал, но Ангелы вознесут тебя ко Христу и наречешься другом Его, и услышишь вожделенную похвалу: «хорошо, добрый и верный раб!» (Мф. 25: 21, 23). Как говорит Писание, и «Авраам умер и пророки» (Ин. 8:52), и святитель Христов Петр также отдал долг смерти – умер, но умер достойной смертью: «Дорога в очах Господних смерть святых Его!» (Пс. 115:6). Умер смертью бессмертной, его упование бессмертия исполнено, и эта книга его смерти стала книгой рождения, ибо через временную смерть он возродился для Жизни Вечной. Имеет и смерть, смерть добрая, книги своего родства, и родства не плохого, а достойного, доброго. Ибо как от доброго корня вырастает и добрая поросль, и от доброго дерева родится плод добрый, так и добрая смерть имеет свое происхождение от доброго рода. Каков этот добрый род доброй смерти, мы сейчас увидим. Не подумай, слушатель мой, что я говорю здесь о плотском благородстве архиерея Божия, ибо он от юности презрел род свой. Не о плотском, а о духовном и добродетельном роде его говорю, то есть о богоугодной жизни его, в которой добродетель родилась от добродетели. Смирение родило любовь к Богу; любовь к Богу – презрение к миру; презрение к миру родило воздержание; воздержание – умерщвление телесных чувств; умерщвление чувств родило чистоту плоти и духа; чистота – мысленное созерцание Бога; созерцание Бога родило умиление и слезы; наконец из всего этого родилась добрая, блаженная, честная, святая смерть, приводящая к покою, ибо «праведник, если и рановременно умрет, будет в покое» (Прем. 4:7).

«Тогда праведники,– говорит Писание,– воссияют, как солнце» (Мф. 13:43) «и разумные будут сиять, как светила на тверди» (Дан. 12:3). И Бог, предвидев человеческое неверие, малейшим светлячкам даровал способность летом светиться, чтобы люди, судя по тому, что видят, верили тому, чего ожидают. Тот, Который дает немного, может подать и все; Тот, Кто сотворил светлячка, тем более просветит праведного человека.

Живая Иисусова молитва неразлучна с живым воспоминанием о смерти; живое воспоминание о смерти сопряжено с живой молитвой ко Господу Иисусу, упразднившему смертию смерть.

Смерть никого не оставляет, и чем дольше живем, тем ближе она к нам. Этот предел Божий как неизвестен нам, так и весьма страшен. Неизвестен, поскольку смерть похищает без разбора старых и молодых, младенцев и юношей, готовых и неготовых, праведных и грешных. Страшен, поскольку отсюда начинается нескончаемая, неперестающая, всегда пребывающая вечность. Отсюда мы отходим или в вечное блаженство, или в вечную муку, или в место радости, или в место плача. Отсюда мы начинаем или вечно жить, или вечно умирать, или вечно царствовать на Небе со Христом и святыми Его, или вечно страдать в аду с сатаной и ангелами его.

Когда приближаются владычные Силы, когда приходят страшные воинства, когда божественные изъятели повелевают душе переселиться из тела, когда, увлекая нас силой, отводят в неминуемое судилище, тогда, увидев их, бедный человек... содрогается, как от землетрясения, весь трепещет... Божественные изъятели, взяв душу, восходят по воздуху, где стоят начальства, власти и миродержатели сопротивных сил. Это – наши злые обвинители, страшные мытари, переписчики, сборщики дани; они встречают на пути, описывают, осматривают и вычисляют грехи и рукописания этого человека, грехи юности и старости, вольные и невольные, совершенные делом, словом, помышлением. Велик там страх, велик трепет бедной душе, неописуемо страдание, какое терпит она тогда от неисчислимого множества тьмами окружающих ее врагов, клевещущих на нее, чтобы не дать ей взойти на Небо, поселиться в свете живых, вступить в Страну Жизни. Но святые Ангелы, взяв душу, отводят ее.

