Богопознание

При помощи умозаключений мы получаем неясное и весьма малое понятие о Божеском естестве..., однако из определений, благочестиво присвоенных этому Естеству, мы приобретаем ведение, достаточное для наших слабых сил. Мы говорим, что значение всех этих определений не однозначно, но одни из них означают нечто, присущее Богу, а другие выражают отсутствие чего-либо в Нем. Называем, например, Его праведным и нетленным. Именуя праведным, обозначаем, что Ему присуща правда, а именуя нетленным, обозначаем, что тление не присуще Ему.

Безопаснее и вместе благочестивее веровать, что величие Божие выше разумения, чем, определяя границы славы Его, какими-нибудь предположениями думать, что не существует ничего выше постигаемого разумом, и даже в том случае, когда бы кто находил это безопасным, не оставлять Божескую сущность не испытуемою, как неизреченную и не доступную для человеческих рассуждений. Ибо гадание о неизвестном и приобретение некоторого знания о сокровенном из примышления человеческих рассуждений пролагает доступ и ведет к ложным предположениям, потому что составляющий догадки о неизвестном будет предполагать не только истину, но часто и самую ложь вместо истины. А ученик Евангельский и пророческий тому, что Сущий есть, верует на основании того, что слышит в Священных книгах, на основании гармонии в видимой природе и дел промысла; что же Он есть и как есть, о том не исследуя, как о бесполезном и непригодном. Он не даст лжи доступа к истине, ибо при большой пытливости находит место и неправильное умствование, а при бездействии пытливости совершенно пресекается и необходимость заблуждения. А что справедлива такая мысль, можно видеть из того, как церковные ереси уклонялись в разнообразные и различные предположения о Боге, когда каждый различно обольщал себя, судя по какому-либо движению мысли.

Богомыслие сделается самым неправильным и вредным для души, если подвижник, прежде очищения покаянием и не имея точного понятия об учении христианском, позволит себе самовольное размышление.

Единственное и неоценимое приобретение человека на земле- познание Христа и усвоение Христу. Будет ли желать приобретений и наслаждений временных желающий приобрести это сокровище?

Пределы всякой дерзости, полагаю я, преступили те, которые не прилагают никакой заботы о доблестной жизни, непрестанно же спорят о догматах. Ибо по заграждении их дерзости не дверями и печатями, что иной может и сокрушить, но Божиими словесами, которые гласят: грешнику же говорит Бог: «Что ты проповедуешь уставы Мои и берешь завет Мой в уста твои» (Пс. 49:16) — распространили они дерзость до того, что не только входят в споры об оправданиях, отвергаемых ими с клятвою, что, может быть, было бы меньшее зло, но даже разногласят о неизреченном и пречистом Естестве. Потому посоветую таковым не терзать им со своей стороны скверными и проклятыми устами того, что божественно и едва уловимо для самых благоискусных, но обращать  испытание на самих себя; тогда, может быть, сотрут с себя, как ни есть, пятна, которые вопреки долгу сами на себя наложили.

Сами образовавшись и других образовав, по образу Писания, приступим уже к изложению богословия. Управить же словом предоставим Отцу и Сыну и Святому Духу, о Которых у нас слово, — Отцу, да благоволит о нем, Сыну, да содействует ему, Духу, да вдохнет его, лучше же сказать, да будет на нем единого Божества единое озарение, соединительно разделяемое и разделительно сочетаваемое, что и выше разумения.

Всякое учение о неизреченном Естестве, хотя оно, по-видимому, представляет всего более боголепную и высокую мысль, есть подобие золота, а не самое золото; ибо невозможно в точности изобразить превысшее понятия благо. Хотя будет кто и Павлом, посвященным в тайны рая, хотя услышит несказанные глаголы, но понятия о Боге пребудут невыразимыми, потому что, по сказанному Апостолом, слова об этих понятиях неизреченны (2 Кор. 12:4). Поэтому сообщающие нам добрые некие умозаключения о разумении тайн не в состоянии сказать, в чем состоит самое естество; называют же сиянием славы, образом ипостаси (Евр. 1:3), образом Божиим (Кол. 1:15), Словом в начале, Богом Словом (Ин. 1:1); все же это нам, которые не видим этого сокровища, кажется золотом, а для тех, которые в состоянии смотреть на действительное, есть не золото, но подобие золота, представляющееся в тонких пестротах серебра. Серебро же есть обозначение словами, как говорит Писание, — «серебро отборное - язык праведного» (Притч. 10:20). Поэтому такова выраженная этим мысль: естество Божие превышает всякое постигающее понимание, понятие же, какое о Нем составляется в нас, есть подобие искомого, потому что показывает не тот самый образ, «Которого никто из человеков не видел и видеть не может» (1 Тим. 6:16), но как в зеркале и в загадочных чертах оттеняется некоторое представление искомого, составляемое в душах по каким-то догадкам. Всякое же слово, означающее таковые понятия, имеет силу какой-то неделимой точки, которая не может объяснить, чего требует мысль, так что всякое разумение ниже мысли божественной, а всякое истолковательное слово кажется неприметною точкою, которая не может расшириться до всей широты смысла. Поэтому Писание говорит, что душа, руководимая такими понятиями к помышлению о непостижимом, должна одною верою уготовлять себя в обитель Естеству, превосходящему всякий ум.

