Страсть

Припал прокаженный к Господу, молясь: «Господи! если хочешь, можешь меня очистить». Господь «сказал: хочу, очистись. И тотчас проказа сошла с него» (Лк. 5: 12–13). Так и всякая нравственная проказа тотчас сходит, как только припадет кто к Господу с верой, покаянием и исповедью,– истинно сходит и теряет всякую силу над ним. Отчего же проказа иногда опять возвращается? Оттого же, отчего возвращаются и телесные болезни. Говорят выздоровевшему: того не ешь, этого не пей, туда не ходи. Не послушает – и раздражит опять болезнь. Так и в духовной жизни. Надо трезвиться, бодрствовать, молиться – болезнь греховная и не воротится. Не станешь внимать себе, все без разбору позволишь себе и видеть, и слышать, и говорить, и действовать – как тут не раздражиться греху и не взять силу снова? Господь велел прокаженному все исполнить по закону. Это вот что: по исповеди надо брать епитимию и верно ее исполнять; в ней сокрыта великая предохранительная сила. Но отчего иной говорит: одолела меня греховная привычка, не могу с собой сладить? Оттого, что или покаяние и исповедь были не полны, или после предосторожностей слабо держится, или блажь на себя напускает. Хочет без труда и самопринуждения все сделать, и враг над ним насмехается. Решись стоять до смерти и покажи это делом: увидишь, какая в этом сила. Правда, что во всякой непреодолимо являющейся страсти враг овладевает душой, но это не оправдание; ибо он тотчас отбежит, как только совершишь, с Божией помощью, поворот внутри.

Каждая страсть, когда возобладает нами, делается властелином порабощенного и подобно завоевателю, заняв твердыню души, через самих подчинившихся ей, мучит подвластного, наши же помыслы употребляя в угождение себе. Так, раздражительность, гнев, боязнь, дерзость, состояние печали и удовольствия, ненависть, бесчеловечие, жестокость, зависть, памятозлобие, нечувствительность и все страсти, действующие против нас, составляют перечень мучителей и властителей, порабощающих душу властью своей, как пленника.

Ибо никто не может победить страсти, разве только добродетелями, ощутимыми и видимыми.

Сделавшись самоделателями срамных дел плотских, в противность естеству служим похоти и гневу, плоть оскверняя срамными токами, а душу омрачая горечью гнева, и за то отчуждаемы бывая от Сына Божия. Потому надлежит нам осквернение нечистыми токами из тела очищать потоками слез, а омрачение души горечью гневною прогонять светом сокрушения и сладостной по Богу любви, и таким образом опять соединяться с Тем, от Кого прежде были ими отчуждены.

Когда наш нрав свободен от страсти, то он способен и к добродетели. Как тело, освободившись от горячки, укрепляется в силах, так и душа, если не предана страстям, делается сильною.

Избегай вольности и смеха, ибо сие неприлично душе твоей. Какое соучастие верного с неверным? (2 Кор. 6:15). Подобным образом чревоугодие обуздывай воздержанием, сребролюбие — подвигами и нестяжательностью, многоглаголание — молчанием, нетерпение сидеть на месте — пребыванием в келье, леность — памятованием будущих благ, непокорность — смиренномудрием.

...Насколько ум прилепляется к вещам мира сего, настолько порабощается им и презирает заповедь Божию, преступая ее небоязненно.

Телесные же страсти суть: чревоугодие, прожорство, роскошь, пьянство, ядение в тайне, разные виды сластолюбия, блуд, прелюбодеяние, распутство, нечистота, кровосмешение, деторастление, скотоложество, худые пожелания и всякие противоестественные и постыдные страсти, воровство, святотатство, разбой, убийство по зависти или в неразумном раздражении, всякое телесное успокоение, удовлетворение хотениям плоти, особенно в здоровом состоянии тела, волшебства, ворожба, чародеяние, гадание, предвещания, щегольство, легкомыслие, нега, страсть к нарядам, натирание лица, предосудительное распутство, игра в кости, пристрастная преданность мирским удовольствиям, жизнь плотоугодная, которая одебеляет ум, делает его оземленившимся и скотоподобным и никак не допускает возвести взор к Богу и к деланию добродетелей. Корнем же всех зол и... первою причиною служат: сластолюбие, славолюбие и сребролюбие, от которых рождается все худое.