Перестанем скорбеть о смерти, а примем на себя печаль раскаяния, позаботимся о добрых делах и о лучшей жизни. Будем думать о прахе и об умерших, чтобы помнить, что и мы смертны. При таком воспоминании нам трудно пренебрегать своим спасением. Пока есть время, пока еще возможно, будем лучше приносить плоды, или исправляться, если мы согрешили по неведению, чтобы нам, если день смерти застигнет нас нечаянно, не пришлось искать времени для покаяния, и уже не находить его, просить милости и возможности загладить грехи, но не получить желаемого.

...Безрассудные малый близкий покой предпочитают отдаленному Царству, не зная, что лучше претерпеть  мучения в подвиге, нежели упокоиться на ложе земного царства и быть осуждену за леность. Мудрым вожделенна смерть, только бы не подпасть обвинению, что какое-либо из дел своих исполнили без трезвенности. Почему и говорит мудрый: будь бодрствен и трезвен ради жизни своей (1 Фес. 5:6), потому что сон ума сроднен истинной смерти и есть ее образ.

Нет ничего несообразного с разумом в вере, что <в великий день Воскресения> воскресшие тела снова отделятся от общего, чтобы стать сами собой, и особенно <если кто тщательно исследует естество наше> потому, что мы состоим не только из текущего и изменяющегося. Да и совершенно было бы непонятно, если бы по природе не было в нас ничего постоянного. Напротив, по точнейшему исследованию, нечто в нас постоянно, а другое подлежит изменению. Тело по мере роста изменяется подобно одеждам, новым для каждого возраста. Но при всякой перемене непреложным в самом себе остается отличительный образ, никогда не утрачивающий положенных на нем знаков, но при всех переменах в теле проявляющий в себе собственные признаки. <Исключить же из этого закона нужно изменение, производимое страстью, простирающееся на отличительный образ, потому что подобно какой-то чуждой личине закрывает этот образ болезненное безобразие, после снятия которого разумом, как у Неемана Сириянина или у описываемых в Евангелии прокаженных, скрытый под страстью образ снова по причине выздоровления является с собственными своими признаками.> В том же, что богоподобно в душе, нет изменяемого, текущего и прелагаемого, но ему естественно то, что в нашем составе постоянно и всегда одинаково. ...Отличительный образ, подобно оттиску печати, остается в душе, она необходимо знает изобразившее печатью эти черты и во время обновления опять принимает на себя это, как сообразное с чертами отличительного вида; сообразно же, конечно, все то, что первоначально было отпечатлено в отличительном виде. А потому нет ничего несогласного с разумом в том, что частное из общего снова возвратится в свое место... Ртуть, пролитая из сосуда на каком-либо покатом и запыленном месте, разделившись на мелкие шарики, рассыпается по земле, ни с чем не смешиваясь; если же кто соберет ее опять в одно место, то она сама собой сливается с однородным, ничего постороннего в себя не включая. Нечто подобное надлежит представлять себе и о человеческом составе. Если только последует Божие повеление соответственным частям самим собою присоединиться к тем, которые им свои, то для Обновляющего естество не будет в этом никакого затруднения. И в произрастающем из земли видим, что – возьмем ли зерно пшеницы, или семя смоквы, или другое какое из хлебных или овощных семян,– природе нет никакого труда превратить их в солому и колос. Ибо без принуждения, сама собою, соответственная пища переходит из общего в особое свойство каждого из семян. Если из общей всем растениям почвы каждое из них извлекает то, что нужно для его роста, есть ли что-нибудь необычайное в учении о Воскресении, по которому каждый из воскрешаемых, подобно тому, как это бывает с семенами, привлекает свойственное ему? ...Проповедь о Воскресении не содержит в себе ничего такого, что не было бы известно из опыта, хотя мы умолчали о том, что всего известнее: я говорю о нашем рождении. Ибо кто не знает этого чудного воздействия природы? Что принимает в себя утроба матери и что создает из этого? Не видишь ли, что всеваемое в утробу, как начало телесного естества, некоторым образом просто и состоит из подобных частей. Какое же слово изобразит разнообразие того, во что оно превратится? Кто, не знающий этой общей природы, счел бы такое превращение возможным: что это малое и само по себе незначительное служит началом столь великого дела? Называю же его великим, не только взирая на формирование тела, но и на то, что более достойно удивления, то есть на самую душу и всю жизнь души.