Авраам, по Божественному повелению, удалился из своей земли и от своего рода, исшел, как прилично мужу пророку, стремящемуся к познанию Бога (Евр. 11:8). Мне кажется, что не какое-нибудь местное переселение должно разуметь здесь, если искать духовного смысла; но он, отрешившись сам от себя и от своей земли, т. е. от земного и низменного понимания, возвысивши свою мысль, сколько возможно, над обычными пределами естества, и, покинув сродство души с чувствами, так чтобы, будучи не обременяемым ничем из являющегося чувству, уже не подвергаться помрачению при уразумении невидимого, и ходя, по слову апостола, верою, а не видением (2 Кор. 5:7), когда ни слух уже не оглашал, ни зрение не вводило в заблуждение видимым, столько вознесся величием ведения, что тут можно полагать и предел человеческого совершенства; столько познал он Бога, сколько этой скоротечной и привременной силе возможно вместить при всем ее напряжении. Потому Господь всей твари, соделавшись как бы чем-то найденным для патриарха, именуется особенно Богом Авраама (Исх. 3:6). Однако что же говорит о нем Писание? Что он «пошел, не зная, куда идет» (Евр. 11:8). Но, не узнав даже имени Возлюбленного, не огорчался этим незнанием, и не стыдился его. Итак, для него то служило твердым указанием пути к искомому, что в мыслях о Боге он не руководился никаким из сподручных средств познавания, и что раз возбужденная в нем мысль совершенно ничем не задерживалась на пути к превышающему все познаваемое. Но, покинув силою размышления свою халдейскую философию, и став выше познаваемого чувством, он, от красоты видимой и от стройности небесных чудес, возжелал узреть красоту, не имеющую образа. Так и все иное, что постигал он, идя вперед по пути размышления, силу ли, благость ли, безначальность ли, или беспредельность, или если открывалось иное какое-нибудь подобное понятие относительно Божеского естества, — все делал он пособиями и основаниями для дальнейшего пути к вышнему, всегда твердо держась найденного и простираясь вперед, прекрасные таковые восхождения полагая в сердце, как говорит Пророк (Пс. 80:6), и восходя далее всего постигаемого собственною силою, как еще низшего сравнительно с искомым; после того как в мнениях о Боге возвысился над всяким представлением, происходящим из наименования естества, очистив мысль от подобных предположений, и восприяв веру чистую и без примеси всякого мнения, вот что он сделал непогрешимым и ясным знаком познания Бога, знаком превосходнейшим и высшим всякого отличительного знака, — именно веру, что Бог есть. Потому-то после такового вдохновения, возбужденного высокими созерцаниями, снова опустив взоры на человеческую немощь, говорит: «Я, прах и пепел» (Быт. 18:27), т.е. безгласен к истолкованию блага, объятого мыслию; ибо земля и пепел, по моему мнению, означают то, что безжизненно и вместе бесплодно. Таким образом, закон веры становится законом для последующей жизни, историей Авраама научая приступающих к Богу, что нельзя приблизиться к Богу иначе, как если не будет посредствовать вера, и если исследующий ум она не приведет собою в соприкосновение с непостижимым естеством. Ибо, оставив любопытство знания, «поверил Господу, и Он вменил ему это в праведность» (Быт. 15:6); «не в отношении к нему одному написано, что вменилось ему, но и в отношении к нам» (Рим. 4:23—24), что не знание Бог вменяет людям в праведность, но веру.