...Многоспание утучняет плоть; а вместе с утучнением плоти питаются и страсти.

Святой Лествичник выставляет три главных страсти, борющие находящихся в повиновении: чревоугодие, гнев и похоть плотская. Последние принимают силу от первой, похоть возгорается от чревоугодия и покоя телесного, а гнев – за чревоугодие и за покой телесный. Весь же этот злой собор рождается и происходит от самолюбия и горделивого расположения души. Поэтому Господь и повелевает в Евангелии отвергнуться себя и смириться. Понуждением себя и смирением привлекают милость и помощь Божию, с которыми человек силен бывает «уклоняться от зла и творить благое» (Пс. 33:15). Если по примеру древних подвижников не можем мы поститься, то со смирением и самоукорением да понуждаемся хоть к умеренному и благовременному воздержанию в пище и питии. Подобным образом да поступаем касательно сна, и бесед, и прочего.

Мало изучить страсти с их разветвлениями в чтении книг отеческих; надо прочитать их в живой книге души и стяжать опытное знание о них.

Вера, незлобие, смирение, и любовь, и доброжелательство другим выше всех добродетелей, как свидетельствует Сам Господь в Евангелии, говоря: «Милости хочу, а не жертвы (Мф. 9:13), то есть более, чем жертвы. А, напротив, неверие и лукавство, зависть, и злоба, и ненависть хуже всех грехов и зловреднее всех страстей и пороков.
Как же быть тем, которых как бы невольно тревожат и беспокоят нелюбовь и злоба, зависть и ненависть или смущает неверие?
Прежде всего должно обратить внимание на причины этих страстей и против этих причин употребить приличное духовное врачество. Причина неверия – любовь земной славы, как свидетельствует Сам Господь во святом Евангелии: «Как вы можете веровать, когда друг от друга принимаете славу, а славы, которая от Единого Бога, не ищете?» (Ин. 5:44). А зависть, и злоба, и ненависть происходят от гордости и неимения любви к ближним. Врачество же против этих страстей: во-первых – смиренное и искреннее сознание своей немощи перед Богом и духовным отцом; во-вторых – евангельское понуждение не действовать по влечению этих страстей, а делать противное им; третье врачество – искать во всем только славы Божией и от Бога; четвертое врачество – смиренное испрашивание помощи Божией псаломскими словами: «И от умышленных удержи меня, и от чуждих пощади рабу Твою (или раба Твоего )...» (Пс. 18:14). Испрашивать же помощи Божией не сомневаясь, а веруя, что «невозможное у людей возможно от Бога» (Мк. 10:27).
Пятое врачество – самоукорение, т.е. во всяком неприятном и скорбном случае или обстоятельстве должно возлагать вину на себя, а не на других – что мы не умели поступить как следует и от этого вышла такая неприятность и такая скорбь, которой и достойны мы попущением Божиим за наше нерадение, за наше возношение и за грехи наши, прежние и новые.

Не нужно с удивлением и злобою смотреть на разные грехи, слабости, страсти человеческие, потому что это ветхая прелесть, немощь всего рода человеческого, и сами люди своими силами никак не могут избавиться от нее, и необходим был Спаситель человеков, не ходатай, не Ангел, но Сам Господь во плоти, — да спасет всего мя человека. Потому страсти человеческие, даже на нас обращенные, например зависть, злоба, гордость, скупость, лихоимство, мы должны презирать и на подверженных им не озлобляться, а обращаться с ними кротко, действовать на них словом, убеждением, тайною молитвою, как Господь, как святые угодники Его обращались со врагами своими. В этом состоит житейская мудрость христианина.

Умирение страстей – признак духовного исцеления.

Познавшему бедственное состояние своей души нужно не медлить, но скорее отстать от злого обычая; ибо чем больше будешь медлить в страстном навыке, тем более он усилится и труднее от него отстать,– как чем больше продолжается телесная болезнь, тем труднее исцеление. И хотя сильно будет бороть и к прежнему состоянию привлекать страсть, надо твердо стоять против нее, как против домашнего врага, не поддаваться похоти ее, призывать помощь всемогущего Сына Божия. Страсть подобна псу. Пес бежит за нами и гонит нас, когда от него убегаем, а когда против него стоим и гоним его, бежит от нас, так и страсть гонит того, кто ей поддается и слушает ее; уступает тому, кто противится ей. Произволение, старание и труд с помощью Божией все может; и хотя много мучения от нее претерпит подвижник, однако наконец она уступит ему, укрепленному силой Божией, которая помогает труждающимся и молящимся.