Как поведение плотского и духовного человека различно и житие неравно, так и кончина не сходна, и после кончины будущее состояние. Плотскому человеку смерть страшна, но духовному мирна; плотскому человеку смерть печальна, но духовному радостна; плотскому человеку смерть горестна, но духовному сладостна. Плотский человек, умирая временно, умирает и вечно: «Помышления плотские суть смерть»,– говорит святой апостол (Рим. 8: 6), но духовный через эту смерть переходит к Вечной Жизни, ибо мудрость духовная есть жизнь и мир... Плотскому – ад, геенна, но духовному Небо будет жилищем. Плотский вселяется с диаволом и ангелами его в вечный огонь, но духовный со Христом, Которому усердно служит,– в вечную радость. Обоим воздается по делам их, которые в теле сотворили.

Никто не поленится помянуть своих родителей, но поминать надо и всех православных христиан, и не в этот только день, а во всякое время, на всякой молитве. Сами там будем, и будем нуждаться в молитве этой, как бедный в куске хлеба и чаше воды. Помни, что молитва об умерших и сильна общностью – тем, что идет от лица всей Церкви. Церковь дышит молитвою. Но как в естественном порядке, при беременности, мать дышит, а сила дыхания переходит и на дитя, так и в благодатном порядке – Церковь дышит общей молитвой всех, а сила молитвы переходит и на усопших, содержимых в лоне Церкви, которая слагается из живых и умерших, воюющих и торжествующих. Не поленись же на всякой молитве усердно поминать всех отшедших отец и братий наших. Это будет от тебя им милостыня...

Смерть бывает «троякая»: телесная, духовная и вечная. Телесная смерть состоит в разлучении души от тела. Эта смерть – общая всем, праведным и грешным, и неминуема, как видим. Об этой смерти говорит Божие Слово: «человекам положено однажды умереть» (Евр. 9:27). Вторая смерть – вечная, которой осужденные грешники вечно будут умирать, но никогда не смогут умереть; пожелают обратиться в ничто из-за жестокого и нестерпимого мучения, но не смогут. Об этой смерти говорит Христос: «Боязливых же и неверных, и скверных и убийц, и любодеев и чародеев, и идолослужителей и всех лжецов участь в озере, горящем огнем и серою. Это смерть вторая» (Апок. 21:8). Третья смерть – духовная, которой мертвы все, не верующие во Христа, истинную Жизнь и Источник Жизни. Также и христиане, исповедующие Бога и Христа, Сына Божия, но живущие беззаконно, мертвы этой смертью.

Велик страх в час смерти, когда душа с ужасом и скорбью разлучается с телом, потому что в этот час душе предстанут дела ее, добрые и злые, сделанные ею днем и ночью. Ангелы поспешат исторгнуть ее, а душа, видя свои дела, боится выйти из тела. Душа грешника со страхом разлучается с телом, с трепетом идет предстоять бессмертному Судилищу. Принуждаемая же выйти из тела, глядя на дела свои, говорит со страхом: «Дайте мне хоть один час сроку...» Дела же ее, собравшись вместе, отвечают душе: «Ты нас сделала, с тобой мы и пойдем к Богу».