«Богодухновенное Писание», как называет его божественный апостол (2 Тим. 3:16) – это писание Святого Духа. Цель его – польза для людей, как он говорит: «Все Писание богодухновенно и полезно» (2 Тим. 3:16). Эта польза различна и многообразна: «полезно для научения, для обличения, для исправления, для наставления в праведности» (2 Тим. 3:16). Но эту пользу нельзя получить с первого раза. Божественное скрывается тканью писания, как завесой. Потому то о тех, которые смотрят только на ткань писания, апостол Павел говорит, что «они имеют покрывало на сердце» (2 Кор. 3:15) и не могут провидеть славу духовного закона.

Если низшая природа, подлежащая нашим чувствам, выше меры человеческого познания, то как Создавший все единым желанием может быть в пределах нашего понимания? Суета и наклонения ложные (Пс. 39:5), как говорит пророк, - думать, что для кого-нибудь возможно понимание Непостижимого. Подобное можно видеть на малых детях, по незнанию, свойственному возрасту резвых и имеете любознательных, часто, когда через окно ворвется к ним солнечный луч, они, обрадовавшись красоте, кидаются к появившемся лучу и стараются нести его руками, спорят между собою, захватывают свет в горсть, зажимая, как думают они, самое сияние, а когда разожмут сжатые пальцы, исчезновение луча из рук производит в детях смех и шум. Так и младенцы нашего поколения, как говорит притча, играют сидя на улице (Мф. 11:16); видя Божественную силу, действиями Промысла и чудесами озаряемую души, как бы какой луч и теплоту, истекающие из солнечного естества, не удивляются благодати и не поклоняются познаваемому в этом; но, переступая пределы вмещаемого душою, хватают неосязаемое, руками ложных умозаключений, и своими умозаключениями думают удержать то, что представляется им. А когда разум разлагает и раскрывает сплетение ложных умозаключений, для имеющих рассудок не оказывается ничего, что можно было бы взять. Так, подобно малолетним и по-детски, попусту занимаясь невозможным, как бы в какой-нибудь детской ладони заключают непостижимое естество Божие в немногих слогах слова: нерожденность, защищают эту глупость и думают, что Божество только и таково, что может быть объято человеческим разумом через одно наименование. Они принимают вид, будто следуют словам святых, но, поставляя себя выше их самих, не оказывают им благоговения. Ибо чего не оказывается сказавшим никто из блаженных мужей, которых слова, заключенные в письменах, в Божественных книгах, известны, о том они не понимая, как говорит Апостол Павел, «ни того, о чем говорят, ни того, что утверждают» (1 Тим. 1:7), говорят, однакож, что и сами они знают, и хвалятся, что и других руководят к познанию.

Величие естества Божия познается не из того, что о нем постигается, но из того, что оно превосходит всякое представление и всю силу постижения. Ибо душа, выступая уже из естества, чтобы ни в чем обычном не встречать препятствия к познанию невидимого, не останавливается, ища необретаемое, и не умолкает, призывая неизобразимое. Она говорит: «взысках Его и не обретох Его» (Деян. 17:27). Да как может быть обретено, что не показывает в себе ничего познаваемого; ни вида, ни цвета, ни очертания, ни количества, ни места, ни наружности, ни повода к догадке, ни подобия, ни сходства, но, обретаясь всегда вне всякого пути к постижению, всячески избегает уловления ищущих?.. Кто оказывается всегда не имеющим такой отличительной черты, по которой может быть познан, тот может ли быть заключен в какое-либо наименовательное означение?