Страсти есть дверь, заключенная перед лицом чистоты. Если не отворит кто этой заключенной двери, то не войдет он в непорочную и чистую область сердца.

Если увидим или услышим, что кто-нибудь в продолжение немногих лет приобрел высочайшее бесстрастие, верь, что такой шествовал не иным путем, но блаженным смирением.

Страсти искореняются и отгоняются непрестанным поучением о Боге, это тот меч, который убивает их. Предающийся ярости и гневу, славолюбивый, лихоимец, чревоугодник, часто бывающий в обществе мирян, желающий, чтобы во всем исполнялась его воля, вспыльчивый, исполненный страстей,– все они пребывают в смятении, как бы сражающиеся ночью в непроницаемой тьме, будучи вне страны жизни и света. Та страна предоставлена во владение милостивым, смиренномудрым, очистившим свои сердца.

...О человеке, у которого душа в рабстве и в плену у страстей, несмотря на то что внешний вид его ничего такого не показывает, а <показывает> противное, скажу, что он более всех раб, потому что в нем глубоко гнездится греховная горячка, и насильственная власть страстей утвердилась в самой душе. А кто сбросил с себя эту власть <страстей>, не увлекается злыми пожеланиями и не страшится, не трепещет безрассудно нищеты, и бесславия, и прочих тягостей настоящей жизни, того, хоть он одет в рубище, сидит в тюрьме и закован в цепи, назову начальником, и свободным, и царственнее царей.

Скажу вам пример, кому подобен тот, кто действует по страсти и удовлетворяет ей. Он подобен человеку, который, будучи поражаем от врага своего стрелами, берет их и собственными руками вонзает в свое сердце. Сопротивляющийся страсти подобен осыпаемому стрелами врага своего, но облаченному в броню и потому не получающему ран. А искореняющий страсть подобен тому, кто, будучи осыпаем стрелами врага своего, сокрушает их или возвращает в сердца врагов...

...У кого сердце омрачено бурею помыслов и побеждено страстями, тот и человека не стыдится, и Бога не боится.

Одна страсть, найдя в тебе себе место и укоренившись до привычки, в тот же дом приводит и прочие страсти; ибо хотя страсти соперничают одна против другой, равно как и виновники их бесы, но погибели нашей все вместе ищут.

Все страсти исходят из самоугодия, самости, самолюбия и на них держатся.

Как от духа через разумное сочетание добродетелей одной с другою в душе делается одежда нетленная, которая является доброю и преславною, так от плоти через растление разных страстей, по сродству их одной с другой, производится для нее некая одежда нечистая и испачканная, являющая собою, какова душа, налагая на нее другой образ и подобие вместо Божественного.

Между помыслами есть много различия во всем, и одни из них безгрешны, а другие нет. — Так называемый прилог помысла, т. е. мысль о добром или злом, не заслуживает ни награды, ни порицания. Потом сочетание, т. е. беседа с помыслом, к соглашению с ним или отвержению его, заслуживает похвалу, если оно богоугодно, но малую, также и укоризну, если оно лукаво. После так называемая борьба, или побеждающая, или побеждаемая умом, — приносящая венец или мучение, когда исполнится на деле. Также и сосложение, т. е. преклонение души к явившемуся, соединенное с услаждением, отчего происходит пленение, насильно и против воли увлекающее сердце к исполнению на деле. Когда же страстный помысл долго остается в сердце, то образуется так называемая страсть, которая, привычкою к себе, произвольно увлекает душу и свойственно передает ее исполнению на деле. Такая страсть несомненно подлежит во всех или соразмерному покаянию, или будущей муке, говорит Лествичник, т. е. ради непокаяния, а не ради брани; ибо если бы было так, то без совершенного бесстрастия не могли бы многие получить прощения. ...Однако спастись и примириться с Богом всем возможно. И так разумный <делатель> отвергает лукавый прилог, — матерь зол, чтобы разом отсечь все происходящее от него злое, а благой прилог всегда должно быть готовым обращать в дело, чтобы тело и душа пришли в навык добродетели и освободились от страстей благодатию Христовою. Ибо мы вовсе ничего не имеем, чего бы ни получили от Него, и ничего не можем принести Ему, кроме одного только произволения, не имея которого не находим ни знания, ни силы к деланию доброго. И это есть дело человеколюбия Божия, чтобы мы не подверглись осуждению за праздность, ибо праздность есть начало всякого зла (Сир. 33:28)...