Пилат смешал кровь галилеян с жертвами их – Господь сказал: «если не покаетесь, все так же погибнете»; упал столп силоамский и убил восемнадцать человек – Господь тоже сказал: «если не покаетесь, все так же погибнете» (Лк. 13: 3, 5). Этим дается понять, что, когда беда постигает других, нам надо рассуждать не о том, отчего и за что это случилось, а поскорее обратиться к себе и посмотреть, нет ли за нами каких грехов, достойных временного наказания для вразумления других, и поспешить изгладить их покаянием. Покаяние очищает грех и отстраняет причину, привлекающую беду. Пока человек в грехе, секира лежит при корне его жизни, готовая посечь его. Не сечет же потому, что ожидается покаяние. Покайся – и отнята будет секира, и жизнь твоя потечет к концу естественным порядком; не покаешься – жди посечения. Кто знает, доживешь ли до будущего года. Притча о бесплодной смоковнице показывает, что Спаситель молит правду Божию щадить каждого грешника в надежде, не покается ли он и не принесет ли плодов добрых (1 Тим. 2: 4). Но бывает, что правда Божия уже не слушает ходатайства и разве кого-нибудь соглашается оставить еще на один год в живых. А уверен ли ты, грешник, что проживаешь не последний год, не последний месяц, день и час.

Человек подвергся смерти, но и в этом случае Бог оказал ему великое благодеяние, именно тем, что не оставил его вечно пребывать во грехе. Бог изгнал человека из рая, как бы в ссылку, чтобы человек в течение известного времени очистил свой грех и, вразумленный наказанием, снова возвращен был в рай. Если в сосуде, только что сделанном, обнаружится недостаток, его переливают или переделывают, чтобы он стал новым и целым; то же бывает и с человеком в смерти. Для того он и сокрушается ее силой, чтобы во время воскресения явиться здоровым, то есть чистым, праведным и бессмертным.

«Смотрите же за собою, чтобы сердца ваши не отягчались объядением и пьянством и заботами житейскими, и чтобы день тот не постиг вас внезапно» (Лк. 21:34). «День тот», то есть последний день мира для каждого из нас, приходит, как вор, и захватывает, как сеть; потому и предписывает Господь: «бодрствуйте на всякое время и молитесь» (Лк. 21:36). А так как сытость и многозаботливость – первые враги бдения и молитвы, то заранее указано, чтобы не допускать себя до отяжеления пищей, питьем и заботами житейскими. Кто поел, попил, повеселился, лег спать, выспался и опять за то же, у того какому быть бдению? Кто и день и ночь занят одним житейским, тому до молитвы ли? «Что же, скажешь, делать? Без пищи нельзя, и ее надо добыть. Вот и забота». Да, Господь не сказал: не работай, не ешь, не пей, а «чтобы сердца ваши не отягчались этим». Руками работай, а сердце держи свободным; есть – ешь, но не обременяй себя пищей; и вина выпей, когда нужно, но не допускай до возмущения головы и сердца. Отдели внешнее твое от внутреннего, и последнее поставь делом жизни твоей, а первое приделом: там будь вниманием и сердцем, а здесь только телом, руками, ногами и глазами; бодрствуй на всякое время и молись и сподобишься безбоязненно «предстать перед Сыном Человеческим» (Лк. 21:36). Чтобы сподобиться этого, надо еще здесь, в жизни своей, всегда стоять перед Господом, а для этого одно средство – бодренная молитва, совершаемая умом и сердцем. Кто так настроится, на того не найдет «день тот» внезапно.

Представь себе, каким трепетом будет объята душа, пока над ней не совершится определение? Это время – время скорби, время неизвестности. Лицом к лицу против неприязненных сил встанут силы святые, выставляя благие дела души в противовес грехам, выставляемым врагами. Представь же себе, какой страх и трепет мучают душу, находящуюся посреди этих противных друг другу сил, пока суд над нею не будет решен Праведным Судией! Если душа окажется достойной милости Божией, то бесы посрамляются, ее принимают Ангелы. Тогда душа успокаивается и будет жить в радости, ибо, по Писанию, «вожделенны жилища Твои, Господи сил!» (Пс. 83:2). Тогда исполнятся слова о том, что там уже нет ни болезни, ни печали, ни воздыхания. Тогда освободившаяся душа восходит в ту неизреченную радость и славу, в которой водворится. Если же душа будет застигнута в нерадивой жизни, то услышит ужасный голос: да возьмется нечестивый, да не видит славы Господа! Тогда постигнет ее день гнева, день скорби, день тьмы и мрака. Преданная во тьму кромешную и осужденная на вечный огонь, она будет терпеть наказание в бесконечные веки. Если так, то какой святой и благочестивой должна быть наша жизнь! Какую любовь должны мы приобрести! Каким должно быть наше обращение с ближними, каким – поведение, каким – прилежание, какой – молитва, каким – постоянство. «Ожидая сего,– говорит апостол,– потщитесь явиться пред Ним неоскверненными и непорочными в мире» (2 Пет. 3:14), чтобы удостоиться нам услышать голос Господа, говорящего: «Приидите, благословенные Отца Моего, наследуйте Царство, уготованное вам от создания мира» (Мф. 25:34) на веки веков.