Божество беспредельно и непознаваемо. В нем совершенно постижимо это одно — Его беспредельность; хотя иной и почитает принадлежностью простого естества — быть или вовсе непостижимым, или совершенно постижимым. Но исследуем, что составляет сущность простого естества; потому что простота не составляет еще его естества, точно так же, как и в сложных существах не составляет естества одна только сложность. Разум, рассматривая беспредельное в двух отношениях — в отношении к началу и в отношении к концу, когда устремит взор свой на небесную бездну, и не находит, на чем остановиться, или где положить предел своим представлениям о Боге, тогда беспредельное и неисследимое называет безначальным; а когда, устремившись в низшую бездну, испытывает подобное прежнему, тогда называет его бессмертным и нетленным; когда же сводит в единство то и другое, тогда именует вечным; ибо вечность не есть ни время, ни часть времени, потому что она неизмерима. Но что для нас время, измеряемое течением солнца, то для вечных вечность, нечто спротяженное с вечными существами и как бы некоторое временное движение и расстояние.
Этим да ограничится ныне размышление наше о Боге; потому что нет времени распространяться, и предмет моего слова составляет не богословие, но Божие домостроительство. Когда же именую Бога, разумею Отца и Сына и Святого Духа, как не разливая Божества далее этого числа Лиц, чтобы не ввести множества богов, так не ограничивая меньшим числом, чтобы не осуждали нас в скудости Божества, когда впадем или в иудейство, защищая единоначалие, или в язычество, защищая многоначалие. В обоих случаях зло равно, хотя от противоположных причин. Таково Святое Святых, скрываемое и от самых Серафимов и прославляемое тремя Святынями, которые сходятся в единое Господство и Божество, о чем другой некто прекрасно и весьма высоко размышлял прежде нас.
Но поскольку для Благости не довольно было упражняться только в созерцании Себя самой, а надлежало, чтобы благо разливалось, шло далее и далее, чтобы число облагодетельствованных было как можно большее, то Бог измышляет, во-первых, Ангельские и небесные силы. И мысль стала делом, которое исполнено Словом и совершено Духом. Так произошли вторые светлости, служители первой Светлости, разуметь ли под ними разумных духов, или как бы невещественный и бесплотный огонь, или другое какое естество, наиболее близкое к сказанным. Хотел бы я сказать, что они неподвижны на зло и имеют только движение к добру, как существующие вокруг Бога и непосредственно озаряемые от Бога, но признавать и называть их не неподвижными, а неудободвижными убеждает меня Денница — по светлости, а за превозношение ставший и называемый тьмою, с подчиненными ему богоотступными силами, которые через свое удаление от добра стали виновниками зла, и нас в его вовлекают. Так и по таким причинам сотворен Богом умный мир, сколько могу о сем размышлять, малым умом взвешивая великое.
Поскольку же первые твари были благоугодны Богу, то измышляет другой мир — вещественный и видимый; и это есть стройный состав неба, земли и того, что между ними, удивительный по прекрасным качествам каждой вещи, и еще более достойный удивления по стройности и согласию целого, в котором и одно к другому, и все ко всему состоит в прекрасном соотношении, служа к полноте единого мира. А этим Бог показал, что Он силен сотворить не только сродное, но и совершенно чуждое Себе естество. Сродны же Божеству природы умные и одним умом постигаемые, совершенно же чужды твари подлежащие чувствам, а и из этих последних еще далее отстоят от Божественного естества твари вовсе неодушевленные и недвижимые.

Без Духа не будет ни Отца, ни Слова Его. Отец же есть Дух, и Сын Его — Дух, хотя Он и облекся в плоть; и обратно, Дух есть Бог, ибо по естеству и по существу оба они едины, подобно тому как ум, душа и слово. Но Отец, однако же, неизреченно родил Слово. И подобно тому, как ум — от души моей, лучше же в душе моей, так и Дух от Отца, лучше же в Отце и пребывает, и исходит от Него неизъяснимым образом. И опять подобно тому, как ум мой всегда рождает слово, произнося, и испуская его, и делая известным для всех, однако не отделяется от него, но и рождает слово и внутри его содержит; так, понимай, и Отец родил Слово, потому что Он вечно рождает; от Сына же никоим образом не отделяется Отец Его, но видится в Сыне, и Сын в Нем пребывает.

Тем, которые именуются христианами и делают дела диавола, что пользы от того, что они именуются христианами, когда явление Сына Божия не разрушило в них этих дел диавольских. Если кто скажет, что некоторые из таковых изъясняют Божественные Писания, богословствуют, проповедуют православные догматы, да ведает, что не в этом состоит дело Христово.
Относительно же таковых скажу, что прежде надобно очистить сосуд от всякой скверны, и потом влагать в него миро, чтоб иначе не осквернилось само миро, и вместо благовония не исходило от него зловоние. Сын Божий и Бог Слово не для того соделался человеком, чтобы только веровали во Святую Троицу, прославляли Ее и богословствовали о Ней, а для того, чтобы разрушить дела диавола. В ком из принявших веру Христову разрушены будут дела диавола, тому можно вверять и тайны богословия и православных догматов. Те же, в которых не разрушены такие дела, и которые оказываются опутанными в них к бесчествованию и похулению Бога, те по существу дела стоят еще на одной линии с язычниками, которым воспрещено и возбранено даже входить в храм Господень и молиться в нем Богу, а не только читать Божественные Писания и изъяснять их.