Отцы наши, распяв себе мир, предались подвигам и распяли и себя миру; а мы думаем, что распяли себе мир, потому только что оставили его и пришли в монастырь; себя же не хотим распять миру, ибо любим еще наслаждения его, имеем еще пристрастие к снедям, к одеждам; если у нас есть какие-нибудь хорошие рабочие орудия, то мы пристрастны и к ним, и позволяем какому-нибудь ничтожному орудию произвести в нас то мирское пристрастие. Мы думаем, что, выйдя из мира и придя в монастырь, оставили все мирское; но и здесь ради ничтожных вещей исполняем пристрастия мирские. Это происходит с нами от многого неразумия нашего, что, оставив великие и многоценные вещи, мы посредством каких-нибудь ничтожных исполняем страсти наши; ибо каждый из нас оставил то, что имел; имевший великое, оставил великое, и имевший что-нибудь, и тот оставил, что имел – каждый по силе своей. И приходя в монастырь, маловажными вещами исполняем пристрастие наше. Однако мы не должны так делать; но как мы отреклись от мира и вещей его, так должны отречься и от самого пристрастия к вещам и знать, в чем состоит это отречение.

Мы только действия и ветви страстей чувствуем, сил же их и корней познать не можем без просвещения от Святого Духа. От того только тогда сознаем мы в себе страсти, когда они действуют, как же скоро они притихнут, нам думается, что мы достигли уже бесстрастия. Чем удостовериться можем, что страсти только притихли в сердце нашем, а не умерщвлены? Тем, что когда случится нам, успокоившимся на их счет, встретить предметы, которыми питаются скрывшиеся в нас страсти, особенно когда это бывает внезапно, то они тотчас оживают и дают чувствительно о себе знать своими, иной раз нелегкими движениями, так что, бывая ими смущены, дивимся сами, где они укрывались и как вдруг выросли.

Тем, у кого нет недостатка в исполнении всего, что требуется добродетелью, ибо многие, почитая добродетель величайшим благом, какова она и в действительности, не очень заботятся о ней, говорю: если они не будут полагаться на собственные свои силы, но свои успехи станут приписывать Божественной помощи, то и страсти преодолеют, и, без сомнения, достигнут полноты добродетели. Хотя и согласятся, что выше человеческой силы — взять верх над сопротивниками, так чтобы ничто не служило препятствием усердию подвижника, однако же для того, кому поможет Бог, а именно для того, кто победу приписывает Богу, ничто не непреодолимо, если и встретится препятствующее победе.

Четыре страсти с трудом допускают уврачевание, и это суть: самолюбие, сребролюбие, тщеславие и любоначалие; ибо не говорят: довлеет (Притч. 30:10). Однако же не невозможно Богу и от них уврачевать.

Держитесь одного: как замечено страстное, тотчас вооружаться против него гневом и неприязненным рассерчанием.

Возможно достичь свободы от страстей или бесстрастия тому кто истинно подвизается. Тому, кто получит благодать Божию, возможно возвыситься до состояния бесстрастия душевного и телесного... Ради бесстрастия благочестивые и подвизаются, и терпят добровольные лишения, и проявляют к себе всестороннюю строгость. Первое дело подвизающихся по Богу – убежать от мира и от всего, что в мире. Миром я называю настоящую, то есть эту временную жизнь. Под тем же, что в мире, подразумеваю все, окружающее нас, что повелевает нам Господь оставить... Он не потому требует этого, что это вещи запрещенные и вредные, но потому, что, находясь среди них, мы не можем избежать пристрастия к ним. Одолеваемый похотями, если не отсечет причин, возбуждающих греховные склонности, и не удалится от них, не может освободиться от желания их. Когда же освободится он от всего, что составляет его собственность, тогда должен отречься и от своей жизни, если искренне ревнует о добродетели, а это совершается умерщвлением и совершенным отсечением своей воли.