«И многие тела усопших святых воскресли» (Мф. 27:52). Мы уже имеем надежду воскресения нашего, взирая на славу Главы нашего Господа Иисуса Христа. Но чтобы кто-нибудь и немного не усомнился даже в мыслях своих и не подумал, что Христос потому воскрес, что был вместе Бог и человек, как Бог Он победил смерть, которую принял как человек, а мы как обыкновенные люди не можем освободиться от осуждения смерти; для этого во время Своего Вознесения Он воскресил тела многих святых, чтобы в Своем Воскресении показать образ, а воскресением других, подобных нам людей утвердить надежду нашего Воскресения. Если человек и не надеялся воспринять то, что явил в Себе Богочеловек, то теперь должен утвердиться, что и с ним несомненно произойдет то, что совершилось в других, которые, без сомнения, были такими же людьми. Есть, впрочем, и теперь такие маловеры, которые, видя, как дух покидает плоть, как плоть предается тлению, как тлением превращается в прах, как прах до того измельчается и до того распадается на свои начала, что становится неприметным для глаза,– сомневаются в возможности Воскресения; и когда видят голые и сухие кости, не верят, чтобы они опять облеклись плотью и ожили. Но если не хотят верить Воскресению из повиновения Слову Божию, должны поверить собственному разуму. Ибо что являет нам мир ежедневно, как не образ нашего Воскресения? Каждый день мы видим, что этот временный свет как бы умирает, когда наступает ночь, и как бы воскресает опять, когда рассеивается ночной мрак. Видим также, как в известное время года деревья сбрасывают с себя свой зеленый покров, остаются голыми и бесплодными; и вот, при наступлении весны, как бы при наступлении дня Воскресения, на голых ветвях развертываются листья, вырастают цветы и плоды, и ожившее дерево является во всей своей красоте. Непрестанно видим, как из малых древесных семян, вверенных земле, вырастают большие деревья, украшенные листьями и плодами. Рассмотри же малое семя, которое падает в землю и из которого вырастает потом дерево, и объясни, если можешь, где в таком малом семени скрывалось выросшее из него огромное дерево, где корень, где древесина, где кора, где зелень листьев, где красота и вкус плодов? И однако, по чудному устроению Творца, в мягкости семени скрывалась жесткость коры, и в нежности его – крепость древесины, в сухости – обилие плодов. Что же удивительного, если Тот, Кто из малейших семян произращает величайшие деревья, когда захочет, может мельчайший прах превратить в человека? Будучи созданы разумными, мы должны были бы через рассмотрение творения утвердиться в собственном Воскресении и бессмертии; но поскольку разум наш отупел и помрачился, то является в помощь благодать Искупителя. Приходит к нам Сам Творец, принимает смерть, являет Воскресение, чтобы мы, которые не могли убедиться разумом в истине Воскресения, убедились Его примером. Но для вразумления нашего невежества, для укрепления нашей немощи Господь наш благоволил явить нам пример не только Своего Воскресения, но и многих. Ибо один Он умер на Кресте, но не один воскрес, а «многие тела усопших святых воскресли». Теперь устранены все поводы для неверия. Чтобы кто-нибудь не сказал: «Человек не может ожидать для себя того, что явил во Плоти Своей Бог», вот с Богочеловеком воскресают те, о которых мы не можем сомневаться, что они были подобными нам людьми. Итак, если мы члены нашего Искупителя, то можем ожидать того же, что совершилось с Ним, Главой, и должны, по крайней мере, ожидать того же, что совершилось в других членах Христовых, бывших прежде нас.