В созерцании же умопостигаемого естества, поскольку оно превышает чувственное уразумение, разум по догадкам стремится уловить то, что убегает от чувств; каждый иначе идет к искомому и соответственно рождающемуся у каждого разумению о предмете, сколько то возможно, выражает мысль, сближая, сколько возможно более, значение слов с сущностью понимаемого. При этом часто то, о чем заботимся, удачно достигается с той и другой стороны, когда и разум не погрешает относительно искомого и звук слова метко выражает мыслимое посредством соответственного изъяснения. А иногда случается неудача и в том и в другом, или в одном чем-либо, когда прилагается, не так, как должно, или постигающий рассудок, или способность изъяснения. Итак, поскольку от двух условий зависит правильное направление слова, от достоверности по мысли и от произношения в словах, то лучше было бы, если бы оно имело достоинство того и другого. Но не менее хорошо не ошибаться относительно должного понимания предмета, хотя бы слову и случилось быть ниже разумеваемого. Итак, поскольку разум заботится о высоком и незримом, чего не достигают чувства, то мы, оставляя без внимания звук изречений, так или иначе произносимый по мере способности говорящих, обращаем внимание на один смысл, который открывается в словах, здрав ли он или нет, предоставив искусству грамматиков эти тонкости употребления речений или имен. Поскольку одно только доступное познанию мы обозначаем посредством названия имен, а то, что выше познания, невозможно понять при помощи каких либо служащих для обозначения названий что, не находя никакого соответственного названия, которое бы удовлетворительно представило предмет, принуждены бываем многими и различными именами, сколько то возможно, раскрывать находящееся в нас понятие о Божестве.

Нам надлежит знать только, что Бог есть, но доискиваться узнать, что есть Бог, это не только дерзко, но и бессмысленно и неразумно. Горшечник, делающий сосуды из праха, при всем том, что они одного с ним естества, ибо и он из персти, никогда не слышал, чтоб какой-либо сосуд, из выделанных им, начал расспрашивать и расследовать, что такое этот горшечник, выделавший его. Конечно, есть великое различие между горшечником и сделанным им сосудом, хотя они одного естества, но различие Бога от человека неизмеримо велико. Посему, если Бог не есть ни что из всего сущего, видимого или мыслимого, то желающий исследовать и постигнуть естество Божие бессмысленнее горшечного сосуда.

О Ты, Который превыше всего! Ибо что иное позволено мне изречь о Тебе? Как воспеснословит Тебя слово? Ибо Ты неизрекаем никаким словом. Как воззрит на Тебя ум? Ибо Ты непостижим никаким умом. Ты един неизречен; потому что произвел все изрекаемое словом! Ты един непознан; потому что произвел все объемлемое мыслию. Тебе воздает честь все и одаренное и не одаренное разумом! К Тебе устремлены общие всех желания; о Тебе болезнуют все сердца; Тебе все воссылает моления; Тебе все, уразумевающее Твои веления, изрекает безмолвное песнословие. Тобою единым все пребывает. К Тебе все в совокупности стремится; Ты конец всего; Ты един и все; Ты ни един, ни единое, ни все. О Всеименуемый! Как наименую Тебя, единого неименуемого? Да и какой небесный ум проникнет сквозь заоблачные покровы? Будь милосерд, о Ты, Который превыше всего! Ибо что иное позволено мне изречь о Тебе?

Видишь, христианин, к кому обращено Евангелие с утешением своим, не блудникам, не прелюбодеям, не ворам, хищникам и грабителям и прочим людям, беззаконно живущим. Им говорится: «Сокрушайтесь, плачьте и рыдайте; смех ваш да обратится в плач, и радость – в печаль» (Иак. 4:9). Когда это сотворят, тогда и они Евангелием, как пищей после поста, будут утешаться, тогда к их уязвленному сердцу приложится Евангелие, как живительный пластырь к ране. К кому же обращено Евангелие? Ответ: к грешникам, от грехов обратившимся к Богу, сожалеющим о грехах, боящимся суда Божия, сокрушенным печалью, ищущим милости Божией и со смирением к Нему припадающим, которым сказано: «Покайтесь и веруйте в Евангелие» (Мк. 1:15). Видим, что прежде предлагается покаяние, а потом Евангелие. Без покаяния Евангелие не поможет. Евангелие приносит нам утешение, но зачем утешение тому, кто не имеет печального и сокрушенного сердца.