Кто с любовью переносит труды, тот легко укрощает страсти.

Но кто верует во Христа, и однако же еще обладает страстями греховными, тот пусть поспешит одуматься, и, возревновав всякою ревностью, освободиться от тиранства сих страстей, чтобы потом начать приносить плоды добродетели.

Истинно кланяющиеся Богу, Духом кланяются и Духом молятся. А где Дух Господень, там свобода (2 Кор. 3:17), свобода от демонов и от всех страстей, всеваемых ими в душу, от ненависти, печали, смущения, малодушия, злонравия, злобы, неверия, гнева и падкости на всякое самоугождение; и те, кои обладают ими, пусть они будут постники, безмолвники, долгопевцы псалмов, толкователи Божественных Писаний, излагатели правых догматов, учители и проповедники церковные, пусть именуются высокопреподобными, многоучеными и всесильными, не имеют части со Христом, истинным Светом, просвещающим всякого человека, от своего злого произволения, грядущего в истинный мир добродетелей: ибо тьма не имеет никакого общения со светом.

Всякая земная связь, всякое пристрастие к чему бы то ни было вещественному, как бы ни было это маловажно, в пристрастившемся производит удовольствие и приятное ощущение, хотя неразумное и впоследствии вредное. И вожделевательная сила души так сильно порабощается этим, что покорившийся страсти с лишением любимого впадает в раздражение, в печаль, в гнев, в памятозлобие. А если сверх пристрастия нечувствительно и неисцелимо овладеет человеком хотя бы небольшая привычка, тогда плененный неразумным пристрастием до конца предается ему по причине скрытого в нем удовольствия, потому что удовольствие похоти многообразно и находит себе удовлетворение во всех страстях.

...Душа, не порабощенная страстями, вся свободна, вся боговидна, вся господственна, вся световидна, вся обрадованна, богособранна, богорастворенна, небесна. Не такова душа, порабощенная и возобладанная страстьми — тиранами... Приемля повеление от демона, она беспрекословно делает повеленное.

Страсти, одна другую рождая и одна другою укрепляясь, повергают в бездну.

Хороши бывают и страсти в руках ревнителей о доброй и спасительной жизни, когда, мудро отторгнув их от плотского, употребляем к приобретению небесного; именно: когда вожделение соделываем стремительным движением духовного возжелания Божественных благ; сластолюбие — живительным радованием под действием восхищения ума Божественными дарами; страх — предостерегательным старанием о том, как бы не подвергнуться будущему мучению за прегрешения; печаль — раскаянием, направленным на исправление настоящего зла; и, коротко сказать, когда страстями этими будем пользоваться к уничтожению или предотвращению настоящего или ожидаемого зла, равно как к приобретению и сохранению добродетели и знания, подобно тому как мудрые врачи уничтожают или предотвращают имеющееся уже в теле повреждение от яда или имеющее проявиться телом ядовитого зверька ехидны.

...Любовная страсть происходит не просто от красоты только телесной и благовидности, а от расслабления и заблуждения души.

Кто посвящает себя удовольствиям и плотским страстям, тот никогда не предает свою душу в руки Божии.

...Возжигают в нас нечистые страсти, обновляют их, возвышают и размножают злые бесы; а размышления о Божественном слове, особенно с излиянием слез бывающие, умерщвляют их и истребляют, хотя бы они были закоренелы, и мало-помалу как бы не сущими делают пагубные греховные действия, душевные и телесные: только не поленимся молитвой и упованием, неослабными и неотступными, <прилепляться> Господу.

Торжество духа над природой есть брань, и совершается она двояким образом: в новоначальных – чтобы не войти им в единение с грехолюбивою плотью, в совершенных – чтобы и самое тело сделалось духовным.

Какое может иметь оправдание тот, кто сотворен для благоугождения человеколюбивому Богу и наслаждения благами будущего Царствия, но нисколько не заботится об этом и предается житейским делам и мирским заботам?

Страсти – это болезни души, отделяющие ее от Бога.

Страсти есть мучащие душу болезни.

Умный человек борим бывает страстями душевными через чувства <телесные>, какие есть у разумных тварей. Телесных чувств пять: зрение, слух, обоняние, вкус и осязание. Через эти пять чувств, подпадая четырем своим собственным страстям, бедная душа берется в плен. Эти четыре страсти душевные – тщеславие, жажда утех, гнев и страх. Но когда человек с мудростью и рассуждением, хорошо повоевавши, одолеет и победит страсти, тогда уже не бывает борим, но мирствует душою и увенчивается от Бога, как победитель.