«День Господень так придет, как вор ночью» (1 Сол. 5:2). Если хотим знать, для чего скрыт этот день и почему так придет, «как вор ночью», то я, как мне кажется, справедливо скажу вам об этом. Никто никогда всю свою жизнь не стал бы заботиться о добродетели, если бы этот день был известен и не был сокрыт, но всякий, зная свой последний день, совершал бы бесчисленные преступления и уже в тот день приступил бы к купели, когда стал бы отходить от мира этого. Если мы, не зная ни дня, ни часа конца своего, несмотря на страх ожидания его, решаемся на бесчисленные и тяжкие греховные деяния, то на что не решились бы, если бы знали, что еще проживем много лет на земле и не скоро умрем! А так как мы не знаем, когда, в какой день и час умрем, то и должны каждый день так проводить, как бы ожидали ежедневно смерти, и при наступлении дня помышлять: «Не этот ли день будет последним в моей жизни?» И при наступлении ночи говорить себе: «Не эта ли ночь будет последней ночью моего пребывания среди живых?» Отходя ко сну ночному, говори себе мысленно: «Встану ли живым с постели моей? Увижу ли еще свет дневной? Или уже эта постель будет моим гробом?» Также и проснувшись и увидев первые лучи дневного света, помышляй: «Доживу ли до вечера, до наступления ночи или смертный час наступит для меня в течение этого дня?» Помышляя так, проводи весь день, как бы уже готовясь умереть, и вечером, отходя ко сну, исправляй свою совесть так, как если бы ты должен был в эту ночь предать Богу дух свой. Погибелен сон того, кто заснул в грехе смертном. Не безопасен сон того, чью постель окружают бесы, выжидая случая увлечь душу грешника в долину огненную. Плохо тому, кто отошел ко сну, не примирившись с Богом, ибо если в том случае, когда мы чем-либо оскорбили ближнего, апостол говорит: «солнце да не зайдет во гневе вашем» (Еф. 4:26), то тем более прогневавший Бога должен заботиться о том, чтобы не зашло солнце во гневе Божием, чтобы не уснуть ему, не примирившись с Богом, ибо час нашей кончины неизвестен: как бы внезапная смерть не похитила нас неготовыми? Не говори, человек: завтра примирюсь с Богом, завтра покаюсь, завтра исправлюсь; не отлагай со дня на день твоего обращения к Богу и покаяния, ибо никто тебе не сказал, доживешь ли до вечера.

Совершая молитвы об упокоении душ блаженной памяти скончавшихся рабов Божиих, мы имеем твердую надежду, что принесенная за их души Жертва, излиянная из ребер Христовых Кровь и вода, совершаемая в Святой Чаше, окропляет и очищает души тех, за которых приносится и за которых изливается. Если Кровь и вода Христовы, некогда пролитые на Кресте, омыли грехи всего мира, то ныне те же Кровь и вода, а не иные, неужели не очистят наши грехи? Если тогда Кровь Христова искупила из рабства врагу многие, бесчисленные души, то ныне она же, а не иная, неужели не искупит эти поминаемые души? Если страдание Христово тогда оправдало столь многих, то ныне то же Христово страдание, вспоминаемое совершением Божественной Жертвы, неужели не оправдает тех, которых мы поминаем? Мы твердо веруем в силу Крови Христовой, истекшей с водою из ребер Его, мы твердо веруем, что она очищает, искупляет и оправдывает своих рабов, которым да будет вечная память в Царствии Небесном и в Церкви Святой на земле среди благочестивых людей.