Теперь, когда охотно восхожу на гору, или, справедливее сказать, желаю и вместе желаю по надежде, боюсь по немощи вступить внутрь облака и беседовать с Богом, ибо это повелевает Бог, — теперь, кто из вас Аарон, тот взойди со мною и встань вблизи, но будь доволен тем, что надобно ему остаться вне облака; а кто Надав, или Авиуд, или один из старейшин, тот взойди также, но стань издалеча, по достоинству своего очищения; кто же принадлежит к народу и к числу недостойных такой высоты созерцания, тот, если он не чист, вовсе не приступай, потому что это не безопасно, а если очищен на время, останься внизу и внимай одному гласу и трубе, то есть голым речениям благочестия, на дымящуюся же и молниеносную гору взирай, как на угрозу и вместе на чудо для неспособных взойти, но кто злой и неукротимый зверь, вовсе не способен вместить в себе предлагаемого в умозрении и богословии, тот не скрывайся в лесу с тем злым умыслом, чтоб, напав нечаянно, уловить какой-нибудь догмат или какое-нибудь слово и своими хулами растерзать здравое учение, но стань еще дальше, отступи от горы; иначе он «будет побит камнями или поражен стрелою» (Евр. 12:20), «злодеев предаст злой смерти» (Мф. 21:41), потому что истинные и твердые учения для зверонравных есть камни; — погибнет, хотя он рысь, которая умрет с пестротами своими (Иер. 13:23); или лев, жаждущий добычи и рычащий (Пс. 21:14), который ищет или наших душ, или наших выражений, чтобы обратить их себе в пищу; или свинья, которая попирает прекрасные и блестящие бисеры истины (Мф. 7:6); или Аравийский и другой породы волк, даже волков быстрее в своих лжемыслях (Авв. 1:8); или лисица, то есть хитрая и неверная душа, которая, смотря по времени и нужде, принимает на себя разные виды, питается мертвыми и смердящими телами, также мелким виноградом, потому что не достать ей крупного; или другое сыроядное животное, запрещенное Законом, нечистое для пищи и употребления. Ибо слово, устранясь от таковых, хочет быть написанным на скрижалях твердых и каменных, и притом на обеих сторонах скрижалей, по причине открытого и сокровенного смысла в Законе, — открытого, который нужен для многих и пребывающих внизу, и сокровенного, который внятен для немногих и простирающихся вверх. Но что со мною сделалось, друзья, таинники и подобные мне любители истины? Я шел с тем, чтобы постигнуть Бога; с этою мыслью отрешившись от вещества и вещественного, собравшись, сколько мог, сам в себя, восходил я на гору. Но как простер свой взор; едва увидел Бога сзади (Исх. 33:22-23) и то покрытый Камнем (1 Кор. 10:4), то есть воплотившимся ради нас Словом. И приникнув несколько, видя не первое и чистое естество, познаваемое Им Самим, то есть Самою Троицею; вижу не то, что пребывает внутри первой завесы и закрывается Херувимами, но одно крайнее и к нам простирающееся. А это, сколько знаю, есть то величие, или, как называет божественный Давид, то великолепие (Пс. 8:2), которое  видимо в тварях, Богом и созданных и управляемых. Ибо все то есть задняя Божия, что после Бога доставляет нам познание о Нем, подобно тому, как отражение и изображение солнца в водах показывает солнце слабым взорам, которые не могут смотреть на него, потому что живость света поражает чувство. Так богословствуй и ты, хотя будешь Моисеем и богом Фараону, хотя с Павлом взойдешь до третьего неба и услышишь неизреченные слова (2 Кор. 12:4), хотя станешь и их выше, удостоившись Ангельского или Архангельского лика и чина! Ибо все небесное, а иное и пренебесное, хотя в сравнении с нами гораздо выше естеством и ближе к Богу, однако ж дальше отстоит от Бога и от совершенного Его постижения, чем сколько выше нашего сложного, низкого и вниз тяготеющего состава.