Быть рабом чрева, быть одержимым страстью к богатству, гневаться, терзать, попирать ногами других — свойственно не людям, а зверям. Впрочем, каждый зверь имеет, так сказать, свою особенную страсть, и притом по природе, а человек, свергший с себя власть разума, отторгшийся от жизни по Боге, предает себя всем страстям, и делается уже не зверем только, но каким-то чудовищем разновидным и разнохарактерным и в самой природе своей уже не находит для себя извинения.

Душа имеет свои собственные страсти, которые есть: гордость, ненависть, зависть, гнев, уныние и другие подобные. Когда душа предает себя Богу всею силою своею, тогда Всещедрый Бог подает ей дух истинного покаяния и очищает ее от всех этих страстей, научая ее не следовать им и давая силу преодолевать их и побеждать врагов, которые не престают полагать ей преграды, стараясь посредством искушений снова похитить ее себе. И если она пребудет твердою в своем обращении и в добром повиновении Духу Святому, научающему ее покаянию; то милосердый Творец сжалится над нею, трудов ради ее, со всякою теснотою и нуждою принимаемых — в постах долгих, бдениях частых, в поучениях в Слове Божием, в непрестанной молитве, в отречении от всех мирских утех, в услужении всем от чистого сердца, в смирении и нищете духом, — если пребудет твердою во всем этом, Всещедрый, милостивым призрев на нее взглядом, избавит ее от всех искушений и исторгнет из рук врагов милостью Своей.

Человек, кажется мне, носит в себе до противоположности двоякий вид, в богоподобии ума изображая подобие Божественной красоте, а в страстных стремлениях представляя близость свою к скотообразности. Но часто и разум, по наклонности и расположению к бессловесному, затмевая в себе лучшее худшим, доходит до скотоподобия; ибо, как скоро до этого унизит кто мысленную деятельность и принудит рассудок стать служителем страстей, происходит какое-то превращение добрых черт в бессловесный образ, и все естество изменяет свой вид, а рассудок, подобно земледельцу, обрабатывает начатки страстей, и постепенно взращивает их в большем и большем количестве; потому что, употребив свое содействие страсти, произвел он многочисленное и обильное порождение нелепостей. Так сластолюбие имело началом уподобление бессловесному, но в человеческих проступках возросло, породив такое число разных грехов сластолюбия, какого нельзя найти в бессловесных. Так желание к раздражительности сродно со стремительностью бессловесных, возрастает же при содействии помыслов; ибо отсюда мстительность, зависть, лживость, злоумышленность, лицемерие. Все это произращено худым деланием ума. Ибо если страсть эта лишится содействия помыслов, то раздражительность останется чем-то скоропреходящим и бессильным, подобным пузырю, который, едва явится на воде, и тотчас лопается.

Как же быть тем, которых как бы невольно тревожат и беспокоят нелюбовь и злоба, зависть и ненависть или смущает неверие?
Прежде всего, должно обратить внимание на причины этих страстей и против этих причин употребить приличное духовное врачевство. Причина неверия – любоаь земной славы, как свидетельствует Сам Господь в святом Евангелии: «Как вы можете веровать, когда друг от друга принимаете славу, а славы, которая от Единого Бога, не ищете?» (Ин. 5:44). А зависть, и злоба, и ненависть происходят от гордости и от неимения любви к ближним. Врачевство же против этих страстей: во-первых, смиренное и искреннее сознание своей немощи перед Богом и духовным отцом; во-вторых, евангельское понуждение не действовать по влечению этих страстей, а делать противное им; третье врачевство – искать во всем только славы Божией и от Бога; четвертое врачевство – смиренное испрашивание помощи Божией... не сомневаясь, а веруя, что невозможное у людей возможно от Бога. Пятое врачевство – самоукорение, то есть во всяком неприятном и скорбном случае или обстоятельстве должно возлагать вину на себя, а не на других, что мы не умели поступить как следует и от этого вышла такая неприятность и такая скорбь, которой и достойны мы попущением Божиим за наше нерадение, за наше возношение и за грехи наши, прежние и новые.