Для тех, которые перестают грешить, каются, страдание и смерть Христовы не остаются тщетными, но получают плод свой, то есть отпущение грехов, оправдание, и ходатайствуют о Вечной Жизни; но не кающимся, а пребывающим во грехах никакой пользы не приносят и потому из-за их нераскаянной жизни бывают тщетными. И Кровь Христова за всех, в том числе и за них пролитая, за них как бы напрасно пролита, ибо плода своего, то есть обращения, покаяния, новой жизни и отпущения грехов и спасения, в них лишается. Хотя «Христос за всех умер», по учению апостола (2 Кор. 5:15), но смерть Христова только тех спасает, которые каются о грехах и веруют в Него, а в нераскаянных она не получает своего спасительного плода. И это не по вине Христа, «Который хочет, чтобы все люди спаслись и достигли познания истины» (1 Тим. 2:4) и «за всех умер», но по вине не желающих каяться и пользоваться смертью Христовой.

Вижу, в каком устроении перед смертью ты находишься. Ты пишешь: «Течение жизни совершил, веру сохранил» (2 Тим. 4:7). – Это только и мог сказать один святой апостол Павел, а мы с тобой, кажется, не Павлы. Не только все святые угодники Божии трепетали смертного часа, но даже и Божия Матерь боялась, что надо будет Ей проходить мытарства. А ты, как сама говоришь, умираешь «без страха, не страшась того, что ожидает тебя по разлучении души». Очень жалею я, и все мы жалеем, что ты находишься в таком опасном прелестном духе. Лучше было бы, если бы ты не умерла и вразумилась бы, на каком ты находишься пути. Молю Господа о вразумлении тебя.

Сначала неосознанно, а потом систематически сознательно и намеренно, европейскому человеку и через науку, и через философию, и через культуру впрыскивали представление, что человек смертен весь без остатка. Это представление постепенно оформилось в убеждение, которое гласит: смерть – необходимость. Смерть – необходимость! Возможен ли больший ужас, оскорбление и насмешка: величайший враг человека необходим человеку?! Скажите мне, есть ли здесь логика, хоть какая-нибудь, хотя бы детская или даже логика насекомых? Может быть, европейский человек, раздавленный и размолотый на мельнице смерти, утратил и последнюю каплю разума и начал бредить?..

Как золотоносная земля, принимая в себя воду, делается грязью, а если перегорит в огне, превращается в золото и уже не станет терпеть того, что терпела прежде, так и тело, вступив в общение с бессмертием и нетлением, будет непреодолимо и недоступно для всех тех страданий, которые претерпевает сейчас. А если мы с благой признательностью размыслим о силе Того, Кто сотворил тело из ничего, то не будем иметь необходимости в рассуждениях.

«Скажет кто-нибудь: как воскреснут мертвые и в каком теле придут? Безрассудный! То, что ты сеешь, не оживет, если не умрет. И когда ты сеешь, то сеешь не тело будущее, а голое зерно, какое случится, пшеничное или другое какое; но Бог дает ему тело, как хочет, и каждому семени свое тело... Так и при воскресении мертвых» (1 Кор. 15:33-35, 42). Если семена прежде не умрут, не сгниют и не истлеют, не произрастят колоса. И как ты, когда замечаешь, что семя подвергается порче и тлению, не только не сомневаешься, но тем самым еще тверже убеждаешься в его воскресении <ибо если бы семя осталось целым без повреждения и разрушения, то и не воскресло бы>, так рассуждай и о своем теле.

По Воскресении тело, изменяясь в нетленное, соединится с душой человеческой. Страсти же, тревожащие нас ныне, не восстанут с телами. Напротив, в нашей жизни наступит мирное состояние. Плотская мудрость не будет больше вызывать мятежи против души, в междоусобной брани противостоя закону ума страстными движениями, и, побуждая его грехом, водить, подобно какой-то пленнице. Естество сделается тогда чистым от всего подобного, и у обоих – у плоти и духа – будет одна мудрость, потому что всякое телесное расположение в естестве уничтожится.