От истинного познания Бога и Христа, Сына Божия, начинается истинная и живая вера, необходимая для вечного спасения. Доказательство же истинности познания Бога – благочестивая христианская жизнь, без которой нет познания, есть только суетное и пустое хвастовство. Святой Апостол Иоанн учит: «А что мы познали Его, узнаём из того, что соблюдаем Его заповеди. Кто говорит: «я познал Его», но заповедей Его не соблюдает, тот лжец, и нет в нем истины» (1 Ин. 2:3–4). Напрасно хвалятся познанием Бога те христиане, которые «делами отрекаются, будучи гнусны и непокорны и не способны ни к какому доброму делу» (Тит. 1:16). Познание Бога заключает в себе познание Его святой воли, благоволения и Его Божественных свойств, которые открываются в Его святом Слове. Если кто действительно познает это, непременно должно последовать и его собственное изменение к лучшему, покаяние и благочестивая жизнь.

Святое Писание дано нам от Бога для нашего спасения и прославления имени Божия: для этого нужно его и читать, и поучаться, и внимать ему. А когда ради прославления нашего читаем и стараемся его знать, то оно не только не в пользу, но и во вред нам будет. Причина этому такая: поскольку от дарования Божиего ищем своей, а не Божией славы, мы привлекаем и присваиваем себе то, что принадлежит одному Богу. Надо тщеславие и прочую суету выбросить из сердца, когда хотим словом Божиим и Его светом просветиться. Бог видит глубину сердца человеческого зачем и для какой цели читает Его святое слово человек: для славы Божией, для пользы своей и ближнего или для своего тщеславия – и такое чтение не обращается ему на пользу, а во вред. Когда человек чтением его и пониманием ищет славы Божией и пользы своей и ближнего, для чего слово Божие и дано, тогда он просвещается и приходит к цели-то есть к спасению души своей и ближних. Когда же ищет того, чтобы мудрым показаться и называться учителем, то в букве, а не в силе будет искусен. И хотя другим может помочь словом, но для себя никакой пользы не получит. Ибо всякое Божие дарование обращается нам во вред, если от него не Божией, а своей славы ищем. Только Дающий достоин славы за дары, а приемлющим достаточно пользы для себя и других от тех дарований. Читай же Святое Писание и молись, чтобы им просветиться. Но читай ради спасения, а не ради изощрения ума, языка и словопрений, иначе словам научен будешь, но мудр не будешь.

Духовная и общая мать и кормилица наша — Христова Церковь — сегодня еще явнее, еще более всемирно возвещает о просиявших в благочестии и в добродетели. Возвещая же о их Всесвященных Соборах и вынесенных на них Божественных догматах, она вместе с этим отвергает в основных чертах приверженцев ересей и их злостные построения и мнения, чтобы мы истинно отвращались их. Последуя же божественно мыслящим, веровали во Единого Бога Отца, Сына и Духа Святого, от Которого и Которым и в Котором все создалось; Который есть прежде всего, и над всем, и во всем, и превыше всего; Единица в Троице и Троица во Единице, несмешенно соединенная и нераздельно различаемая; Единица, Она же и Троица Всемогущая. Отец безвременный, и безначальный, и вечный Единый — Вина и Корень созерцаемого Божества в Сыне и в Святом Духе: не Единый Творец, но только Единый Отец Сына и Духа Святаго Изводитель: всегда существующий и всегда существующий Отец и вместе Изводитель, Которого Сын Единый совечен Ему и в отношении времени со-временен, но не безначален, т.о есть имеет причину Своего бытия, как имеющий Отца Своим Родителем, и Корнем, и Источником, и Началом, от Которого Единого прежде всех веков произошел, но не отделился: Бог от Бога; не одинаковый — как Бог, но иной — как Сын; всегда существующий и всегда существующий Сын и всегда у Бога несмешенно существующий; Слово Живое, Свет Истинный, Воипостасная Премудрость, Вина и Начало всего сущего, так как Им все было сотворено (Кол. 1:16); Который при завершении веков, как предрекли Пророки, Сам Себя истощил, восприняв ради нас свойственный нам облик. Благоволением Отца и содействием Святого Духа был зачат и родился от Приснодевы и, как истинно воплотившийся, стал подобен нам во всем, за исключением греха; пребывая, как был, Богом истинным во единой Ипостаси и после воплощения; действуя все Божественное, как — Бог; и все человеческое, как — человек, и подвергаясь непорочным человеческим страданиям, будучи бесстрастным, и бессмертным, и вечным, как Бог; и был распят, и умер, и был погребен, и в третий день воскрес; и смертию и воскресением Своим упразднил имущего державу смерти; и по воскресении являлся, и вознесся на небеса, и воссел одесную Отца, сделав наше естество единочестным и сопрестольным, как участника Божества, и с этим естеством в человеческой природе, воспринятой Им в воплощении, снова со славою придет судить живых и мертвых, призванных вновь в жизнь силою Его Пришествия, и воздать каждому по делам его.

Какое слышание Слова Божия может быть сильнее того, при котором Слово Божие слагается в сердце и хранится в нем?

Если же рассуждают о Боге, создавшем человеков, то пусть представляют не человечески, но иначе и выше естества человеческого.

...Что есть одно лицо Святой Троицы, тоже есть и другие два Лица; ибо лица Святой Троицы тождественны и созерцаются в едином естестве, и существе, и Царстве.

И небеса, и все, что на них, сотворил Бог словом. А этим доказывается, что может Он сотворить еще многое и лучшее, но не творит, потому что тварная природа не вмещает того.

В Евангелии говорится, что «никто не знает Сына, кроме Отца; и Отца не знает никто, кроме Сына, и кому Сын хочет открыть» (Мф. 11:27). Это значит – никто не может сам по себе познать Бога и Господа нашего Иисуса Христа, иметь правильные понятия о вере в Бога, если не откроет ему это Сам Бог. Никто сам по себе не может познавать волю Божию, путь Господень, иметь правильные понятия о духовной жизни и христианской нравственности, если не научит этому Сам Господь. А научает Он того, кто искренно желает этого и просит об этом Господа, кто оказывается способным и достойным этого научения, кто хранит свою совесть, кто стремится к Свету, кто понуждает себя на всякое добро.

...Что сквернее того, кто, не хотя покаяться и предочистить себя, но минуя это, приступает богословствовать с одним лжеименным знанием и внешнею мудростью и рассуждать с дерзостью и самоуверенностью о сущем, и сущем всегда неизменно одинаково? Такой, если бы не сделал никакого другого греха, — хотя это и невозможно, — за это одно делает себя повинным вечному мучению. Ибо всякий гордый нечист в очах Божиих. Некоторые же из таких до такого доходят неразумия, что начинают говорить и думать, будто никакого не имеют греха.

Не наше дело богословствовать; и святой Лествичник, и святой Исаак, и святой Варсонофий не дозволяют нам об этом любопытствовать и испытывать, а оплакивать свои грехи и очищать страсти.

Полной радости не бывает в этой жизни, где мы зрим Бога только как бы сквозь тусклое стекло, гадательно (1 Кор. 13:12). Настанет эта радость там, за гробом, когда мы увидим Господа лицом к лицу. Не все одинаково будут зреть Бога, но по мере восприемляемости каждого, ведь и зрение Серафимов отличается от зрения простых Ангелов. Одно можно сказать: кто не видел Христа здесь, в этой жизни, тот не увидит Его и там.
Способность зреть Бога достигается работой над собой в этой жизни. Жизнь всякого человека-христианина можно бы изобразить графически в виде непрерывно восходящей линии, восходящей хотя бы и цыплячьими шагами. Только видеть это восхождение не дает Господь человеку, покрывает его, ведая немощь человеческую, зная, что, наблюдая за своим улучшением, человеку недолго и возгордиться, а где гордость, там и падение в бездну.
Ужасную вещь задумали разные Франклины, предлагающие на особых табличках отпечатать, в чем успел ты за день, за неделю и т.д. Этим путем до ужасной прелести можно дойти, в бездну погибели рухнуть.
Нет, наш путь иной – все мы должны стремиться к небу, к востоку, к Богу, но должны видеть грехи свои и немощи, исповедуя себя первыми из грешников, видя себя ниже всех, а всех – над собой. А вот это-то и трудно – все мы норовим заметить за другими – вот он в чем слаб, а я нет, я – паинька, я лучше него, и так – надо всеми. С этой-то чертой и надо-то бороться. Тяжела эта борьба, но без нее нельзя узреть Бога. Правда, лицом к лицу видели Бога единицы, вроде преподобного Серафима, но хоть отображенно видеть Его должны стремиться все без исключения.
Если мы веруем во Христа и по силе стараемся исполнять Его заповеди, то хоть как бы в щелочку, а все же видим Его.
Наше зрение Христа и зрение святых можно сравнить со способностью человека и орла смотреть на солнце. Орел высоко поднимается над землей, парит в небе и немигающими глазами смотрит на солнце. А у человека зрение к этому не приспособлено, человек не может вынести всей полноты света, а орел может. Так и с Божественным светом – те, у кого приспособлено к тому духовное зрение, будут видеть Его, а прочие – нет.